Глава седьмая

– Попадешь, куда нужно? – спросил старший лейтенант, отрываясь от бинокля и повернувшись к снайперу. – Дистанция для ночи солидная. Куда хочешь стрелять? Во взрыватель? Если далеко, лучше не рисковать.

Младший сержант Коноваленко по-прежнему смотрел в прицел и разговаривал, не отрываясь от него.

– Я в руку, которая взрыватель ставит, товарищ старший лейтенант. Можно?

– Не знаю, какие последствия будут у взрыва, но, надеюсь, это их задержит. Давай.

Сухой и короткий, едва различимый звук выстрела раздался после разрешения открыть огонь. И сразу же, словно в продолжение выстрела, раздался грохот, и ввысь метрах в шестистах впереди взметнулось пламя.

– Если люди не умеют работать со взрывными устройствами, зачем берутся! – посетовал старший лейтенант Самоцветов. – Хорошо, что до пограничников еще километров восемь. Не должны услышать. Не такой и сильный был взрыв, как я думал.

– Если только какой-нибудь пограничный наряд в нашу сторону не прогуливался, – сказал младший сержант Кудеяров.

– Наряду в нашу сторону прогуливаться нет смысла. Они считают, что здесь нет возможности перейти границу. Только по нашей тропе, но она в стороне от границы идет. Какой бес их сюда понесет… Я думаю, они о проходе не знают. Иначе сами давно заминировали бы его.

– Знать бы это точно, легче бы дышалось, товарищ старший лейтенант, – младший сержант продолжал хмуриться.

– Знать бы, где упасть… И как там дальше, про соломку-то… – заметил пулеметчик рядовой Снегиренков.

– Хватит гадать. Двинули дальше. Надо посмотреть, кто к месту взрыва вернется, и решить, как с ними быть. Коноваленко! Работай…

– Пока – тишина… Думаю, метров сто можно идти с фонарями. Двигайтесь. Я наблюдать буду, потом догоню.

– Я его прикрою, товарищ старший лейтенант, – вызвался земляк снайпера рядовой Сутроминский, заметив, что командир взвода осматривает строй, словно ищет, кого выбрать, и предугадал приказ.

– Добро. Через сто метров мы остановимся, вас дождемся. Если что, кричите филином.

– Понял, – ответил рядовой. – Это у меня, говорят, хорошо получается… – И он издал пронзительный крик ночной птицы. – Годится?

– Годится. Хотя больше на ястреба-канюка похоже. А он птица дневная. Однако дневную птицу тоже можно взрывом побеспокоить. Я утром видел в небе пару канюков. Правда, еще на нашей стороне. Ты кричи. И я пойму. Вперед!

Старший лейтенант первым двинулся дальше вместе с пулеметчиками, а взвод, соблюдая прежний порядок, последовал за ним. Стометровая дистанция проходила почти горизонтально от берега новообразованного озерца к подъему на возвышенность, поросшую лесом. Добравшись до начала подъема, старший лейтенант Самоцветов остановил группу.

– Выключить фонари. Ждем Коноваленко.

За все время прохождения последнего участка крика то ли филина, то ли канюка никто не услышал. Значит, впереди было спокойно. Но все же Борис Анатольевич ожидал, что, услышав взрыв и не дождавшись возвращения своих подрывников, бандиты пошлют кого-то на проверку. В бинокль он не смог бы, скорее всего, никого увидеть. Бинокль старшего лейтенанта был простой, без лазерной подсветки и без тепловизора, и потому годился в основном для дневного использования. Здесь необходим был ночной прицел или ночной бинокль. Тем не менее, вглядываясь туда, где произошел взрыв, старший лейтенант, как ему показалось, что-то увидел, хотя сам не мог понять, что именно. И он все-таки поднял бинокль. Как ни густа была чернота ночи, бинокль все же отчетливо показал движение огонька, и нетрудно было определить, что это был огонек сигареты. Курить бандиты не стеснялись. Хотя они и оставляли на своем пути взрывные устройства, но, скорее всего, не очень-то верили в возможность преследования. Тем более ни одного взрыва за спиной до этого не слышали. Услышали только вот последний взрыв, пришли посмотреть, и что они нашли? Наверное, ничего. Останки подрывников должно было далеко разбросать по окрестностям. И, видимо, эти останки больше всего интересовали бандитов. Зажглись сразу три фонаря, которые было видно издали, и обладатели фонарей стали светить себе под ноги, обходя окрестности по расширяющейся спирали – обычная стратегия поиска. И скоро, видимо, что-то обнаружили, потому что все трое остановились в одном месте и светили в землю, где что-то перед ними лежало. К этим трем приблизился и огонек сигареты. Курить себе позволял, видимо, командир, которого подозвали.

– Стрелять, товарищ старший лейтенант? Как нечего делать, успею их перестрелять до того, как эти олухи опомнятся и начнут прятаться. Я в бою их брата видел. Лохи полные, соображают медленнее пьяной коровы…

Пока командир взвода смотрел в бинокль и соответственно не смотрел себе за спину, оказывается, уже прибежал Коноваленко и, взобравшись на камень, встал на одно колено, прильнув к ночному прицелу.

Самоцветов, несколько секунд подумав, отрицательно покачал головой.

– Спасибо, Витя, знаю, что перестреляешь. Но это теперь уже ни к чему. Теперь мы знаем, что банда неподалеку, если эти орлы так быстро прискакали. Пока мы преодолевали сто метров, они вернулись. А мы тоже шли не медленно. Значит, до основной их группы меньше ста метров. Пусть идут. Лучше по их следу двинемся. Пусть путь показывают. Хотя я сигаретный дым плохо переношу, но придется терпеть и подстраиваться.

Говорил Самоцветов медленно, на ходу обдумывая ситуацию.

Бандиты тем временем, что-то обсудив, энергично замахали руками с фонарями, видимо, ругаясь на подрывников, осмотрелись и двинулись в обратный путь – в лес. Они быстро скрылись среди деревьев. Если не спрятались на опушке для наблюдения, то ничего увидеть за спиной не могли. Но причины прятаться у них отчетливо не имелось.

– Коноваленко!..

Снайпер понял свою задачу раньше, чем спросил командир взвода.

– Ушли. Наблюдателя не выставили.

– Догоняем, – прозвучала команда. – Фонари – «лунный свет»…

Старший лейтенант специально дожидался момента, когда бандиты, убедившись, что их подрывники стали жертвами собственной неосторожности, удалятся. Догадаться о том, что проявить эту неосторожность им помогла прилетевшая со стороны пуля, они, естественно, не могли. Здесь требовалось проводить экспертизу, а для нее необходимо найти простреленную руку, которую могло вообще разнести в клочья, поскольку рука вплотную прижималась к взрывному устройству и взрывателю. Поэтому они решили, что взрыв – случайность, и ушли. А расстреливать бандитов Самоцветов не пожелал вовсе не из гуманистических соображений. Гораздо лучше будет, если эти четверо вернутся к банде и успокоят остальных, иначе остальные будут насторожены. А нападать на настороженного противника всегда труднее, чем на расслабленного и не ждущего атаки. Есть большой риск дать возможность бандитам занять защищенную позицию, которую в горах или найти, или организовать не сложно. А нападать на бандитов придется уже вскоре. Желательно до прохода мимо погранзаставы и далеко до этого прохода, чтобы звуков боя слышно не было.

Оставшиеся полкилометра до места взрыва группа преодолела бегом и не выключая фонарей. На этой дистанции дважды останавливался, подстраховывая товарищей, снайпер взвода Коноваленко, готовый послать пулю в любого наблюдателя. Но из леса за ними никто не следил. По крайней мере, Коноваленко никого не обнаружил. И снайпер после выполнения своей последней работы догнал группу уже около места взрыва, когда спецназовцы рассматривали крупную яму глубиной в полметра и шириной около метра.

– Судя по яме, граммов триста тротила закладывали, – со знанием дела сказал взводный сапер ефрейтор Неустроев. Он сам умел делать хорошие взрывные устройства и знал, какой заряд к какому результату приведет. – Если были поражающие элементы и если бы мы прозевали мину, могло бы больше половины состава «накрыть». Мало бы никому не показалось. Тем более здесь и каменная стена рядом. Много рикошетов было бы. Повезло нам, товарищ старший лейтенант, с Коноваленко. Он увидел…

Борис Анатольевич стоял и смотрел на яму со своим обычным непроницаемым выражением лица и только сказал:

– Меня сейчас другой вопрос волнует. На всем пути следования они выставляют взрывные устройства, «сажают картошку». Это что может значить? Значит, больше этой дорогой они пользоваться не собираются? Но у них же много людей там осталось, у эмира. Они же как-то должны были возвращаться? Есть у кого какие соображения?

– Эти слышали за спиной звуки нашего боя, товарищ старший лейтенант, – предположил младший сержант Кудеяров. – Во-первых, уверены, что эмира Дагирова вместе с частью сванов «придавили» и уже не выпустят, во-вторых, опасаются преследования. Или намерены потом пройти и все, что выставили, снять. Когда им новую партию рабов предложат.

– Возможно. Хотя понять хотелось бы точно, чтобы в пустяке не проколоться. Коноваленко, держись рядом со мной. Ищем тропу…

– А что ее искать, она здесь, под носом – почти протоптана, товарищ старший лейтенант, – пулеметчик ефрейтор Соболев, не имея тактического фонаря, посветил себе маленьким светодиодным фонариком. – Здесь же не камни. Большая группа прошла, травы притоптали плотно, до весны видно будет.

– Значит, надо спешить, – решил Самоцветов. – Вдруг к утру потеплеет. Трава может выпрямиться. Здесь не вечная мерзлота, и весну здесь не ждут, как у нас. За мной! Коноваленко, контролируй пространство. Фонарями не пользоваться. Бандиты где-то рядом…

Теперь уже бегом преодолели только первые пятьдесят метров, а дальше уже передвигались медленно и с повышенной осторожностью. Более того, теперь уже даже шли не колонной, а развернулись в цепь, чтобы охватывать как можно большее пространство. Старший лейтенант дал такую команду уже через тридцать метров пути по тропе. Конечно, идти здесь было сложнее, чем на открытом месте. Там не было так темно, как в ночном лесу. Да и продвигались ввиду близости противника предельно осторожно. Кроме того, сильно мешали передвижению густые заросли малинника. Колючки норовили прорвать одежду и словно бы намеренно не желали дать возможности спецназу пройти быстрее. Однако Самоцветов помнил, что, согласно имеющейся у него карте эмира, лес этот скоро кончится, дальше пойдет двухкилометровый участок пути по горному склону, а потом снова тропа уйдет в лес. Уже в большой, который закончится неподалеку от пограничной заставы.

Прикидывая разные варианты, Борис Анатольевич выбрал лучший и решил, что нужно все же атаковать бандитов до того, как будет пройдена застава, потому что после заставы велика возможность появления неподалеку пограничных нарядов. Конечно, как серьезную боевую составляющую пограничные наряды грузинской погранслужбы рассматривать сложно. Они, как говорили, и подготовку имеют не слишком качественную, и экипированы совсем не так, как российские пограничники, и даже не так, как спецназ ГРУ, и боевого духа в них нет. Собственной школы с богатыми традициями грузинские пограничники не имеют. Раньше пограничники двух стран более-менее дружественно друг к другу относились, все-таки командование грузинских погранвойск когда-то служило в погранвойсках СССР, оканчивало те же российские училища погранвойск. И старались не смешивать международную политическую жизнь с жизнью соседской. Постоянно происходил обмен информацией, время от времени осуществлялись очные встречи. Пограничные наряды, встречаясь по разные стороны границы, останавливались для простого бытового обмена новостями. Все изменилось после «пятидневной войны». Массированные удары российских войск были, безусловно, вынужденными и даже ответными, тем не менее отношения испортили. Прекратились встречи командования погранотрядов и погранзастав. И только простые пограничники, увидев по другую сторону границы коллег, махали друг другу приветственно руками. Положение было непонятным сторонам и неустойчивым. И старшему лейтенанту в его положении просто не хотелось вступать в боевое столкновение с грузинскими пограничниками, потому что это уже было бы рассмотрено в самом деле как вторжение регулярной российской армии на грузинскую территорию и нарушило бы сложное равновесие приграничной жизни. И такой трактовки событий – о вторжении регулярной армии в Грузию – Самоцветову хотелось избежать. И потому, проводя свою группу через лес, старший лейтенант невольно ускорял шаги и сам этого не замечал. Бандитов требовалось догнать как можно быстрее…

Почти разбойничий свист заставил всех остановиться.

– Что это? – спросил непонятно у кого Самоцветов и поднял автомат к плечу, но глаз к прицелу не приложил, а продолжал осматриваться. Сигнал «Полундра!», что ли?

Второй свист раздался неподалеку, и кто-то с треском, но очень быстро стал продираться сквозь заросли впереди. Борис Анатольевич несколькими взглядами по сторонам определил, что солдаты его стоят с поднятым оружием и ждут команды. Всех он не видел, но, наверное, к бою готовы были все.

– Нормально… – раздался голос из-за спины командира взвода. – Здесь даже такое водится! У нас бы давно их перестреляли…

Младший сержант Коноваленко смотрел в ночной прицел.

– Кто там? – шепотом спросил Борис Анатольевич.

– Каменный козел. Как они здесь называются? Забыл… Здоровенный, как бык.

– Тур, – подсказал старший лейтенант. – Иногда их козерогами зовут. Они и здесь, и на нашем Кавказе водятся.

– Кажется. Он и свистел. А где-то неподалеку другой. Его свистом позвал. Услышал что-то или увидел. Второй к первому и помчался.

– Вообще-то туры высоко в горах живут, – сказал рядовой Снегиренков. – Ближе к ледникам. Может, на зиму к лесам спускаются, чтоб прокормиться. Точно я не знаю.

– Первый от нас далеко свистел, – не вдаваясь в подробности ареала обитания тура, стал рассуждать Самоцветов. – Никак не меньше сорока метров. Нас увидеть не мог. И ветер идет от него к нам. Но тревогу поднял. А это значит… А это значит, что он встретился с бандитами и о них предупредил второго. И еще это значит, что мы догоняем банду.

– Дымом пахнет, – вдруг сказал ефрейтор Неустроев и зашевелил своими широкими ноздрями. – Похоже, где-то зажгли костер.

Борис Анатольевич тоже носом потянул, но не был уверен, что почувствовал запах дыма. Впрочем, на свой нюх он полагался меньше всего. А нюху своего сапера доверял.

– Передать по строю: продолжаем движение! Предельная осторожность…

Какой смысл бандитам разводить костер – непонятно. Привал устроить? Возможно. Пленники могли устать, а расстреливать их уже не хотелось. Остановиться на ночевку? Едва ли. До села рукой подать. Вывод логичный только один. У банды здесь назначена встреча. И костром они кого-то на встречу приглашают. Кого они могут приглашать на встречу, кроме диких туров? Да еще костер жгут не так и далеко от пограничной заставы? И здесь вывод казался однозначным. Встреча должна быть с грузинскими пограничниками, с теми самыми, вступать в бой с которыми старший лейтенант Самоцветов не хотел. А что нужно пограничникам от бандитов? Какие у них могут быть общие интересы? Ответ на этот вопрос можно дать двоякий. Во-первых, это мог быть расчет за нейтралитет. Пограничникам должны были бы просто заплатить. Однако дело могло обстоять и иначе. Все погранзаставы и погранотряды по сути дела не имеют еще развитой собственной базы и обустраиваются в горах, на новом месте. Здесь никакого оборудования еще не было. Предстояло многое сделать, многое построить, многое создать. Пограничникам могли понадобиться рабы…

Это уже в корне меняло бы всю ситуацию. Забрать рабов у пограничников, конечно же, гораздо труднее, чем у пусть и вооруженной, но бестолково воюющей банды. Это может вылиться в серьезный бой. И тогда придется забыть все прежние мысли о недопустимости конфликта с пограничными силами Грузии. Отдавать в рабство пограничникам граждан России, пусть и бомжей, старший лейтенант Самоцветов не намеревался. Более того, он считал это большим преступлением, чем воровство людей бандитами. Бандиты – они и есть бандиты. Они, по большому счету, не имеют национальности, поскольку бандитизм везде является преступлением. Как и воровство людей, как и использование рабского труда. Но когда преступление совершается государственной структурой, и даже государственной силовой структурой, это уже совсем другое дело. Это должно наказываться, и наказываться серьезно.

Если пограничники уведут часть рабов с собой, какие меры, кроме прямого нападения, может предпринять командир взвода спецназа ГРУ? Он может оставить рабов там, вернуться, написать рапорт. Тогда будет создана международная комиссия. Но найдет ли она рабов? Их уже расстреляют и похоронят так, что найти будет невозможно даже с собаками. А сами пограничники, почувствовав пользу бесплатного труда рабов, захотят иметь новых. И снова на российскую сторону отправятся вооруженные местные сваны или какие-то другие пограничные жители, которые и заказ пограничников обеспечат, и себя постараются не забыть. И опять какой-нибудь лейтенант или старший лейтенант во главе своего взвода будет преследовать похитителей и решать снова ту же самую задачу. И вполне возможно, что он тоже не сумеет решить ее кардинальным образом. И дело уйдет на третий круг, потом на четвертый и пятый, и так до бесконечности.

Нет, нужно кардинально решать проблему в самом начале. Непременно в этот раз. И предельно жестко. Без сомнений…

Ефрейтор Неустроев оказался прав. Его большие ноздри не подвели. Запах дыма скоро почувствовал и сам старший лейтенант Самоцветов. И передвигаться стал еще осторожнее. И даже во всей его крепкой фигуре появилось что-то кошачье – манера передвижения, пружинящая неторопливая походка, все это показывало готовность к рывку, к атаке в любую секунду. Точно так же передвигались и солдаты взвода. Восемнадцать крадущихся кошек, восемнадцать хищников, вышедших на охоту. Правда, увидеть всех одновременно мешали заросли, но сосед видел соседа и, если требовалось, передавал ему знак командира. А скоро это и в самом деле потребовалось. Командир, как только сквозь деревья стал виден немаленький костер, дал знак в одну и в другую сторону, и ровный строй стал загибаться в «подкову», чтобы оцепить костер и людей неподалеку от него. При такой ситуации каждый из противников оказывался на равноудаленном расстоянии от спецназовцев, и любой мог помочь любому, любой мог доделать то, что кто-то доделать не успел или не сумел.

К костру «кошки» подкрадывались еще медленнее и осторожнее, чем шли раньше. Все пригнулись, еще сильнее пружинили на ногах.

Старший лейтенант выждал время, когда строй образует полукруг. Он не видел фланги, но представлял себе их передвижение и так контролировал время. Когда, по его подсчетам, строй принял необходимую конфигурацию, можно было двигаться дальше. Было пройдено еще два десятка шагов, после которых Борис Анатольевич сделал за спину знак раскрытой ладонью, строй остановился, а сам он продолжил красться. Местом для наблюдения для себя старший лейтенант выбрал большую мохнатую и разлапистую ель. И легко забрался под нее, под мощную нижнюю лапу, откуда, сам оставаясь в тени этой лапы, мог наблюдать и за костром, горящим на средних размеров лесной поляне, и за сидящими возле костра людьми. Эти люди делились на две неравные части. По дальнюю сторону костра располагались пленники, и бомжи и не бомжи, и три солдата, двое из которых носили «краповые» береты, а один обыкновенный черный. Солдаты ближе других сидели к костру, и их можно было рассмотреть. Лица угрюмы и сосредоточенны. Часть пленников стояла полукругом вокруг костра. Им, должно быть, казалось, что стоя они больше тепла получают.

Только лежа под лапой ели и глядя на излучающий тепло костер, казалось, одним своим видом согревающий, Самоцветов подумал о том, что ночь выдалась холодная, и он даже чувствует это, хотя раньше ни разу не задумался над тем, что ночи в горах всегда холодные, а зимой тем более. Ему тоже захотелось погреться у костра, и Борис Анатольевич представил себе живописную картину того, что произойдет, если он сейчас поднимется во весь рост, подойдет к костру и протянет к нему руки. От представления такой картины захотелось засмеяться, но Самоцветов настолько привык контролировать свои эмоции, что, даже оставаясь в одиночестве, не улыбнулся. И продолжил наблюдение.

Позади пленников была темнота. Но в этой темноте стала заметна тень. Потом свет костра эту тень высветил, и стало видно оружие. Значит, позади солдат была вооруженная охрана. Шестеро бандитов сидели у костра. Еще четверо каких-то людей сидели рядом, но разглядеть этих людей мешала небольшая возвышенность, расположенная между костром и старшим лейтенантом. Они о чем-то договаривались. И разговор, видимо, заканчивался. Так и получилось, как показалось Самоцветову. Четверо встали, и он понял, что раньше в своих предположениях не ошибался. Это были грузинские пограничники – два офицера и два солдата, все четверо с американскими автоматическими карабинами «М-4». Самоцветов слышал, что эти карабины в большом количестве поступают с американских складов в Грузию в качестве военной помощи. Сама американская армия планирует отказаться от этого оружия, не показавшего надежности, а склады им забиты основательно. И куда-то карабины следует деть. Вот и отправляют, чтобы прослыть добрыми дяденьками, в Грузию, вместо того, чтобы отправить сразу под пресс. Примерно та же история, что с комплектами «сухих пайков» для грузинской армии. «Сухие пайки» приходили в пластиковых ящиках. Однажды некий кладовщик в Грузии вскрыл ящик раньше времени и не в присутствии американских консультантов, что вообще-то запрещалось делать, и прочитал данные на продукты. «Сухие пайки» оказались изготовленными в 1974 году, и срок их употребления давно уже прошел. Стали разбираться. Оказалось, армия США меняет свои запасы на более свежие. А старые, вместо того чтобы сжечь, отправила в Грузию. Поднялся скандал. Грузия от пайков отказалась. Тогда их щедрой рукой отправили на Украину. Гуманитарная помощь украинской армии. Там пока еще не разобрались с этим «подарком». Там пока других забот хватает.

Пограничники встали. Один из шестерых бандитов тоже поднялся и что-то сказал. Встали солдаты-внутривойсковики и еще один из пленников. Последовала какая-то команда. Человек, который отдавал команду, шагнул к пограничникам и на прощанье поочередно пожал офицерам руки. Сразу после этого четверо пограничников повели впереди себя четверых рабов. Обошли по полукругу костер и вышли на тропу, ведущую к заставе. Бандиты, чтобы не отстать, начали поднимать других пленников, подгоняя их пинками и ударами прикладов или стволов.

Самоцветов задом начал выползать из-под ели. Потом развернулся, выпрямился и в несколько скачков оказался среди своих солдат. В его голове уже созрел план действий…