Глава 7

Боль из тела не уходила. Она была, она жила и медленно, но планомерно и неуклонно вытягивала жилы. И все тело было усталым, мышцы истощенными. К тому же добавилась головная боль. Но терпеть боль Андрей Никитович умел, и даже умел заставлять себя не обращать на нее внимания. В принципе это довольно простая психологическая технология, отработанная на многочасовых занятиях. Надо сначала прислушаться к боли, ощутить ее полностью, а потом признать ее привычной и убедить себя самого в том, что эта боль привычная. Привычная боль переносится гораздо легче. Порой ее вообще не замечаешь. Так, однажды после контузии он долго мучился с болями в позвоночнике, где один из позвонков сместился со своей оси и защемлял спинной нерв. И медики ничего не могли сделать. Медики, как всегда, ампутации любят. А позвоночник ампутировать как-то несерьезно. А другого сильного лечения никто не предложил. Но Андрей Никитович к этой боли настолько привык, что, когда один знакомый пасечник вылечил его пчелиными укусами, первое время было даже странно ходить без ощущения боли. Без ощущения привычной боли, уже успевшей стать частью его существа…

Так же, желая возвести боль в ранг привычной, он сделал и сейчас. Он воспринимал и боль, и неудобную позу, от которой затекали ноги, и врезавшиеся в руки кольца наручников с жесткими краями, все это воспринимал со всей остротой, воспринимал и впитывал в себя, до предела переполняясь болью, осознавая ее и пробуя ее каждой клеточкой тела. И при этом, при концентрации конкретно на болевых ощущениях, тем не менее одновременно осознавал, что все больше и больше становится Андреем Никитовичем, и уже отдаленно представлял себе даже характер и манеру поведения Абдулло Нуровича. Представлял, как человека существующего где-то в стороне, параллельно, но не имеющего к нему самому ровно никакого отношения. Он делал то, на что Абдулло Нурович был не способен, на что был не способен обычный простой человек, даже спортивного склада, с сильными мышцами тела и с не менее сильным характером. На это был способен только офицер спецназа, прошедший высококлассную специальную подготовку. Андрей Никитович впитывал в себя боль, переполняясь ею, умышленно утрируя и умножая ее, возводя в абсолют, но никто со стороны не видел ни малейшего движения его лица. Конечно, если бы были открыты глаза, они могли бы выдать. Глаза выдают человека даже с непоколебимой волей и адским терпением, потому что зрачок на подсознательном уровне расширяется.

И боль ушла… Тело стало вдруг спокойным и умиротворенным, и снова каждая клетка готова была отзываться на посыл мозга. Таким образом он почти вернул себя в нормальное состояние. В состояние боевой машины в человеческом обличье. И, если бы не наручники, уже через несколько секунд сам сидел бы на водительском месте, а те четверо, что были в машине помимо него, лежали бы связанными в багажнике и на заднем сиденье.

Но пора было оценивать обстановку и искать в ней слабые стороны. То есть слабые стороны противника, который считает, что он обстановку контролирует. Не бывает контролируемой обстановки без слабых сторон. В принципе не бывает. Только необходимо научиться эти слабые стороны читать правильно, чтобы не ошибиться.

Андрей Никитович сидел на заднем сиденье, с двух сторон зажатый парнями с крепкими плечами. Плечи чувствовались явственно. Слишком сильные плечи для бойцов, тяжелые плечи. Это Андрей Никитович хорошо знал. Когда мышцы слишком объемные – это уже одна из слабых сторон. Такие люди в себе уверены чрезвычайно и до глупого. И ломать их можно без проблем. В своей богатой боевой жизни подполковник Стромов ни разу не встречал стоящего бойца, имеющего атлетическую фигуру. Бойцы всегда бывают поджарыми, предельно резкими, но не производящими внешнего впечатления. И именно потому их умение наносить разящие удары всегда воспринимается как неожиданность. Но и воспринимается, благодаря той же неожиданности, в момент, когда бывает уже поздно, когда удар или каскад ударов уже прошли и своей цели достигли.

Таким образом, первое слабое звено было найдено на ощупь. Как ни странно, вторым слабым звеном можно было считать то, что он не нащупал под курткой оружия. Пистолет-пулемет с него сняли, вернув прежним владельцам. И потому охранники теперь чувствуют себя намного увереннее. Такая уверенность легко в самоуверенность переходит, а самоуверенность, когда она необоснованна, всегда губительна.

Но глаза открывать все же следует, иначе трудно будет что-то понять. А понять уже необходимо. Единственно, что мешало, это незнание того, кем себя представлять – дворником или подполковником? Этот момент важный, в зависимости от того, чего от него ожидают. Хотя сейчас они и от дворника обязаны ожидать любого неожиданного поворота, потому что в их понятии не подполковник спецназа, а именно дворник наворотил уже гору трупов и инвалидов за два неполных дня. Тем не менее неизвестно, кто им нужен, дворник или подполковник спецназа ГРУ. Один из этих двоих будет мешать, и его могут пожелать убрать.

Поразмыслив таким образом, Андрей Никитович решил исходить из нехитрой комбинации. Если он представится дворником, то из дворника всегда имеет шансы, в открытую посмеявшись над ситуацией, вернуться в подполковники спецназа. Если он представится сразу подполковником, то шансов стать дворником без предварительной большой работы, в первом случае занявшей восемь лет, меньше. Но как должен себя вести дворник, страдающий деменцией? Оказалось, что Андрею Никитовичу становится все труднее и труднее понимать это, хотя он отлично все понимал еще несколько часов назад. Мозг очищался и отбрасывал недавно еще устойчивые модели поведения как ненужное, неприсущее конкретному человеку. Но изобразить что-то можно. Хотя бы попытаться изобразить… Дворник обязательно должен чувствовать боль и страдать от нее, поскольку не имеет навыков спецназовца в адаптации к боли. Это первое. Еще дворник не должен понимать ситуацию, как понимает ее подполковник. Это второе. И еще они наверняка сделали вывод – дворник становится опасным для них только в момент наибольшей опасности для себя. Если они этой вещи не понимают, то им нечего делать на этом свете…

Оценив все это и выработав направление в поведении, Андрей Никитович сначала громко застонал, потом открыл глаза и с почти неподдельным удивлением и даже с испугом осмотрелся. Плечи с двух сторон при этом зажали его плотнее, предотвращая возможную попытку встать. Но он такой попытки не предпринимал. Зачем ему, дворнику, в подобной ситуации вставать…

– Проснулся, голубчик… – грубо сказал человек на переднем пассажирском сиденье, коротко глянув через плечо.

Андрею Никитовичу были видны его генеральские погоны, и он, кажется, представлял, с кем имеет дело. Михаил Михайлович Иванов многократно упоминал генерала…

– Здравствуйте… – сказал Андрей Никитович с явственными интонациями Абдулло Нуровича, показывая этим, что разговаривает не подполковник Стромов, который должен был бы сказать: «Здравия желаю!» – Как все болит… Что со мной случилось?

– Ты что же раньше не сказал, что у тебя эпилепсия? – не оборачиваясь, спросил человек с погонами полковника, что сидел за рулем.

Это не был приступ эпилепсии, и подполковник Стромов знал это точно. Эпилептик после приступа ничего не помнит, иногда даже не сразу узнает людей, которые его окружают, а Андрей Никитович пришел в себя, ясно осознавая, что было с ним до потери сознания. И вообще, если бы он страдал эпилепсией, то не служил бы в спецназе. А сознание он потерял от болевого шока, что, в общем-то, и с эпилептиками тоже случается. Но болевой шок пришел не извне, он пришел со стороны, когда там, во дворе, Андрей Никитович прошел мимо «Тойоты Ленд Крузер». Той самой, судя по всему, «Тойоты», в которой сейчас ехал. Была эта встреча случайной или его ждали, это сейчас уже и не важно. Скорее всего, случайной, потому что он мог ведь и не пойти в ту сторону, он мог и не через двор пройти, а по тротуару вдоль улицы и потом за угол свернуть, и тогда его не увидели бы. Но источник боли находился конкретно в машине…

– У меня не эпилепсия, – слабо возразил дворник в лице подполковника спецназа. – У меня деменция. Посмотрите мою диспансерную карточку, там ничего про эпилепсию нет.

– У всех эпилептиков до первого приступа такой болячки не было… А потом появилась…

– Налево поворачивай… – приказал генерал. – И вдоль заводского забора дуй…

– А мы там проедем? – спросил полковник.

– Я там сегодня проезжал на «уазике».

– Уж очень не хочется машину уродовать. Новенькая… Полтора месяца, как из автоцентра…

– Главной дорогой поедешь, тебе ее пулями изорвут… – предложил генерал выбор. – Дуй прямо… И никуда пока не сворачивай. Я скажу, когда свернуть, не то прямо в лабораторию укатишь. А там тебя, надо полагать, ждут…

Полковник повернул, но дальше ехал аккуратно, и машина переваливалась с боку на бок, тем не менее, пользуясь большим клиренсом и вообще повышенной проходимостью, проблем не имела и даже ни разу не зацепила кочки днищем.

– А это что? – спросил Андрей Никитович, приподнимая руки и показывая наручники.

Подполковник спецназа не спросил бы об этом, сам понимая и выжидая, когда ему объяснят. А дворник спросить был обязан.

Сидящие по бокам охранники сразу вцепились в руки Стромова, не давая подполковнику поднять их выше. Пальцы у парней цепкие, отметил Андрей Никитович, крепкие, но в то же время руки поднять они все же дали. Значит, реакция, как у всех излишне «накачанных» мышц, у этих рук слегка замедленная. Мозг успевает среагировать, отдает приказ, а руки слушаются не сразу.

– А это чтобы ты не бодался… – объяснил генерал.

– Я не бодаюсь, – миролюбиво ответил дворник, хотя подполковник спецназа с удовольствием «боднул» бы затылок генерала. Таким ударом легко отключить человека, тем более, если он не ожидает удара. – И разве можно бодаться руками?..

– Мешают браслетики?

– Мешают…

– Ладно… – миролюбиво согласился генерал. – На дачу ко мне приедем, будешь хорошо себя вести, снимем… Пока потерпи, чтобы водитель наш не волновался… Ты без наручников иногда буйным становишься… Полковник за свою машину боится. Дашь по голове, он не туда въедет…

– По голове – это я могу… – с довольной улыбкой подтвердил дворник. – Как в сериале получается…

Капитан Юровских позвонил старшему лейтенанту Марочкину на «мобильник».

– Сережа…

– О! Коля… Наконец-то. Мы уже заждались. Был на квартире?

– Был… «Контролька» на месте… Не возвращался… Но это уже все вчерашний день. Мы нашли Стромова. Его захватил генерал Аладьян…

– Искать надо…

– Пока не надо. Аладьян под контролем. Тебя в управление вызывают. Вливаешься в мою группу. Юрий Петрович мне звонил. Он сейчас в ФСБ на совещании у руководства по этому же вопросу. Нам придают пару человек из «Альфы» и пару оперов ФСБ. Надо готовиться к командировке. Куда – пока не знаю, могу только предполагать, но мои предположения, сам понимаешь… Сейчас полковник приедет, будет все разжевывать. Тебе следует срочно прибыть. Пропуск на тебя заказан. Напрямую к Мочилову. Я там буду…

– Еду…

Сережа убрал трубку, посмотрел на жену и на тещу, укачивающую на руках маленького Андрейку, и сообщил, стараясь говорить бодрым пионерским голосом:

– Все в порядке… Не совсем, но почти… Андрея Никитовича захватили люди генерала Аладьяна. Их всего несколько человек на свободе осталось, но вот как-то встретились… Но сам генерал и вся его шайка под контролем и ГРУ, и ФСБ. Больше по телефону мне сообщить не смогли. Меня срочно вызывают в управление. Говорят, к командировке готовиться. Не знаю, успею ли заскочить домой… В любом случае, позвоню…

– Так что с Андреем Никитовичем? – спросила Любовь Петровна.

– Не знаю. Как только что-то будет известно, я сразу сообщу. Там я ближе к людям, обладающим информацией, буду… Не волнуйтесь… – Он открыл дверь, шагнул за порог, глянул на лифт и обернулся. – И… Вот еще что… Конечно, паровоз ушел, и вроде бы все уже безопасно… Но дверь каждому не открывать, соблюдать осторожность… Мариша… Та штука, что ты принесла…

Она сняла с полки «ПП-2000», показала так, словно демонстрировала свое умение обращаться с оружием. С мужской точки зрения, это выглядело смешно, но муж не усмехнулся, чтобы жену не обидеть. Пусть считает, что пистолет-пулемет поднимает профессионально…

– Естественно, никому не показывать, но держать под рукой… – Он интонацией подчеркнул серьезность приказа. – А если придется стрелять, лучше с двух рук…

Мариша кивнула, опустила оружие, подошла и поцеловала мужа в щеку. Любовь Петровна, одной левой рукой удерживая Андрейку, правой перекрестила зятя.

– С Богом…

Сережа шагнул к лифту. Прощание было скомканным и слегка напряженным из-за обстановки и не было полностью прощанием, потому что не известно еще было, уезжает ли Сережа и куда уезжает, если уезжает, и на сколько.

Ехать в гараж за машиной, потом пробиваться через пробки, потом, если придется срочно выезжать в командировку, пристраивать куда-то машину – все это показалось нецелесообразным. Поэтому добирался на метро, дальше пешком. Пропуск в бюро пропусков, как и предупредил Коля Юровских, уже ждал. И задержки никакой не было. Капитан сам встретил старшего лейтенанта Марочкина, не частого гостя в этом здании, у дверей управления.

– Придется подождать. Полковник выехал, но когда доедет – это вопрос компетенции небес. Как по Москве ездить – сам знаешь. А «мигалок» нашему брату не полагается даже в оперативной обстановке.

– Что про Стромова слышно?

– Пойдем в кабинет…

В длинных коридорах ГРУ разговаривать на рабочие темы не принято. И даже при том, что людей здесь было не так много, как на улицах, офицеры дошли до кабинета капитана молча. Там же, в кабинете, дожидались дела три старших лейтенанта, что участвовали в задержании подполковника Иванова, два Михаила – высокий и невысокий, и Александр. Стул для Сережи был уже принесен из другого кабинета.

Юровских сразу ввел Марочкина в курс дела.

– Это мы выяснили, что с подполковником произошло. Несколько женщин стояли, обсуждали, что с человеком случилось. Расспросили. Человек прошел мимо машины, потом его что-то остановило, выгнуло дугой, стало трясти и бросило на спину. Типичный приступ эпилепсии. Из машины вышел генерал, потом из-за руля – полковник. Генерал, судя по описанию, Аладьян. Полковник, видимо, Лопухин, руководитель технического блока лаборатории. Из соседнего «уазика» выскочили люди, генерал им приказал. Сначала больного прижали к земле, не дали биться, потом в машину к генералу загрузили, спросили, где здесь ближайшая больница, и уехали. Мы, естественно, в больницу наведались. Никого туда не привозили. Номер машины не знали, марку машины тоже. Единственное, что иномарка и внедорожник… Чуть позже по результатам допроса выяснили, что Лопухин ездит на «Тойоте Ленд Крузер Прадо». С трудом, но вычислили номер. Машина зарегистрирована на его сестру, носящую другую фамилию. Приехали со всеми данными, а здесь, оказывается, уже все про захват знают. Подключилось наше Управление космической разведки, определили трубку генерала и слушали, как ему посоветовали sim-карту сменить. Генерал сменил, но позвонил по тефону предыдущего абонента, чтобы свой номер сообщить. Его снова засекли. И всех прослушивают, с кем генерал общался. И того, кто рекомендовал сменить sim-карту. Это оказался сотрудник американского посольства. И тут выяснилось, что подполковник Стромов совершенно не нужен генералу Аладьяну, но очень нужен этому американцу. Американец стал по телефону договариваться, чтобы пристроиться с отдельной машиной в группу гуманитарной экспедиции, что собралась выехать на Северный Кавказ. Андрея Никитовича он намеревается взять с собой. Договорился, хотя сама экспедиция организована Европарламентом и к США отношения не имеет. Одновременно американец требовал двадцать три миллиона долларов для выплаты генералу Аладьяну…

– Дорого они подполковника оценили… – заметил Марочкин. – Буду гордиться тестем…

– Похоже, это не только за подполковника. Аладьян намеревается еще кое-что ему продать… Мы думаем, результаты работы лаборатории. Но деньги будут доставлены в Грузию, и генералу придется ехать туда. Нам ставится задача ехать следом. На Северном Кавказе ты забираешь нам в поддержку свой взвод в полном составе, с нами, как я говорил, идут два офицера «Альфы» и два опера ФСБ, и, кроме того, в усиление твоего взвода из спецрезерва ГРУ выделяют пару снайперов с импортными дальнобойными винтовками. Прицелы, что важно, с тепловизором… И будем ловить момент истины – сначала узнаем, зачем нужен американцу Андрей Никитович, потом постараемся перехватить материалы Аладьяна и, естественно, выручить подполковника… Ты готов?

– Поехали… – сказал Сережа, вызывая общие улыбки.

– Я бы все-таки дождался полковника Мочилова… – возразил Николай.

В это время на столе зазвонил телефон. Юровских снял трубку.

– Да… Понял, товарищ полковник. Мы в сборе. Готовы. Идем… – Положив трубку, встал. – Юрий Петрович легок на помине… Прибыл…

Генерал Аладьян чувствовал, что настал момент, наступление которого он всегда предвидел. Все последние годы, когда власть в стране крепла, он ощущал его приближение и ждал, что над его лабораторией установят жесткий контроль, и тогда многие эксперименты, обещающие поразительные, по большому счету, результаты, придется прекратить. Более того, Эдуард Осипович предвидел даже такой вариант развития событий, при котором его предыдущие действия могут признать незаконными и призвать его к ответу, что может зачеркнуть всю его предыдущую жизнь и низвести самого Эдуарда Осиповича на нулевой уровень. Когда Аладьян начинал свою деятельность, при советской еще власти, вполне его устраивающей и много ему позволяющей, с него спросить никто не решился бы, потому что тогда результат оправдывал средства, и все, что он делал, было по существу своему обычным явлением, направленным на пользу государства. Именно тогда возникла практика использования живого материала, который сам давал согласие на участие в экспериментах, – заключенных, приговоренных к длительным срокам заключения и даже к расстрелу. Дело было до введения моратория на смертную казнь, и желающих таким образом попытаться избавиться от смерти хватало. А расстреляли их или нет – это мало кому было известно. Условие ставилось сразу – эксперименты, опасные для психики. Семьдесят процентов не выживают. Но есть возможность войти в число оставшихся тридцати процентов. Тогда, после окончания эксперимента, чистые документы и свобода. При желании – выезд за границу. Некоторым это ставилось даже в качестве условия, чтобы не засветились потом в стране. Естественно, все условия были психологическим ходом и ерундой для надеющихся выжить. Не выживал никто. Не было просто пресловутых тридцати процентов. Но с условиями, такими конкретными и подробно расписанными, заключенные верили лучше. И соглашались. Надежда умирает последней…

При первом российском президенте лаборатория сначала закрылась, потом финансировалась на американские деньги в обмен на материалы исследований, потом финансирование пошло уже из бюджета ФСБ, и связь с американцами прекратилась. И напряжение начало медленно, но неуклонно нагнетаться. Это Аладьян чувствовал каждой клеткой своего мозга. А в последние годы от него стали требовать не только предъявления результатов, но и более подробную отчетность о методиках, стали утверждать планы, корректировать и контролировать. И это тогда, когда удалось достичь многого, к чему лаборатория шла все годы своего существования, – были выработаны технологии превращения любого практически человека, даже душевнобольного, в идеального спецназовца в предельно короткий срок, и, наоборот, с помощью технических средств низведение любого высококлассного противника до уровня полной и прогрессирующей деменции. А что еще нужно для войны!.. Или, если пойти дальше, что нужно для политиков!.. До момента достижения конечного результата осталось совсем немного. Осталось выработать технологии закрепления этого результата за каждым объектом на длительный срок. Но даже без этого разовое использование единицы можно было считать прорывом в психологическом воздействии на человека. И вот – провал, который все перевернул. Когда-то в такое же положение попали немцы. Они научились делать образцового сильного солдата из изможденных узников концлагерей. На короткий срок, но такого солдата хватало. Но окончание войны не позволило закрепить результат. Потом американцы отлавливали немецких специалистов и вывозили их в свои лаборатории. Но были утрачены сами методики, и американцам пришлось все начинать заново, и со специалистами второстепенными, потому что основные куда-то исчезли. Как потом поговаривали, они время от времени объявлялись в южноамериканской сельве. Но это только слухи.

Теперь такой же провал российской программы…

Но генерал и этот провал предвидел. Он не зря изучал историю вопроса. История всегда позволяет делать соответствующие правильные выводы. И именно потому Эдуард Осипович держал все материалы, разработанные различными блоками лаборатории, на своем отдельном компьютере, жесткий диск которого сейчас лежал в его кармане. И уже есть первые очень даже заинтересованные покупатели… Но даже эти покупатели не учитывают, что Эдуард Осипович не брал на себя обязательства передавать материалы только одной и единственной стороне. Или учитывают, но понимают, что бороться с желанием человека заработать больше – невозможно. По большому счету, он продает незапатентованный патент. И продавать его желает много раз. А когда он прикинул, что можно заработать на этом материале, то началась легкая лихорадка. С такими деньгами можно не просто жить до самой смерти, ни в чем себе не отказывая. С такими деньгами можно новую лабораторию построить, собственную, вообще никому не подконтрольную, и получить в руки такую власть, которой не могут получить никакие президенты. Власть эта будет незаметной, но людьми управлять будет не кто-то, а он сам, Эдуард Осипович. Для этого необходимо только место подходящее найти. Естественно, не в России…

Стран много, выбор богат. И многие из этих стран готовы были бы принять такую лабораторию у себя, понимая ее перспективность. Даже ближайшие соседи – бывшие земляки – Украина или Грузия, например, или еще кто-то, кто не слишком ладит с нынешней Россией. Можно использовать даже тех, кто внешне и ладит… Армению, которая официально считается его родиной, или Азербайджан, хотя с Азербайджаном могут возникнуть сложности, поскольку азербайджанцы отнесутся с недоверием к человеку с армянской фамилией. Но любая из этих двух стран в противостоянии другой пожелает иметь в своем арсенале такое мощное оружие. Можно и в прибалтийские страны наведаться, и в Польшу. Но в этом случае лаборатория опять попадет под контроль государства. А Аладьяну уже совсем не хотелось никакого контроля. Абсолютно никакого контроля. Он хотел все контролировать только сам. И сам хотел диктовать свою волю. Диктатором он был уже в лаборатории. Диктатором желал оставаться и впредь. Хорошо бы купить себе какой-нибудь небольшой остров и там построить лабораторию. А потом уже этот остров, когда лаборатория сможет не только проводить исследования, но и строить образцы оружия, сможет диктовать условия кому угодно. Хотя, кажется, это уже было в каком-то фильме или книге. Повторяться не стоит, можно и самому что-то придумать…

Но куда ему спешить? Время есть. Можно будет осмотреться. Только сначала стоит получить деньги, и как можно больше. С деньгами, с большими деньгами, возможности выбора увеличиваются многократно…

Sim-карту на трубке генерал сменил, причем купил ее на свои документы один из бойцов силового блока. Следовательно, за Эдуардом Осиповичем след потянуться не должен, а на простых бойцов охраны лаборатории, как официально назывался силовой блок, розыск объявлять еще вроде бы и не должны, если их вообще будут разыскивать. И сразу сообщил новый номер Владиславу Аркадьевичу Мазуру, чтобы тот знал, куда обратиться, когда будет необходимость. Мазур остался доволен и обнадежил сообщением о том, что сумел дозвониться до ответственного человека. Их общий финансовый вопрос решается и будет решен в ближайшие часы. Хотя сообщил и неизбежное неудобство, которое возникнет при доставке такой большой суммы наличными. Доставлять видится возможность только в Грузию, на один из аэродромов, принимающих американскую военно-транспортную авиацию, и только с попутным рейсом. Владислав Аркадьевич предложил добираться до Грузии вместе, потому что без него никто деньги генералу не отдаст, но добираться при этом предстояло через территорию Чечни, что создавало некоторые неудобства, однако поехать можно было в составе гуманитарной экспедиции Европарламента. Такой вариант Эдуарда Осиповича вполне устраивал. Ему в любом случае предстояло искать путь за границу, а если этот путь будет прикрывать еще и какая-то гуманитарная экспедиция, то это можно считать только плюсом.

Вторую sim-карту купили для полковника Лопухина. Уже на документы другого охранника. Алексея Викторовича тоже могут искать по трубке. Все остальное, как думал генерал, находилось вне зоны возможного поиска.

Требовалось только перевести дыхание. А дыхание переводить Эдуард Осипович предпочел в знакомой обстановке. Когда он начал готовиться к возможным неприятностям, когда перебросил на свой компьютер все наиболее важные материалы, тогда же купил и дом в деревне, не слишком удаленной от лаборатории. Купил, естественно, на подставное лицо, на бездомного человека, ставшего впоследствии «кроликом» в лаборатории. Дом, внешне неказистый, отвечал внутри всем требованиям современного комфорта. Благо, финансовые возможности генерала позволяли такой комфорт создать. И он с удовольствием проводил в деревне свободное время. Порой бывая там даже чаще, чем в городской благоустроенной квартире. Туда и поехали, потому что Аладьян уже мысленно смирился с тем, что этот дом придется потерять. Продать его невозможно, поскольку «кролик» долго в лаборатории не протянул. Таким образом, желая покинуть страну, дом с собой забрать нельзя. Но не стоит жалеть о мелочи, когда приобретаешь большее. Эта мысль генерала утешала точно так же, как волновала и лихорадила мысль о возможных приобретениях…

…Покинули Москву вполне благополучно, не нарвавшись ни на один из постов ГИБДД, где могут стоять вооруженные омоновцы, готовые к встрече генерала, фотографию которого им наверняка нашли в архивах ФСБ, хотя бы фотографию с личного дела. «Тойота Ленд Крузер» с сельской дорогой справлялась ничуть не хуже «уазика», который тянулся позади. Плохо было только то, что машина не была оборудована навигационной системой и не показывала дорогу, по которой можно было бы объехать лабораторию стороной. Пришлось эту дорогу искать методом тыка пальцем. Хорошо, один из охранников помнил карту местности и подсказал. Но хорошо увидеть дорогу можно только летом, а сейчас, когда все кругом талым снегом присыпано, пусть и не глубоким, но все же маскирующим укатанную колею, дорогу пришлось «ощупывать» колесами. И только сильный двигатель машины выручал. Объехали, не зная, что в лаборатории творится. А твориться там сейчас должен был, по идее, глобальный обыск. Там есть что поискать и где поискать. Следователям военной прокуратуры, а гражданскую прокуратуру сюда, естественно, не допустят, и операм ФСБ придется несколько суток безвылазно просидеть внутри периметра, и все равно что-нибудь пропустят. А потом предстоит самое сложное, если вообще возможное – классифицировать все, что найдут. Документы, улики, материалы, объекты исследований… Веселенькая, одним словом, работа, которая не вызовет добрых слов в адрес Эдуарда Осиповича и его сотрудников. Но его самого, впрочем, добрые или недобрые слова интересовали мало. Его заботило только одно – проехать мимо лаборатории незамеченными, потому что машину полковника кто-то может и опознать.

Но все обошлось. Дорога, ни разу за всю зиму никем не прокатанная, увела в лес. Только в одном месте в заросшей молодняком просеке, через которую линия электропередачи тянулась к лаборатории, вдалеке мелькнул главный корпус. Но вид этого здания не вызвал у генерала Аладьяна никаких ностальгических чувств. Напротив, даже злорадство появилось, потому что все материалы исследований, оставленные в лаборатории, не имеют главных связующих звеньев. Эти звенья есть только у самого Эдуарда Осиповича. Пройдет вот время, он встанет на ноги и, может быть, обнаглеет настолько, что предложит России купить у него материалы исследований, проведенных на российские же деньги. И даже цену запросит мизерную, чтобы унизить своих гонителей. Это будет выглядеть, по крайней мере, забавно…

Лабораторию проехали, никого не увидев и никому не позволив себя увидеть, но вот, оказалось, старая заброшенная дорога, которой они воспользовались, в деревню не ведет, а вообще уходит куда-то в слегка подмерзшее болото, а по такому болоту даже на внедорожнике ехать рискованно. Пришлось сворачивать и под вздохи полковника Лопухина ехать напрямик через холмистое поле, ломая кусты и переезжая рытвины. Высоких сугробов, впрочем, которых Алексей Викторович опасался, не оказалось, и потому ни разу не забуксовали. Самому полковнику такая дорога не нравилась откровенно, но возразить на приказ генерала он не решился. Так, не разгоняясь и однажды даже небольшое болотце преодолев, выехали они к нормальной дороге, ведущей от лаборатории к деревне. И «уазик», к счастью, тоже не застрял. И выбрались в таком месте, где их из лаборатории видно уже не было ни под каким углом.

До деревни оставалось два километра…

У полковника Мочилова кабинет был чрезвычайно просторным, и приставной стол для заседаний тоже был непривычно длинным, за столом могло уместиться большое количество офицеров. Впрочем, заседания здесь, видимо, были не частым явлением, поскольку стол больше использовался для расположения на нем обычных армейских топографических карт и карт спутниковой съемки. В большинстве это были карты различных республик и районов Северного Кавказа, что легко было с первого взгляда определить любому офицеру, привыкшему работать с картами.

– Присаживайтесь… – без улыбки сказал полковник и взглянул на одного из четырех старших лейтенантов.

– Это ты, стало быть, Марочкин?

– Так точно, товарищ полковник, – Сережа принял стойку «смирно».

– Знавал я твоего отца. По Афгану еще. Я там ротой в отдельном батальоне командовал. Он в соседней роте – взводом… Садись, чего встал… Сейчас принесут нам кое-что из архива, потом будем гадать… на топографических картах…

Ждать пришлось недолго. Пока полковник вытаскивал из сейфа и читал какие-то документы, в кабинет без стука вошел незнакомый майор, достал из папки и молча положил перед Юрием Петровичем от руки исписанный лист пожелтевшей по краям бумаги. Две дырки на полях листа говорили, что документ изъят из папки-скоросшивателя.

– Есть? – спросил Юрий Петрович.

– Еле нашел… В компьютер это почему-то не занесено. Вообще дело считалось закрытым, и хорошо еще, что не уничтожили…

После этого, порывшись среди других бумаг в той же папке, майор вытащил и положил второй лист с простой принтерной распечаткой.

– Ответ на запрос.

– Понял. Спасибо.

Майор сразу вышел.

Мочилов прочитал первый лист, не сразу приноровившись разбирать почерк, положил его перед собой и ненадолго задумался. Потом протянул лист Сереже Марочкину.

– Вот рапорт командира батальона о гибели подполковника Стромова. Твой родственник, старлей, тебе с ним и работать вплотную. Значит, ситуация такая, – полковник не стал дожидаться, когда Сережа прочитает рапорт и передаст остальным. Но второй лист оставил себе. – Коля, пододвинь ближе карту… Нет, следующую… Да-да… Это как раз то место. Граница Чечни и Дагестана… Значит, дело там было так… Подполковник Стромов получил донесение своего платного осведомителя из числа местных жителей, что тот выследил группу боевиков, возглавляемую неким человеком европейской внешности, не владеющим чеченским языком. Боевики прятали в пещерах у реки какие-то приборы и сложное техническое оборудование, как осведомитель предположил, шпионского характера. В отсутствие боевиков осведомитель наведался в пещеру, осмотрел оборудование и перепрятал, хорошо замаскировав, в одной из соседних пещер – там таких много. Впоследствии боевики тщетно искали свое оборудование, допрашивали многих местных жителей и даже застрелили двоих, но ничего вразумительного узнать не смогли. Так и ушли ни с чем. Осведомитель предлагал приехать, чтобы забрать оборудование. Подполковник Стромов выехал в означенный район на автомобиле «УАЗ» в сопровождении двух технических специалистов, которые должны были определить характер находки. По пути машина подорвалась на фугасе. Все погибли при взрыве. Кроме подполковника Стромова, выхода на осведомителя не было ни у кого, а искать по всем пещерам это затерянное оборудование, не зная в действительности, что оно собой представляет, командир батальона посчитал нецелесообразным.

Полковник почесал тупым концом карандаша нос. Это было уже повторное движение, и Сережа Марочкин подумал, что такое движение помогает Юрию Петровичу сосредотачиваться. Мочилов продолжил:

– Это рапорт… Что он нам дает? Мы знаем, зачем Стромов туда ехал… Приблизительно знаем и само место, где в самом деле есть на крутом берегу реки множество не слишком глубоких, но местами связанных одна с другой пещер. У нас даже план-карта этих пещер есть. Скоро ее найдут и доставят вам. Знаем, что есть осведомитель, но по-прежнему не знаем его имени. Теперь то, что мы смогли узнать по документам. И еще кое-кого смогли за несколько отпущенных нам часов отыскать, как свидетеля, чьим показаниям можно верить… Трупы были обнаружены воинской частью, входящей в состав войск ФСБ, которые передали тела в республиканское управление ФСБ для отправки спецназу ГРУ. Правда, передали уже в запаянных цинковых гробах, словно имели такие гробы в запасе. И здесь мы подходим к самому главному…

Полковник Мочилов взял второй лист.

– И вот что мы получаем… Как раз в то время в означенном районе производились испытания аппаратуры лабораторией, руководимой генералом Аладьяном. Испытания какой аппаратуры, нам узнать не удалось, поскольку с отчетностью у этой лаборатории не все гладко. Тем не менее других частей подчинения ФСБ в районе в то время не было. И в итоге один из якобы погибших при взрыве офицеров спецназа – подполковник Андрей Никитович Стромов – находится через восемь лет в весьма плачевном состоянии как подопечный этой самой лаборатории. Попутно сообщу, что примерно в то же время в других местах, но неподалеку от вышеуказанного, при схожих обстоятельствах пропали еще семь офицеров спецназа. Мы надеемся найти их после изучения документов лаборатории. Но это уже не ваша задача…

Полковник вздохнул, забрал у Марочкина рапорт командира батальона, приложил к нему лист принтерной распечатки и убрал в сейф. А из него вытащил толстую папку, в которой где-то в середине виднелось несколько закладок из цветной бумаги.

– А вот материалы из аналитического исследования, проведенного офицерами Генерального штаба по итогам некоторых странных событий в том же самом районе в то же самое время. И здесь мы находим несколько случаев, которые заинтересовали нас точно так же, как и офицеров Генерального штаба. Хотя конкретных выводов мы сделать не можем. Не смогли их сделать и в Генштабе. Однако у нас есть предположения, но эти предположения следует проверить. Итак, аналитиками опрошены солдаты и офицеры из восьми подразделений Российской армии, причем из совершенно разных родов войск. Со всеми ними в самые критические моменты боя случалось несчастье… – Юрий Петрович раскрыл первую закладку. – В одном случае, и это первое проявление, был зарегистрирован беспричинный ужас, охвативший вдруг солдат и офицеров целого взвода, когда они заперли в ущелье банду боевиков. И никто не может объяснить, почему взвод бросил выигрышные позиции и не просто отступил, а бежал с места боя. Здесь рапорты всех участников… Ни одного вразумительного слова… Никто не понимает, что произошло, в том числе и командир взвода…

Полковник перелистнул документы и открыл их на второй закладке.

– Опять взвод. Перед решающей атакой весь взвод не свалил, а, грубо говоря, рассадил по кустам приступ диареи… Можно было бы подумать на пищеблок, но дело в том, что из одного котла кормили несколько взводов. Термосы этого взвода были впоследствии тщательнейшим образом исследованы, отравляющего вещества обнаружено не было… Наконец, третий случай, и опять фигурирует целый взвод, который был к тому же наполовину уничтожен боевиками. Перед атакой взвод в полном составе потерял зрение. Но через пару часов зрение к оставшимся в живых вернулось, и никто не мог понять, что случилось… Есть еще множество внешне схожих фактов, но при этом пострадавших считали единицами, поэтому не будем заострять на этом внимание. А то, что знаем, попробуем проанализировать…

– Испытания лаборатории Аладьяна? – спросил нетерпеливый капитан Юровских.

– Нет, Коля. Аладьян здесь в общем-то ни при чем, потому что у лабораторной экспедиции есть практически на все зарегистрированные случаи стопроцентное алиби. Тем не менее мы можем, во-первых, предположить, что Аладьян продал какое-то экспериментальное психотронное оружие боевикам. Опытные образцы. И наблюдал за действием со стороны. Вариант возможный. Конечно, как испытатель, он должен был бы своим это оружие предоставить. Он и предоставлял нечто аналогичное, хотя чуть-чуть другого действия, и специалистами ФСБ это оружие испытывалось. Есть, правда, вариант, что генерала жадность обуяла, свои не заплатят, а боевики платили… Но это утверждение не находит пока никакого подтверждения.

Полковник поочередно посмотрел на всех офицеров, словно ожидая от них вопросов, но после первого вопроса капитана другие, соблюдая субординацию, помалкивали.

– Теперь перейдем к личности человека, который требовал от генерала Аладьяна передачи ему подполковника Стромова, – вновь говорил Мочилов. – В настоящее время это сотрудник американского посольства, недавно прибывший в страну. Простой советник… Не слишком значительная величина. Этих советников там пруд пруди… И, если каждого копнуть поглубже, можно много чего накопать. Говорят же, что нет дипломатов не разведчиков… Этот, кстати, не разведчик, хотя и работает в штате ЦРУ…

Юрий Петрович убрал в сейф папку с закладками и вытащил другую, раскрыл сразу на первой странице и повернул к спецназовцам, показывая фотографию лысого человека.

– Уроженец Питера, тогда еще Ленинграда, кандидат медицинских наук, сотрудник института имени Бехтерева Владислав Аркадьевич Мазур. В тысяча девятьсот семьдесят восьмом году поехал в служебную командировку в Индию и не вернулся. По слухам, из Индии перебрался в тогдашнюю Бирму, найдя убежище в каком-то буддистском монастыре, изучал философию буддизма и всяческие влияния на человеческую психику. Там же где-то познакомился с человеком, занятым изучением тех же проблем, отставным полковником американской армии Джоном Александером. Очевидно, эти люди в чем-то дополняли друг друга и помогали один другому. В итоге, когда Александер собрался ехать домой в Соединенные Штаты, он взял Мазура с собой. Так Владислав Аркадьевич стал гражданином США. По данным внешней разведки, сам Александер был только увлеченным человеком и великолепным организатором, но ему не хватало знаний, чтобы самостоятельно заниматься интересующими его вопросами. У Мазура эти знания были. В поле зрения внешней разведки, тогда еще ПГУ, оба попали во время работы в национальной лаборатории Лос-Аламоса. Полковник Александер в качестве руководителя, Мазур в качестве специалиста. Чуть позже Джон Александер пошел по служебной лестнице выше, стал консультантом американского правительства, потом помощником вице-президента США Альберта Гора, а его место во главе лаборатории занял Владислав Аркадьевич Мазур. В девяносто втором году во время противостояния парламента и президента оба были в Москве, но данных о роде их деятельности в тот период мы не имеем. После окончания тех трагических дней Александер уезжает в Вашингтон, а Владислав Аркадьевич Мазур внезапно обретает дипломатический статус и становится сотрудником американского посольства в России.

Сегодня вот мне показали распоряжение нашего правительства, завизированное тогдашним президентом, о передаче данных об экспериментах лаборатории генерала Аладьяна коллегам из США вместе, прошу заметить это, вместе с образцами оборудования. Взамен якобы американцы передавали свои разработки, которые, впрочем, никоим образом не проявились у нас. Короче говоря, тогда все отдавалось и продавалось, если вспомните историю с передачей чертежей спецоборудования в здании строящегося тогда нового американского посольства. Якобы жесты доброй воли, прикрывающие собой предательство…

Но сейчас не об этом речь…

Речь о таком интересном человеке, как американский дипломат Владислав Аркадьевич Мазур, который ведет себя в разрез со всеми дипломатическими конвенциями и инициирует захват подполковника российского спецназа, и не просто спецназа, а спецназа Главного разведывательного управления. К чему такой риск? Наверное, игра стоит свеч…

Теперь вернемся к событиям в Чечне, о которых мы недавно говорили. Так вот, накануне этих событий Владислав Аркадьевич Мазур был замечен в Грузии, где числился американским инструктором грузинской армии. Несколько странная должность для человека не военного, ученого-медика… Потом куда-то исчез… Но словесный портрет человека европейской внешности, путешествующего по Чечне с группой боевиков и не знающего чеченского языка, сильно напоминает нам того самого мистера Мазура. А теперь попытаемся свести воедино все имеющиеся у нас факты, чтобы сделать гипотетический, но вероятный вывод…

Итак, мы имеем право предположить, что против российских войск использовались опытные образцы психотронного оружия. Аналоги такого оружия мы встречаем в нескольких вариантах в разных точках земного шара. Во время войны в Югославии было применено психотронное оружие, вселяющее страх в войска. Совсем недавно таким же оружием в Тбилиси разгонялись митинги оппозиции. Во Франции демонстрации буйных выходцев из африканских стран не так давно разгоняли излучением генератора, вызывающим диарею. Откуда у боевиков такое оружие? Оно, имеем мы право предположить, испытывалось на наших солдатах и было доставлено в Чечню Владиславом Аркадьевичем Мазуром. Но вспомним, что осведомитель из числа местных жителей чеченского села перепрятал какое-то оборудование из одной пещеры в другую. Следовательно, мы можем предположить, что это и было оборудованием, которое потерял тогда Мазур, потому что после того, как машина с подполковником Стромовым взорвалась, уже ни о каких странных воздействиях на Российскую армию слухов не было. Однако своего осведомителя знал только Андрей Никитович Стромов. И подполковник Мазур сумел найти след оборудования лишь через восемь лет после потери. И пытается с помощью генерала Аладьяна вернуть себе свое оборудование и, видимо, еще что-то, что было в тайнике. Возможно, это результаты испытаний…

– Хорошенькое дельце… – сказал капитан Юровских.

– Дельце хорошенькое… – согласился полковник Мочилов. – Вашу задачу объяснять следует? Или так все понятно?

– Три задачи… – сказал капитан. – Пресечение передачи Аладьяном материалов работы своей лаборатории иностранным державам, освобождение подполковника Стромова из плена и захват оборудования, предположительно, американского производства, что спрятано в пещерах…

– Четвертая задача, – подсказал Юрий Петрович, – негласный захват самого Владислава Аркадьевича Мазура. Мы не отвечаем за пропавших американских дипломатов… Надо было сидеть в Москве и не рыпаться… Понятна задача?

– Так точно, товарищ полковник… – Капитан Юровских встал.

Встали и четыре старших лейтенанта…

– Сидите пока… Я еще кое-что расскажу… Вернее, не я. Сейчас придет подполковник Серегин из Управления космической разведки. Он приведет офицера, который придается вашей группе…