– Эй, рыжий, ты зачем такой живот отпустил... Шевелись, шевелись, ты у меня домой атлетом вернешься... – Это адресовано квадратному капитану с рыжей щетиной на щеках.

В этот раз Сохно действует не как индивидуал-специалист, а как командир, и хотя идет впереди всей группы омоновцев, задавая темп, постоянными окриками подгоняет ментов, заставляя их быть проворнее горных баранов.

– А ты не бледней... В здешних местах солнце такое, что загорать надо... Тогда бледность видно не будет... Вперед! Не боись!.. Ты на рыжего посмотри... – Это – черноглазому красавчику, наверняка считающему себя неотразимым донжуаном.

Склон все круче, путь все труднее. И надо преодолеть его как можно быстрее, пока пыль не осела. Если там и остался кто-то в живых после всей этой праздничной иллюминации, устроенной «шмелями», то подоспеть к ним надо до того, как они что-то видеть и соображать начнут. Поэтому следует не гулять, а бежать по склону под углом в сорок градусов.

Сам Сохно дышит почти нормально. Вернее, со стороны кажется, что он, сбивая дыхание постоянными окриками, совсем не чувствует этого. Но Сохно и в самом деле привык бегать по горам, и ему легче, чем другим. Конечно, и ему дышится уже труднее, но майор умеет привычно восстанавливать дыхание усилием воли.

– Подполковник, я тебе третью звездочку не дам, если отставать от подчиненных будешь... – Это – командиру омоновцев, который тяжелее других дышит – щеки, как у жабы, раздуваются.

Самое трудное в такой ситуации – психология. Идти вперед и ждать каждую секунду встречного выстрела. Ждешь его, а подсознание против воли замедляет шаги, заставляет двигаться медленнее, хотя разумом понимаешь, что выстрел может последовать, если не успеешь добраться к месту до того, как осядет пыль, и потому лучше идти быстрее. Хотя и надеяться трудно, что после такого мощного обстрела там кто-то может уцелеть...

Но Сохно лучше других знаком с пещерами. И он-то знает, как легко перед обстрелом спрятаться в проходах, идущих через каменный монолит, где только пыль будет за шиворот ссыпаться, а потом выйти наружу и встретить наступающих кинжальным огнем. Попросту расстрелять тех, кто подошел ближе. И потому он торопится сам и других подгоняет.

Ситуация такая, что можно ожидать двух вещей. В умении Талгата правильно распорядиться майор не сомневается. Все сделает правильно и без паники. Но вот что он выберет – бой пожелает принять или отступить? – это вопрос открытый. Сам Сохно в этой ситуации сначала бы предпочел бой и уничтожил передовой отряд наступающих. А уже потом отступил, если будет куда отступать. С другой стороны, это тоже не лучший вариант, потому что за передовым отрядом подойдет следующий, и отступать придется, на своих плечах чувствуя погоню. А если Талгат не желает показать, каким путем он отступил? У него на уме что-то совсем другое, нежели обыкновенное ведение боевых действий. Тогда ему желательно сохранить отряд и спрятаться. Не высовывался же раньше... Значит, и сейчас не должен...

Эти просчеты успокаивают, но они же и вызывают опасения, потому что тогда задача окажется слишком сложной. Если не удастся завязать бой и притормозить отступление, если не удастся сесть противнику на плечи тяжелым и опасным грузом, потом придется долго искать этот же отряд. А впереди ночь...

Впрочем, в пещерах все равно – ночь ли, день ли...

Но останется ли Талгат в пещерах?..

Облако пыли и дыма, бывшее недавно при взгляде издали таким густым, что через него, кажется, и пробраться-то невозможно, оседает, рассеивается.

Да пыль-то совсем, наверное, уже осела, только дым остался... Чем там эти НУРСы начинены, что столько дыма дают. Ведь не камни же горят и так чадят. Чадит начинка разорвавшихся НУРСов. Наверное, там что-то вроде напалма. С напалмом Сохно столкнулся в лейтенантском возрасте, когда американцы начали применять его во Вьетнаме. И до сих пор с тех времен остался на запястье шрам. Плевок напалма... Потом пришлось отдирать черное смолянистое пятно с руки вместе с кожей. По кусочку, потому что сразу, одним рывком, не отрывалось. Полчаса мучался, но отодрал. Ожог третьей степени, констатировал врач в ханойском госпитале через день, когда группа после выполнения задания была эвакуирована в Ханой.

Вперед... Вперед... Быстрее... В этот дым...

Десяток шагов остался.

И, кажется, не видно стволов, торчащих над крайними камнями. Талгат ушел... Он правильно сделал. Это полностью вписывается в задачу, которую он перед собой поставил. Если не высовывался раньше, значит, продолжает гнуть ту же самую линию. Ему нельзя тянуть за собой «хвост». Ему оторваться необходимо и сделать дело, которое задумал. А он простых дел не задумывает. Что на уме у Талгата в этот раз?.. Мочилов дал ориентир, но не объяснил суть... Не зная сути, работать труднее...

Дым уже за спиной! Все!

Сохно выпрямляется на ровной площадке, расправляет плечи, чтобы дыхание перевести. Только здесь, остановившись, он чувствует, что его дыхательная система тоже к нагрузкам не равнодушна. Но площадку он уже осмотрел. И совершенно правильно определил четыре свежих завала. Вертолетчики потрудились на славу, заменяя собой тружеников целого каменного карьера – навалили здесь столько камней, что хватило бы пятиэтажный дом построить, не то что проходы завалить.

– Разбираем? – спрашивает подполковник-омоновец.

– Отставить... – спокойно командует майор-спецназовец и подправляет микрофон «подснежника», чтобы связаться с Согриным. – «Рапсодия», я «Бандит». Как слышишь?

– Я «Рапсодия». Слушаю тебя...

– Галерея разрушена. Внешняя стена обвалена полностью. Проходы завалены камнями... Два свободны... Заваленные наверняка заминированы. Требуются спецы. Ухожу в свободные проходы двумя группами...

– Понял... Минеры поднимаются первыми с группой «Волги». «Волга», как слышишь?

– Я «Волга». Задачу понял. «Бандит», у тебя ПНВесть?

– У меня фонарь.

– А у ОМОНа?

– Два фонаря видел...

– Тогда потерпи. Мои парни все с оборудованием... На фонарь могут стрелять... Не иди в проход. Мы быстро...

– «Рапсодия», что скажешь? Время теряем...

– Время – это не жизнь... Ты, как кошка, без фонаря пройдешь, а ОМОН положишь... Жди... Завалы не трогать...

– Запроси помощь... Пусть вторая эскадрилья на противоположный склон выйдет. Там посмотрят, пока не стемнело... Вместо разведчиков. И, если есть группы наготове, пусть их выбросят в соседнюю долину. Пещеры могут иметь сквозные проходы.

– Я уже связался... Шурик рацию сворачивает... Темнеет слишком быстро. Успеют ли добраться? Если не успеют, у Талгата большая фора... Ладно... ОМОН пусть отдыхает... Ждите «Волгу»...

– Тогда я один «погуляю»...

– Разрешаю... Старайся держать связь...

Сохно передает распоряжение полковника командиру ОМОНа.

– У меня парни опытные... – возражает тот. – Можем аккуратно к завалам подступить... Чтобы время не терять...

– Нет. Запрет категоричен. Здесь опыта мало... Здесь умение нужно... Курите пока, хотя здесь и без того накурено... – Сохно осматривается. – Я осмотрю свободные проходы. За мной не соваться. Тем более с фонарями...

– Понял, – качает головой подполковник, потому что вопреки произнесенному слову он ничего не понял. Не понял, как Сохно пойдет один в темноту, если запрещает пользоваться фонарями. – Сам-то этим светить будешь? – кивает на фонарь на поясе у майора.

– Я бы его тебе оставил, да здесь он тебе все равно не нужен. Ну, мне пора...

Не останавливаясь он проходит между омоновцами и ныряет в первый же свободный проход внутрь хребта. Щель узкая, приходится вдвигаться в нее боком, но уже через пару шагов удается развернуть плечи прямо. Вопреки предупреждению, фонарем Сохно пользуется. Сам прислоняется к правой стене и отводит фонарь к левой – это во избежание встречного выстрела на свет. И включает только на секунду-другую. Глаза тренированы для подобных быстротечных просмотров. Коротких мгновений хватает, чтобы разобрать путь впереди. Вернее, не разобрать его, а просто сфотографировать, а потом еще несколько секунд прокручивать увиденное в воспоминании. Пошагово... Участок за участком... Больше всего интересует пол. Там можно поставить мину или устроить растяжку. Да и просто споткнуться о камень так, что есть возможность расшибить себе лоб о каменную стену.

Путь свободен. Тогда – вперед. Остановка в том месте, которое удалось рассмотреть последним. Здесь уже намного шире. Теперь фонарь можно выставить в сторону на вытянутой руке. Так совсем безопасно, если у противника нет ПНВ. Следующий участок... Там, кажется, резкое снижение и крутой поворот коридора...

Свободной рукой Сохно сжимает «стечкина» и держится предплечьем на стене. Предплечье не такое чуткое, как пальцы, но тоже для ощупывания годится. И даже более того, именно предплечьем Сохно определяет, как меняется структура стены. Мелкие камушки начинают осыпаться. Тогда он выпускает из руки фонарь, оставив его болтаться на кожаной петле, и тщательно ощупывает стену. И только потом на секунду подсвечивает себе. Но не в месте ощупывания, а дальше. Так и есть... Каменный монолит кончился. Пошел каменистый грунт... Следовательно, чуть дальше можно ожидать осыпи.

Он доходит до поворота, на углу останавливается и прислушивается. Нет, никаких звуков коридор не доносит. Тогда только светит. И видит в пяти шагах перед собой завал. Теперь уже светит смело, без боязни себя выдать.

Завал мощный, до самого потолка. Вернее, от потолка до пола. Это уже не работа боевиков. Это работа вертолетчиков. Грунт не выдержал сотрясений от взрывов. Осыпался, провалившись, потолок. Завалил проход. Из личного опыта Сохно хорошо знает, какая бесполезная работа – пробивать здесь путь. Будешь выгребать и выгребать каменистую землю, а она будет все сыпаться и сыпаться сверху. И так без конца, пока весь хребет не сроешь. Впрочем, едва ли кто поставит перед собой такую задачу...

Можно возвращаться, чтобы осмотреть второй проход...

Сохно возвращается. Выходит из щели и удивляется, как сильно уже стемнело. Но он без раздумий идет ко второй щели. Она более широкая и округлая. Здесь сразу начинается каменистая почва вместо монолита. И можно предположить, что здесь до завала придется идти не так далеко.

Он и в этом оказывается прав. Два шага в щель, поворот, короткое движение пальцем, нажимающим на кнопку фонаря, и тяжелый вздох, который слышат, наверное, омоновцы, ожидающие снаружи. Завал точно такой же мощный и непроходимый, как в предыдущем коридоре...

Сохно возвращается и вызывает Согрина.

– Я «Бандит». «Рапсодия», хочу тебя слышать...

– Я иду...

– Завалы в обоих проходах... Естественные... Бесполезное дело... Вызывай вертолетчиков. Пусть хоть пару десятков человек на противоположный склон выбросят...

– Я «Рапсодия». Понял... Попробуем...

– Вот же, черт!

Выходит, и Тобако не по всей Москве может ездить так, как ему нравится. Бордюр для заезда на тротуар оказывается слишком высоким. «БМВ» слегка ударяется о каменную преграду защитой картера, что заставляет Андрея состроить страшную гримасу и высказать самое сильное из ругательств собственного лексикона. В отличие от своих друзей, он никогда не выражается более основательно, как, например, Доктор или Ангел, за что всегда особо уважаем Пулатом, тоже предпочитающим изысканность речи.

Но долго ругаться причины нет, машина уже на тротуаре и останавливается вплотную к забору. Дым Дымыч выходит через левую дверцу, моментально заскакивает на багажник, с багажника на крышу и легко, чтобы крышу не помять, толкается, запрыгивая на забор рядом со стеной производственного корпуса. Поверху стены провисла ржавая колючая проволока в три неровных ряда, но Сохатый умудряется запрыгнуть так, что становится на широком заборе вплотную к проволоке, почти прислонившись к ней, и держится руками за стену корпуса, телодвижениями достигая равновесия. Потом переносит через проволоку одну ногу, за ней вторую, толкается и в прыжке цепляется одновременно руками и ногами за пожарную лестницу. И только с лестницы быстрым взглядом осматривает двор. Опасности нет, и Дым Дымыч проворно перебирает ступени, взбираясь на крышу. Оттуда еще раз смотрит на двор, приседает, потому что знает, как хорошо различается человеческий силуэт даже на фоне ночного неба, и набирает номер Доктора.

«БМВ» прямо по тротуару уже проехал дальше, где Тобако нашел более благополучное место для возвращения на дорогу. Доктор Смерть отвечает на звонок.

– Только что, сразу после моего путешествия, кто-то вошел в будку у ворот, а через минуту вышел другой человек. В руках «калаши»... У каждого свой... У первого приклад сложен, у второго откинут... Не стесняются... Надо обслужить...

– Обслужим... – Доктор обещает как утешает, спокойно, даже не бася, хотя это ему дается трудно. – Что там у тебя?

– Подхожу к первому «фонарю». Стекла грязные... Ничего не видно... Вот же...

– Открыть попробуй.

– Они два века не открывались... Как их открыть... Хотя... Старая истина... Нет в России завода, где были бы все стекла целы... В следующем «фонаре», кажется, стекол почти нет...

– И что?

– Я не реактивный, подожди...

Сохатый к следующему «фонарю» подходит осторожно, потому что кровля в этом месте провисла и перекосилась. Не хватало еще без парашюта с высоты тридцати метров грохнуться и пересчитать балки кровельных опор и арок... Но все обходится благополучно, и он свешивается через край, рассматривая внутренние помещения цеха. Потом выпрямляется и подносит к уху трубку.

– Доктор, слышишь?..

– Слушаю...

– В производственном зале горит дежурный свет. Там никого. У внутренней стены за перегородкой без крыши другие помещения. Два из них заняты. Света там нет, видно плохо, но не меньше десяти человек... Спят... Есть еще какая-то застекленная будочка типа «табельной», рядом с входом в цех. Эта будочка под крышей, внутренности мне не видно, но там есть слабый свет. Похоже на настольную лампу. Кто-то нас дожидается...

– Что предлагаешь?

– Я спускаюсь сразу во двор. Трубку не отключай и подходи к проходной. Жди, когда я слегка дуну в трубку. После этого постучи в дверь, отвлеки внимание...

– Зачем?

– Снаружи дверь наверняка закрыта. Изнутри – нет, я видел... Я войду изнутри.

– Действуй...

Дым Дымыч, не выключая трубку мобильника, убирает ее в карман и опять с осторожностью обходит место провала кровли. Но потом уже торопится к лестнице и спускается предельно быстро. Лестница – самое уязвимое место. Здесь он беспомощен и представляет собой прекрасную мишень. Одной короткой очередью можно снять. Внизу Дым Дымыч удовлетворенно ухмыляется, вытаскивает пистолет и наворачивает на него глушитель, который достает из кармана. Сотрудникам Интерпола в России не полагается иметь глушители к табельному оружию. Правда, говорят, готовится к подписанию совместный с МВД протокол о существовании спецсредств, разрешенных к применению, в число которых входят глушители к пистолетам и автоматическому оружию. Однако никто не знает, когда протокол подпишут. Отсутствие его, конечно, полнокровной деятельности бюро мешает. Но если всегда придерживаться правил и законов, можно провалить всю работу. Это Сохатый понимает отлично и глушитель держит при себе, в отдельном кармане.

Походка его неслышная, подготовка оружия осуществляется на ходу. Двадцать метров до проходной он преодолевает без осложнений и только у самой двери оглядывается, вытаскивает из кармана телефонную трубку и легонько дует в нее, подавая сигнал. И тут же слышит стук в дверь. Громкий, основательный. Так только Доктор Смерть может стучать в незнакомом месте или хозяин, заявившийся неожиданно в свои владения. И тут же внутри будки слышится стук упавшего стула. Должно быть, часовой мирно дремал в сидячем положении и вскочил от резкого стука так, словно это стук не в дверь, а в его голову. И стул ненароком уронил...

– Кто там?.. – гортанный вскрик-вопрос.

– Я! Открывай! – Вот теперь Доктор Смерть не сдерживает мощи своего баса. Еще бы чуть-чуть добавить, и дверь в страхе завибрирует.

– Кто? – уже тише, с испугом переспрашивает часовой.

Дым Дымыч удовлетворенно кивает сам себе, объясняя таким образом, что время действий пришло, поднимает пистолет и легонько открывает дверь. Часовой оборачивается на скрип вместе с поднятым автоматом одновременно с тем, как звучит выстрел. На опережение. И точный. Сохатый всегда стреляет в лоб. Звук выстрела сливается с очередным требовательным и размерным стуком Доктора. И звук падающего тела заканчивается со следующим стуком. Дым Дымыч шагает за порог и изнутри невозмутимо спрашивает сам:

– Кого надо?

– Чего? – басит непонимающий Доктор Смерть, который голос Дым Дымыча, несомненно, узнает.

– Кого надо, спрашиваю... – Сохатый отодвигает тяжелую металлическую задвижку и впускает Доктора с Зурабом.

Те смотрят на часового. Зураб поднимает автомат боевика. Предохранитель в нижнем положении. Часовой приготовился стрелять.

– Андрей где? – спрашивает Сохатый.

– Машину во двор ставит.

– Зачем... Надо было в заводской двор загнать... И музыку включить... Чтоб стрелялось веселее... – На лице Дым Дымыча нет и тени улыбки, он привычно невозмутим и спокоен.

Андрей присоединяется к ним через двадцать секунд. Подбегает совсем неслышно.

– Я позвонил генералу Астахову. Группа «Альфы» уже в дороге.

– Зачем? – тем же словом спрашивает Сохатый.

– Ты предлагаешь не брать пленных?

– Ладно... Как дальше действуем?

– Сначала осмотрим контору, – распоряжается Доктор.

– Там света нет...

– А разве все спят обязательно со светом? Время – ночь...

– Погнали...

Дверь конторы оказывается открытой. Зураб обшаривает не слишком длинный коридор лучом фонарика. Тобако тянет носом в темноту коридора.

– Кто-то недавно здесь активно курил...

– Сейчас никто не курит... Проверяем комнаты...

Это занимает около минуты. Сходятся снова у двери.

– Одна комната жилая. Там кровать... – докладывает Дым Дымыч.

– Первая дверь – металлическая – ведет в цех, – сообщает Андрей.

У остальных результата никакого.

– В цех... Там покажу... – Дым Дымыч дает направление рукой.

Металлическая дверь открывается медленно. Ожидаемого скрипа не происходит. Это радует, но бесшумное передвижение по цеху дальше проблематично – пол покрыт металлическим рифленым листом. В высоком помещении каждый слабый звук будет разноситься, усиленный эхом.

– Я по краю, вдоль стены, в «табельную»... – показывает рукой Дым Дымыч. – Где остальные?

– Там... – Новый показ рукой. – Третья и четвертая слева двери. Ждите здесь... Из «табельной» проход видно... Я дам знак...

Он исчезает в полумраке, невидимый так же, как бывает незаметным в своем углу, когда молча сидит в офисе. Не человек, а тень... Стреляющая без звука тень... И через две минуты напряженного ожидания появляется на светлом месте. Машет рукой. Теперь интерполовцы не слишком стараются красться. Главное, передвигаться быстро. Тобако распоряжается жестами. Показывает Зурабу, чтобы держался с ним, а Доктора с Сохатым, как давно сработавшуюся пару, отправляет в соседнюю дверь. И в это время слышится основательный шум от ворот – тяжелый металлический звук тянется в воздухе, как удар колокола.

– «Альфа» прибыла. Замок сбили. Ждем у дверей...

Они стоят, слушают. За перегородкой кто-то шевелится. Но другой реакции на звон не последовало. Надеются на часовых. Альфовцы появляются на лестнице меньше чем через минуту. Должно быть, Тобако по телефону дал точную расстановку сил. Передвигаются целенаправленно. Группа бойцов тут же присоединяется к интерполовцам, другие перебегают к двери, из которой они только что вышли.

Тобако кивает командиру группы. Показывает два направления атаки.

– Погнали...

Тонкие деревянные двери слетают с петель с шумом, чуть ли не с восторгом...

Сережа дремлет, устроившись на заднем сиденье рядом с полковником Мочиловым, явно не слишком обрадованным таким соседством. Мочилов сидит молча, сжимает в руках свой объемистый портфель. Пулат на переднем сиденье тоже дремлет. У него с Сережей хорошая привычка – если есть возможность поспать перед серьезной операцией, следует спать, потому что события могут повернуться так, что неизвестно, когда в следующий раз выспишься. Ангел за рулем этой привычки не поддерживает. И отказал сыну, который час назад предложил сменить его на трассе.

– Ты в страховку не включен... Мало ли что...

– Я за всю жизнь ни в кого не въезжал, – попытался настоять на своем младший Ангел. – Даже в странах, где движение не в пример российскому....

– Я тоже. – Старший Ангел согласился. – А вот в меня – с большим удовольствием, дважды...

После этого Сережа угомонился. Ему скорее всего просто не терпелось опробовать новую машину отца, вот и все. И сейчас он дремлет.

Ярославль они проезжают в самые рассветные часы, в сером сумраке, когда только начинают петь утренние птицы. В машине, конечно, не слышно птиц даже тогда, когда они минуют Волгу и левобережную часть города и снова выезжает на трассу, а потом и на обыкновенный грунтовый проселок. Здесь дорога уже хуже, но едут на той же высокой скорости. Ангел ведет машину так уверенно, словно тысячу раз проезжал по этому маршруту.

– Можно было до Диево-Городище по асфальту доехать... – говорит полковник. – А там уж как придется...

– Вы, товарищ полковник, обычно на «Волгах» ездите? – в ответ интересуется Ангел.

– На чем я только не ездил... И на грузовиках, и на «Волгах», и на «уазиках»... Но здесь нечасто бывал... Надобности особой не выпадало...

– Но когда бывали, сюда-то на чем добирались?

– На «Волге».

– Если нашему ГРУ выделить несколько таких джипов для оперативных нужд, а не для генеральских семей, вы бы доезжали до нужного места по проселкам гораздо быстрее, чем на «Волгах» по асфальту... Могу вас смело уверить. Я хорошо изучил карту космической съемки. Так мы сократим дорогу на пару часов. И успеем отдохнуть, прежде чем полковник Даутов пожалует в свой кабинет. Я не думаю, что Талгат сумеет добраться сюда раньше нас...

– По последним моим данным, его отряд загнан в пещеры. Согрин вызвал вертолеты, чтобы разворошить склон.

– Красиво работают... Персональные землекопы у них. В наши времена больше лопатой обходились, – со смешком сетует Ангел.

– Времена меняются, – уклончиво отвечает Юрий Петрович.

– В наши с вами времена, – не открывая глаз, говорит Пулат, – не воевали на собственной территории... А как только нас с Ангелом «ушли», тут и началось. Совсем вы от рук отбились. За порядком следить некому...

– Вы спите, спите... – примирительно говорит Мочилов.

– А я уже пришел в армию, когда порядка не стало. – Оказывается, и младший Ангел тоже не спит. – Потому так быстро и ушел...

– Порядок от каждого из нас зависит... От каждого на своем месте... Главное, чтобы человек свое место занимал... – не оборачиваясь, делает вывод старший Ангел.

Завершить разговор не дает трель телефона полковника.

– Кто это среди ночи?.. – недовольно ворчит полковник, вытаскивая трубку из кожаного чехла. Смотрит на определитель. – Странно... Дежурный по управлению почему-то не спит... Слушаю, полковник Мочилов... Так... Все обложили? Хорошо... Будут новости – докладывайте...

Убирает трубку и сам докладывает:

– Талгата с отрядом заперли в пещерах. Наши контролируют оба склона хребта. Выйти ему некуда... И там долго просидеть не сможет. Допрос пленных показал, что у отряда перебои с поставками продовольствия и питьевой воды. Пещерные источники для питья непригодны.

Тут же звонит трубка у Ангела.

– Слушаю, Доктор... – отвечает Ангел. – Так? Молодцы... Что? Талгат? На контроль поставили? Так... И куда? Понял... Это очень интересно... Если что будет, сообщай...

Он даже тормозит и почти останавливается – проселок слишком извилист, чтобы ехать по нему вслепую быстро. И оборачивается, передавая полученное сообщение:

– Наши вместе с «Альфой» ликвидировали вооруженную банду на окраине Москвы. Эта банда держала в плену Алданова... Самого Алданова бандиты успели вывезти...

– Алданов мог оставить сообщение... – сразу включается в ситуацию Мочилов.

– Он оставил сообщение... Его вывозят куда-то в ближайшие от Москвы области... Предположительно туда же, куда поехали мы... Алданов дал телефонный номер Талгата Абдукадырова. Телефон поставлен на контроль.

– Я могу и без контроля сказать, где Талгат находится, – морщится полковник.

Теперь Ангел совсем останавливается, поворачивается к полковнику полностью и говорит тоном категоричным, словно бьет:

– Талгат, если трубка именно у него в кармане, в настоящее время летит самолетом до Нижнего Новгорода. Только час назад сел на борт. И вскоре будет купаться в Волге чуть ниже по течению... Можете передать ему, товарищ полковник, по волжской волне привет...

Ангел резко отворачивается и так же резко трогается с места. Видно, что ему самому неприятно сообщение, согласно которому спецназ упустил Абдукадырова.

– Но тогда его необходимо брать прямо в аэропорту! – восклицает Юрий Петрович.

– Ни в коем случае... – вмешивается в разговор младший Ангел. – Вам должны были передать приказ... Талгата следует держать только на прицеле, но не стрелять, пока он не свяжется по телефону с Аз-Завахири...

– Да, передали... – Мочилов хмурится.

– Басаргину я звонил, – добавляет Сережа. – Он в курсе... Кроме того, ему должен позвонить и комиссар Костромин.

– Как вы вышли на такие инстанции, что мы получаем подобные приказы? – интересуется полковник. – Даже наше руководство не может по первому желанию до верхов дойти...

– А наше – может... – отвечает Ангел вроде бы между делом.

Старший Ангел в сердитом раздумье развивает такую скорость, словно едет не по проселочной дороге, а минимум по скоростной магистрали. На заднем сиденье это особенно явственно ощущается, потому что даже хваленые амортизаторы джипа не выдерживают столкновения с российской действительностью. А удивленный взгляд тракториста, стоящего рядом с опрокинутым в кювет колесным трактором, наглядно показывает, что даже посторонним такая скорость проезжающей мимо красивой машины, разрисованной летающими ангелами, кажется неестественной. Тракторист с утра еще не сильно пьян и думает, должно быть, что-то нехорошее о «белой горячке». В прошлый раз ему мерещились исключительно черти...

В реабилитационном центре их ждут только к началу рабочего дня, тем не менее дежурный по КППкуда-то звонит, быстро договаривается и подбегает к джипу.

– Товарищ полковник, извините, комнаты пока полностью не подготовлены. Вас ждали только завтра... Кроме того, нас предупреждали о трех офицерах, а прибыло четыре человека...

– Нам бы просто где-то отдохнуть с дороги... Пока хватит трех комнат. Мне нужен свободный кабинет в штабном бункере...

– Да-да... Комнаты есть... И четвертую найдем... Сейчас постель срочно застилают... Ну, а все остальное – утром... Когда горничная появится... Кабинет... Это у дежурного по штабу... На втором этаже... Он даст ключ...

– Хорошо, – машет рукой Мочилов. – Какой этаж жилой?

– Третий...

– Куда машину поставить? – спрашивает старший Ангел. Он к утру выглядит настоящим абреком – за время пути успела отрасти щетина, похожая на короткую бороду.

– Лучше недалеко от проходной... В гараже у нас свободных мест нет...

Впрочем, и самого гаража здесь официально нет. Но и полковник, и старший Ангел с Пулатом хорошо знают, что укатанная дорога, уходящая под каменный утес, ведет именно в гараж. Это стандартный вариант, обычно используемый для маскировки объектов.

– А если рядом с крыльцом?

– Можно... – соглашается дежурный. – Извините... – и он бежит в свою будку, где требовательным голосом подает сигнал телефонный аппарат.

– Сережа, вы в реабилитационных центрах бывали? – интересуется Юрий Петрович.

– Немного не в таком... – Младший Ангел осматривается. – Незадолго до увольнения... Три недели провел, восстанавливал, так сказать, нервную систему после командировки в Грузию... Когда там власть менялась...

– Тогда знаете, что это за заведение? Тем не менее я надеюсь на скромность вашего языка... Как-никак, вы – ныне не гражданин России – попадаете сюда под мою ответственность...

– Знаю. Кстати, я Гражданин Мира, но и гражданства России меня никто не лишал... Только вот паспорт сменить на новый пока не удосужился... Хотя прописка у меня есть...

– Сейчас это называется не прописка, а регистрация, – уточняет Пулат.

Реабилитационный центр внешне состоит только из одного большого корпуса и двора, обнесенного забором. Будка дежурного у ворот скорее напоминает собой землянку времен Второй мировой войны – стены присыпаны до середины землей, и крыша прикрыта дерном. Но все приехавшие знают, что еще немало других помещений, кроме гаража, скрыто под землей и вход в них, как всегда, замаскирован под поленницы березовых дров. Почему для маскировки всегда используются березы – непонятно. Не везде же они растут в количестве, позволяющем заготавливать дрова. Но таков был приказ. А у подписавшего приказ или у исполнителя была, должно быть, чисто русская, березовая душа...

Юрий Петрович оставляет в комнате только пакет с туалетными принадлежностями, вытащенный из портфеля, а сам спускается этажом ниже, в ту часть корпуса, что занята штабом. Дежурный тут же передает ему ключи от выделенного полковнику кабинета и советует заглянуть к шифровальщику, потому что там есть телеграмма для полковника. Шифровальное отделение в последней по коридору комнате направо.

– Как в бункер войти, вы знаете...

– Не впервой...

Мочилов сначала идет к шифровальщикам. Там его, естественно, дальше тамбура не пускают и через окошечко передают под роспись телеграмму от капитана Яблочкина. Юрий Петрович читает на месте. Первое сообщение гласит, что ветерана войны с фашистами, всеми уважаемого старейшину Алимхана Даутова, утром самолетом доставят в Москву, откуда перевезут к сыну в реабилитационный центр. Это сообщение радует. Второе радует меньше. Двое ликвидаторов – подполковник Пахомов и майор Соколов – неосторожно были соединены вместе. Поскольку они не имели конкретного задания, посовещавшись, они решили прекратить издевательства над собой боевиков и, расправившись с ними, бежали. В настоящее время находятся в разведцентре в Балашихе. Цель похищения отставные офицеры выяснить не смогли.

– Как только они друг друга не уничтожили... – мрачно говорит сам себе Мочилов и прячет телеграмму в портфель.

Он выходит из корпуса, находит нужную ему поленницу березовых дров – а таких поленниц несколько, – привычно нажимает на угловое полено – армия любит стандарты. Срабатывает механизм, дверь автоматически открывается, предоставляя доступ к бетонной лестнице. Дежурный в бункере уже предупрежден и поднимается при появлении Мочилова...

– Третья дверь по правой стороне, товарищ полковник... – и показывает рукой, потому что не уверен, должно быть, в способности старшего офицера различать правую и левую стороны...