Виктор Егорович не торопится. Про гориллу под крыльцом служебного входа он уже забывает. И никакой «Скорой помощи», естественно, вызывать не собирается. Он делает несколько покупок, чтобы оправдать свое посещение магазина и замаскировать звонок куратору. И только потом направляется к выходу. Он открывает тяжелую стеклянную дверь слабой старческой рукой – годы не родная мама, сил взамен усталости не добавляют... И даже вполне прилично морщится от приложенных усилий, как просто обязан морщиться человек преклонного уважаемого возраста. И обязательный вздох сожаления о слабости мышц... Это непременный атрибут игры, создающий дополнительные оттенки... Выходит на крыльцо и устало зевает, виновато прикрывая рот ладошкой. Внешне – беспечнейший человек, имеющий в запасе уйму свободного времени и не знающий, как это время потратить.

Но внутренне он излишне напряжен. Излишне – и сам чувствует это. Слишком давно не занимался обязательной психической тренировкой, не думая даже, что ему еще когда-то придется вступить в дело. Дал себе послабление. Время и возраст размягчили его, и сейчас восстановление психической формы придется проводить в процессе работы. Это только физическую форму можно восстановить одним лишь приказом своему организму. И организм будет слушаться. Но сам такой приказ – это уже психическая нагрузка. Самая простая, изначальная. Она, слава богу, еще легко дается. Все остальные виды такой нагрузки утомляют нетренированную нервную систему, заставляют ее работать на повышенных оборотах. А это не только для механических приспособлений бывает вредно, это и человеческий механизм изнашивает. Тренировка нервной системы – как смазка шестерен и коленчатых валов в механизме. Без нее работать трудно. Даже притворяться трудно...

Однако Алданов продолжает свою игру в беспомощного старика, хотя уже знает, что игру ему продолжать и смысла, в общем-то, нет. Если в деле замешаны все три товарища и коллеги – и только они, значит, противник понимает, против кого он работает. Выборка произведена по принципу единства группы. Более того, противник не просто понимает, а знает, что безопаснее тигру в джунглях усы газовой зажигалкой подпаливать. Тигр хотя бы огня, согласно слухам, боится, хотя неизвестно, испугается ли он огня невеликой зажигалки. Но какой-то шанс есть... Преследовать же «электрический айсберг» гораздо опаснее... Тем не менее они преследуют.

Значит, у кого-то есть насущная необходимость так рисковать людьми... И у самих этих людей есть или весомый стимул, или категоричный приказ, отказаться от которого они не в силах.

Те трое парней кавказской наружности, которых он вычислил еще загодя по внимательному вглядыванию в дверное стекло, так и ждут его, как дети Деда Мороза, стоя неподалеку от крыльца. Но теперь они так настойчиво не желают смотреть в его сторону, что это даже обидно. Чего время тянуть... Подходили бы уж сразу... Но они тоже играют. Игры взрослых детей...

Виктор Егорович, продолжая эту игру, неторопливой походкой направляется в сторону своего дома. Он опять слегка «включается», самую необходимую малость – на повышение интуиции – и потому спиной чувствует чужие взгляды...

Короткой вспышкой, цельным куском вспоминается картина занятий по отработке интуиции.

Инструктор-психотерапевт стоит рядом, Виктор Егорович в состоянии средней глубины погружения в гипнотический транс. Глаза закрыты, но он ощущает все вокруг себя.

– Откройте глаза.

Он открывает.

– Вы в опасности. Вам необходимо как можно скорее выйти из этой комнаты. Здесь три двери. За двумя из них вас ждут враги, с оружием на изготовку. За одной из дверей спасение. Скажите ключевое слов и выбирайте дверь. Выбрали?

– Выбрал.

– Идите...

Дверь раскрывается без звука. Виктор Егорович даже не пытается как-то предохранить себя от возможной угрозы. Он уверен в своих силах. Это самое главное – заставить себя верить – и тогда ты сможешь все...

За дверью никого не оказывается. Угадал? Нет! Прочувствовал...

Здесь, на суетливой улице, эти бандиты, конечно, ничего не будут предпринимать. Слишком сильно настроен народ против всех людей с внешностью кавказского типа, чтобы они могли позволить себе открытые действия. Обязательно кто-нибудь позвонит в милицию. Вообще-то наглости кавказцам не занимать. Так было всегда, и особенно сильно это проявилось в недавние годы. И, если случается простая заварушка, они не стесняются чувствовать себя хозяевами даже здесь, в русской столице, а не среди своих гор и ущелий. Тем не менее, если дело налаживается серьезное, рисковать нельзя и свою наглость следует придавить чувством ответственности. Мало ли... Машина с дурными ментами случайно подкатит. Менты тоже не все продажные, встречаются изредка и среди этого племени такие, что могут за старика вступиться. И это грозит провалом всему плану. Нет. Бандиты обязательно «доведут» Виктора Егоровича до тихого укромного уголка, где будет некому помешать им. А то и вообще до самого дома. Могут и в квартире дожидаться. Судя по всему, если они захватили уже двоих из троицы, это не такие дураки, как те ублюдки – крупные квартирные специалисты. Тем они, обладая необходимой информацией и не сомневаясь в конечном результате, скорее всего сделали обыкновенную «наводку». Это была проверка способностей каждого из «айсбергов» к действию, чтобы не совершать лишних собственных действий. Может быть, и на пленку само действие сняли. Скрытой камерой. Современная техника позволяет это делать незаметно. Вроде бы как улика, возможность шантажа с угрозой обвинения в убийстве. Любопытно было бы эту пленку посмотреть. Виктор Егорович никогда не видел себя со стороны. Он вообще плохо помнит, что происходит с ним в момент «включения». Просто дикий приступ ярости, который гасит сознание и включает подсознание, инстинкт самосохранения, и все... Однажды доводилось страховать товарищей и самому не «включаться», но тогда и за ними понаблюдать не смог, не получилось. А любопытство всю жизнь гложет. Хотелось бы собой полюбоваться...

Как и раньше, Виктор Егорович идет по улице и без проблем использует все, что можно использовать для контроля ситуации. А использовать можно многое – витрины магазинов, стекла различных киосков, в разной степени, но обязательно зеркальных, вопрос приезжего прохожего, заставляющий обернуться и показать направление, хотя сам точно не уверен в правильности показанного. И так до первого угла... До переулка... Там уже может начаться...

Но там тоже не начинается. Алданов идет, чувствует, что трое идут за ним, потом их догоняет четвертый – горилла очухалась – переулок начинает изгибаться, именно здесь, рядом с аркой, как и прежде, стоит неуместный тут внедорожник «Тойота Ленд Крузер». Виктор Егорович обходит его кругом, как старый автомеханик восхищаясь тяжелой статностью машины, даже в салон заглядывает, но ничего не видит сквозь полностью тонированные стекла. Как можно вообще ездить с такими стеклами!..

Он проходит в арку, во дворе невнимательным взглядом осматривается, но никого постороннего не видит даже за кустами сирени. Значит, ждут его дома, прямо в квартире...

Ключ в замке проворачивается с недовольным ворчливым скрипом. Замок хорошо отрегулирован. Он показывает сразу, если кто-то посторонний к нему прикасался своим назойливым вниманием. Прикасались скорее всего даже не подобранным ключом, а отмычкой. Это по действиям замка понятно. Тем не менее Виктор Егорович продолжает поворот и открывает дверь. Зная, что его ждет, он даже не разувается у порога, как это делается обычно. Если просчитывать варианты, то его, вероятно, усыпят и будут выносить. Если он разуется, то никто не позаботится о том, чтобы надеть на неподвижного человека тапочки, в которых он и по улице ходит. Конечно, там, куда его доставят, какую-то обувь ему дадут. Но Алданов не любит новую обувь, не лично им купленную. У него всегда проблемы с новой обувью. Ноги натирает. Это и само по себе неприятно, и может в какой-то момент подвести, если потребуется быстрота передвижения. А это всегда вероятно при той жизни, к которой Виктор Егорович не по своей воле возвращается.

Он идет в комнату, но зайти не успевает.

– Здравствуй, друг дорогой, – слышится со спины, со стороны узкого кухонного коридорчика, голос с откровенным кавказским акцентом.

Оборачиваться следует резко и испуганно. Так игра велит, хотя она и не нужна уже. Но Алданов продолжает играть. Сейчас это просто тренировка, потому что он уже вступил в игру большую, которая потребует от него незаурядного актерского мастерства, и надо загодя себя к ней подготовить, в роль войти.

– Вы кто? Как вы сюда попали?

Вопрос звучит естественно. Голос взволнован и слегка вибрирует. Все правильно. Именно таким он и должен быть. Даже при том, что эти люди обязаны знать, что недавно произошло с квартирными бандитами. Но у бандитов всех мастей есть одна характерная черта. Они любят делить себя по признаку значимости. Эти тех, предыдущих, ни во что не ставят. Но очень с собственным авторитетом считаются. И потому в себе уверены. Хотя этот авторитет можно сломать за несколько секунд.

– В гости пришли... Только давай сразу договоримся... Мы знаем твои возможности, но и ты знай наши... Мы готовы к неожиданностям и стрелять будем сразу...

Из коридорчика выходят двое. Виктор Егорович смотрит через плечо и видит, что еще двое выходят из комнаты. В руках пистолеты. Странные пистолеты... Но здесь не надо большого ума, чтобы догадаться – пули пробковые с игольчатым наконечником, начиненным сильнодействующим снотворным. Держать пистолеты в руках их научили. Но вот научили ли простой истине – человеческий организм в состоянии выдержать только определенную дозу снотворного. Сам Алданов хорошо знает, что одного выстрела такого пистолета обычно человеку хватает, чтобы уже через три секунды на некоторое время успокоиться. После двух выстрелов человек будет продолжать спать так долго, что его необходимо переворачивать, чтобы он не отлежал себе мышцы. После трех или четырех человек не проснется никогда...

Если не научили, они могут и себе дело испортить, и ему жизнь сократить... Да, может быть, и научили, но запугали предварительно до такой степени, что они все начнут стрелять одновременно... С испуганными такая неприятность случается...

Если бы Талгат не сумел проконтролировать окружавшую его обстановку, не нарушая степенности и уважительности разговора со старым Алимханом, если бы он не читал ситуацию, начавшую разворачиваться у него за спиной, это значило бы то, что он был в свое время плохим спецназовцем. А он был хорошим и умелым офицером с большим опытом боевых действий – начал лейтенантом, две ротации в Афгане, там же получил еще одну звездочку на погон и должен был получить вторую перед тем, как был отправлен на медицинскую комиссию, но благодаря той же комиссии не получил. Он хорошо знал, что гораздо легче услышать и проконтролировать ситуацию, чем действовать так, чтобы тебя не услышали. Любой удар, любой шаг, скрип камня на тропе, резкий выдох – все это звуки, которые неизбежны. Но не каждый умеет их слышать. Среди обычных боевиков в Чечне такое умение – редкость. И сам Талгат знает это. Но он прошел в свое время жесткую и качественную школу, которая позволяет ему не причислять себя к обычным боевикам.

Когда первый саудовец начал неловкий спуск по тропе, Талгат невольно поморщился. Подумал, что камни из-под ног наемника летят так, словно это испуганный горный козел от волка убегает по круче. Такой шум, если кто-то посторонний и опытный находится неподалеку, позволит прочитать без проблем источник звука и его местонахождение.

– Шумно ходит... – подтверждает мнение Абдукадырова и старый Алимхан.

– С такими воевать приходится... – Талгат этими словами почти на судьбу жалуется. – А где взять лучших? Лучших можно только самому подготовить... Вот этим я и хочу заняться... Здоровья хватило бы, остальное приложится, как говорят русские...

– Русские знают много мудрых поговорок, – соглашается старик. – Если бы они все их использовали в жизни, это был бы великий народ.

– Да... – только и соглашается Талгат, чуть поворачивая голову.

Он не оборачивается. Он ухо разворачивает. Только ухо вместо глаза, потому что ухо и глаз тесно друг с другом сотрудничают, дополняя друг друга. А смотреть глазом – это значит себя выдать, показать свою настороженность и способность к активным действиям. В данной обстановке такое тоже нежелательно, потому что в неожиданности больший процент успеха, нежели в напряженном ожидании.

– Еще камень покатился... – Старик тоже слышит прекрасно, что удивительно для его преклонных лет. – Там у тебя еще кто-то есть?

– Камушек... Маленький камушек, – почти шепчет Талгат. – И катится он не от второго моего человека, а сверху в его сторону. А мой второй человек, похоже, не слышит...

Талгат потирает сначала один локоть, потом второй. Неприятное ощущение – в локтевом суставе словно бы ток пробегает. Совсем это не вовремя. Эти подергивания означают ухудшение самочувствия. Не подошел бы приступ...

– Почему думаешь, что не слышит?

– Иначе подал бы мне сигнал...

– Кто-то крадется?

– Крадется... Федералы в селе давно были?

– Давно... Полтора месяца назад омоновцы приезжали. Это у них называется зачистка, когда все дома переворачивают и даже козье дерьмо из сарая во двор выбрасывают в дворовую кухню. Словно под козьим дерьмом можно что-то спрятать...

– А в округе?

– Я бы слышал...

Новый звук никак не вписывается в окружающую природу. Он здесь откровенно посторонний и чужеродный. Естественная природа такие звуки не производит.

– Что это? – спрашивает Алимхан.

Талгат думает недолго.

– Я бы подумал, что это удар кулаком... Что же там еще может быть?

– Кто там может быть? Здесь не может быть федералов. Они без вертолетов обходиться не могут. А вертолетов давно никто не видел и не слышал. Даже мимо не пролетали.

– Это может быть спецназ ГРУ. Наши парни умеют бегом быстрее любой машины передвигаться. Без троп, прямиком... А вертолет еще в Афгане выбрасывал группы всегда вдалеке от места действия. Эту манеру я хорошо помню...

– Спецназ ГРУ? Они твои парни?.. – В голосе старейшины слышится неподдельное удивление. Талгат даже слегка улыбается от такого вопроса. Улыбается довольно.

– Они мои бывшие сослуживцы. Нас слишком многое роднит, и потому они мне не чужие. Но и свои, вы прекрасно это знаете, могут оказаться по разные стороны фронта. Как я и они сейчас... Кроме спецназа ГРУ, никто не сможет спрятаться так, что их не увидишь и не услышишь. И ни в одном селе не будут знать, что живут под наблюдением.

– Я согласен... У федералов есть хорошие офицеры... Но и ты, наверное, не хуже...

– Я стараюсь...

Фатых подходит, бросает короткий уважительный взгляд на старейшину, ставит перед Талгатом металлический чемоданчик, раскрывает его и подает в руки трубку. Талгат набирает номер и протягивает трубку старому Алимхану. Тот ждет молча, слушая длинные гудки. Наконец ему отвечают. Голос хорошо слышится и Талгату. Он умышленно настроил телефон на громкий разговор.

– Здравствуй, Ахмад.

– Здравствуй, папа! Как ты меня нашел? Этот телефон мало кто знает...

– Мне помогли, сынок... Один хороший человек, которого ты, может быть, помнишь... У него есть твой номер...

– Ты откуда звонишь?

– Со спутникового телефона...

– Понятно. Как твое здоровье? Ничего не случилось?

– Нет, Ахмад, все хорошо, за меня не переживай. Просто у меня есть к тебе просьба...

– Я слушаю, папа.

– Сейчас рядом со мной Талгат Абдукадыров. Помнишь такого?

– Талгат?.. Немного помню... Он лет на десять меня моложе... Я даже слышал, что с ним в Афгане произошла какая-то неприятность...

– Да, Ахмад. Потом его вылечил один психотерапевт... Но сейчас у Талгата снова неприятности со здоровьем. Он просит, чтобы ты его принял...

– У меня, папа, очень напряженный график... Я днем домой вырываюсь только на выходные. Вечером приезжаю, когда уже темно... Даже не знаю, как быть. Чем Талгат сейчас занимается?

Алимхан бросает на Талгата короткий взгляд.

– Он тебе сам сейчас скажет.

И передает трубку Талгату.

– Здравствуй, Ахмад.

– Здравствуй, Талгат. Мне сейчас будет трудно тебя узнать. Я помню тебя только мальчишкой. Ты живешь в селе?

– Я живу в горах...

– Не понял? То есть... Кажется, понимаю... Ты...

– Да... Именно... И потому я могу обратиться за помощью только к знакомому...

– Но ты же знаешь, что я полковник медицинской службы... Служу, кстати, в том же ведомстве, где когда-то служил и ты...

– Это говорит только о том, что ты порядочный человек... Я верю тем, кто служит в ГРУ...

– Хорошо... Что с тобой?

– На меня временами нападает полный ступор. Просто застываю и могу целый час простоять без движений.

– При этом понимаешь, что с тобой происходит?

– Полная амнезия...

– Какой диагноз тебе ставили?

– Посттравматический невроз.

– Невроз можно вылечить в обычных обстоятельствах.

– Меня и вылечили... Но сейчас это возвращается...

– При каких обстоятельствах началось возвращение?

– Полгода назад... Я встретил здесь, в горах, офицера спецназа, с которым вместе участвовал в операции тогда, в Афгане, когда все со мной и случилось... Воспоминания...

– Которые необходимо стереть из твоей памяти...

– Да, необходимо...

– Но это в состоянии сделать любой сильный гипнотизер.

– Я не могу обратиться к незнакомому человеку...

– Как же нам быть... Я не могу пригласить тебя к себе. Мы живем в военном городке, а ты сам, как бывший офицер, знаешь, что это такое...

– Это я помню...

– Вот что. Через три дня я буду по делам в Москве... Сможешь прилететь?

– Смогу.

– Прилетишь, позвони мне вечером на сотовый телефон. Записывай номер...

Ахмад называет номер. Талгат повторяет и прочно записывает себе в память одиннадцать цифр. Он никогда не забывает, что следует запомнить.

– Спасибо, Ахмад, я обязательно позвоню... Ты будешь еще говорить с отцом?

– Как он выглядит? Как здоровье?

– Я ему завидую.

– Я жду его в гости. Больше разговаривать не могу. Ко мне пришли... Попроси за меня извинения... Скажи, что я очень его жду... Если нужны деньги на дорогу, я пришлю. Как соберется, пусть обязательно звонит, а то может не застать меня на месте...

Талгат укладывает трубку в пластиковый мягкий держатель и поворачивается к старому Алимхану. Тот слушал весь разговор и сейчас кивает.

– Спасибо тебе, Талгат, что дал возможность поговорить с сыном.

– Это вам, Алимхан, спасибо, что дали мне возможность надеяться на выздоровление.

Талгат говорит, а сам одновременно нажимает несколько кнопок, стирая из памяти телефона все номера, по которым осуществлялась связь. И кивает саудовцу. Фатых тут же складывает телефон и начинает еще более неуклюжий, нежели был спуск, подъем по тропе.

– Ты не боишься за него? – глазами вбок показывает Алимхан.

Талгат недобро усмехается.

– На все воля Аллаха... Если он сам не заметит опасности, он мне не нужен... Убивать могут многие. Я же подбираю в свой отряд тех, кто способен выживать. Наемникам платят большие деньги. И пусть они сами заботятся о своей безопасности.

– Ты любишь своих земляков?

– С ними трудно управиться даже мне, но если бы мне позволили выбирать по национальности, я предпочел бы отряд, состоящий только из ичкерийцев. У них в крови опыт сотен предков-воинов, и от этого никому невозможно отмахнуться.

– Кажется, за нашими спинами раздался еще один непонятный звук...

– Да... Похоже, там уже все кончено. Звук пришел прямо с того места...

Алимхан кивая поднимается, опирается на свой тяжелый посох...

– А сам что собираешься делать?

Талгат рассеянным взглядом осматривает ближайший склон.

– Вы сами, Алимхан, видите, как опасно сейчас гулять в одиночестве... Я хочу немного проводить вас по дороге. Ваш друг заждался вас...

– Он подождет... Говори, что придумал...

– Пока еще ничего не придумал. Но мне надо сменить место. Чтобы и они сменили. Тогда я, может быть, смогу определить их количество. Не думаю, что их много, иначе они уже окружили бы нас и попробовали захватить...

– Я старый мирный житель. Мне они ничего не сделают. А у тебя борода не менее седа, чем у меня... Понимаешь?

– Понимаю... – Уверенности в голосе Талгата не много, и старейшина тоже понимает почему.

– Здесь не место для стыда. Это военная хитрость...

– Мы подумаем за те несколько десятков шагов, что остались до большой скалы. Оттуда они нас не увидят...

Он энергично потирает себе локти. Так энергично, словно делает жесткий массаж. Знает, это порой помогает...

Ангелу так же далеко до Тобако, если речь идет об умении передвигаться по московским дорогам, как и Басаргин. То есть он самый обыкновенный водитель, хотя и опытный, хотя и обладающий навыками вождения в экстремалке. И потому езда до здания ГРУ занимает довольно много времени.

– Это тебе не по шоссейкам летать! – посмеивается «маленький капитан», с сомнением поглядывая на часы.

Они предварительно созвонились с полковником Мочиловым, и полковник обещал заказать на Ангела с Пулатом пропуск в здание. И сейчас он ждет, а они опаздывают. Впрочем, полковник сам москвич и знает, что представляет собой езда по городу в это время. Потому обязан проявить присущее настоящему спецназовцу терпение.

– Надо было на метро ехать... – с сердитым смешком сетует Ангел. – В нынешних условиях объективной реальности автомобиль трансформируется из средства передвижения исключительно в предмет престижа... Сохатый, думается, с высоты своего высокого восточно-философского мышления определил бы наше положение именно так заумно.

– И он был бы прав, – соглашается Пулат. – Еще немного, и я брошу тебя на произвол этого нелепого дорожного потока, а сам пешком пойду... Даже без метро доберусь быстрее...

Пешком идти ему, впрочем, так и не приходится, потому что Ангелу каким-то невообразимым образом удается проскочить через высокий бордюр на газон, вырваться на боковую улицу, проехать пару кварталов по тротуарам и найти объездной путь.

– Я тебя поздравляю. Не будешь скучать без меня и дышать в одиночестве выхлопными газами... – милостиво моргает Пулат.

Служебная автомобильная стоянка почти пуста. Место для парковки машины находится легко. В бюро пропусков, на удивление, опять же не оказывается очереди. Посетителей и без того не слишком популярного здания жара тоже, наверное, отпугивает. Ангел с Пулатом быстро оформляют документы и так же быстро добираются до третьего управления. Незнакомый дежурный старший лейтенант смотрит на них вопросительно. Сюда редко приходят люди в гражданском, даже с заметной армейской выправкой.

– К полковнику Мочилову, – сообщает Ангел.

– Понял, – кивает старший лейтенант с легкой долей презрения. Такое отношение понятно – что такое какие-то интерполовцы перед таким бывалым спецназовцем, как он. – Вы из Интерпола... Вас просили подождать. Товарищ полковник у начальства...

А вот «товарищ полковник» звучит уважительно, с чувством.

Ждать приходится недолго. Мочилов появляется через две минуты. Лицо серьезно, шрам на лице покраснел – начальство, похоже, не в самом радужном настроении. Пожимает интерполовцам руки и жестом приглашает проследовать за собой в кабинет. И только когда дверь закрывается, полковник улыбается.

– Давно не виделись...

– Все не судьба... – философски соглашается Пулат.

– Теперь уже вместе к Басаргину перебрались... И на постоянной основе... Наша служба, значит, вам уже активно не нравится, новую нашли... – вздыхает Мочилов.

– Отчего же... – Теперь Пулат уже возражает, потому что всегда соглашаться он не любит. Виталий вообще имеет склонность чередовать согласие с несогласием, что в его понимании как-то компенсирует его небольшой рост. – Это мы в свое время собственной службе резко разонравились, потому и нашли новую...

– Можно поговорить по этому вопросу... – туманно делает Мочилов намек. – Есть возможность вернуться на службу в новое подразделение... Хотя говорить конкретно еще рано, но ставится вопрос о формировании особой спецгруппы... Ветеранов, прошедших подготовку, похожую на вашу... Пока, правда, денег не выделяют, но это, думается, вопрос времени. Необходимость возрождать старое назрела очевидная, и мы будем на своем настаивать, даже в ущерб другим направлениям.

– Гагарину я бы ответил: «Поздно, Доктор, я уж умер...» Но вы этого не поймете, поскольку вы не Доктор. Вам я отвечу иначе. В нашем возрасте несолидно носить капитанские погоны... А солидность для нас имеет великое значение, могу вас уверить...

Мочилов понимающе кивает и слегка усмехается.

– Есть в этом сермяжная правда... Конечно... Нашу зарплату, даже полковничью, с интерполовской не сравнить...

– А вот здесь вы совершенно правы, – подтверждает Ангел, не желающий вступать в спор. – И потому о возвращении речи быть, естественно, не может. А вот о сотрудничестве – пожалуйста. Как вы смотрите на более тесное сотрудничество двух серьезных организаций?

Он улыбается, разряжая слегка напряженную обстановку, вызванную упреком полковника и ответным упреком Пулата. Все трое одного возраста. И не окажись в силу посторонних условий Ангел с Пулатом на пенсии – без их вины, – сейчас оба капитана тоже носили бы, наверное, по две, а то и по три звездочки на каждом погоне. И потому они не чувствуют пиетета перед хозяином кабинета.

Полковник пар выпустил и на примирение согласен. Голос его становится более серьезным, и сам он выглядит деловитее.

– На сотрудничество я смотрю положительно. Но – именно на сотрудничество, потому что сотрудничество предполагает взаимную помощь. А в последнее время так повелось, что с нас что-то требуют, ничего не предоставляя взамен... Это уже не сотрудничество, а эксплуатация. Только не надо спецназ заносить в чернорабочие воины...

– Не согласен. – Пулат категоричен. – Это обыкновенное разделение труда. Вот нам, например, необходимо знать географическое положение некоторых точек на карте, где может появиться Талгат Абдукадыров. Вы просто сообщаете нам эти точки, а мы своими силами устраиваем ему теплый прием в дружеских объятиях. Обязанности распределены, дело будет сделано. Все идеально просто, и нет взаимных претензий. Так я понимаю существо вопроса?

– Не так... – Мочилов возражает резко и твердо. – Я понимаю, о каких точках идет речь, и не вижу оснований выдавать международной организации дислокацию российских воинских частей, выполняющих секретную работу.

– Опять то же самое... – вздыхает Ангел. – И там, и здесь...

– Что – то же самое? – не понимает полковник.

– В настоящее время в Москве находится с тем же заданием оперативная группа антитеррористического подразделения ООН «Пирамида».

– Слышал о такой... Мало теплых слов... Ребята работают за гранью закона.

– Они работают за гранью закона в том только случае, когда закон не в состоянии защитить мирных граждан любой страны от акций террористов. Кстати, группу возглавляет мой сын.

– И это слышал... Сергей Алексеевич Ангелов... По международным документам он почему-то проходит как «Сережа Алексеевич Ангелов»...

– Путаница в отделе оформления документов ООН. Они не очень дружат с русской транскрипцией греческих имен. Но дело не в том. Мы сегодня целый час объясняли пирамидовцам те же самые истины, которые вы пытаетесь втолковать сейчас нам. А до этого генерал Астахов из «Альфы» два часа занимался тем же...

Ангел рассчитывал, что выкладывает аргумент в свою пользу. Мочилов ловко переворачивает его в свою.

– Тем более, тогда вам все и без меня понятно. Осторожнее с этим стулом. Он давно обещает развалиться...

– Я устойчивый... Падучестью не страдаю... Но мы же, в отличие от «Пирамиды», не просим ознакомить нас с документами и никого не стремимся обучить методам создания зомбированных солдат. Мы просто желаем знать места, где Абдукадыров может вести поиск.

– Нет таких мест... – говорит как отмахивается Мочилов. – Лаборатории давно не работают из-за отсутствия финансирования. А увеличения финансирования в ближайшие годы не предвидится... Если раньше у нас давали деньги на армию, то сейчас покупают английские футбольные клубы...

– Но есть же люди, которые в этих лабораториях работали...

– А вот это уже равнозначно тому, чтобы выложить перед вами документы, которые даже мне не позволяют вынести за пределы спецархива. Чай будете?

– Спасибо. И без того жарко... Но ведь на этих людей и будет выходить Талгат!

– Будет... Если сможет добраться... У меня есть основания предполагать, что именно его отряд обложили две наши группы. Там есть какой-то, предположительно, учебный лагерь. А в этом районе может быть только один учебный лагерь – его, иначе мы хоть краем уха услышали бы про него раньше. Мы почти про все учебные лагеря слышали, хотя и не знаем их точное расположение.

– Но откуда у вас, товарищ полковник, уверенность, что Талгат находится в Чечне, в этом лагере? Сейчас, в момент поиска, ему вообще не нужен никакой отряд. Он поиск будет вести небольшими мобильными силами. И совсем не в своих горах.

– Мы только предполагаем это. Уверенности пока никакой нет.

– Пусть даже он сейчас и там. Предположим, что он там... А если он все же выберется оттуда? Значит, он доберется до бывших сотрудников лаборатории профессора Васильева.

Полковник берет паузу, соображая, насколько может быть откровенным с представителями международной организации. Наконец решается:

– Там его будут ждать.

– Наши?

– Нет.

– Люди генерала Легкоступова?

– Вы и это знаете? Пусть так. Талгата готовятся встретить люди Легкоступова. Я передал генералу несколько адресов.

– Они не сумеют его задержать. – Ангел категоричен. – Раз уж он ушел от Сохно, то парням из ФСБ он будет не по зубам...

– Генерал придерживается прямо противоположного мнения. «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел»... Геннадий Рудольфович считает себя Лисой, к которой с большим желанием скатится в пасть Талгат-Колобок.

– Легкоступов точно так же считал, когда работал против меня, – усмехается Ангел. – А я несколько раз оставлял его в дураках. У Талгата общая подготовка не хуже моей. И нам обязательно следует парней Легкоступова страховать.

– Тогда обращайтесь прямо к генералу. Пусть разглашение военной тайны будет на его совести. Я такие данные предоставить Интерполу не могу. Даже если ваша группа в основном и состоит из бывших моих сослуживцев.

– Вот мы сейчас думаем только о том, как друг друга укусить и свой бок под чужой укус не подставить, – печально говорит Пулат. – А Талгат в это время делом занимается, и никто ему не мешает... Прискорбно, что мы не сумели договориться внутри узкого круга занятых одним и тем же делом людей...

– Я действую в соответствии с правилами режима секретности...

– В том-то и беда наша, что мы всегда стремимся играть друг с другом по правилам, в то время когда террористы просто не знают, что такое правила. И взрывают самолеты, захватывают школы... Мне лично очень хочется наплевать на все правила и действовать исходя из обстановки в полной оперативности. Единственно – в соответствии со своей совестью...

– Так его, Пулат, громи полковников... – усмехается Ангел и первым поднимается со стула, который так и не успел развалиться под ним.