ЧАСТЬ 2

Волчий вой меня совершенно не испугал и только вызвал опасение, что какой-нибудь четвероногий хищник пожелает полакомиться Адамом. Вообще-то я был не против этого, чтобы самому руки не пачкать, но Адам должен был принести винтовку, а в этом случае она ко мне в руки может и не попасть. И мне оставалось только надеяться на благополучную пробежку мелкого человечка по коридорам пещеры. Будь со мной Валерка, он помолился бы за благополучную доставку винтовки. Я же, к стыду своему, сообразил вдруг, что ни одной молитвы не знаю до конца. Несколько фраз из одной, несколько фраз из другой – и все. Но я помолился по-своему: просто перекрестился и попросил Господа помочь мне, пообещав, в случае удачного исхода дела, обязательно начать регулярно ходить в церковь. Тем более слухи уже ходили, что и у нас в бригаде церковь построят и вообще в штат бригады введут священника.

Я ждал. По другую сторону двери ждал и Рамазан. Мне оставалось только надеяться, что Рамазан не провокатор. Но в любом случае у меня в руках была крупнокалиберная винтовка. Конечно, при стрельбе в пещере ее оптический прицел своей основной роли не сыграет, но в темноте может сыграть роль тепловизор. А это громадное преимущество. Пуля же калибра 12,7 мм способна с близкого расстояния прострелить навылет несколько человек. А в этих коридорах расстояния могут быть только небольшими.

Я передернул затвор и дослал в патронник патрон. Это, может быть, даже лучше, чем пистолет, похищенный со стола имама. Пусть в пещере звук выстрела даже из винтовки с глушителем будет слышен, но не настолько, как пистолетный. А если Адам появится не один, то в узком коридоре крупнокалиберная винтовка сыграет роль пушек молодого Бонапарта на парижских улицах.

Я ждал шагов, и шаги раздались. Торопливые, топающие, характерные, которые можно было узнать сразу. Адам шел один. Дверь в мой грот была открыта. Адам сказал несколько резких слов Рамазану, тот ничего не ответил. Держа винтовку на коленях, я навел ствол на дверь, имея возможность выстрелить сразу, даже через дверь. Пуля такого калибра боковую броню бронетранспортера пробьет, не то что доски. Но стрелять не стал. К чему тратить патроны, которые могут сгодиться для того, что я задумал.

Адам вошел. На свою винтовку внимания не обратил. Видимо, и единой мысли в его мелкой неумной голове не закралось, что я могу выстрелить. А мне просто хотелось посмотреть на его реакцию. Но если не отреагировал, то и не нужно. Я отставил к стене «Гекату» и взял в руки чехлы с упакованной винтовкой «Харрис». По чехлам узнал, что это винтовка Валерки Братишкина. Память от него. И память эта требовала отмщения. Я словно ощутил желание винтовки. А мое желание было вернуть и свою винтовку. Нельзя такое мощное оружие в руках бандитов оставлять.

– Имам говорил, ты сегодня хорошо поохотился? – спросил я.

Адам заулыбался и показал гнилые зубы. Тусклый свет масляного светильника делал их совсем коричневыми.

– Редкая охота. Семь человек…

– «Летучие мыши»? – Я с болью подумал о том, кто же из парней моего взвода попал на прицел этому мелкому ублюдку.

– Нет. «Летучие мыши» в лес ушли. На перевале только «краповые» оставались. Меня имам просил фокус показать. Я и показал. Зашел сбоку, с хребта. Стрелял только так, чтобы затылок снести. Знаешь наши местные легенды?

– Не успел еще услышать.

– Оборотни, говорят, нападают и выгрызают человеку мозг. Вот я под оборотня и работал. Пули запилил крест-накрест, под разрывные. Стрелял сверху, когда голова наклонится, в темечко. Затылок весь выносило. Пойми потом, что это именно пуля натворила…

– Лукман твой рекорд побить хочет?

– Хотеть мало. Он плохо стреляет.

Снайперы бандитов, видимо, не слишком уважали друг друга.

– Он тоже к «краповым» пошел?

– Да. На ту же сторону, где и я был. Я объяснял ему, где на хребет подняться. Но он оттуда не попадет в темечко. Всю картину испортит. Я просил имама, чтобы он не пускал Лукмана, но имам велел ему идти.

Пока Адам, довольный своей охотой, рассказывал, я уже собрал «Харрис». На счету этой винтовки пока нет ни одной живой мишени. Валерка стрелял из нее только по учебным целям. Но пора уже использовать оружие по назначению.

– Ну что, подойдет? – спросил Адам.

– Подойдет…

Я отставил винтовку в сторону, встал и расправил плечи. Сам я среднего роста, а Адам был чуть выше моего плеча. Не затягивая дела, я потянулся, расставив руки, словно бы разминал усталые мышцы и прямо из этого положения ударил Адама тыльной стороной ладони в лоб, но не сильно, только чтобы голову его запрокинуть, и тут же, захватив затылок двумя руками, пригнул его еще ниже и нанес удар коленом в челюсть. Адам отключился. У меня появилась сначала мысль оставить его лежать здесь в бессознательном состоянии, и только закрыть на ключ. Но вспомнилось, с каким удовольствием он рассказывал о своей удачной охоте, и я довершил дело. Наклонился над лежащим лицом вниз снайпером, одной рукой захватил подбородок, другой – затылок и резко дернул влево. Шейный позвонок громко треснул. Правосудие свершилось.

– Неси… – вручил я Рамазану тяжелую «Гекату». – Стрелять не вздумай. Патронов всего семь штук. Они еще пригодятся. И патроны-то непростые. Адам сделал их разрывными. Самый конец запилил крест-накрест. Пуля в тело попадает и разрывается на четыре части. Жестокая вещь…

– У меня к автомату три магазина, – похвастался Рамазан и похлопал себя по карманам разгрузки.

– Вот из автомата и стреляй. Но тоже только в крайнем случае. Нам лучше уйти тихо.

– А Адам? – Рамазан посмотрел на дверь в грот. Масляный светильник там я уже потушил.

– Он перепил воды, которую дал мне имам, и по моему приказу сам себе сломал шею. Тебя такой вариант устраивает?

Рамазан заулыбался.

– Чему ты радуешься?

– Адам был плохим человеком. Его никто не любил, кроме имама Магомедова.

– Пусть имам о нем сам переживает. Ты говорил, что знаешь, куда идти?

– Я недавно провожал имама в качестве охраны. И знаю ход.

– Куда этот ход ведет?

– В Погорелый лес. Но туда пройти можно только через Мокрый грот, где волки живут. Нужно дождаться, когда волки убегут в лес, и пройти. Или волков перебить.

– Много их?

– Девять штук.

– Они в самом деле оборотни?

– Говорят, так…

– И людоеды?

– Говорят так.

– А ты их сам видел?

– Не видел. Но имам так рассказывал. Волки только одного человека слушаются. Он с ними живет и с Магомедовым дружит. Имам иногда группу посылает за баранами в отары. Это для волков. Чтобы подкормились и на нас не нападали. Когда они сытые, жить в пещере спокойнее. И не воют почти. Только за мясом давно уже не ходили. И потому страшно. Бывает, волк по пещере пробегает. К стене прижмешься и дрожишь. А он мимо бежит, скалится и рычит. И не знаешь, сытый он или голодный…

– Да, мало приятного в такой встрече, – признал я, живо представив себе картину.

– Конечно… Собаку в горах встретишь, не знаешь, как отбиться. А тут волк…

– Значит, твой проход ведет в Погорелый лес, но пройти по нему можно только ночью?

– В Мокрый грот можно из верхних окон заглядывать. Волки в любое время убежать могут. Иногда спят, голову поднимут, когда учуют, и снова спят. Это значит, сытые. И кое-кого даже пропускают мимо.

– Ладно. Мы время терять не будем. У нас задача своя, поэтому пойдем в другую сторону.

– Я туда дорогу не знаю, – признался Рамазан.

– Я постараюсь вспомнить. Идем… Фонарик у тебя есть?

– Есть.

– Свети…

Сам я уже вооружился фонариком Адама, но хотел запас аккумулятора поберечь.

Я пошел первым, считая проходы и повороты коридора. Из одного поворота раздавался непонятный шум, и я, остановившись, никак не мог этот шум идентифицировать.

– Что там? – спросил я Рамазана.

– Дизельный генератор. Его гоняют только для зарядки аккумуляторов. А так электричеством даже имам не пользуется. Сложно солярку доставать. Далеко за ней ходить, и тащить канистры приходится на своих плечах. За соляркой отряд раз в месяц отправляется. Я однажды ходил с ними. Назад еле дошел. Тащить в гору две канистры по десять литров. Да еще на такое расстояние – врагу не пожелаешь делать это часто.

– Пора имаму вертолетом обзаводиться. Чтобы за соляркой летать.

Я двинулся дальше и по характерной отметине, словно кто-то молотком бил по камню на повороте в один из боковых проходов, определил, что мы идем правильно. Так было пройдено больше половины пути. Но тут послышался шум сзади, и шум этот стремительно нас нагонял. Кто-то торопливо шел. Может быть, даже бежал. И не один человек, а целая группа. Рамазан тоже вслушивался в темноте, как мне показалось при слабом свете фонарика, настороженно.

– Погоня? – спросил я.

– Рано… Но… Может быть… – сказал Рамазан. – Сюда сворачивай.

Он посветил фонарем, показывая проход в тесный грот, расположенный совсем рядом с главным коридором, и тут же выключил фонарь. Я шагнул за поворот и передернул затвор на «Харрисе». Глушитель я еще не наворачивал, поскольку в пещере стрелять не собирался. Но искать его в кармане чехла времени уже не было. Так быстро приближались шаги, а у глушителя очень мелкая резьба, и, чтобы привернуть его, нужно потратить минуты две. Недолго думая, я отстегнул с пояса Рамазана гранату «Ф-1» и зажал ее в руке. Винтовку к стене я ставить не стал, поскольку одна пуля может положить нескольких идущих друг за другом бандитов, но пистолет все же ощупал, будет ли легко его вытащить…

Надежда наша была на то, что наш грот не привлечет внимания преследователей. Слишком много на пути поворотов и гротов, чтобы все их обследовать. На это потребуется не менее суток для целого батальона, а я что-то не слышал о наличии у бандитов таких сил.

Между тем шаги приближались, и я пытался понять, сколько же их так торопится свою смерть найти. Но шаги были разные и часто сливались в один, и потому определить было трудно. И только тогда, когда они пробежали мимо нашего поворота, я сумел их сосчитать. Преследователей было четверо. Причем один из них пыхтел и кряхтел на бегу громче, чем остальные трое, вместе взятые, и я подумал, что это тот самый бандит, что кряхтел, как паровоз, поднимая клеть из шахты.

Теперь шаги удалялись.

– Гранату отдай… – не попросил, а потребовал Рамазан.

– Оставь ее мне, – попросил я.

– Тебя, если поймают, просто изобьют. А меня поймают, пытать будут. Имам сам пытать любит. До смерти замучает. Я лучше сразу… Как твой друг…

Намерение было благое. Я молча повесил гранату на пояс Рамазана.

– Погнали за ними, – предложил он. – Ты можешь идти быстро?

На это стоило только усмехнуться. Ни в одном роде войск, кроме разве что спортивных рот, не могут ходить так, как ходит спецназ ГРУ. Но Рамазану простительно было этого не знать.

– Погнали, – согласился я. – Только идти следует не как они. Иначе нас услышат.

Рамазан молча включил фонарик и осветил дорогу. Мы сразу начали с быстрого темпа, и он, к моему удивлению, шел молодцом. Правда, в сравнении с моими его шаги все же было слышно, хотя на ногах у Рамазана были кроссовки, а не берцы, как у меня. А кроссовки в боевых условиях обувь самая удобная для скрытного хождения. Его просто никто не учил как следует, а у меня уже времени на обучение не было. Но у меня была уверенность, что те, впереди, нас все равно не услышат. Сами слишком шумно идут, и слишком тяжело дышит замыкающий. Не дышит, а хрипит. Но это – их проблемы. Тем более мы не ставили себе целью организовать погоню. Они постепенно отрывались от нас, но я решил: пусть они выходят. Там, на свежем воздухе, у них будет меньше возможностей для нашего обнаружения, чем у нас для их обнаружения. Если вторая винтовка «Харрис» ушла куда-то далеко, то некому будет уже увидеть нас из-за угла. А вот я смогу их увидеть, в случае, если они где-то рядом с углом будут прятаться. Для этого у меня есть целых два тепловизора, и грех не воспользоваться ими. Тем более Адам, кажется, специально для меня постарался и зарядил аккумуляторы питания своей винтовки. Аккумуляторы на винтовке Валерки Братишкина были совсем новые, на клеммах еще стояли предохранительные прокладки. Вот будет смешно, если Лукман, отправившись на хребет с моей винтовкой, не догадается предохранительные прокладки снять. Его же никто не предупреждал! Тогда электроника не сработает, и винтовка будет отличаться от обыкновенной снайперской только калибром. А прицел с дальнего расстояния выставить правильно будет невозможно.

– Торопятся, – сказал Рамазан. – Я еще не видел, чтобы здесь кто-то так бегал.

– Ты давно здесь?

– Четвертый месяц пошел.

– А как тебя угораздило? Что дома-то не сиделось?

– Дома менты достали. Я магазин открыл, они давай с меня деньги тягать. У нас же по всему Дагестану ментовский беспредел. Как и по всему Кавказу… Думаешь, почему их постоянно взрывают? За дело. Я случайно с имамом встретился, пожаловался. Ментов не стало, а я оказался здесь. Отрабатывать, как Магомедов сказал. А я воевать не умею… Не хочу воевать. Не нравится мне это…

– Это хорошо, – сказал я и тут же остановился, чтобы прислушаться.

Рамазан сразу все понял и тоже остановился.

– Нас услышали? – спросил шепотом.

– Нет. По моим прикидкам, они вышли из пещеры.

– Пора бы уже. Долго идем.

– Дальше дорога не лучше.

– Все равно небо над головой – лучше камня. Я от пещер очень устал. От людей этих устал. Они все чего-то от меня требовали. Все власти хотели и хотели мною командовать. Даже самые слабые из них. А я – не слабый. Я просто воевать не умею. И власть мне не нужна. Не люблю я людьми командовать.

– Это для твоего народа совершенно не свойственно. Все кавказцы хотят власти над более слабыми. Я это давно заметил. Идем. Точно, скоро будет выход в скалы. Там я первым пойду, там твой фонарик будет не нужен.

– Скоро опять понадобится. Время уже к вечеру приближается.

– Уже? – удивился я, совсем потеряв счет времени после долгого пребывания в пещерах.

– У нас темнеет быстро. Особенно в долинах.

– Мы наверху будем.

– Все равно. На восточный склон выходим, а солнце на запад ушло. Темно будет. Можно в засаду попасть.

– Вот потому я и хочу идти первым, – сказал я и потряс своей тяжелой винтовкой. – Чтобы в засаду не попасть. Винтовка засаду покажет…

– Как? – не понял Рамазан.

Он, видимо, понятия не имел о тепловизорах и вообще о приборах ночного видения.

– Когда засаду увидим, я тебе покажу. Она, кстати, может быть уже в скалах сразу после выхода. Я допускаю, что эти парни так спешили, чтобы нам путь перекрыть. Они не знают, в какую сторону мы двинулись, и перекрывают все пути.

– Я не был на этой стороне. Не знаю, что там и как, – признался Рамазан.

– А в пещеры ты как пришел?

– Привели. Пришел человек, велел собираться и увел. Через Погорелый лес шли. Там есть выход, через который волки не ходят.

– А есть, через который и волки ходят?

– Есть такой. Там только они и ходят. Наши там боятся идти. Один имам может. Иногда с собой кого-то берет. Один раз меня брал. Позавчера только.

– Зачем? Он на тебя внимание обратил?

– Нет, просто я на посту рядом с его гротом оказался, вот он и взял. Так дорогу и узнал. Я как раз туда и хотел тебя вести. Туда не так далеко, как сюда.2. Младший сержант Петя Востриков, почти готовый снайпер, уже на свободе, но не спешит убежать далеко

Мы замерли у выхода не только для того, чтобы проявить осторожность и сохранить тишину, но и от естественного желания привыкнуть к дневному свету, который после темной пещеры сразу бил по глазам и ослеплял. Даже я, относительно недолго будучи в полумраке, не ожидал такого удара по глазам. А уж Рамазан, который на свет не выходил давно, вообще на какое-то время ослеп. Глаза его даже слезиться начали. Впрочем, это могло быть и от радости, потому что мы наконец-то вышли из пещеры.

Мы пристроились по обе стороны от выхода, не высовываясь и почти не дыша, хотя только сейчас, кажется, оценили разницу в воздухе внутри и снаружи. Полноценное зрение возвращалось постепенно, но все же достаточно быстро. Хотя высунься мы сразу наружу, то могли бы стать легкой добычей для любого, пожелавшего нас атаковать. И не помогли бы даже две крупнокалиберные снайперские винтовки.

С возвращением зрения пришло и спокойствие, помогающее трезво оценить обстановку. Прямо перед выходом не было, естественно, никого. Я приготовился уже шагнуть из пещеры и даже выпрямился, когда непонятно каким чувством ощутил вдруг чье-то присутствие рядом с собой. Оборачиваться времени не было. Тяжелая винтовка уже подалась вперед, и я резко ударил прикладом назад, за спину. И сразу послышался визг. Я только оглянуться успел и заметил, как за ближайшим поворотом коридора исчезает волчий хвост. Волк подкрался к нам совсем неслышно, как хороший спецназовец.

Я посмотрел на Рамазана. Тот увеличил глаза до размера чайных блюдечек.

– Ты ему прямо по носу въехал… Я видел, он уже прыгнуть был на тебя готов. В затылок.

– Мозг из головы не волки выбивают, – сказал я. – Адам похвастался, что это его рук дело. Разрывной пулей. Такой пулей не только мозг вышибешь, ей можно из человека все внутренности вырвать. А волки… Это только пугало. Волк редко на человека нападает. Этот получил, больше близко к человеку не подойдет.

– Нос у них больное место, – сказал Рамазан. – У всех животных нос – больное место.

– У всех животных, включая людей, – добавил я и шагнул вперед, прекращая разговор.

Впереди, всего в нескольких шагах, была расщелина в скале. А там только три поворота. И прежде чем двинуться вперед, я остановился у края расщелины, поднял свою винтовку и включил тепловизор. Конечно, рассмотреть край скалы было невозможно. Оптический прицел никак не напоминает микроскоп, чтобы рассматривать через него предметы, находящиеся в четырех метрах перед тобой. Но я же не сам поворот рассматривал. Я искал тепло, которое могло оттуда идти.

Тепловизор близости объектов, излучающих тепло, не показал. Тогда я смело добрался до поворота и выглянул за него.

В конце коридора никого не оказалось. Оставался следующий поворот. Я поднял винтовку и прильнул к прицелу. Мутное пятно поворота ни о чем мне не говорило. Большим пальцем я подал вперед кнопку включения тепловизора и сразу увидел голубое пятно, идущее из-за поворота в четырех метрах от меня. Можно было бы бросить камень, чтобы вызвать реакцию засады, а потом стрелять, но я бросать камень не стал. Не глядя я протянул руку за спину и снял с пояса Рамазана гранату. Потом осторожно, без звука, положил на тропу свою винтовку, разжал у гранаты усики и сорвал кольцо, а потом сделал знак своему спутнику, чтобы тот оставался на месте. И даже знаком предложил ему зажать уши, потому что в узком коридоре звук взрыва будет очень сильным.

Рамазан кивнул и, осторожно прислонив к стене «Гекату», заранее зажал уши. А я беззвучно скользнул в сторону поворота. Сделать нужно было не больше двух шагов. Я сделал их, отпустил прижимной рычаг, щелкнувший, как мне показалось, слишком уж громко, а я выждал пару секунд и в падении бросил гранату за поворот с вытянутой руки. И едва успел уши себе зажать. Но даже это помогло мало, поскольку грохот в узком коридоре был оглушительный. И сразу после взрыва я выхватил пистолет и прыгнул за поворот. В облаке пыли я все же увидел, как корчатся два человека, и без раздумий выстрелил в каждого из них. Третий лежал без движения с окровавленной головой, и кровь из головы текла так обильно, что было ясно: этот выстрелить в меня уже никогда не сможет. Однако четвертого бандита здесь не оказалось. Я попытался сквозь облако пыли посмотреть, что там, в дальнем конце коридора, но видно было все еще плохо, даже сам поворот не просматривался, хотя до него было недалеко, и раненый мог за него упасть. Пришлось бежать до поворота сквозь пыль. Выглянул я осторожно. За поворотом никого не оказалось. Чтобы исследовать следующий и последний поворот, нужно было вернуться за винтовкой, что я сразу и сделал. Объяснять Рамазану ничего не стал, сам все увидит. Я только подал знак, призывая идти за собой, и тут же вернулся на позицию. Тепловизор за следующим поворотом никого, излучающего тепло, не показывал.

Это мне не нравилось. Уничтожив трех бандитов, я оставил где-то гулять четвертого, а это значило, что всегда можно ожидать выстрела в спину. Оставалась возможность увидеть ушедшего на серпантине, что был чуть в стороне от выхода из скал, да и то только в том случае, если бандит ушел совсем недавно. Я спешил, теша себя надеждой на поисковые возможности своего прицела, и быстро выбрался из скал на наклонную тропу, по которой сам пришел в пещеру только вчера со связанными за спиной руками.

Наклонная тропа была вся на виду, но бандита на ней не было. Не было его видно и на серпантине. А дальше тропа опять шла какое-то время через скалы. С этой позиции рассмотреть ее возможности не было. Скалы мешали обзору.

– А где четвертый? – спросил Рамазан, наконец-то сообразивший, что одного противника мы упустили и тем самым существенно осложнили свое положение.

– Будем искать, – сказал я сердито, словно это он упустил.

– Это оборотень… Он в волка обернулся, – сделал вывод Рамазан. – И ты ему прикладом нос расквасил.

– Смотри, чтобы он снова в человека не обернулся и не дал очередь нам в спину, – предупредил я, опасаясь больше автоматных очередей, чем оборотней. – За мной!

Если последний из четверых бандитов ушел вперед, мы имели неприятную возможность позволить ему благополучно улизнуть от пули «Харриса», поскольку нам приходилось опасаться засады за любым из поворотов тропы в скалах. Там пришлось повторить все то же самое, что я делал раньше, но здесь было девять поворотов. Каждый из них приходилось осматривать и ждать, что бандит из-за угла бросит гранату точно так же, как бросил ее я. К тому же бандит мог стоять в двух метрах после поворота, и тогда тепловизор его не заметит. А в то время, когда мы переходим, он гранату и бросит. Поэтому путь к спасению один. Я откровенно обрадовался, когда мы миновали последний поворот, и, кажется, даже глупо заулыбался. Тропа перед нами была пуста. Но улыбаться долго тоже не стоило.

– Рамазан, идем в погоню. Темп выдержишь?

– Гони, я бегать умею…

Нужно было бежать не просто, а с грузом. Рамазан, помимо своего автомата, еще и «Гекату» тащил. А она без патронов больше тринадцати килограммов весит, а магазин с патронами – еще килограмм. Но он, как мне показалось, – парень жилистый и выдержать хотя бы недолгий бросок может. И я взял высокий темп по крутой тропе. Честно говоря, у меня самого сил было маловато. Во-первых, я был просто голодным, поскольку мяса с перцем или же перец с мясом – не знаю, как будет правильнее, – съесть так и не смог. Да и воды у меня не было. Не было фляжек и у убитых бандитов, я посмотрел. Но, помнится, еще когда нас с Валеркой вели в пещеру, я с тропы недалеко от траверса хребта где-то слышал журчание ручейка. В здешних горах такое бывает, когда ключ бьет прямо из склона. И часто такой ключ бывает с минеральной водой. Так что я надеялся, что скоро смогу утолить свою жажду. А вот с едой дело обстояло хуже. Рамазан тоже не имел возможности забежать за своим рюкзаком в спальный грот. И с собой ничего съестного не имел, как не имел и фляжки. Это обстоятельство ограничивало нас во времени. Долго блуждать в горах мы не могли, иначе окончательно потеряем силы. А нам нужно было выйти к своим. А перед этим – завершить дело, которое я задумал. То есть вернуть вторую винтовку – мою, персональную – и не допустить ее использования боевиками.

Еще по словам Адама я примерно представлял, где может занимать позицию Лукман. Ему обязательно требовалось видеть перевал, через который только и возможен путь в Погорелый лес. Причем видеть необходимо было с дистанции около километра и сверху. Возможно, конечно, что и двухкилометровая дистанция Лукмана устроила бы. Но такая дистанция для эффективной стрельбы требует не только определенных навыков в общении со сложной компьютеризированной оснасткой снайперской винтовки, но и самих навыков снайперской стрельбы, тренированности в ней. Я себе такую стрельбу мог бы позволить. Мог бы позволить себе ее и Валерка Братишкин. Но нас этому несколько месяцев интенсивно обучали. Хотел позволить себе Адам – хотя, я думаю, он больше выдавал желаемое за действительное, чем имел основания надеяться на свой успех. Баллистический калькулятор не может заменить человека, он только подсказку дает. И мне думалось, что Лукман, даже если он сумел включить всю систему прицеливания и коррекции выстрела на «Харрисе», не сможет быть чрезвычайно опасным для наших сил. Впрочем, любой снайпер, даже вооруженный простой «СВД», всегда бывает чрезвычайно опасен. А уж с винтовкой почти вдвое превосходящего калибра, да еще занимающий верхнюю позицию, с которой федеральные силы перед ним как на ладони выстроены, тем более. И потому нам с Рамазаном следовало торопиться. И мы торопились.

Но Рамазан, как я понял, скоро мог стать мне обузой, а не помощником. Он переоценил свои силы. Это показала уже первая половина подъема. Честно говоря, я и сам себя заставлял идти в повышенном темпе, торопясь обезопасить своих от выстрелов Лукмана. Но Рамазан уже на середине подъема начал сначала обливаться потом и без конца вытирать лицо рукавом, потом стал задыхаться. А потом уже и отставать начал. Нет, ждать не просил, но смотрел так, словно боялся остаться в одиночестве, а еще больше боялся в этом признаться.

В конце концов я принял у него из рук «Гекату», чтобы самому нести обе винтовки. Хорошо еще, что «Геката» была уже собрана и ее можно было повесить на плечо, тем самым уравновешивая груз, потому что второе плечо оттягивал «Харрис». Рамазану идти стало легче, а мне тяжелее, но он не испытывал моей ответственности, и потому ничто изнутри не заставляло его двигаться быстрее. Да и устал он уже. А мне следовало подумать раньше и раньше же забрать себе тяжелую винтовку.

– Далеко еще до ровного места? – спросил Рамазан.

– До скал… Там в расщелинах пойдем.

Он посмотрел на скалы и вздохнул, хотя мы одолели уже три четверти подъема. Ему все равно это расстояние казалось мучительным испытанием. Однако винить Рамазана было сложно. Любой человек без мощной физической подготовки задохнется даже от обычной, неторопливой ходьбы по такой тропе. Я же взял темп близкий к предельному, после которого, казалось, оставалось только лечь и отдыхать, пока новые силы не появятся. Но меня что-то толкало и толкало вперед, не позволяя останавливаться.

Местами приходилось карабкаться, цепляясь за камни, иначе подняться здесь было невозможно. Особенно трудно это делать, когда на каждом плече висит по тяжеленной винтовке. Однажды я вынужден был перевесить обе винтовки на одно плечо, а потом и вообще пропустил ремни через грудь, опоясавшись ими крест-накрест, как революционный матрос пулеметными лентами. Это по крайней мере освобождало обе руки. И хорошо, что я вовремя забрал винтовку у Рамазана, иначе он вообще отстал бы и вынудил меня подолгу останавливаться, чтобы его дождаться.

Но в итоге сложный участок пути был преодолен, и мы остановились, чтобы перевести дыхание. Это было нужно хотя бы для того, чтобы шумным хрипом не выдавать своего приближения, если нам здесь устроили засаду. И опять началась нудная проверка каждого поворота. Поворотов было много, но, к счастью, все они были недостаточно круты для организации засады, а иногда и откровенно узки. Я еще помнил, как сложно нам было перебираться через эти расщелины. Но дальше путь был уже более легким. В конце концов мы вышли на траверс хребта и двинулись по утоптанной тропе не намного ниже верхнего уровня.

Однажды я, предоставив возможность Рамазану отдохнуть, потому что он опять начал задыхаться от моего темпа, даже поднялся на верхний уровень, чтобы посмотреть на Погорелый лес. Хорошо, что погода стояла ясная, хотя и ветреная. Вид сверху открывался великолепный, и весь лес внизу казался как бы игрушечным. И не верилось даже, что там разворачиваются какие-то события, кто-то кого-то вылавливает, строит засады, кто-то погибает… Я встряхнул головой, отгоняя все мысли, кроме тех, что были нужны для выполнения дела. И только после этого посмотрел вдоль траверса хребта. Перевал мне с этой точки виден не был. По моим расчетам, нам предстояло идти еще часа два-три, чтобы выйти к предполагаемому месту нахождения Лукмана. Но я, на всякий случай, попытался через прицел рассмотреть весь хребет вдалеке. Была, признаться, надежда, что Лукман находится ближе к нам, засел подальше от перевала и пытается стрелять с дальней дистанции. Но ни сам прицел ничего не показал, ни тепловизор не вывел на фокальную плоскость прицела желаемого зеленого свечения. Или Лукман прятался среди камней, или он был дальше, или же, используя неровность верхней линии хребта, сидел в какой-то более низкой точке, прикрытый от меня верхними высокими скалами. Следовало идти дальше, но все же время от времени проверять хребет, в основном левую его сторону, откуда Лукман и должен был стрелять. Но для этого мне следовало обязательно подняться наверх, а тропа, наоборот, спускалась в этом месте значительно ниже, и подъемы местами могли бы быть достаточно сложными. То есть я чуть ли не на четверть увеличивал бы нагрузку на свой организм. От одной мысли о такой нагрузке у меня начал пробуждаться аппетит и в желудке начало нудно и противно сосать. А пить хотелось так сильно, что мой язык пересох и покрылся трещинками. Не очень приятное ощущение. При этом я отдавал себе отчет, что чем скорее завершу начатое дело, то есть ликвидирую снайпера и верну себе свою винтовку, тем быстрее доберусь до своих.

Чтобы не расхолаживаться и не терять дыхания, которое в условиях высокогорья восстановить очень сложно, я сразу двинулся вперед, даже не позвав за собой сидящего на камне Рамазана. Но услышал, как он закряхтел, поднимаясь, не желая, видимо, оставаться в одиночестве. Я этого ему не позволил и темп поднял. Если Рамазан может идти быстрее, мы пойдем быстрее, решил я. И так, в высоком темпе, мы прошли до места, где я решил в следующий раз подняться на хребет, чтобы присмотреться.

– Отдыхай, – предложил я Рамазану. – Лучше всего просто ложись «крестом». Руки и ноги раскинь. Так тело хорошо отдыхает. Это проверено. Да положи ты автомат, никто его не тронет.

– Долго еще идти?

– Пока Лукмана не найдем…

– А если не найдем?

– Я знаю место, где он должен быть. Адам сказал. И обратная дорога ему только нам навстречу лежит. Никуда не денется.

– Пить хочется. Мы не подготовились, фляжку не взяли.

– Готовиться некогда было. Скоро ручей будет. Там напьемся.

– Там вода горькая. Я слышал, говорили. Даже горько-соленая. Из-под скалы бьет.

– Минеральная вода. Очень даже хорошо. Для здоровья полезно. Сил придаст, – ободрил я Рамазана, хотя сам был не уверен, что ту воду можно будет пить. Но хотя бы рот ополоснуть, чтобы жажда так не мучила, будет можно. И это уже облегчение.

Место для остановки я выбрал не случайно. Здесь хребет поднимался достаточно высоко, образуя что-то вроде небольшой вершины с плато наверху. Оттуда должно быть удобно смотреть и стрелять. Плохо, что подъем был сложным.

Но я смело полез по крутизне с одной винтовкой, оставив вторую под присмотром отдыхающего Рамазана. Естественно, взял с собой «Харрис», как более легкую.

Подъем оказался в действительности даже более сложным, чем показалось мне вначале. От трещины до трещины, чтобы ухватиться рукой и перебраться выше, иногда не хватало размаха рук. Приходилось спускаться ниже и искать обходные пути. И времени я потратил намного больше, чем планировал. Рад этому был, естественно, только Рамазан, который послушался моего совета и улегся «крестом». Тем не менее я достиг верхнего плато и удобно улегся на ровную, словно асфальтированную, а в действительности просто выветренную за много веков площадку, и не сразу поднял винтовку. Руки от приложенных при подъеме усилий основательно устали, и в пальцах была дрожь. По опыту знаю, что при такой дрожи будет подрагивать и прицел, и это не позволит ничего толком увидеть. Но отдыхать долго мне необходимости не было. Я просто расслабился, и руки пришли в порядок. Только после этого я поднял винтовку, чтобы осмотреть хребет впереди.

Начал с относительно недалеких участков, откуда, вообще-то, перевала видно быть не должно, надеясь дальше перейти к более дальним. И нечаянно заметил движение в стороне, вне зоны резкости. Навести резкость – дело не сложное. Здесь окуляр вертеть не нужно. Здесь наводишь прицел центром горизонтальной диагонали на цель и нажимаешь кнопку; автоматика резкость создаст сама. И я увидел то, что искал. Вернее, того, кого искал. Здесь даже тепловизор включать необходимости не было. Бандит торопливо шел по тропе, часто поворачивая голову вправо, в сторону хребта. Я даже сумел узнать его. Это был Азамат, шедший впереди группы, в которой нас с Братишкиным доставляли в пещеру. А Имран подсказывал ему путь. Сейчас Азамат не заблудился бы и без Имрана. Но даже при всей его торопливости в движениях бандита была какая-то неуверенность. И объяснить эту неуверенность было просто: он искал место, где устроился Лукман. Значит, оставив троих прикрывать выход из пещеры, Азамат сам отправился предупредить Лукмана, чтобы тот с верхней точки поискал в прицел парочку беглецов. Причем искать сверху можно было, скорее всего, и по одну, и по другую сторону хребта. Мой прицел нашел Азамата вовремя. А его постоянные повороты головы подсказали мне и возможное местонахождение Лукмана.

Я проверил винтовку, проверил плотность крепления глушителя, вывел в прицел показания всех приборов и определил с помощью встроенного дальномера дистанцию до Азамата – тысяча шестьсот двадцать метров. Мне еще ни разу не доводилось стрелять с такого расстояния по живой мишени. Приняв показания приборов к сведению, я включил автоматическую доводку прицела. Прицельная планка задрала хвост самой оптики, и мне пришлось заново искать Азамата. Но это было не так сложно. Он находился все на той же тропе и даже остановился, словно специально под мой выстрел. Я выстрелил и зажмурился, чтобы выхлопной дым, вырвавшись из-под затвора, когда тот лязгнул при перезарядке винтовки, не попал в глаза. Но в нос газ все же попал, и это тоже было не слишком приятно. Я чихнул и услышал, как со звоном катится выброшенная стреляная гильза.

Крупнокалиберная снайперская винтовка тем и отличается от обычных армейских винтовок типа «СВД» или «Винтореза», что не позволяет вести плотный огонь. Отдача настолько сильна, что с прицела сразу сбивает, и для производства следующего выстрела следует готовиться заново. Зато эффект от попадания бывает очень мощным. Крупнокалиберка не оставляет раненых – если, конечно, пуля не заденет кого-то лишь по касательной.

Я снова прильнул к прицелу и не сразу, но нашел Азамата распростертым метрах в трех от тропы: таким мощным ударом в голову его отбросило в сторону. Расстояние было слишком большое, чтобы подробнее рассмотреть эффект выстрела, но получиться у меня должно было что-то похожее на выстрелы Адама. Причем с такой дистанции, которая Адаму пока и не снилась. Я конечно, муху влет не бью и вообще не представляю, как можно сбить муху пулей. Тем не менее Адаму можно было бы у меня поучиться.

Поскольку тело Азамата оставалось рядом с тропой в качестве вехи, можно было спускаться и спокойно идти дальше, не боясь промахнуться. И я уже хотел было подняться, когда в прицеле и опять вне резкости появился другой объект. Я чуть шевельнул стволом и нажал большим пальцем кнопку наведения резкости.

Это был волк. Не крупный, поджарый и совсем не страшный. Волк крался к телу человека, вытянув шею и дугой изогнув хвост. Я наблюдал, что произойдет. Тронет ли волк убитого не им человека, взволнуется ли он от вида и запаха крови. Волк подошел, обнюхал ноги Азамата. Должно быть, их запах перешибал даже запах крови. Потом все же обошел по кругу и обнюхал голову, куда угодила пуля. И стал пятиться, даже не лизнув кровь. Волк не был людоедом, и я стрелять не стал. Конечно, он бежал нам навстречу, но опасности для нас, решил я, он не представляет. Обойдет стороной, если не дурной…

Охотником я никогда не был и вообще не любил их, считая, что убивать можно только по необходимости, но никак не ради удовольствия. Я думал, что жить волк хочет никак не меньше меня. Точно так же, как любой другой дикий или домашний зверь. Для волка охота – это способ жить, а люди, имея возможность жить без убийства, все же идут на охоту. Кто в этом случае лучше, волк или охотник?