Глава двенадцатая
Гортан обеспокоенно завертел головой, когда старший лейтенант Супротивников вышел и принес из соседнего кабинета раскладное кресло. Внешне оно выглядело каким-то инвалидным, но чрезвычайно легким приспособлением. Старший лейтенант собрал его меньше, чем за минуту, и кивнул конвоиру. Тот замахнулся ногой, и задержанный снова оказался на полу. На сей раз ему даже встать самостоятельно не дали. Тут же под локти прихватили, приподняли, а старший лейтенант быстро отбросил ногой в сторону разборные части стула и пододвинул под Гортана кресло, заставив его сесть.
– Что это?..
Никто не рвался удовлетворить любопытство задержанного, но руки его тут же оказались пристегнутыми к подлокотникам от локтя до запястья. Подлокотники для долговязой фигуры Гортана были расположены немного низковато, и ему пришлось даже вперед наклониться, чтобы не напрягались руки. Конвоиры же так же быстро справились и с его ногами, пристегнув их к ножкам кресла. Для этого, как и для рук, были сделаны специальные приспособления. В итоге Гортан не мог пошевелить ни ногой ни рукой. Он не сопротивлялся, зная, что находится полностью во власти этих людей. И хорошо знал, что сопротивление приведет только к получению ударов по голове, по почкам или еще по чему-нибудь кулаками или дубинками, поэтому предпочел проявлять спокойствие.
Под конец его пристегнули последним широким ремнем, напоминающим автомобильный ремень безопасности, поперек пояса, и прочно прижали к креслу. Говорить о каком-либо сопротивлении в таком положении бессмысленно. Гортан оказался в полной власти оперов и конвоиров.
Пришлось подождать еще минут пять. В это время опять позвонили старшему лейтенанту Супротивникову. Тот отвечал односложно и что-то записывал. Потом снова написал на листе и передал его майору Лохматому. Николай Петрович прочитал:
«Джогирг Артаганович Музарбеков летел в самолете вместе с Байшункаром Табаровичем Бикбулатовым ровно два месяца назад. Билеты были куплены в одно и то же время в одном и том же месте. Есть основания предполагать, что покупали вместе. Значит, были знакомы раньше и имеют общие дела. Через два дня зарегистрирован прилет в Магадан второго Джогирга Артагановича Музарбекова. Только уже не из Находки, а из Владивостока. Очевидно, это прилетел убитый Насухан Сардалович Таштемиров.
Сегодня, несмотря на штормовое предупреждение, вышел курсом на Находку катер геологоразведки. По данным пограничников, катер взял двоих пассажиров. Это наш Джогирг Артаганович Музарбеков и некий Музарбек Вахович Нохаев. Сейчас поищу на него данные по базе».
Майор перевернул лист текстом вниз и встал из-за стола. В это время в кабинет после короткого стука вошел, не дождавшись приглашения, немолодой человек в белом халате и с потертым чемоданчиком, украшенным большим красным крестом на белом круге. Кивнув вошедшему, майор обернулся к старшему лейтенанту и торопливо спросил:
– Когда катер до места дойдет?
– Как погода позволит. Шторм, вообще-то, севернее проходит, море едва задевает. Но они все равно вдоль берега двинутся. Напрямую тоже не рискуют. Хотя катер официально и морской, все же судно это каботажное [21] . Значит, не сразу… Дать запрос в Находку?
– Отправь. И попроси, чтобы аккуратнее. Потребуй отслеживать каждую стоянку. Каботажные суда часто стоянки устраивают.
Старший лейтенант пересел за стол майора Лохматого, чтобы поработать за компьютером…
– Вот, Игорь Леонидович, ваш клиент. Сделаем его разговорчивее?
– Отчего же не сделать? Сделаем, как прикажете, товарищ майор.
Глаза Игоря Леонидовича Лаврушкина были всегда красными и воспаленными, а лицо отечным, из-за чего создавалось впечатление, что он никак не может из запоя выйти. Но все, знающие фельдшера Лаврушкина, в один голос утверждали, что этот человек не пьет уже больше двадцати лет. По молодости начудил спьяну, и все, после этого решил, что, поскольку пить не умеет, больше никогда не пить, и с тех пор не пьет. Сотрудники управления к внешнему виду фельдшера привыкли и знали, что в работе Игорь Леонидович вполне соответствует тому, что от него ждут. Помимо официальных услуг по оказанию первой медицинской помощи арендаторам камер в подвале здания УФСБ, Игорь Леонидович оказывал и дополнительные услуги, но уже отзываясь на просьбы офицеров самого управления. Врачи не рисковали работать со скополамином, опасаясь получить запрет на врачебную деятельность. Все-таки препарат этот всегда считался сомнительным, и часто его использование можно было бы, мягко говоря, трактовать как незаконное. Фельдшер же все врачебные сомнения отвергал, и если у следствия не было официального разрешения на применение психотропных средств при допросе подозреваемых, обращались к Лаврушкину. Ситуация была слегка парадоксальной, потому что скополамин Лаврушкин получал вполне официально, и так же официально списывал его как использованный.
Игорь Леонидович начал с осмотра задержанного. Задрал веко, внимательно рассмотрел глаз, потом измерил кровяное давление и удовлетворенно хмыкнул, положив тяжелую морщинистую руку Гортану на затылок.
– Парень не из храбрых, волнуется – зрачок чуть-чуть расширен, давление немного выше нормы, что понятно, но в целом он в порядке и для работы пригоден. Можем начинать.
– Будем начинать, – кивнул майор Лохматый.
Игорь Леонидович поставил на стол свой чемоданчик, достал из коробки большую ампулу с мутно-бурой маслянистой на вид жидкостью, посмотрел содержимое на свет, встряхнул, стукнув по ампуле ногтем, и пальцами отломил острый конец ампулы. Шприц показался Гортану чудовищным по размерам, хотя был просто крупным, как и одноразовая игла, вставленная в него.
– Готовьте руку, – распорядился фельдшер.
Санитары, видимо, проходили особую дрессировку и очень ловко закатали задержанному рукав выше локтя. Запах спирта наполнил кабинет. Игорь Леонидович, как человек не пьющий, спирта не жалел и обработал руку проспиртованной ваткой со старанием. Гортан, не знающий, что с ним произойдет, но не имеющий возможности сопротивляться, нервно подрагивал и часто моргал. Но игла фельдшера вену нашла сразу и ввела препарат безболезненно, хотя сам задержанный с мукой на лице следил за этой иглой и медленно опорожняющимся шприцем, и со стороны могло показаться, что ему очень больно.
– Скоро? – спросил майор Лохматый.
– Как обычно. Три минуты максимум на раскачку, потом его понесет…
– Главное, чтобы не пронесло, – поморщился старший лейтенант. – Не люблю в кабинете такие запахи. Однажды бича одного допрашивали, ох и пахло от него. Неделю в кабинет заходить было противно…
– Такой эффект возможен, – неожиданно согласился фельдшер, – но он, как правило, случается через несколько часов после завершения действия скополамина. Жутчайшая диарея. Приходится принимать меры против обезвоживания организма. Но я прослежу, чтобы с ним ничего не случилось. Мне тоже лишние разбирательства ни к чему…
Гортан оказался слаб, скополамин начал действовать на него уже через минуту. И вылилось это в громкие и долгие матерные тирады. Из тех редких слов, что проскальзывали между матюками, можно было составить и предложение, общий смысл которого сводился к следующему:
– Справились, сволочье поганое. По одному никто бы из вас не рискнул со мной связаться. Я и не таких ломал. Привязали к креслу и радуетесь. Раз привязали, значит, боитесь. И правильно. Меня все должны бояться. Мне все равно, что за человек передо мной. Любого завалить могу. Хоть первого вора в стране, хоть президента. И никто меня не поймает. Я – хитрый и умный. А вы – дурачье и сволочье.
– Все, поехал, – напомнил Лаврушкин. – Подруливайте, товарищ майор. И вы, товарищ старший лейтенант, помогайте. Вдвоем лучше сообразите… Темп нужен. У вас максимум пятнадцать минут. Потом поздно будет.
Лохматый включил камеру видеозаписи. Эта запись не могла быть официальным документом для предъявления обвинения, но для напоминания самому задержанному о том, что он сказал, вполне годится. И еще такие записи обычно используются как инструмент давления. Пообещаешь человеку, что его подельникам покажешь, как он их сдавал, он сразу сговорчивее становится.
– Да тебе самого простого дела доверить нельзя, – начал майор, – на любом попадешься. Пару рваных калош сопрешь и сразу сядешь. Козел ты и неудачник…
– Я – козел? Я – неудачник? Фильтруй базар, рыло тухлое, за слова отвечать придется. Козлом никогда не был. А уж про мою удачливость не тебе судить. Меня ни разу еще к стенке не прижали. Что ни делал, все по уму было.
– А тут завалился. На таком пустяке! С пистолет-пулеметом не сумел несколько человек положить наглушняк. Вот потому тебя и повязали.
Видно было, что задержанный борется с действием препарата, хотя полностью себя и свои слова контролировать уже не мог. И чем дальше, тем слова произносились быстрее, тем больше информации выдавал Гортан. Сам он, конечно, в этом был не виноват. Действовал препарат, возбуждающий в голове участки мозга, отвечающие за болтливость, а, попутно, и за хвастливость, за гордыню. И потому лучшим способом при подобном допросе считалась провокация и нелепые на первый взгляд обвинения. Допрашиваемый старался себя представить в выгодном, с его точки зрения, свете и пробалтывался даже о том, о чем никогда бы не проболтался в нормальном состоянии.
– Врешь… Я всех наглушняк валил, никогда свидетелей не оставлял. Меня некому было сдать, кроме одного человека. Или даже троих. Но, чтобы они сдали, их самих сначала повязать надо.
– Это вопрос времени. Но тебя они сдали, чтобы с тобой золотом не делиться. Ты вместе с Волохой – отработанный материал. Тобой воспользовались и выбросили.
– Опять врешь… Я сам им золото отдал. Оно им принадлежит. Я только долг отработал.
– И сколько, интересно, ты был должен Джо? – вдруг небрежно спросил старший лейтенант Супротивников. – Если всю сумму разделить на четыре, за каждого убитого, сколько у нас человеческая жизнь, получается, стоит-то? – Он умышленно относил к убитым бульдозериста Василича, чтобы не вызвать на него охоту еще и с другой стороны.
– Ни у нас, ни у вас человеческая жизнь ничего не стоит, – медленно, стараясь показаться мудрым философом, ответил Гортан. – Стоить может только работа. Джо я ничего не должен. Его дядя вызвал, чтобы с меня отработку потребовать. Когда Джо в прошлый раз приезжал, он в Находке меня крышевал от чечен. Я тогда трех чеченцев завалил. Говорю же, что для меня нет авторитетов, кто мне не понравится, может гроб заказывать. Джо прикрыл меня, он авторитетный, специально приехал по просьбе дяди. Теперь я должен быть отработать, и он во второй раз приехал.
Старший лейтенант Супротивников тут же пересел за стол майора, чтобы воспользоваться компьютером, и майор встал, освобождая ему место. Василий Иванович сразу отправил запрос в Ингушетию на личность Джогирга Артагановича Музарбекова, как отправлял раньше запрос на его паспорт. А майор Лохматый, заглянув в свои бумаги, чтобы выговорить имя-отчество, трудное для его произношения, задал новый вопрос:
– А ты не допускаешь мысли, что тебя мог сдать сам Бекхан Дошлукаевич?
– А ему это зачем? Ни ему, ни его племяннику это не нужно. Тогда я могу и их сдать. Они же понимают. Нас с Волохой было проще расстрелять на дороге.
– А Нохаев? – спросил Супротивников, уже отправивший запрос.
– А это кто?
– Музарбек Вахович. Друг Джо. Или, скажешь, не знаешь такого? Да ты мало кого из серьезных парней знаешь, – в голосе майора прозвучала насмешка.
– А, этот… Тоже мне, нашел серьезного парня. Он без разрешения Джо, как и дядя, плюнуть не решится. А если плюнет, не решится растереть…
– Но Таштемирова-то убрать именно дядя решился!
– А это кто? Таштемиров. Вот такого не знаю.
– Насухан Сардалович Таштемиров. Амир уничтоженной недавно в Ингушетии банды, которого ты вместе с инкассаторами застрелил. Он жил по документам Джо. Хотя откуда тебе знать такие подробности? Ты же простая сошка…
Гортан поморщился. Но себя показать все еще желал.
– Этого парня Джо и велел убрать. Он ему сам и документы сделал, и убрать потом велел, чтобы тот его потом как-то не подставил. Для того меня и вызвал из Находки. А Бекхан Дошлукаевич только кажется главным, на самом деле он – никто, хотя вида не показывает. Он без племянника ничего не значит. А прииск, по сути-то, вовсе не ему принадлежит…
– Много ты знаешь… На кого зарегистрирован, тому и принадлежит.
– Знаю кое-что. Бекхан Дошлукаевич его и купить не мог, не на что было. Ему серьезный человек продал, вернее, сделал вид, что продал. «Фиктивный брак», грубо говоря. На прежнего хозяина Музарбеков и работает.
– Они тебе все сами так и рассказали! Выпивали вместе за столом и рассказали!
– Я с такими людьми не выпиваю. Не знаю, как они со мной, а я с такими не пью.
Супротивников опять защелкал компьютерной мышью и быстро нашел нужные данные.
– А я слышал, что Лорса Мажитович уже умер… Так что, Музарбеков на его наследников работает?
– С чего он вдруг умер? Джо говорил, в полном здравии, и такими делами вертит, что нам и вам и не снились.
– А Джо его друг…
– Не друг, но работает на него.
Но майор Лохматый, глянув на часы, ловко перевел разговор на другие рельсы:
– Да, наверное, племянник что-то значит, если дядя отдал ему восемьдесят килограммов золота. Это даже для наших краев очень много. Необыкновенно много… На моей памяти такого ограбления не было. А тебя кинули как последнего лоха, даже горсть не насыпали.
– Щепотку из восьмидесяти кило пожалели, – добавил старший лейтенант.
– Я с золотишком связываться и не стал бы, – гордо вскинул голову Гортан. – Мне это ни к чему. А вообще, откуда там восемьдесят?.. Два контейнера были с простым речным песком. Пустая порода с драги. Сняли мусор и загрузили, а потом… – Последние слова он произносил уже врастяжку, а затем вообще закрыл глаза.
Фельдшер Игорь Леонидович, подняв веки пациенту, заглянул в них и повернулся в сторону майора:
– Все. Он выходит из состояния. Вошел слишком быстро, и так же быстро вышел. Особенности организма. Он больше не будет говорить.
– Повторить дозу можно?
– Не раньше, чем через трое суток. Иначе возникнут необратимые для мозга процессы.
– Главное он сказать все же успел, – подвел черту старший лейтенант.
Неожиданно Гортан открыл глаза и испуганно осмотрелся.
– Что вы, уроды, мне всадили в вену? Сразу полностью вырубился… Выспаться я и в камере могу. Что со мной делали?
– Память он потерял. Ах да, у него же амнезия… Так вот, ты не вырубался. Ты разговаривал с нами, причем очень много и быстро говорил, хотя и вполне членораздельно. На все наши вопросы, что бы мы ни спрашивали, в подробностях отвечал, и всех, с кем работал, заложил. Так что придется тебе и дальше рассказывать, если не хочешь, чтобы мы всем, на кого ты дал показания, дали посмотреть запись. – И майор Лохматый положил для убедительности ладонь на камеру.
– Что мне вкололи?! – возмутился Гортан.
– Скополамин.
– Что за хрень такая?
– Его иногда называют «сывороткой правды», – лениво объяснил Лаврушкин, закрывая свой чемоданчик. – Не слышал про такой препарат?
– Слышал когда-то. Еще при советской власти слышал. Тогда КГБ эту хренотень колол, теперь ФСБ колет. И никакой между вами разницы нет.
– Ты прав, – с удовольствием согласился майор. – Я вот лично начинал служить еще в КГБ, и даже слегка горжусь этим. Для меня смена названия никакого значения не имеет, мы все остались такими же. Школу не спрячешь, а школа у КГБ была качественная…
– Да и хрен с вами со всеми! Только меня на пушку брать не надо. Ничего я сказать не мог, ни на кого показаний не давал.
– Запись в компьютере сохранилась.
– Покажи…
Старший лейтенант Супротивников развернул монитор на сто восемьдесят градусов и с удовольствием защелкал компьютерной мышью, запуская только что записанный видеосюжет…
За окном не на шутку разбушевалась метель.
– Паршиво сейчас тем, кто в море, – заметил майор Лохматый.
– Но пить за них я не собираюсь, – парировал старший лейтенант Супротивников.
Гортан, кажется, офицеров не слышал, он внимательно и сосредоточенно смотрел на монитор и выглядел весьма мрачным. Даже взглядом не проводил уходящего «виновника торжества» фельдшера Игоря Леонидовича Лаврушкина и не слышал, кажется, как майор Лохматый благодарил того за большущую помощь в расследовании этого особо важного дела. В себя он пришел только тогда, когда в дверь громко забарабанили.
– Что там такое? – возмущенно спросил майор Лохматый.
Дверь открылась, и вошел один из недавних конвоиров.
– Что? – повторил Лохматый.
– Капитан Лончаков оказался прав, – шагнув вперед, тихо произнес конвоир. – Задержанный Волошин Владимир Максимович умер в своей камере. Что с ним делать? Отправлять на вскрытие?
– Отправляй. Лончакова предупреди, чтобы готов был на вопросы УСБ [22] ответить. Пусть с нами все согласует, мы прикроем.
Едва конвоир вышел, как раздался звонок «красного» телефона, не имеющего диска для набора номера. Звонил начальник управления полковник Ахмадеев.
– Майор Лохматый, слушаю вас, товарищ полковник.
– Здравствуй, Николай Петрович. Что у тебя с расследованием по убийству инкассаторов и по похищению золота?
– Большие сдвиги, товарищ полковник. В принципе убийцы задержаны, и мы уже можем планировать задержание остальных участников и возвращение золота. Только возвращать его придется, думаю, государству, поскольку похищение и убийство организовано при участии владельца прииска. Как только метель закончится, мы со старшим лейтенантом Супротивниковым планируем вылететь в Находку для завершения операции.
– Вот-вот. Мне сейчас из Москвы звонили. От них вылетает к нам подполковник Ткачук из антитеррористического управления «Альфа». Ты в их епархию забрался. Пока требование Москвы категорично – никого не трогать. Если исполнителей задержали, ладно. Ингуши?
– Нет. Русские.
– Ладно. Но больше никого не трогать.
– Понял, товарищ полковник, – скривил лицо майор Лохматый.