Для меня сейчас важно было, чтобы ни капитан Вахромеев, ни лейтенант Щербаков, хотя они и кажутся внешне надежными парнями, все же лишнего где-то не сболтнули. Даже просто так, мимоходом, без умысла. Появление в деле имени Олега Юрьевича Изотова может взбудоражить многие силы, которые помешают мне добиваться своего результата. Впрочем, я хорошо знал, что Изот поддерживает приятельские отношения с нашим начальником городского уголовного розыска полковником Пиксиным, то есть с моим непосредственным руководителем, перед которым я и должен отчитываться во всех своих действиях. Поэтому, если что-то и сболтнут, полковник меня прикроет только из-за своих приятельских отношений.

После допроса старшего прапорщика Лисина, принесшего нам такие интересные результаты, я все же решил домой съездить и отоспаться, потому что сонное состояние всего организма вызывает такое же сонное движение мыслей, а мне следовало бы мыслить не просто быстро, но и нестандартно, ибо при стандартном мышлении мне трудно будет добиться того результата, что устроил бы меня во всех аспектах, в служебных и личных. Убрав в сейф пистолет, я подумал и положил под пистолет и банковскую пластиковую карточку. Зачем ее с собой таскать. Конечно, карточка сейчас значения не имеет, потому что я не знаю pin-код, с помощью которого можно снять с карточки деньги. Тем не менее, потеряв pin-код, я еще не потерял надежду его найти, а вот потеряв саму карточку, открытую на чужое имя, я уже потеряю все бесповоротно.

На этом рабочий день мой закончился.

– Запиши там, – на выходе предупредил я дежурного по управлению, полусонного капитана Устьянцева, – во сколько я с работы удалился. Соответственно, постараюсь завтра на столько же опоздать.

– Вали отсюда, – посоветовал мне Валентин на дорогу. – А то от тебя одно беспокойство.

– Сильно спать мешаю? – спросил я не без удовольствия.

– Нет, серьезно, много раз уже замечал, как я дежурю, у тебя повышенная активность пробуждается. И у всех твоих проходящих по делам тоже.

– Ты везунчик.

– Вали, вали.

– Я «повалил».

Я «повалил», но уже ехал не спеша, не как два часа назад, когда на допрос торопился. И даже на пустынных ночных перекрестках спокойно останавливался на красный свет светофора. У меня платная стоянка через дорогу, и место там есть постоянное, с помесячной оплатой. Поставив туда машину, я перешел дорогу, пересек двор и своим ключом открыл подъездную дверь. Света на первом этаже привычно не было. У нас там никогда света не бывает, и даже днем, когда в подъезд входишь и дверь за собой закрываешь, в темноту попадаешь, потому что до ближайших окон целый этаж, да и то эти окна узкие, заляпанные побелкой и свет почти не пропускают.

Темноту, как всякий человек, работающий с криминальной средой, но не в криминальной среде, я не люблю. А в этот раз она в первый момент спасла меня. Я почувствовал какое-то движение впереди слишком поздно, хотя и почувствовал, но посторониться не успел. Из-за темноты тот, кто нападал на меня, промахнулся, только чуть задел ухо. Однако боль в ухе сразу дала понять, что били меня не голой рукой. Но я не зря двенадцать лет, с девяти лет начиная, занимался дзюдо. Не успев ничего подумать, я уже сделал захват и проводил прием. Причем прием не спортивный, который заставляет вовремя остановить движение собственного тела. Я бросил через себя неизвестного противника, оставляя в захвате его руку, ударил человека о металлическую подъездную дверь головой, и сам, все еще не отпуская захвата, упал на него и услышал, как треснула кость и разорвались суставы. Только вот стона не услышал, потому что уже после удара о дверь мой противник потерял сознание. Кастет я нащупал быстро. Снял его со сломанной руки, понимая, что противник может быть и должен быть не один, но в это время мне в лицо сбоку ударил луч фонарика и властный голос с откровенным кавказским акцентом сказал:

– Одно движение, поганый, и я стреляю. Я нервный.

В последнее время стало модно звать ментов «погаными», что им и мне, кстати сказать, не слишком нравится, и я сразу понял, что это не случайные грабители-«гопники» и я не случайная жертва дуроломов. Я был в гражданском костюме, который даже при слабом свете фонарика с мундиром не спутаешь. Следовательно, они знали, кого ждали, и пришли явно по мою душу. Но пистолет и в Африке остается пистолетом, свой я необдуманно оставил в сейфе, а с кастетом переть на поднятый ствол глупо.

– И что дальше? – спросил я, впрочем, не шевелясь, как и было приказано.

– Медленно поднимайся. Медленно, без резких движений. Кастет на полу оставь. Вот так. Положи, положи. Теперь топай.

– Куда?

– Домой. Мы к тебе в гости пришли. А ты так неласково нас встречаешь. Завгат, помоги ему пройти. Куда?! Отойди в сторону, дурак!

Кто-то третий, как я понял по звукам, выполнил команду и посторонился, пропуская меня и не давая возможности толкнуть себя на пистолет, с тем чтобы мне успеть вооруженную руку захватить. Опытный кто-то командует, варианты просчитывает.

Я громко усмехнулся и неторопливо двинулся по короткому пролету лестницы на первый этаж. И не слышал, как кто-то кошкой-невидимкой за мной пошел, только почувствовал, что уже на лестничной площадке мне в спину ствол уткнулся. Потом луч фонарика приблизился, и в спину уткнулся второй ствол.

– Завгат, я справлюсь без тебя. Помоги Мусе встать, потом поднимайтесь к нам. Мы оставим дверь открытой.

Первый ствол ушел вместе с Завгатом.

– Лифт вызывай, – приказал властный голос. – Кнопка, если помнишь, слева. И помни, что я стреляю быстро.

А я как раз раздумывал над тем, успеет он выстрелить или нет, если я резко с отбивом руки развернусь. Это только в глупых кинофильмах преступник захватывает заложника, приставляет пистолет к его виску, а те, кто на его голову наставил оружие, выстрелить не решаются. Глупости это, хотя смотрится, как и положено в кино, эффектно. Если кто-то первый в этот момент нажмет на спусковой крючок, преступник нажать на свой не успеет. С пулей в голове трудно сделать такое, казалось бы, короткое движение пальцем. А пуля летит гораздо быстрее, чем успеет развернуться процесс формирования мысли, обязанный дать команду пальцу. Кто нажмет первым, тот и победил. Другое дело, если пистолет наставлен не в голову, а в туловище. Там и смерть не мгновенна, и может сработать судорога. Но в моем положении размышлять стоит не о скорости полета пули в сравнении с мыслью, а о скорости разворота туловища в сравнении с реакцией человека. И здесь все зависело от нервной системы моего противника, от быстроты его реакции и от профессиональных навыков убийцы. И я не рискнул.

Впрочем, я не рискнул еще и по другой причине. Если бы меня хотели убить, то наверняка уже убили бы здесь же, в подъезде. Со мной хотели просто поговорить, но справедливо решили, что разговаривать меня можно заставить только под принуждением. Потому и последовал первоначальный удар кастетом в лицо. Удар, разорвавший мне ухо, но не нанесший мне тяжелых повреждений. Значит, попробуем поговорить. А там видно будет. Вдруг представится другая возможность, более удобная... Даже там, на седьмом этаже, когда мы один на один останемся.

Лифт заскрипел, заскрежетал. В ночной тишине такой скрежет, казалось, способен весь дом разбудить. Но не разбудил, к сожалению. Двери автоматически разошлись в разные стороны, приглашая нас войти.

– Входишь, сразу вперед, лицом к стене. И не шевелиться. Я нервный.

Я спокойно шагнул в лифт, и даже руки на разрисованную надписями стену перед собой положил, хотя меня никто об этом не просил. Привычка. Обычно я сам даю команду: «Руки на стену». Сейчас, когда мне никто такой команды не давал, сработал рефлекс, как у собаки Павлова, и я сам себя поставил в неудобное положение. Впрочем, оно не такое уж неудобное, потому что руки я не задрал к потолку, как следовало бы заставить меня сделать для соблюдения мер безопасности. Я их просто так положил, ладони чуть выше уровня плеча. В таком положении всегда может подвернуться возможность ударить локтем в голову, а потом уже руку с пистолетом захватить. Мне бы только захват сделать, остальное все само собой пойдет, автоматически – и бросок, и обеспеченный перелом. И я ловил момент, когда противник будет искать кнопку седьмого этажа. Для этого только чуть-чуть голову повернул, желая воспользоваться периферийным зрением. И увидел, что противник в самом деле оказался опытным и осторожным. Он кнопку на ощупь искал. Пальцами просчитывал, чтобы седьмую после промежутка найти. Промежуток между кнопками «Вызов» и «Стоп» и кнопками этажей. Мой противник с управлением лифтом справился ничуть не хуже, чем космонавт со своим космическим кораблем справляется. А жаль. Иначе ему пришлось бы на пару секунд отвлечься. Мне бы половины из этой пары секунд хватило. Но он не отвлекся. И мы поехали.

Меня запустили в квартиру, естественно, первым. Я открывал дверь своим ключом и не оборачивался, хотя на лестничной площадке было светло. Трудно заставить себя обернуться, когда пистолетный ствол упирается тебе в спину. Не то чтобы я испугался. Я бывал в серьезных переделках. Хотя неприятное чувство было и сейчас. В замкнутом пространстве квартиры я становился более беспомощным, чем в подъезде или на лестничной площадке. В квартире и помощи ждать было неоткуда. Но удобного момента для выхода из ситуации я не увидел, потому что спиной чувствовал нервное, чуть подрагивающее напряжение ствола, готового выбросить из себя пулю. И одновременно с этим я пытался понять, чего хотят от меня. Не убили сразу, значит, убивать не собираются? Или хотят что-то узнать, а потом убить? И кто они такие?

Мысль почему-то возвращалась к Джабраилу и к тому человеку в темном углу его кабинета, к человеку со странным, не кавказским акцентом. Это могло быть и не так, потому что кавказцев, причем совершенно разных по национальности, у нас в городе, как и во всех городах России, полно, они как жадные крысы лезут в каждый угол, везде поганят и вызывают недовольство. Даже в нашем доме живут азербайджанцы, которым лень до мусоропровода дойти, и весь мусор они выбрасывают в окно. Да и дел, касающихся кавказцев, я вел немало. Это могли быть отголоски какого-то старого дела. Трудно гадать, но мысль все равно к Джабраилу и к его гостю возвращалась. Опять, что ли, интуиция работала.

– Свет зажги. Я темноту только в лесу люблю.

Голос насмешливый и уверенный в себе. Даже самоуверенный. Самоуверенность особенно чеченцам свойственна. Они в свою избранность верят. Только я в нее не верю. И постараюсь доказать при первом удобном случае, что мое неверие имеет под собой основание.

Я привычным движением включил свет в прихожей.

– Вперед!

Я прошел вперед, в комнату, а ствол остался в прихожей.

– Свет зажги, – последовала очередная команда.

Вот он, момент, которым я мог бы воспользоваться, если бы не оставил в сейфе пистолет. Дистанция разорвана, шаг в темноту комнаты, пистолет из кобуры, и – стреляй в свое удовольствие. Но сослагательное наклонение в нашей службе хорошего не несет. Нет пистолета, значит, следует ждать момента. А до этого придется приказаниям подчиняться. И я включил свет в комнате. И сам остановился, дожидаясь дальнейших приказаний.

По идее, меня должны были положить на пол и за спиной руки связать или в наручники сунуть, если у них наручники есть. Но команда последовала другая.

– Проходи. Кресло на середину комнаты поставь. И садись, «базар» есть. И не дрожи так, будешь себя хорошо вести, будешь жить...

Надо же, он уверен, что я дрожу. Это все от его самоуверенности идет. От глупой самоуверенности он думает, что все его бояться обязаны. Только я не боюсь, хотя утверждать этого не буду. Мне только момент подвернется, и я докажу обратное. А пока я прошел к стене, приподнял кресло и с креслом обернулся. И только тогда увидел лицо своего противника.

– Тебя, Алиахмет, здороваться не учили?.. – спросил я и вынес кресло на середину комнаты. И понял, как хорошо я поступил, когда вместе с пистолетом положил в сейф и банковскую пластиковую карточку. Всегда, все эти последние дни, таскал ее с собой, а тут что-то вдруг заставило положить ее в сейф. Опять, похоже, сработала интуиция. Правда, она не сработала, когда я пистолет убирал. Но так часто бывает – срабатывает в одном и допускает провал в другом.

– Узнал? – спросил он. – Мы же, кажется, не часто виделись.

Мы виделись только один раз в кабинете Джабраила. Джабраил представил мне Алиахмета Садоева, на имя которого была выписана банковская кредитная карточка. На его же имя был открыт субсчет при банковском счете ночного клуба Джабраила. При этом просто снять деньги со счета Алиахмет не мог, мог только пользоваться пластиковой карточкой. Но эту карточку Джабраил передал мне вместе с договором на обслуживание, с которого я переписал на клапан карманчика своего кошелька pin-код карточки. В присутствии Алиахмета. Потом, когда Садоев уже ушел, Джабраил словно бы между делом сообщил мне, что Алиахмет завтра отправляется на родину, но до дома не доедет. Джабраил не любил рядом с собой людей, которые имели собственное мнение на какие-то вопросы. Он часто говорил, что в одной норе нет места для двух волков. Значит, Джабраил прокололся или обманул меня. Скорее первое, потому что обычно он слово держит. А Садоев представляет для него такую же угрозу, как и для меня. Но в этих двух угрозах есть промежуток, в котором можно успешно лавировать с пользой для себя. И я постараюсь это сделать.

– У меня профессиональная память сыскаря, – сказал я и даже улыбнулся. – Если я один раз видел человека, я его узнаю и через десять лет.

Снова заскрипел, заработав, лифт в подъезде. Наверное, Муса пришел в себя после удара головой о металлическую дверь. Я хорошо его стукнул. И бросил резко, и еще собственным весом в удар вложился. Если он не почувствовал боли от перелома руки и разрыва связок в плечевом суставе, то отключка была полная и Завгату пришлось сильно потрудиться, чтобы привести Мусу в сознание и заставить не реветь кастрированным быком от боли.

Я сел в кресло, как и приказывал Алиахмет, и попытался вспомнить все, что я знал об этом чеченце. Я узнавал специально по картотеке МВД. Хотя Джабраил и пообещал, что Садоев не доедет до дома, я на всякий случай поинтересовался прошлым человека, на которого выписана банковская карточка. Кроме того, буквально накануне своей смерти Мамона, не объясняя мне причину интереса, просил меня навести справки об этом же человеке. Я тогда не успел. Но успел на следующий день. По собственному желанию.

Алиахмет Хамитович Садоев был точно таким же полевым командиром боевиков, как и сам Джабраил, только сдался федералам намного позже. И приехал к Джабраилу якобы в поисках работы. И даже жил в нашем городе полтора месяца. И даже никак не засветился в сводках происшествий по городу. Значит, скромно себя вел. Или жил тайно.

Да, естественно. Он жил тайно. Он что-то не поделил с Джабраилом. И это «что-то» было настолько серьезным, что Джабраил решил его убрать. Но, кажется, не сумел...

Скрипнула дверь. Щелкнул замок, закрываясь. Значит, Завгат с Мусой вошли. Да, они появились в дверном проеме и остановились там, не решаясь шагнуть дальше. Я это хорошо почувствовал. Они именно не решились.

Что, конечно же, говорило об уважении, которым пользовался Алиахмет Садоев. А завоевать уважение среди чеченцев нелегко, насколько мне было известно. Даже с самим Джабраилом его охрана разговаривает и ведет себя более вольно. И это, безусловно, говорило о многом, но какое это могло иметь значение лично для меня в моей ситуации? Скорее отрицательное, чем положительное.

– Джабраил говорил, ты на родину уехал. Не понравилось тебе у нас.

– У вас здесь дышать нечем. Столько заводов, что людей за ними не видно. Так Джабраил считает, что я уже дома?

– Я не знаю, что он считает. Мне он говорил, что ты уезжаешь на родину.

– Он тебе наговорит. Джабраил всегда был хитрым болтуном.

Я понял, что отношения Алиахмета и Джабраила обоюдоострые и Алиахмет уступать не желает, как не пожелал, видимо, стать жертвой. Но он не пожаловался, потому что считает себя самодостаточным человеком. Человеком, который ничуть не ниже самого Джабраила на иерархической лестнице. Я только так понял слова и интонацию Садоева. На этом, надеюсь, можно будет тоже сыграть свою партию, чтобы не остаться в дураках. Мне в принципе Джабраил уже не нужен. Более того, он для меня опасен. И если его не будет существовать в природе, жить мне станет легче. И Садоева можно, наверное, в этом направлении использовать.

Если только нам удастся разойтись с миром.

– Завгат, обыщи его. Только осторожнее, он умеет за себя постоять.

– А ты не желаешь спросить меня, зачем я к тебе в гости напросился? – сказал Алиахмет, посмеиваясь. – Не слишком вежливо, но все же напросился.

– Неужели я сам не понимаю, – я с самого начала, как только увидел его, понял, зачем он пожаловал. Это даже бронзовому памятнику на центральной площади города не понять трудно, хотя в бронзовой голове, мне думается, не предусмотрено мозговых извилин.

– И что тебе понятно?

– Банковская пластиковая карточка.

Алиахмет уже не усмехнулся. Он просто засмеялся, захохотал. Громко и с откровенным презрением. Может быть, засмеялся даже искренне, потому что я не уловил в его смехе фальши.

– Я сказал что-то крайне неприличное? – поинтересовался я с легким вызовом. Я не постеснялся говорить с вызовом, потому что хорошо знал характер чеченцев. Им палец покажи, они руку откусят, только дай слабину, сядут на шею и будут считать, что всегда там сидели.

– Ты сказал только то, что и мог сказать, поганый и продажный.

Ой-ой-ой, сколько пафоса. Относительно поганого я могу понять, это уже стало общепринятым понятием, а вот относительно продажного... А кто сейчас не продажный? Живем для того, чтобы заработать. И уж не чеченцу мне морали читать.

– Меня не интересуют твои полста тысяч. Ты баксы заработал, ты и трать их. Хочешь, пропей, хочешь, бабе подари. Меня сам товар интересует. Где он?

Я на спинку кресла откинулся и оторопело думал целую минуту.

– Ты знаешь, что это был за товар? – спросил, наконец, с некоторой подчеркнутой подозрительностью и еще более подчеркнутым недовольством.

По моим понятиям, Алиахмет Садоев никак не должен был знать, чем мы с Джабраилом занимались. А теперь оказывается, он знает, оказывается, что знает еще человек со странным акцентом. И неизвестно, кто знает еще. И самое неприятное заключается в том, что они знают о моем непосредственном участии в деле.

– Еще бы мне не знать, если я за этим товаром полтора года охочусь! Он мне нужен был, а ты сунул его Джабраилу, такому же продажному, как ты.

– У Джабраила слишком длинный язык, – я отреагировал не на его слова, а на собственные не слишком радостные мысли.

– Пора его укоротить, – согласился Алиахмет, – и сразу на целую голову.

– Я буду тебе благодарен, если ты это сделаешь.

– Если у тебя будет возможность меня отблагодарить. А для этого ты должен сказать мне, где находится товар. Понимаешь?

– Я понимаю даже больше, чем ты предполагаешь. Где товар, я, естественно, не знаю и не могу знать, потому что Джабраил не держит меня в курсе событий. Но есть там кто-то в его окружении, кто в курсе всего, как я понимаю.

– Кто? – настороженно и резко спросил Алиахмет.

– Кто-то, разговаривающий со странным акцентом. Не с кавказским акцентом. Как-то иначе. Не знаю, но акцент точно не кавказский. Я бы даже подумал, что это говорит американец. Русский американец. Я две недели назад разговаривал с человеком, который приехал из Америки. Бывший наш, сейчас в Штатах живет. Родной язык забыл, похоже говорил...

Я не Садоеву сведения давал, я, скорее, размышлял вслух. Но он насторожился и подался вперед, оказавшись от меня в опасной близости. И настолько увлекся разговором, что пистолет опустил. И я мог бы достать его ногой и уронить. Но сейчас мне этого делать не хотелось, потому что создавалась ситуация, при которой из Алиахмета мог бы получиться союзник, обеспечивающий мою безопасность от болтливости Джабраила.

– Человек баскетбольного роста? – спросил Алиахмет.

– Я не видел его. Он сидел в темноте, почти спрятавшись за шкафом в кабинете Джабраила. И только задал мне вопрос.

– Прибалтийский акцент.

– Может быть. Может быть, и прибалтийский, я мало встречался с прибалтами, а те, с кем встречался, по-русски говорили чисто. И потому утверждать категорично я не могу.

– Он здесь! – Алиахмет почти обрадовался. – Если он здесь, то и товар должен быть здесь. Где товар?

– Ты меня спрашиваешь? Честно говоря, знал бы, сказал бы тебе.

– Когда ты видел этого прибалта?

– Четыре часа назад. Может, пять часов.

– Он здесь, – Садоев наслаждался этими словами. – Ты обрадовал меня. Ты сильно меня обрадовал. Я вообще оставил бы тебя в живых, но ты же побежишь сейчас к Джабраилу, чтобы заложить меня.

Значит, он не собирался оставлять меня в живых. Хотя, скорее, делает вид, что не собирался. Я так понял его слова. Значит, можно найти общий язык.

– Чтобы Джабраил и дальше продолжал болтать? Ты уверен, что мне нужен здесь, в нашем городе, твой Джабраил? Вот ты уедешь, и мы с тобой больше не увидимся. А Джабраил, если останется таким же болтливым, будет продолжать болтать в моем городе. Мне это надо?

– Я тебе больше скажу. Если ты захочешь крепче подружиться с Джабраилом, начну болтать я и мои люди. Они тоже в курсе всего. Тогда тебе не поздоровится. И всей твоей семье тоже, имей это в виду.

– Мне кажется, у нас не только интересы сходятся, но, пока я вхож к Джабраилу, я смогу быть тебе полезным. Более полезным, чем другие. Чем твои ближайшие помощники, – я кивнул на стоящих в дверном проеме Мусу и Завгата. Завгат молча слушал наш разговор, а Муса придерживал свою правую руку левой и стоял с закрытыми глазами, чтобы не показывать боли. Я мог только посочувствовать ему и дать совет. – Отправь, кстати, Мусу в больницу. У него не только рука в плече сломана, у него разорваны связки в плечевом суставе и наверняка тяжелое сотрясение мозга. Ему месяца два лечиться придется, иначе рука отсохнет.

– Как его примут в больнице? Сразу ментов вызовут.

– У него с документами в порядке?

– В порядке.

– Пусть скажет: парни молодые налетели. Лысые, в черной униформе. За прошлую неделю было четыре случая, когда били кавказцев. Лысые парни в черной униформе. На улицах жара, а они в черном. Это заметно. И это есть в городских сводках.

– Завгат, поймай такси, отвези Мусу в больницу. Слышал, что сказал капитан?

– Понял, эмир. Парни в черной форме. В черной униформе.

– Мне ключи от машины оставь.

– Я отвезу тебя, куда скажешь, – внезапно для самого себя предложил я. – Все равно уже не усну.

– Хорошо, союзничек. Завгат, поезжай на моей машине.

Алиахмет убрал пистолет в подмышечную кобуру. Легко убрал, привычным движением, не пристраивая, как это делают те, кто такую кобуру носит только изредка.

На улице уже начало светать, и, похоже, не только что. Наш разговор как-то нечаянно затянулся.

Я не выпускал из руки трубку мобильника, словно таким образом мог передать трубке собственное желание услышать долгожданный звонок. Даже завтракал, положив ее на стол рядом с тарелкой. На завтрак мы в две очереди ездили в недалекое кафе. После завтрака сидели и ждали развития событий. Все ждали в напряжении, а я в напряжении, возведенном в квадратную степень, потому что лично для меня не менее важные события происходили дома.

Из больницы никто больше не звонил, и мои мысли метались от состояния здоровья жены к текущим оперативным мероприятиям, снова возвращались к состоянию здоровья жены, и все это вместе сплеталось в невыспавшемся сознании в тягучий и тяжелый ком. И я, реально оценивая свое состояние, снова принимал во благо то, что на первую роль взяли не меня, более опытного, а Сережу Бравлинова. В настоящее время ему проще сосредоточиться на выполнении задачи.

Уже и с подполковником Ставровым дважды разговаривал, уже и Агент 2007 звонил один раз и обещал вскоре позвонить еще, и я передал все события ночи и утра в оперативный штаб, а из больницы звонков все не было. Подождав после завтрака час, в течение которого на часы я смотрел не менее шестидесяти раз, я позвонил сам.

Мне ответила медсестра с незнакомым голосом, торопливая, словно бы опаздывающая куда-то, и словно бы даже удивилась моему вопросу.

– Ольга Рустаева? В реанимационной палате. Все вокруг нее вертятся.

– А что про состояние сказать можно?

– Ничего пока не знаю. Позже звоните.

Вот и весь разговор.

Я, конечно, не дурак и понимаю, что пока сказать нечего, мне ничего не скажут, но хотя бы доброе слово, не впопыхах сказанное, услышать хотелось бы. И неужели нет там ни одной доброй души, которая хотя бы просто иногда позванивала и говорила пару фраз, пусть даже просила бы помолиться, как после звонка ночью. Я бы и еще раз помолился. Впрочем, им всем не до того. А что касается молитвы...

Я вышел на улицу и подозрительно осмотрел стоянку машин. Наши все оставались в помещении, и никто не рвался помешать мне или посмеяться надо мной. И я снова направился к «Волге», в которой была приклеена на панель иконка. Сел на переднее сиденье и посмотрел на окно барака. Отсюда ничего и никого не видно. Но меня скорее всего видно любому, кто к стеклу приблизится. Ну и пусть. Что я, как забитый школьник, всего стесняюсь. Это мое собственное дело, хочу – молюсь, хочу – ругаюсь.

Я перекрестился, и даже сделал это неторопливо, не опасаясь, что кто-то увидит это, а потом снова повторил слова единственной известной мне молитвы. А после молитвы еще долго мысленно высказывал иконке свои просьбы. И словно в ответ на мою молитву в левой руке у меня со слабым потрескиванием завибрировала трубка. Посмотрев на определитель, я убедился, что звонят из больницы.

– Слушаю, капитан Рустаев, – ответил я привычной скороговоркой.

– Вениамин Владимирович, – раздался теперь уже знакомый ночной голос. – Это опять я. Вы меня послушали, вы молились за жену?

– Я и сейчас молюсь, – сказал я негромко и даже еще раз перекрестился, не отрывая от уха трубку мобильника.

– Вот и хорошо, что вы меня послушали, – одно ее слово «хорошо», выделенное интонацией, уже стало для меня лечебным бальзамом, панацеей, и я мог предположить, что и все остальное тоже идет хорошо. – Ваши военные привезли в больницу компьютер, и под окнами автобус с антеннами поставили. Наших врачей профессор из Мюнхена консультировал, какой-то крупный специалист. По прямой связи... Через переводчика говорили, переводчика тоже ваши привезли. У нас никто немецкого хорошо не знает. Наверное, и это помогло, и ваша молитва, конечно. Может быть, даже в первую очередь... Ольге сейчас лучше. Но неизвестно, сколько продлится улучшение. Может произойти повторение кризиса. Вы молитесь почаще... И думайте о ней, ей это поможет... Она знает, что вы о ней думаете.

– Спасибо. Вы не сможете попозже позвонить, сообщить, как там дела?..

– У меня дежурство кончилось. Я уже ухожу. Но вам позвонят еще. Я попрошу. А вы молитесь. Может быть, если что-то узнаю, я сама из дома позвоню. До свидания, господь с вами.

– До свидания, – сказал я.

Не знаю, но эти нехитрые слова простой, судя по всему, женщины были теплее и добрее всех других, что я слышал при разговоре с работниками больницы. Наверное, потому, что они настоятельно требовали от меня надежды. Но мне и требование такое предъявлять не надо было, потому что, кроме надежды, мне ничего не оставалось, поскольку сам я находился в двух тысячах километров от Ольги. Мне осталась только одна возможность – положиться на бога и других людей. Все мы в современном мире обречены надеяться на других. Каждый день, постоянно. Кто-то обеспечивает подачу воды, газа, электричества в наш дом. Кто-то ведет поезд или автобус, в котором мы едем, кто-то управляет самолетом, на котором мы летим. И мы всегда доверяем этим людям, даже не зная их. Иначе нельзя. Сейчас я вынужден доверять врачам...

Сложность моей личной ситуации состояла в том, что я не просто офицер Российской армии, я – офицер спецназа ГРУ, особого рода войск. Офицер рода войск, в котором каждый человек является самостоятельной боевой единицей и должен оставаться боеспособным и в команде, и в одиночестве. То есть я должен уметь полагаться в первую очередь на себя самого. И это у меня уже в крови. Обратная сторона этой медали – недоверие к тому, в чем сам участия не принимаю. Или хотя бы не полное доверие. А теперь я должен, сам не имея возможности находиться рядом, полагаться на врачей. Это для меня трудно еще и морально.

Но я справлюсь.

Сережа Бравлинов позвонил еще через час. Как я предположил, после встречи с отставным подполковником Сапожниковым. Предположить встречу было нетрудно, поскольку до этого он звонил несколько раз с другого номера, уже осевшего в памяти. Если номер сменился, значит, подполковник привез ему обещанную трубку, которую нам предстоит проверить, и заодно проверить честность партнерских отношений Олега Юрьевича Изотова. Впрочем, честность партнерских отношений Изота мы уже имели право подвергнуть сомнению – сразу после вчерашнего инцидента со стрельбой в мента. В оперативном штабе мне уже сообщили, что с ментом ничего страшного не произошло, стреляли в него резиновой пулей, рану обработали и зашили, а самого мента уже завтра выпишут из больницы.

Больница. Больница. Одно это слово выбивает меня из колеи.

Я мотнул головой, возвращаясь в рабочее настроение, и нажал клавишу разговора.

– Слушаю, – я не назвал себя по фамилии и по званию, потому что кто-то здесь мог уже слышать мою фамилию, а Сережа должен был звонить, согласно нашему уговору, якобы к себе в бригаду.

– Вениамин. Здравствуй. Это Бравлинов.

Уже первая фраза Агента 2007 показала мне, что разговор идет контрольный. И мне следовало поддержать его тематически. Однако, оказалось, в такой разговор мне включиться трудно, потому что мысли вдруг в самый неподходящий момент по ассоциации опять перескочили от одной больницы к другой, от раненого мента к тяжелому состоянию жены, и мне пришлось усилием воли сосредоточиться и для этого выдержать паузу. Но пауза оказалась в этом разговоре кстати, поскольку я и должен был показать свое удивление этим звонком.

– Алло, – напомнил о себе старший лейтенант.

– Да, Сережа, здравствуй. Я просто не ожидал твоего звонка. И хорошо, что ты позвонил сам. Это хорошо.

– Как у вас там обстановка?

– Как у нас обстановка. У нас все в порядке. Плановые мероприятия, как обычно. Занятия. Что с тобой-то случилось? Разное говорят.

– Меня подставили. Думаю, что менты. Но это требуется проверить. Как настроено командование?

– Что они думают, я знать не могу, но тебя никто из жизни не вычеркнул и погон не лишил. Обстоятельства нам не известны, а в жизни всякое бывает. Однако киллером тебя никто не считает, будь уверен. Правда, думаю, что и против прокуратуры никто откровенно не выступит. Что думаешь делать?

– У меня один выход – найти настоящего убийцу, – голос старшего лейтенанта звучал решительно. Именно так он и должен звучать в этой ситуации. – Если с убийцей не получится, найти заказчика. Иначе с меня обвинение не снимут.

– Помочь чем-то могу? – спросил я, как и договаривались.

А договаривались мы о том, что помощь будет, хотя и неофициальная. Сережа это сразу же подтвердил.

– Помощь, думаю, будет нужна. Официально командование навстречу не пойдет, это ты правильно сказал, но если просто кого-то попросить, в случае необходимости, добыть информацию. Это мне очень смогло бы помочь, поскольку сам я в средствах поиска сильно ограничен. Сможешь попросить?..

Все, как по сценарию.

– Попросить я смогу. Думаю, помогут, потому что в твоем положении каждый может оказаться. Сейчас что от меня требуется?

– Пока ничего не требуется. Я кое-какую информацию получил, осмысливаю. Я просто позвонил, на всякий случай, и чтобы меня не забывали.

– Хорошо, что позвонил. По крайней мере, это многие вопросы снимает. И пресекает разговоры. Народ поболтать лишнее любит.

– А просьба будет только одна. Сходи к моей жене, объясни. Я уже и сам звонил ей вчера. Но ей спокойнее будет, если еще ты поддержишь.

– Нет проблем, Сережа. Я схожу. Она, кажется, сегодня дежурит.

– Вроде бы.

– Я прямо на узел связи загляну. Тебе по этому номеру звонить можно?

– Можно. Мне трубку выделили.

– Кто?

– Союзников нашел.

– Это хорошо. Значит, руки не опускаешь. Удачи. К Татьяне я прямо сейчас и зайду.

И опять сработала ассоциация. Разговор шел о жене Сережи Бравлинова, а я не мог не подумать о своей жене. Трудно в таком состоянии работать, трудно.

До Татьяны мне идти было далековато, но сразу после этого разговора я позвонил в оперативный штаб дежурному.

– Да, капитан, все нормально. Мне только что как раз позвонили, – отозвался дежурный подполковник на мой вопрос. Он, естественно, был в курсе всех происходящих и ожидаемых событий. – Разговор прослушивался через дубликат sim-карты. Агент 2007 находится под контролем. Отследили местонахождение трубки с дубликатом sim-карты. Из машины, удаляющейся от старшего лейтенанта Бравлинова. Должно быть, сам подполковник Сапожников прослушивал.

Именно это нам и было необходимо. Если разговоры Сережи прослушиваются, можно будет без проблем гнать дезинформацию, для правдоподобности перемешав ее с действительной информацией. Обычная игра, без которой в подобной операции обойтись трудно.

– Очень хорошо. Для меня, товарищ подполковник, сообщения есть?

– Целый самосвал с прицепом. Все передали подполковнику Ставрову. С ним связывайся, а докладывай, как и полагается, нам.

– Подполковник Ставров со мной уже дважды сам связывался. Наверное, и прицеп уже тоже вывалил.

– Тогда все. Работай.

– Работаем, товарищ подполковник.

Но работа нашей группы поддержки вступила в свою самую нудную и трудную фазу. А самое трудное и нудное в любой работе, как известно, это ждать и догонять. Догонять нам было пока еще некого, но ждать развития событий, сидя в бараке, для нас, людей действия, было мучительно. Ждать мучительно всегда, даже в засаде, когда знаешь, кого и какого развития событий ждешь. А здесь мы даже не знали, что нам вскоре предстоит делать, и вообще предстоит ли выезжать за пределы танкового института, хотя каждую минуту готовы были передернуть затвор пистолета. Для меня это ожидание было мучительным еще и потому, что мысли во время работы все же были заняты, а во время ожидания они опять возвращались к ситуации с женой.

Звонок старшего лейтенанта Бравлинова показался спасением от разноголосицы мыслей, поскольку звонок был с той трубки, с которой он мог говорить, не опасаясь контроля.

– Вениамин. Похоже, тебе придется все-таки вызвать «наружку».

– Буду только рад этому, – согласился я. – Я даже готов своими силами обеспечить работу, пока не прибудут спецы.

Конечно, я знал прекрасно, что такое работа настоящей «наружки». Там парни рубашки, пиджаки и брюки меняют по пять раз в течение дня каждый, и постоянно один сменяет другого. Теоретически знал, как «наружку» определять – как правило, не меняется брючный ремень и носки, и это единственные предметы, которые можно узнать. Мы имели с собой только комплект военной формы и один комплект гражданской одежды. Вести полноценное наблюдение за кем-то такими методами было сложно. И это не говоря уже о спецтехнике, позволяющей, например, с помощью дистанционного микрофона прослушивать разговор, который объект ведет на улице по телефону. Да мало ли какая еще спецтехника существует у настоящей «наружки». Но все же до прибытия спецов и мы, больше привычные к наблюдению вне пределов города, смогли бы как-то сработать и не «засветиться».

– Так и придется сделать, – Сережа был откровенно рад моему согласию.

– Что передать в оперативный штаб?

– Садоев Алиахмет Хамитович. Нужна полная информация по нему. Садоев был связан с Мамоной, Садоев интересовался военными объектами в городе, искал армейские связи через Мамону, предположительно хотел купить оружие, Садоевым очень интересуется Олег Юрьевич Изотов. И, естественно, теперь мы имеем право предположить, что банковская пластиковая карточка в кармане капитана Севастьянова должна идентифицироваться с pin-кодом, записанным на клапане кошелька. То есть мы имеем право считать, что Садоев заплатил за что-то Севастьянову пятьдесят тысяч баксов. Пятьдесят тысяч баксов не платят за пару пистолетов. Кроме того, пистолетами обеспечить Садоева вполне мог бы и сам Мамона. Садоев, который интересовался армейскими связями.

– Ниточка прослеживается, – согласился я. – Такие связи, возможно, были у Севастьянова, а Севастьянов был связан с Мамоной.

– Именно, – подтвердил Бравлинов. – Интерес к кошельку вызван тем, что сам Севастьянов не запомнил pin-код, а доверился записи. И теперь не может получить деньги. Здесь есть еще один любопытный момент – интерес к кошельку со стороны Изота. Вот-вот вернется подполковник Сапожников. Может быть, он прояснит ситуацию. Но связь определенно существует. Поэтому я прошу установить наблюдение за Севастьяновым, через которого, возможно, удастся выйти на самого Садоева. Кроме того, необходимо проверить все последние дела, что вел капитан Севастьянов. Нет ли там какой-то связи с армией.

– Понял. Когда будешь звонить?

– Как только Сапожников уедет.

– Хорошо, буду ждать. А пока свяжусь со штабом и отправляю парней на поиски Севастьянова.

В оперативном штабе в восторг от предложения Бравлинова не пришли, поскольку привлекать «наружку» – это значило расширять действия и больше довериться ФСБ. Тем не менее согласились, что просчитанная Агентом 2007 линия взаимоотношений всех подозреваемых имеет право на существование. И «наружку» обещали вызвать. В любом случае, чтобы спецы прибыли в город из Москвы, нужно не менее четырех-пяти часов. Следовательно, нам уже необходимо было включаться в работу, и включаться очень осторожно, только дистанционно, никак себя не обнаруживая и трижды перестраховываясь.

Местонахождение ментовского капитана необходимо было определить сразу, чтобы знать, куда посылать людей. И потому я просто позвонил дежурному по городскому управлению МВД и поинтересовался, как я могу встретиться с капитаном Севастьяновым. Мне сообщили номер служебного телефона, по которому я тут же и позвонил. В кабинете ответил какой-то молодой голос, скорее всего того лейтенанта, что был вчера вместе с капитаном во время посещения садового домика Хомы, и без сомнения доложил, что капитан Севастьянов работал почти до утра и до обеда собирался отсыпаться. Это было уже чуть-чуть определенно, хотя хотелось более точного определения местонахождения объекта.

Я тут же позвонил подполковнику Ставрову, чтобы воспользоваться услугами хакеров, с которыми подполковник постоянно контактировал.

– Товарищ подполковник, мне срочно нужен домашний адрес капитана Севастьянова, номер и марка его личной машины и номер домашнего телефона.

– Нет проблем. Через несколько минут узнаем. Новости есть?

Я выложил все, что знал.

– Уже какая-то определенность. За нами закрепили выделенный спутниковый канал, имеющий возможность отслеживать любую трубку сотовой связи по коду IMEI. Можем работать прямо отсюда.

– Это что такое? – не понял я.

– Новинка в системе спутниковой разведки. Раньше телефоны GPS отслеживали только по sim-карте, теперь можем отслеживать саму трубку даже без sim-карты, стоит только ее найти. Узнать номер, один раз засечь, и все. Номер капитана Севастьянова мы знаем. Можем теперь точно сказать, где он находится, если только трубка при нем.

– Это, товарищ подполковник, как раз то, что нам сейчас необходимо. Сначала необходимо прояснить только один момент – дома ли он. После этого мы включаемся в работу и находимся от объекта в пределах возможности визуального наблюдения.

– Через несколько минут я позвоню. Дам все данные, – подполковник Ставров был настроен по-деловому.

Я разделил всю группу на две части. Одну оставил в резерве, вторую возглавил сам и дал инструктаж по наблюдению за объектом. Вспомнил все правила, которые знал, но, естественно, сам чувствовал, что в работе «наружки» все мы – дилетанты, поэтому опираться приходилось больше на свою интуицию и сообразительность, чем на профессиональные навыки. Естественно, работать всем предстояло только в гражданской одежде, несмотря на то, что покидать машины мы намеревались только в случае крайней необходимости. Тем не менее сам я почти всегда отличу кадрового офицера в гражданской одежде от человека гражданского. Грубо говоря, «по запаху». Если менее грубо, то по выправке, по манере руки и голову держать, по походке. Есть какие-то неуловимые признаки, которые чувствуешь, но объяснить можешь не всегда. Мент тоже может это чувствовать. И потому я взял в свою группу тех, кто по возрасту моложе, следовательно, не так явственно еще носит на себе армейскую печать – старшего лейтенанта Каширина, старшего прапорщика Елфимова и прапорщика Симонова. Как раз к окончанию инструктажа позвонил подполковник Ставров.

– По твоему вопросу, капитан. Севастьянов находится дома. Мы проверили, сделали ему «ошибочный» звонок и подключили к «прослушке». Одновременно будем контролировать все его передвижения до того, как ты прибудешь на место, и потом, как только ты дашь сведения, что он с места сдвинулся. Если, конечно, будет необходимость и не будет возможности визуального наблюдения. Без необходимости спутниковые деньги лучше не транжирить. Запоминай номер машины. «Фольксваген Пассат» выпуска девяносто второго года. Номер.

Подполковник назвал номер.

– Это пока все?

– По этому вопросу все, – ответил я. – Сейчас выезжаем. Другие новости есть?

– Дали полный список всех самолетов «L-200», что еще летают по России. Четыре машины. Все в западных областях. Есть еще три машины в Белоруссии, две в Казахстане, по одной в Таджикистане и Армении. На этом список исчерпан, и нам он ничего не дает. Сам Кальпиньш по-прежнему предпочитает с нами не разговаривать.

– А развязать ему язык, товарищ подполковник, возможно?

– Он еще во время службы в ГРУ проходил подготовку по устойчивости против психотропных препаратов. Дело бесполезное. Нужны улики, чтобы он заговорил. В гостиницах он не останавливался. Найти место его проживания пока не можем.

– Я так, товарищ подполковник, думаю, что наверняка у него был информатор из танкового института, – высказал я то, что в голове давно вертелось. – Он приблизительно знал расположение корпусов и постов, знал, где нам предоставили помещение. Значит, должен быть информатор. Причем не из курсантов и не из солдат...

– Это пытаемся сейчас проверить. Там, среди бумаг Кальпиньша, была еще одна непонятная. Заложили в дешифратор. Компьютер говорит, что это временной график. Попытаемся его просчитать применительно к разным датам, но на это требуется время. По остальным вопросам специалисты пока работают. Подожди. Вот как раз принесли один результат. Да. Вот. Деньги на счет Алиахмета Хамитовича Садоева перечислены со счета местного казино «777». Сейчас будут выяснять, что это за заведение.

– Понял, товарищ подполковник. Агент 2007 скоро будет звонить мне. Если еще что-то появится, сообщайте сразу. Чтобы я успел передать дальше.

Я убрал трубку в чехол и посмотрел на своих парней:

– Резервный состав в полной готовности ждет до особого распоряжения. Остальные за мной – едем.

Моя половина группы с готовностью встала.