ГЛАВА 8
1
Подполковник хорошо знал Грозный. Еще в первую чеченскую кампанию излазил его на брюхе во время боев. Тогда группа Разина и другие группы спецназа ГРУ появились на улицах на несколько дней раньше основных воинских сил, и в донесениях предупреждали генерала Рохлина о том, что вводить в город танки нельзя – почти в каждых развалинах бронетехнику поджидают гранатометчики. Рохлин не послушался. Он себе казался великим полководцем и стремился добыть быструю славу. И танкисты за это поплатились. Целыми танковые части, и только те, которые шли по направлению, указанному отрядом спецназа «Скорпион» , прорвались туда, где развалин на них не хватило – в район аэропорта. Там передавили и разворотили хиленькую дудаевскую авиацию. Славы Рохлину не досталось, но он тут же нашел ей качественную замену. Разломанные самолеты по его приказу были вывезены в Россию и проданы на лом цветных металлов зятем полководца. В платах от авиационных приборов только золота и серебра содержалось несколько десятков килограммов, не говоря уже об алюминиевых сплавах…
Сейчас город начал принимать чуть-чуть жилой вид, но и его Разин тоже знает, хотя несколько хуже разрушенного. И, проезжая по улицам даже с неприятным черным мешком на голове, подполковник сумел сориентироваться, представляя и дорогу, и повороты машины на этой дороге. И примерно понял, где он находится. Этот район отстроен почти заново. Здесь богатые особняки. Умение правильно рассчитывать скорость и время и запоминать все происходящее – это качество, каждому спецназовцу необходимое. И если бы довелось снова повторить маршрут, подполковник мог бы так же сесть на заднее сиденье, натянуть на голову мешок и говорить, когда и куда следует повернуть, чтобы правильно проехать к тому же месту.
Кто скажет уверенно, может быть, это и пригодится, хотя и едва ли… В шифровке управления ФСБ было однозначно сказано, что организатором акции является Дзагоев. Болтать о том, что происходит, привлекать лишних людей – не в интересах министра, рассчитывающего на высокую карьеру. Следовательно, привезли Разина в дом к самому Шерхану Алиевичу.
И, очевидно, это его голос с щенячьей сопливой радостью просит Разина не споткнуться и не расшибить себе нос. Это голос подлого и лицемерного человека, каким и представляет Шерхана Алиевича подготовленная на него психограмма.
Как отличается младший брат от старшего брата… Ни одной общей нотки. У старшего, бандита, – и достоинство, и храбрость, у младшего, министра, – только необоснованная претензия на что-то…
Этот человек должен быть очень завистливым. Он даже старшему брату должен завидовать. Его тяжелой судьбе, но и одновременно авторитету. Его способности всегда оставаться самим собой. А Шерхан Алиевич самим собой может оставаться только с собой же наедине, при условии, что на это хватит честности. Однако тяжело – всю жизнь носить маску…
– Вот сюда его посадите, на пол… Не надо табуретку… Он потом этой табуреткой кому-нибудь по голове стукнет. Не надо! – распоряжается министр. – Так удобно снимать будет. И лицом к окну. Чтобы лицо было освещено.
– Ковер закатайте, – подсказал старческий, но не слабый женский голос. Это, должно быть, мать министра. – По ковру могут кабинет узнать.
Она дельный совет дает. С ее точки зрения, дельный. И с точки зрения боевиков, и с точки зрения Хамзата Толукбаева, и с точки зрения самого Шерхана Алиевича – дельный. На самом же деле это бесполезные хлопоты, потому что дом уже наверняка зафиксирован «наружкой» ФСБ. И его даже узнавать не надо.
Но им еще рано об этом знать.
– Сажайте его.
– Подождите. Обыскать надо. Не могли же мы его на улице у всех на глазах обыскивать, – Хамзат спокоен и деловит. Голос бесстрастный и властный, чуть-чуть насмешливый. Такого человека всегда слушают.
– Руки подними, подполковник… – это голос того, чей нос страстно просит кулака.
Разин приподнимает стянутые наручниками руки. И опять тяжело вздыхает. Так тяжело, что всем понятно – это вовсе не вздох сожаления.
Его обыскивают не слишком тщательно. Но находят гранату.
– Вот бы ахнул тут нас всех!..
– Сволочь…
– Припрятал!
Можно подумать, что его хотя бы спрашивали об оружии…
Карманы тоже вывернули.
– А это что такое?
– Что это такое, подполковник? Тебя спрашивают!..
– Я не научился видеть с закрытыми глазами, – спокойно ответил Разин.
– Снимите с этого шута колпак… – распоряжается министр.
– Покажите мне его лицо… – мать просит.
Свет ударил по глазам, как кулак. Разин поморщился, несколько раз сильно зажмурился, чтобы глаза привыкли. Осмотрелся, ориентируясь. Комната – рабочий кабинет. Письменный стол из мореного дуба. Современный, но сделан под старину. Дорогой. Окно во двор. Голые ветки деревьев за окном. В ветер, наверное, по стеклу скребутся. Рядом со столом мягкое кресло. В нем Шерхан Алиевич восседает. В маске «ночь». Одни глаза сверкают. Молод, но важен. Сам себя уважает. Чувствует силу, когда рядом с ним действительно сильные люди. Эти сильные люди всегда прикроют. Рядом с креслом видеокамера на треноге. Приготовлена к съемке.
– Что это? – Один из боевиков сует под нос подполковнику ленту кардиограммы, что достали из его кармана.
– Это для госпиталя.
– Что?
– Кардиограмма.
– Позови нашего врача… – не называя мать матерью, приказал министр.
Мать вернулась с другой женщиной. Молода, эффектна, может быть, даже красива. Такая Парамоше вскоре понравится, понял Разин. А Парамоша ей, возможно, еще больше. Взгляд властный. Разин понимает, что это жена Шерхана Алиевича. Зовут ее, помнится, Гульчахра Закиевна. Подполковник знает из документов на министра, что Гульчахра Закиевна, до того как стать домохозяйкой, была терапевтом. Пусть смотрит. Это ее работа, которую, хочется верить, до конца не забыла.
– Что это? – теперь уже она спрашивает. Очень сухо, словно активно не одобряет всего происходящего в доме. Вполне может быть, что и не одобряет.
– Это я у тебя хотел спросить, – говорит Шерхан жестко. Разве так с женой при посторонних людях разговаривают? Кошка, что ли, между ними пробежала?
– Это лента кардиограммы. Чья это кардиограмма?
– Вот этого человека.
Она посмотрела холодно, без сострадания, как и положено врачу, поджала губы и прокомментировала:
– У него, похоже, вот-вот будет инфаркт… И не первый… Все? Я больше не нужна?
– Иди.
Женщина повернулась величественно, одновременно с презрением окинув взглядом собравшихся. И легкой европейской походкой вышла из кабинета. Это не восточная женщина…
– Больной, значит… – глаза Шерхана Алиевича светятся радостно. Он с трудом скрывает эту радость, чтобы не потерять своего величия. Редко ему, должно быть, удается величие почувствовать. Потому сейчас и цепляется за момент.
Разин ухмыляется:
– Прихворнул малость…
– А это что? – Молоденький боевик с «узи» в руках показывает стеклянную трубочку с маленькими таблетками нитроглицерина. Только сейчас, имея возможность рассмотреть мальчишку в полный рост, Разин увидел милицейские брюки на нем. Да, с чеченской милицией проблема. Там каждый второй – бывший боевик, каждый четвертый – боевик настоящий, но в свободное от работы время.
– Нитроглицерин. Лекарство.
Трубочка падает на пол. Боевик хочет ее раздавить. Но Хамзат Толукбаев останавливает мальчишку, взяв рукой за плечо, как кошку берут за шиворот. И даже чуть более брезгливо.
– Отдай ему таблетки.
– Зачем?
– Затем! Положи в карман. Он нам живой нужен. На его красивый труп менять Батухана не будут.
Мальчишка недовольно сует трубочку в карман подполковнику. Но смотрит исподлобья, словно ищет, какую другую гадость можно взамен придумать.
Разин доволен. Его комедию оценили. Спасибо господину Кеслеру. Должно быть, убедительно говорил о критическом состоянии спецназовца.
– Надо быстрее заканчивать, – добавляет Толукбаев, обращаясь к министру. – И выезжать из города. Скоро все дороги перекроют.
– Сажайте его на пол. Поверните. К окну лицом, к окну… Бронежилет снимите. Вот так… Так хорошо будет… Итак, начнем!
Министр легко вскакивает с кресла, включает видеокамеру, поправляет рукой микрофон.
– Перед вами подполковник Разин из спецназа ГРУ, – он умышленно меняет голос, говорит с отвратительным акцентом, хотя в обычной его речи акцент отсутствует совершенно. – В настоящее время он находится в руках воинов независимой Ичкерии. Это так, подполковник? Подтвердите мои слова.
– Я не знаю, что такое независимая Ичкерия.
Тут же мальчишка, сам не показываясь в видеокамеру, бьет Разина ногой по голове. Подполковник ждал чего-то подобного и привычно смягчает удар. Хотя полностью смягчить его невозможно, башмаки тяжелые.
– Подтвердите мои слова!
– Я нахожусь в руках бандитов, – сказал Разин, за что незамедлительно получил второй удар.
– У подполковника своя точка зрения на положение вещей, – не смутившись неудачей, продолжил министр. – Однако это не меняет сути. А суть такова. Подполковник Разин некоторое время назад захватил в плен полевого командира Батухана Алиевича Дзагоева, честного сына своей страны. Очевидно, Батухану Дзагоеву хотят устроить суд. Но мы, воины независимой Ичкерии, заявляем, что подполковник Разин будет находиться в заключении ровно столько дней и ночей, сколько вы держите за решеткой Дзагоева. День за день, срок за срок. При этом мы имеем предложение к федеральным властям. Проявляя жест доброй воли, мы будем не против, если власти предложат нам поменять Батухана Алиевича Дзагоева на подполковника Разина. Однако просим поторопиться. Подполковник Разин, согласно показаниям электрокардиограммы, которую мы прикладываем к видеокассете, находится в предынфарктном состоянии и может не дожить до своего освобождения. За разъяснениями вы можете обратиться в миссию «Врачи без границ» к господину Кеслеру, который осматривал подполковника. Рекомендую обдумать наше предложение. Мы позвоним вам, чтобы выяснить некоторые вопросы. А напоследок…
Разин опять понял, что произойдет. И опять профессионально подготовился.
Шерхан шагнул из-за камеры и тоже постарался ударить спецназовца ногой в лицо. Удар получился неэффектным, смазанным. Но министра удовлетворил. Он вернулся к микрофону, чтобы закончить фразу.
– Напоследок я спешу сообщить вам, что жизнь у нас не будет праздником для Разина. Поэтому рекомендую проявить поспешность… К этой же просьбе присоединяется и сам подполковник. Слышишь, подполковник, скажи несколько слов своим коллегам…
– Пошел ты…
Новый удар министра оказался еще менее впечатляющим. Бить тоже следует уметь, точно так же, как и держать удары. И не всем это дано.
– Все…
Камера выключилась. Шерхан Алиевич зло вытащил из нее кассету. Протянул матери:
– Кто-то чужой должен передать это в управление ФСБ. Через три часа, не раньше. Вместе с лентой электрокардиограммы.
– Хорошо. Я попрошу кого-нибудь.
Шерхан повернулся:
– Теперь можем ехать. Поднимите подполковника.
Разину не слишком вежливо помогли встать.
– Вы собираетесь в этом костюме отправиться в горы? – спросил Хамзат расстроенного чем-то Шерхана Алиевича.
– Я быстро переоденусь, пока выходите… – пообещал тот и стремительно вышел из комнаты.
2
Шерхан думал, что у него получится красивая и впечатляющая запись. Он даже не готовился к ней, надеясь и экспромтом преподнести все прекрасно, ни минуты не сомневаясь в своих способностях, потому что считал себя достаточно незаурядной личностью. И откровенно расстроился, что не сумел сказать ничего яркого и значительного, отделываясь только банальными, набившими всем оскомину фразами. Могло бы все пойти по-другому, могло бы все произнестись не с теми нотками, не в той тональности – если бы на месте Разина оказался другой человек. Шерхан чувствовал, что не может противостоять воле этого подполковника, что тот сильнее его духом, как всегда сильнее был старший брат, чем-то удивительно на Разина похожий. При брате Шерхан всегда автоматически отодвигался по значимости на второй план, даже если Бату молчал. С подполковником повторилась та же история. И это раздражало, как раздражало порой и при общении с братом. Шерхан никогда не хотел быть на вторых ролях, даже при разговоре с президентом он думал, что вскоре им придется поменяться местами, и вот снова оказался – даже в такой короткой записи.
Он не проявил внутреннего достоинства, хотя очень хотел это сделать, а подполковник его проявил.
Пусть так… Пусть… Но все же хозяином положения остался Шерхан. Достоинство красиво смотрится, но оно не спасает, когда тебя убивают. Надо будет обязательно настоять на том, чтобы снайпер Хамзата дождалась возвращения Разина, чтобы эта проклятая эстонка подготовилась к возвращению подполковника и не упустила его. Не стоит полагаться на случай, как это хочет сделать Хамзат. Здоровье у спецназовца крепкое, и сердце может выдержать нагрузки. А оставлять его в живых нельзя…
Если подумать, может быть, стоит и самому обеспечить подполковнику благополучный конец. Сразу же после обмена или даже во время обмена.
Во время обмена?
Но тогда и брат… Тогда смогут убить и брата…
Брата убьют, и никто не сможет предъявить претензию на пять миллионов долларов!..
Нет. Так нельзя… Брат должен остаться в живых. Это же родной брат!
Брат должен остаться в живых, но не должен предъявлять Шерхану претензий. В каком случае это может произойти? Это может произойти тогда, когда обмен не состоится. А когда не сможет состояться обмен? Когда не на кого будет сменять Бату.
Все так просто… Подполковник должен умереть сразу после того, как покажет пещеру…
* * *
Он никогда не воевал и никогда не стремился носить военную одежду, предпочитая ей хорошие европейские, лучше, английские костюмы. Не было даже черного полувоенного костюма, какие обычно носят охранники, в каком постоянно ходит Хамзат. Открыв стенной шкаф-купе, Шерхан соображал, что бы ему надеть, и решил облачиться в белый спортивный лыжный костюм на синтепоне. Очень теплый. Год назад ездили с женой отдыхать в Теберду. Там и купил костюм, хотя горными лыжами никогда не увлекался. Вернувшись домой, ни разу его даже не примерил.
Под костюм на всякий случай надел легкий бронежилет скрытого ношения. Тот самый, который принес Хамзат. Очень вовремя принес. Конечно, в таком наряде он не выглядит бойцом. Тем не менее выделиться среди бойцов тоже следует. И это, может быть, даже лучше, чем одеться, как все, в камуфляж.
А маска «ночь»?… Но ведь не носить же ему постоянно эту маску. Перед камерой – это еще ладно, хотя в объектив он и без того не попал. Пусть даже и увидит подполковник его лицо. И пусть увидит… Они не были знакомы раньше. И едва ли еще когда-то встретятся. Тем более судьбу этого спецназовца Шерхан, по сути дела, решил.
И он вышел без маски. Хамзат, стоя около своей машины, встретил министра удивленным поднятием бровей и усмешкой. Сообразительный, похоже… Понял…
– Вы будете белой вороной…
– Я же не боевик, – ответил министр.
– Белый костюм будет видно среди камней.
– А если выпадет снег, меня не будет видно. Но будет видно всех вас.
– Кто знает, может, вы и правы… Правда, у меня в машине есть комплекты белых маскхалатов. Но пока это не существенно. Мы едем не воевать. А что касается остального – то все-таки лучше бы вы не снимали маску. Мало ли что может произойти…
– Я не могу постоянно ходить в ней. Она мне мешает дышать. Кроме того, в маске я чувствую себя преступником, а не борцом за правое дело.
– Как хотите, – Хамзат устал уговаривать. Шерхан понял, что он хотел еще и удивиться высказыванию о правом деле, но удержался. – Подполковник согласился показать нам пещеру. Он не может точно показать путь по карте, потому что они шли туда визуально. Но он нас проведет. Говорит, что никогда не жаловался на память.
– Это не может быть ловушкой? – не из желания соблюдать осторожность, а только чтобы показать собственное мнение и опять подчеркнуть свою значимость, спросил Шерхан.
– Для этого они должны знать, что мы ищем. А если бы они знали, они сами отправились бы туда. Вместо этого они сейчас гоняют по городу на БМП в поисках своего командира.
– Это верно. Поехали. Я сяду в вашу машину. Не хочу оставлять подполковника без пригляда.
– Пожалуйста. Хасан! Пересядь в «Ниву»… – скомандовал Хамзат мальчишке с «узи».
* * *
Шерхан неуютно чувствовал себя на переднем сиденье. Он привык, что на переднее сиденье садится охранник, а он один занимает все заднее. На переднем казалось тесновато, да и слишком заметно такого пассажира, особенно облаченного в белый костюм. Это откровенно неприятно. Но сейчас на заднем сиденье обосновались трое – подполковник Разин в окружении двух боевиков. Заменять боевиков Шерхан не хотел. Пришлось смириться с более опасным местом впереди.
На повороте от центра к выезду из Грозного с головы подполковника опять сняли черный мешок – теперь пусть смотрит хоть во все глаза. И тут же навстречу им попалась БМП, на скорости несущаяся куда-то. БМП промелькнула быстро, но Хамзат узнал ее по номеру на борту.
– Вот и спецназовцы твои катаются. Куда они, подполковник?
– По девкам, наверное, ездят… Чеченки горячие… Они моим парням нравятся.
– А ведь полчаса давно прошло. Они, помнится, обещали заехать за тобой через полчаса… Наверное, тебя ищут!
– Если ищут, то найдут… Они парни толковые. Менты не найдут, а они найдут. Через месяц, через два, а рассчитаются, если со мной что-то случится. Это я могу обещать точно. Я их всех хорошо учил…
Разин специально говорил так, чтобы убедить своих похитителей в занятости спецназовцев группы. Парамоше уже, должно быть, сообщили, что подполковника отправили по адресу. Он сейчас подтвердит слова своего командира. И должен сделать это до того, как машины выедут за пределы района сотовой связи. Этот план разработала ФСБ, и два бойца группы включились в него сразу.
– Ну-ну… Будем ждать… – сказал Хамзат.
Шерхан ничего не сказал. Он чувствовал обиду на Разина, словно тот отобрал у него любимую игрушку. Эта обида сложилась и из неудачной беседы во время видеозаписи, и даже из того, что подполковник занял самое удобное место в машине. То место, где привык сидеть он, а рядом посадили двух охранников. Если бы он там сидел, охранников бы не было. Один человек на заднем сиденье не ощущает тесноты.
Но тут же в подтверждение слов Разина в карманчике на груди у Шерхана зазвонил «мобильник».
– Слушаю, Казбек, – ответил Шерхан, посмотрев на мониторчик с высветившимся номером.
– Как прошло?
– Удачно. Мы уже едем. Он согласился показать.
– Ко мне недавно силой ворвались два спецназовца. Ищут своего командира. Угрожают. Злые, волкодавы… Я сказал, что жду его с самого начала рабочего дня. Будьте осторожны. Они за своего Разина готовы половину города перебить.
Шерхан коротко глянул через плечо. С ненавистью. Он очень хотел бы, чтобы нашлись люди, которые за него, не за какого-то подполковника, а за министра строительства готовы бы были перебить половину города. Но такие не найдутся никогда. За брата – да, его боевики смогли бы так же себя вести. А за Шерхана – нет. Даже брат не стал бы так же суетиться. И, осознав это, Шерхан еще больше возненавидел Разина.
– Пусть ищут. Спасибо за предупреждение. Куда они поехали от тебя?
– Мне кажется, что в ФСБ. Там наверняка посоветуют заглянуть к тебе домой. Там все чисто?
– Конечно.
– Удачи. Да будет с тобой Аллах.
– Спасибо. Мне сейчас очень нужна его помощь.
Шерхан убрал трубку и посмотрел на Хамзата.
– Уже ищут?
– Уже ищут.
– Это не вредно. Пусть стараются.
И добавил скорость, но не выше допустимой, чтобы не привлекать излишнего внимания.
Блокпост на окраине Грозного отреагировал на появление двух машин адекватно. Омоновец жезлом подал сигнал к остановке. Шевельнулся, меняя позицию, пулемет в гнезде между бетонными блоками – нащупал новую цель. Это неприятно, когда пулемет смотрит на тебя. Мало ли что накатит в голову пулеметчику. А вдруг он вообще травки обкурился. И запросто может дать очередь. Уже бывали такие случаи.
Шерхан глянул на Хамзата. Тот продемонстрировал завидное хладнокровие и сохранил полное спокойствие – включил сигнал поворота и свернул к обочине. И даже уверенность из его глаз не ушла. Хамзат умеет оставаться самим собой не хуже, чем Батухан. Завидное качество. А как остальные?
Зеленая «Нива», как увидел министр в зеркало, повторила маневр. Остановилась. Омоновцы направились к машинам, но Хамзат не стал их дожидаться и сам двинулся навстречу.
– Только подай звук… – угрожающе сказал через плечо Шерхан и тут же увидел, что охранники опередили его: два пистолета уже уткнулись в живот Разину. Сам Разин только усмехался на это, в очередной раз вызывая своей усмешкой злость министра.
Осталось только наблюдать за происходящим, но куртку министр воинственно расстегнул, чтобы иметь свободный доступ к своему большому пистолету. Хамзат предъявил омоновцам какие-то документы. Те рассматривали долго, сверили личность с фотографией и отдали честь. Все прошло спокойно. Хамзат возвращался, когда сотовый телефон зазвонил и у него. И он остановился, желая поговорить на улице. И вернулся в машину, только когда убрал трубку.
– Есть новости? – поинтересовался Шерхан так, словно Толукбаеву могли звонить только по их совместным вопросам.
– Есть, – кивнул Хамзат. – Умер один знакомый. К сожалению, я не могу отложить поездку и прибыть на похороны. Да вы его знаете, наверное… Афганец Сайдулла.
– Да, мы встречались.
– Он вышел на балкон, а балкон был полуразрушен. И упал с пятого этажа на кучу битого кирпича. Умер почти сразу.
Разин понял, что теперь операция замыкается на внутричеченских бандитах. Международная мафия слишком неосторожно «размахивала» своими пятью миллионами. Сумма слишком большая, чтобы чей-то авторитет смог удержать охотников до нее добраться. А здесь, среди гор, попробуй найти виновного…
– Нас на каждом блокпосту останавливать будут? – поинтересовался Шерхан.
– Нет. Я попросил, чтобы они связались по эстафете. Предупредили о «зеленом коридоре». Думаю, дальше поедем быстрее.
Только отъехали от блокпоста, как Шерхану опять позвонили. Номер незнакомый.
– Слушаю, – ответил он, не назвав себя.
– Шерхан Алиевич, это охрана от ворот. К нам сейчас приехали на БМП спецназовцы. Мы не хотели пускать, они грозились ворота выбить. Разговаривают с вашей женой.
– А мама где?
– Ушла.
– Сколько спецназовцев?
– В дом один вошел. Остальные в машине сидят. Разговаривают. Похоже, много…
– Хорошо, я понял… Это нормально.
Шерхан убрал трубку и посмотрел на Хамзата.
– Добрались? – поинтересовался тот.
– С женой беседуют. Она умница… Вести себя умеет…
– Это хорошо, что они все в Грозном. Некому будет за нами поехать.
Разин смотрел в окно, но все прекрасно расслышал и понял. Парамоша действует согласно плану. Активность дает противнику уверенность в безопасности. Как раз то, что и надо. Главное, чтобы они не переиграли и не наломали дров. А то ведь любят похулиганить, когда возможность представляется…