Талгат создал себе хороший запас времени. Спецназовцы вместе с омоновцами застряли на хребте, разминируя и разбирая завалы во внутренние проходы. Неблагодарная работа, а если бы они еще и знали, что она бесполезная... До утра они войти в пещеры не смогут – это ясно. Просчитал Талгат и следующий ход полковника Согрина. Помня об операции полугодичной давности, когда пещера имела выходы на обе стороны хребта и он не только сам сумел уйти через другую долину, но и вывел людей, Талгат предположил, что спецназ и сейчас распылит силы, отправив часть группы туда, куда сам он и не собирается идти. Хорошо бы в это время провести контратаку и разбить группы поодиночке, но для этого тоже недостает сил собственных. А у самого Талгата путь только один, хотя и достаточно опасный, но перекрыть который и у Согрина нет возможности. Вот что значит иметь ограничения с обеих сторон – приходится расходиться почти миром...

Так все и оказывается, как предполагал Талгат. Сделав завалу в проходе прощальный знак рукой, как человеку, оставляемому в прикрытие основных сил, Талгат вышел в авангард своего небольшого отряда, чтобы задавать темп ходьбы и указывать путь, который не всем известен. Вернее, почти никому не известен, кроме него самого... Два часа темпового марша в потемках, когда порой невозможно спину выпрямить, иначе головой стукнешься о низкий потолок... Оставленные мины-ловушки за спиной, искусственный завал, уничтожение лестницы-моста через провал почвы... И в итоге он выходит прямо на дорогу, где встречался утром со старым Алимханом. Только в другом месте, гораздо ближе к родному селу. Здесь небольшой отдых для всех – и два человека в разведку... Разведка возвращается вскоре, докладывает, что спецназом поблизости и не пахнет. Они на четыре километра дальше. Для вертолетов уже темно, не заметят... Но здесь же, через пару километров, есть узкий и не бросающийся в глаза проход в соседнее ущелье, куда Талгат и отправляет весь отряд, чтобы он после двухдневного марша, преодолев расстояние, указанное пальцем в карте, соединился с другим и временно перешел в подчинение новому командиру. Это было оговорено заранее. Моджахедов там ждут. Сам же Талгат с тремя помощниками-телохранителями отправляется в дальнюю дорогу, как и было задумано ранее. Но перед этим он решает заглянуть в родное село и вернуть узел с одеждой старому Алимхану Даутову.

В село Талгат идет один, сначала заглядывает в дом к старому товарищу. Там только узнает, что старика несколько часов назад арестовали.

– Спецназовцы? – удивляется Талгат, потому что своими глазами видел, как Алимхана отпустили. Видел его прямую спину, удаляющуюся в сторону родного села – старик не захотел уже идти в соседнее, как намеревался, или ему просто не разрешили. Согрин отпустил Алимхана, ничего, должно быть, не добившись в разговоре. Как и договаривались, Алимхан должен сказать, что Талгат силой заставил его поменяться одеждами. В это поверят...

– Нет, ОМОН арестовал... Прилетели в вертолете, прямо на огороде у соседа сели и увезли уважаемого... Наши даже собраться не успели, иначе не дали бы старика в обиду...

Талгат чувствует свою вину. Одежду он все же относит и отдает внуку Алимхана от младшей дочери. Тот смотрит на ночного гостя с испугом и непониманием. Но Талгат спокоен. ОМОНу ничего не удастся добиться, а если и удастся, то сам Талгат уже будет далеко. Старика в конце концов отпустят. А если не отпустят, Талгат позаботится, чтобы отпустили... Он найдет способ, потому что никогда не бросал в беде человека, который добро к нему относился...

Он весь Грозный перевернет, Москву перевернет, но заставит отпустить невиновного...

Машина, как и договаривались, ждет в селе. Не конфискованная на нужды джихада, как это делается обычно, а купленная по повышенной цене. Талгат не желает обижать односельчан. Из подвала достаются одежды – милицейские камуфлированные мундиры, черные бронежилеты, тупорылые автоматы. Документы уже заготовлены на всех четверых. Внимательный, с придирками, осмотр друг друга. Такой же внимательный осмотр документов. Куча проверочных вопросов. Мало ли – остановят... На любом несоответствии попасться можно... И – вперед, на предельной скорости. Сейчас главная задача, чтобы не подстрелили свои же. Федералы ночами по дорогам ездят редко и только в случае крайней необходимости. А уж без прикрытия БТР или БМП вообще стараются не выезжать. Милиция, случается, катается... И всегда может найтись добрый абрек, пожелавший пустить очередь-другую в милицейскую машину...

Зеленая «Нива» подпрыгивает на каждой выбоине. Талгат помнит хорошо, еще в годы, когда он был мальчишкой, дорога в их село считалась лучшей в округе. Взрослые говорили об этом с гордостью. Одна такая дорога на весь район. Сейчас от дороги только выбоины и остались. Не обращать на них внимания! Чужая машина – и пусть... За нее уже заплатили... Не жалеть! Гнать! Первый блокпост минуют с напряжением нервов, но благополучно. На втором стоят долго у бетонных блоков, заложив руки за затылок. Под стволами автоматов омоновцев. Те созваниваются. Проверяют фамилии. Здесь не должно быть прокола, но Талгат загодя приготовил гранату. Как раз там, у себя на загривке, под бронежилетом, где руки находятся. Если что, достанет без проблем. Люди с ним обучены. Они упадут по команде. Но снова все проходит благополучно. Документы возвращают, дарят в дорогу бутылку самопальной водки – в виде извинения, и опять вперед, еще быстрее, настолько быстро, насколько позволяет это машина. Подобные задержки на блокпостах могут выбить из графика. Необходимо создать запас времени.

Самым опасным оказывается последний блокпост перед Грозным. Талгат издали видит, что там стоят не омоновцы, а чеченские милиционеры. Они могут знать в лицо тех, на чьи фамилии выписаны документы.

Рисковать или не рисковать? Будет ли выход, если здесь их задержат?..

– К бою... – решается Талгат.

Они подъезжают к шлагбауму на вполне приличной скорости. Уж кто-кто, а чеченские милиционеры не могут себе позволить ездить медленно. Это только подозрение вызовет. Талгат открывает дверцу и выставляет ногу. Сразу оценивает ситуацию. Пулемет в амбразуре смотрит чуть в сторону от машины. Кто-то просто поводит им, припугивая на всякий случай. Но милицейский мундир уже видят. Значит, на машину не переведут. Два автоматчика стволы опускают, шагают к открывшейся дверце. Днем было бы труднее. Днем могли бы заметить гранату в его руке. А сейчас Талгат правую руку засовывает под бронежилет, словно бы за документами, а левая уже начинает движение. Кольцо с гранаты сорвано. И сама граната несильным броском посылается сразу в амбразуру. Двое автоматчиков видят все это, но соображают слишком поздно. Они только начинают поднимать стволы, когда из машины через раскрытую дверцу раздаются короткие очереди. В машине темно. Это дает возможность прицелиться в голову. Еще не ушел из ушей гул от взрыва в замкнутом пространстве блокпоста, а Талгат уже бросает вторую гранату под поддон стоящего тут же БТР, чтобы рвануло по колесам и сами колеса защитили «Ниву» от осколков, а сам прыгает в сторону, за бетонные блоки. Второй взрыв... БТР уже не сможет вести преследование. Талгат тут же садится в машину. И движение начинается раньше, чем он дверцу закрывает.

Все... Они в городе, теперь надо проскочить чуть дальше, бросить «Ниву» там, где их заберет вторая машина и отвезет, чтобы переодеться и получить новые документы. А потом в аэропорт. Билеты на самолет уже куплены.

Операция продолжается, и график пока соблюдается с математической точностью. Ни одного сбоя. Талгат сам составлял график, сам подбирал исполнителей...

Кстати, насчет исполнителей... На новом месте, переодевшись и приготовившись к дальнейшему пути, Талгат вытаскивает трубку спутникового телефона. Это уже не трубка с чемоданчиком. Это обыкновенная трубка, размерами чуть побольше мобильника – современная модификация. Подарок, полученный перед отъездом сюда. И звонит:

– Это я. Ждите... Машина должна встречать в аэропорту... Какой номер?

Ему сообщают номер машины. – «Тойота», с правым рулем. Белая. Левое заднее крыло поцарапано. К нам заедешь?

– Это исключено. Меня там никто не должен видеть и даже слышать.

Талгат смотрит на утреннее солнце, сощурив глаза. Два молоденьких прыщавых милиционера на площади перед терминалом проверяют документы у него и у его спутников. В паспортах стоит московская прописка. Прилетели из Ханкалы в Нижний Новгород.

– Что у нас-то таким отпетым москвичам надо? – спрашивает один, сонно позевывая.

– В Волге искупаться... – из-за спины Талгата отвечает один из его спутников.

– Коммерсанты, что ли? – спрашивает второй.

– Я обязан раскрывать перед вами свою душу? – интересуется Талгат.

– Надо будет, и душу, как чемодан, раскроешь... – Первый мент очень умный.

– Вот чемодан и проверяй. Его, кстати, только что проверяли... В багажном отделении... Двое ваших же... Время есть, проверьте еще...

– Я спросил, что в Нижнем надо!.. – В голосе мента звучит неприкрытая угроза.

– Жениться приехал... – с усмешкой говорит Талгат.

– Надолго?

– Что – надолго? Жениться – надолго?

– Приехал, говорю, надолго?

– Свадьбу отыграем и в Москву поедем...

– В Москве давно живешь?

– Я родился в Москве.

– Коммерсант?

Вопрос о коммерции поднимается во второй раз. Настойчиво, почти настырно. Должно быть, с коммерсантов больше стригут.

– Отставной офицер. Спецназ ГРУ. Устраивает?

У Талгата есть и эти документы. При необходимости он и показать может.

Менты вздыхают. Чечены не идут навстречу добрым пожеланиям и не хотят хотя бы сотню баксов сунуть в руку, прощаясь. Некоторых неуступчивых и обломать можно. Но «отставной офицер спецназа ГРУ» слегка пугает. Менты переглядываются и молча соглашаются один с другим – решают не связываться. Вяло берут под козырек и возвращают документы.

Машина уже стоит на стоянке. Номер Талгат хорошо помнит. Неновая белая «Тойота» с правым рулем. Левое заднее крыло поцарапано. Водитель на своем месте. Немолодой мордатый, слегка рыжеватый чеченец. Лицо застенчивое, приветливо улыбается, готов услужить.

Все по графику, все по плану, расписанному Талгатом с учетом всех возможных недоразумений. А если недоразумения все же имеют место, то на этот случай он приготовил запасной вариант. И не один. Так и должно быть... Так его когда-то и учили работать во времена, когда он в самом деле носил погоны...

Талгат распахивает дверцу машины и садится на левое переднее сиденье.

– Здравствуйте, – говорит водитель.

– У вас тут с утра жарко... – жалуется Талгат. – Не хуже, чем в Чечне... Здравствуй... Поехали...

– Куда едем?

– В Ярославскую область...

Машина выруливает круто и скорость набирает сразу. Ход плавный. Дорога приличная.

Талгат вдруг вспоминает про вчерашние ощущения в локтевом суставе. Трогает локоть сейчас. Зачем это сделал... Зачем! Ощущения повторяются, словно он специально вызвал их... Впрочем, сейчас это уже не так опасно... Сейчас не идет бой, и, кроме того, есть кому прикрыть командира на случай приступа...

Полковник Мочилов так и не возвращается в выделенную ему комнату до начала рабочего дня – разбирает и сортирует привезенные документы, отдельно откладывает те, которые нужны для работы, отдельно те, которые нужны для маскировки интереса к полковнику Даутову. Впрочем, маскировка маскировкой, но у Мочилова появились лишние надежды, что старая загадка с инвалидностью Ангела и Пулата может хоть частично разрешиться попутно с основным вопросом.

До того как они понадобятся, он не тревожит своих попутчиков после относительно длительного и утомительного пути. Хотя устать в принципе должен только старший Ангел, которого за триста с лишним километров никто за рулем не менял. Старшему Ангелу не грех и отоспаться, но остальные члены команды тоже не поторопились выйти подышать утренним волжским воздухом до тех пор, пока полковник не позовет их. А полковник решает сначала познакомиться лично с профессором Даутовым и договориться с ним с глазу на глаз по существу проблемы. По существу той проблемы, которая стала причиной их приезда сюда. При этом Мочилов отдает себе отчет, что для ГРУ она не менее важна, чем, предположим, текущая, если не больше. Это для ФСБ и Интерпола текущая превалирует. Но задача спецназа ГРУ – иметь бойцов с наиболее высокими способностями к ведению военных действий. И здесь задача по разрешению загадки профессора Радяна стоит на первом месте. Другое дело, что эту загадку давно уже не удается разрешить. И нет никаких предпосылок к тому, что удастся на этот раз. Однако любая попытка может приблизить к положительному результату. Следовательно, такую попытку следует предпринимать.

С дежурным по КПП Юрий Петрович загодя договаривается по телефону, и в нужный момент тот звонит, чтобы Мочилов вышел, – самого дежурного предупредили с первого шлагбаума, стоящего на дороге из военного городка, за два километра от реабилитационного центра. Юрий Петрович выходит из бункера и рассматривает «Ауди-8», въезжающий в распахнутые ворота. Дежурный козыряет с почтением, которое все чеченцы любят чувствовать к себе. Очевидно, от национальной черты характера никуда не деться, какой бы умной головой ты ни обладал и каких бы званий ни достиг. Кроме того, и сама машина требует к себе уважения. Нечасто такую встретишь в лесной глуши.

Около крыльца корпуса Ахмад Алимханович останавливается, рассматривая забавные рисунки, украшающие незнакомый «Гранд Чероки». Должно быть, рисунки его сильно интересуют. Здесь его и догоняет Мочилов.

– Здравия желаю, Ахмад Алимханович.

– Юрий Петрович, я полагаю?.. – Даутов поднимает густые черные брови, сильно контрастирующие своим цветом с абсолютно седой шевелюрой.

– Он самый...

– Здравствуйте. – Профессор протягивает руку. – Я вечером специально сюда приезжал, чтобы познакомиться с вашей шифровкой. Не знаю, насколько смогу быть вам полезным, но это, как вы понимаете, не разговор на крыльце...

На крыльце как раз остановились две медсестры и любезный, как гвардеец, офицер с ними. Профессор смотрит на часы.

– Если разрешите, я приму вас через пятнадцать минут...

– Прекрасно.

– А где ваши люди?

– Я хочу сначала побеседовать с вами тет-а-тет...

– Пусть так... – кивает профессор и проходит в корпус.

Юрий Петрович поднимается сначала к старшему Ангелу, рассчитывая, что того придется будить и потому необходимо начать обход личного состава именно с него. К его удивлению, старший Ангел уже проснулся и старательно занимается бритьем, а Пулат с младшим Ангелом играют в шашки в том же номере.

– Доброе утро... Вы, я вижу, уже отдохнули...

– Слегка... – бросает Пулат, увлеченный игрой.

– Я уже познакомился с профессором Даутовым. Он ждет меня для приватной беседы через пятнадцать минут, – докладывает полковник.

– Мы видели в окно... – кивает Виталий и озабоченно чешет затылок. Однако его озабоченность вызвана вовсе не тем, что желает сказать полковник, а положением на доске перед ним. – Нас на этой неделе тоже с ним познакомят?

– Я специально заглянул, чтобы вы были готовы. Только вот Сережа...

– Что – Сережа? – спрашивает младший Ангел не слишком любезно.

– Сереже, я думаю, придется подождать... Я не вижу пока причины для представления... Более того, даже не вижу обязательности такой процедуры... Мне кажется, что Сережа должен определить себе задачу несколько иную...

– Я тоже так думаю, – младший Ангел согласен, – и потому пока жду звонка от Басаргина. Он держит под контролем передвижения Абдукадырова, если только трубка до сих пор находится у него. Кроме того, номер сотового телефона Ахмада Даутова, который я ему передал перед отъездом. И буду ориентироваться, исходя из данных, которые получу. – Откуда у вас номер мобильника профессора? – подняв брови, интересуется полковник.

– Его мне любезно предоставили в ЦРУ.

– Я серьезно.

– Я еще серьезнее...

– Новости...

– Тем не менее пока нельзя ни городской телефон отключать, ни сотовый... Контроль даст нам возможность оперативно реагировать на развитие событий. В ваши же секреты я даю слово не забираться, можете, товарищ полковник, не волноваться по этому вопросу.

– Вот и прекрасно... – У Мочилова гора с плеч свалилась, но старший Ангел, выйдя из ванной комнаты, постарался поднять эту гору и вновь аккуратно взвалить прямо на полковничьи погоны. В некоторой степени это ему удается сразу.

– Я так полагаю, что Сережа будет охранять Талгата Абдукадырова от происков людей генерала Легкоступова. Чтобы они ненароком не обидели его и не сорвали охоту на Аз-Завахири. Это, кажется, его первоочередная задача, а вовсе не предотвращение сиюминутных успехов террористов на территории России. Я прав, сынок?

Ангел говорит серьезно, и полковник понимает, что это продолжение основательного разговора, происходившего в его отсутствие.

– В чем-то, возможно... Но хотелось бы создать Абдукадырову такие условия, чтобы он вынужден был как можно быстрее обратиться к Аз-Завахири напрямую. Я бы предложил дать ему зеленый свет с помощью того же профессора Даутова, но сотрудники Интерпола против такого варианта. Их возражения я принимаю – у нас нет гарантии, что Ахмад Алимханович работает за нас, а не за Абдукадырова. Ходя распечатка их телефонного разговора говорит в нашу пользу. Но – пусть победит осторожность... Тогда следует искать другой путь. Например, обеспечить дополнительные трудности... Это даст возможность получить телефонный номер и координаты настоящего местонахождения Завахири. Тогда уже, после этого звонка, я полностью уступаю вам вашего друга... Можете делать с ним что угодно – арестовывать, уничтожать, отпускать... Я бы предпочел, чтобы его застрелили во время задержания. Это предотвратит многие хлопоты в последующем...

– Это возможный вариант, и его следует обдумать. Но меня интересует ситуация, при которой ваша, Сережа, задача будет еще не выполненной, а нам необходимо будет принять конкретные и срочные меры против Талгата Абдукадырова... Я понимаю, что в данном случае ничего нельзя решать наспех, но с возможностью встретить такую ситуацию следует считаться. И потому я попрошу всех подумать относительно подобного положения. А сам пока попробую решить попутные моменты и потому отправляюсь за документами и с ними к профессору... Ждите меня здесь...

Профессор Даутов уже дожидается Юрия Петровича. По крайней мере, он только что заново прочитал текст шифротелеграммы, отправленной в его адрес в двух частях еще вечером.

– Заходите, Юрий Петрович, присаживайтесь... – не вставая, показывает Даутов гостеприимной волосатой рукой. – Я все думаю, в чем моя помощь может оказаться реальной. К сожалению, я плохо знаком с разработками профессора Радяна...

– С ними никто хорошо не знаком... – усмехается Мочилов. – Каким-то образом создалась ситуация, при которой Радян не оставил ни потомкам, ни своему руководству документальных свидетельств своего успеха или неуспеха... Вы знаете, что с ним произошло?

– Очень смутно...

– Он поехал отдыхать в Пицунду, в санаторий Вооруженных сил, а объявился уже в Италии. Сейф его оказался почти пустым... Там нашли лишь результаты экспериментов с крысами. Я привез эти документы вам для ознакомления. С самим же профессором уже в Италии произошла какая-то неприятность... Вы же знаете, что на Адриатическом море могут порой налетать неприятные шквалы... Короче, Радян утонул... – Мочилов умеет подчеркнуть недосказанное взглядом, а Даутов, немало лет отдав службе в ГРУ, умеет недосказанное читать по взгляду. Они друг друга хорошо понимают. – Как потом оказалось, у него не было с собой самых главных документов, которые следовало передать покупателю. Это касалось формулы его препарата SWC-12 и некоторых аспектов психологического воздействия...

– Он просто предпочел себя обезопасить... – понимающе кивает Ахмад Алимханович.

– Он не сумел этого достигнуть... – жестко, чуть ли не с предупреждением, говорит Мочилов. – Такие способы обеспечения безопасности редко кого спасают, потому что разглашение тайны имеет большие последствия, чем ее полное закрытие. Вы меня понимаете...

– А что за препарат применял Радян? – слегка смущается профессор, и это Мочилову не нравится, потому что воспринять смущение он желает по-своему.

– Мы имеем основания думать, что он спрятал формулу в головах двух капитанов, которые проходили у него реабилитацию после ранений, полученных во время командировки в Африку. Это капитан Ангелов и капитан Пулатов. Вот их медицинские карты. – Юрий Петрович кладет на стол две обычные медицинские книжки. – Процесс закрытия подобного «сейфа» проходил в состоянии глубокого гипноза. И Радян закрыл доступ к их головам паролем, который знал, вероятно, только сам. Мы уже предпринимали попытки пробиться в подсознание Ангелова. Это не удалось даже с применением пентатола натрия.

– А результаты деятельности Радяна...

– Результаты есть, но они проявляются только спонтанно. Тот же капитан Ангелов показывает порой невероятные результаты в стрельбе, просто невозможное делает, но для этого ему необходим какой-то «мобилизующий момент». Вспышка гнева или еще что-то такое... В спокойной обстановке результаты совсем не те... Но я просил бы вас сначала познакомиться с результатами работ Радяна, отраженных в медицинских картах, а потом бы мы продолжили разговор.

– Это резонно. Это даже необходимо...

– И еще... Что касается пароля доступа к подсознанию... Радян умышленно закрыл доступ к данным, заложенным в головы капитанов. И держал пароль в своей голове. Теоретически – это преодолимый барьер?

– Теоретически – да... Всегда существует возможность забраться в самые глубины человеческой психики, но практически действуют многие субъективные факторы, которые способны отнять уйму времени, возможно, много лет, чтобы найти обходной путь. Хотя пути «обмана», как правило, результат дают...

– Пути «обмана»?

– Я так называю технологии, при которых гипнотизируемый вводится в такое состояние, когда его подсознание само желает раскрытия пароля. Ведь подсознание – это не сторож секретов. Это сторож, занимающийся процессом самосохранения организма. И при угрозе, скажем, организму подсознание способно «расконсервировать» пароль. Но здесь следует работать очень тонко... Главное, установить раппорт. А обычно пароль не допускает именно этого...

– Хорошо. Сколько времени вам нужно, чтобы познакомиться с документами?

– Пару часиков – с медицинскими картами. Еще столько же, если не больше, с материалами экспериментов Радяна. – Даутов прикидывает положенную перед ним папку на вес, словно по весу определяет затраты времени. – Я не буду знакомиться со всеми результатами. Выберу только то, что интересно...

– Через четыре часа я навещу вас вместе с двумя капитанами...

– Давайте так... Я сам вас вызову... Скорее всего после обеда... Впрочем, у меня есть и текущие дела... Лучше отдыхайте до вечера... Вечером я найду вас... После ужина...

На сей раз сам генерал Астахов с самого утра пожаловал в офис к Басаргину, захватив с собой капитана Рославлева и еще какого-то незнакомого интерполовцам молчаливого человека, смотрящего на мир сквозь темные диоптрии очков – типичный шпион из мультфильма. Но, соблюдая конспирацию, генерал, капитан и их спутник явились в штатском, в отличие от капитана Яблочкина, которого ничуть не смущает собственный мундир. Да и правда, на офицера внимания обратят мало, тем более что на спине у Яблочкина вовсе не написано, что он принадлежит к агентурному управлению ГРУ, а вот на генерала – другое дело, потому что не каждый день в квартиру приходит генерал, а офис бюро Интерпола официально представляет собой только квартиру и не более. Здесь же уже собрались все оставшиеся в Москве члены оперативной группы «Пирамида», дожидающиеся дополнительных сведений от Басаргина и от своего командира, который обещал держать их в курсе событий и давать задания с места, где так заинтересованно ожидают появления Талгата Абдукадырова.

Басаргин оказывается не готовым к такому массовому нашествию гостей, хотя личный состав его бюро тоже уменьшился. Пришлось даже сходить через коридор в настоящую свою квартиру и принести оттуда дополнительные стулья.

– Вчерашние новости заставили шевелиться всех, – недовольно ворчит Доктор Смерть, которому суета слегка мешает работать. – В кои-то веки само антитеррористическое начальство к нам пожаловало. Даже и не верится...

– И слава богу, что все зашевелились, – поддерживает разговор Басаргин. – Плохо было бы, если бы шевелились уже потом, с опозданием, специалисты по розыску... Как у нас часто и случается, к сожалению... Но я не думаю, что все прибыли сюда, чтобы дожидаться сигнала со спутника... – Александр смотрит на генерала, который сам пока о целях своего визита не заявил.

– Вы правы... – Владимир Васильевич смотрит прямо на Басаргина. – Ждать у моря погоды мы времени и права не имеем. И потому я к вам привел человека, который желает познакомиться с записью разговора Талгата Хамидовича Абдукадырова с Ахмадом Алимхановичем Даутовым. Это лингвопсихолог нашего управления...

– Лингвопсихолог? – переспрашивает Таку. – Что это такое?

– Лингвистическая психология... Психология человеческой речи, интонаций, внутреннего содержания произнесенных слов и даже непроизнесенных, но подразумеваемых слов... – говорит человек в темных очках. – Меня зовут Юрий Борисович. Обычно я по разговору определяю некоторые неявные особенности...

– Вам нужна распечатка или необходимо слышать живую речь? – спрашивает Лари.

– Распечатка мало поможет. С распечаткой может работать только лингвист. Лингвопсихологу необходимо слышать...

– В таком случае я попрошу уважаемого Доктора Смерть предоставить мне доступ к его компьютеру... – Маленький и щупленький Лари предельно вежливо говорит, а смотрит на Доктора с натуральным страхом и уважением. Ему трудно представить, как человек способен носить вес более чем вдвое больший в сравнении с его собственным весом.

– Зачем? – недовольно спрашивает Доктор, который не любит, чтобы за его компьютером работали посторонние.

– Я перекачаю файл с записью из своего компьютера.

– Говорите, куда войти, я сам перекачаю...

– Если вы знаете пароль, пожалуйста...

Доктор громко крякает и выбирается из своего большого кресла. Лари в этом кресле сразу же тонет, и со стороны виден только его затылок. Тем не менее малаец сразу начинает с просмотра программ и с поиска нужных, потом быстро выходит через сеть на свой сервер, набирая пароль неуловимыми движениями пальцев, которые трудно запомнить.

– Готово, – сообщает он через минуту и покидает чужое рабочее место. – Я не знал, где следует сохранять файл. Оставил его на «рабочем столе»...

– Хорошо, я разберусь... – Доктор возвращается в кресло. – Включать запись?

– Если можно, не слишком громко... – просит Юрий Борисович. – Громкость всегда искажает интонации.

В офисе устанавливается тишина. Доктор включает запись разговора. Сначала разговаривают Алимхан с сыном. Разговор идет по-чеченски. Зураб без дополнительной просьбы делает синхронный перевод:

– Здравствуй, Ахмад.

– Здравствуй, папа! Как ты меня нашел? Этот телефон мало кто знает...

– Мне помогли, сынок... Один хороший человек, которого ты, может быть, помнишь... У него есть твой номер...

– Ты откуда звонишь?

– Со спутникового телефона...

– Понятно. Как твое здоровье? Ничего не случилось?

– Нет, Ахмад, все хорошо, за меня не переживай. Просто у меня есть к тебе просьба...

– Я слушаю, папа.

– Сейчас рядом со мной Талгат Абдукадыров. Помнишь такого?

– Талгат?.. Немного помню... Он лет на десять меня моложе... Я даже слышал, что с ним в Афгане произошла какая-то неприятность...

– Дословно, пожалуйста! – неожиданно рявкает Юрий Борисович и даже снимает от напряжения очки, словно он желает слова увидеть, а очки ему мешают.

Доктор останавливает запись.

– Дословно это не переводится, – невозмутимо возражает Зураб. – В кавказских языках многие слова представляют собой не значение, а образ... В данном случае слово «неприятность» можно перевести тысячью способов, но это мне кажется наиболее точным.

– Ладно... Переводите...

Доктор опять включает разговор:

– Да, Ахмад. Потом его вылечил один психотерапевт... Но сейчас у Талгата снова неприятности со здоровьем. Он просит, чтобы ты его принял...

– У меня, папа, очень напряженный график... Я домой вырываюсь только на выходные. Даже не знаю, как быть. Чем Талгат сейчас занимается?

– Он тебе сам сейчас скажет.

– Остановите и повторите последний эпизод дважды.

Доктор молча выполняет требование. Юрий Борисович корчит какую-то рожицу и, выслушав до конца, с силой хлопает ладонью по столу.

– Так! Ясно! Профессор – человек, очень загруженный работой. Он не рвется оказать помощь односельчанину. Это однозначно. Но он испытывает теплые чувства к отцу. И потому отказать не может. Продолжайте...

– Здравствуй, Ахмад.

– Здравствуй, Талгат. Мне сейчас будет трудно тебя узнать. Я помню тебя только мальчишкой. Ты живешь в селе?

– Я живу в горах...

– Не понял? То есть... Кажется, понимаю... Ты...

– Стоп... Переводчик... Вы слишком спешите... Я не успеваю осмыслить интонацию. Повторите эпизод. И переводите с опозданием на половину слова. Не сразу...

– Да... Именно... И потому я могу обратиться за помощью только к знакомому...

– Но ты же знаешь, что я полковник медицинской службы... Служу, кстати, в том же ведомстве, где когда-то служил и ты...

– Это говорит только о том, что ты порядочный человек... Я верю тем, кто служит в ГРУ...

– Хорошо... Что с тобой?

– На меня временами нападает полный ступор. Просто застываю и могу целый час простоять без движений.

– При этом понимаешь, что с тобой происходит?

– Полная амнезия...

– Какой диагноз тебе ставили?

– Посттравматический невроз.

– Невроз можно вылечить в обычных обстоятельствах.

– Меня и вылечили... Но сейчас это возвращается...

– При каких обстоятельствах началось возвращение?

– Я встретил здесь, в горах, офицера спецназа, с которым вместе участвовал в операции тогда, в Афгане, когда все и случилось... Воспоминания...

– Которые необходимо стереть из твоей памяти...

– Да, необходимо...

– Но это в состоянии сделать любой сильный гипнотизер.

– Я не могу обратиться к незнакомому человеку...

– Как же нам быть... Я не могу пригласить тебя к себе. Мы живем в военном городке, а ты сам, как бывший офицер, знаешь, что это такое...

– Это я помню...

– Вот что, через три дня я буду по делам в Москве... Сможешь прилететь?

– Смогу.

– Прилетишь, позвони мне вечером на сотовый телефон. Записывай номер...

– И что же здесь непонятного? – Юрий Борисович смотрит на генерала.

– Взаимоотношения...

– Никаких... Один навязывается к другому... Отказ невозможен только из-за рекомендации отца... Вот и все...

– Вы считаете, между ними нет никакой связи?

– Абсолютно. Даю категоричную гарантию! Но у второго есть что-то на уме... Мне не все нотки в его речи нравятся... Там несколько раз глотаются гласные звуки, и это не дефект речи. Это говорит о нечестности или о хитрости...

– Это касается его болезни?

– Не знаю. В отношении болезни, кажется, все естественно... Хотя тут трудно дать гарантию...

– Спасибо, Юрий Борисович, – встает генерал. – Капитан Рославлев отвезет вас...

Освобождаются два стула, и теперь возможность присесть имеет и Басаргин. Но он опять прогуливается по кабинету. И видно, что он давно желает что-то сказать, только не хочет говорить в присутствии лингвопсихолога. Но как только дверь закрывается, Александр оживляется:

– У меня мысль появилась интересная, товарищ генерал... Необходимо выйти на руководство ГРУ с просьбой немедленно доставить в Москву майора Сохно... Если необходимо письменное подтверждение просьбы, я попрошу вас отправить с грифом «Срочно»...

– Зачем? – Владимир Васильевич откровенно не понимает.

– Если уж от вида Сохно Абдукадырову становится плохо, то Сохно обязательно должен быть здесь... Надо вывести этого Талгата из нормального состояния. Пусть он занервничает. Может, тогда позвонит Аз-Завахири...

– Я сейчас выезжаю в Ярославскую область вместе с Алимханом Даутовым. Вертолет уже заказан... Там уже сидят два сотрудника Интерпола, посижу вместе с ними... Но, думаю, успею и вашу просьбу оформить... Это надо хорошо продумать, но сама мысль, признаюсь, любопытна...