Глава 5
Капитан Рублев приехал вскоре, когда майор Максаков еще был в кабинете Бурундукова и за соседним столом сортировал по направлениям поиска ответы на высланные еще с вечера запросы. Работа не самая веселая, способная вызвать у человека обострение язвенной болезни, но, поскольку сам майор мог вызвать у собеседника язву своей мрачностью, характеру Александра Владимировича она как раз и подходила.
– И как твои доблестные охранники? – хмуро поинтересовался майор. – Они с удовольствием берут на себя категоричную ответственность за то, что не сумели защитить человека, который по непросвещенной дурости им доверился?
– Во-во… Охранники в самом деле безудержно доблестные… – усмехнулся Рублев. – Мне за всю мою неприлично долгую жизнь еще нигде не приходилось встречать такого странного, как их, коллектива. Вопрос на засыпку! Кто еще, скажите мне, сможет совместить воду с огнем? Или, предположим, дно океана с облаками?
– Конкретнее, философ… – потребовал полковник, зная пристрастие Валентина Васильевича к замысловатым вариантам подачи фактов.
– Половина личного состава – бывшие менты. Я уже успел проверить… Уволенные со службы по тем или иным причинам. Без собственного, вероятно, желания, но и без скандала, хотя с хвостами в виде каких-то замятых махинаций… А вот вторая половина… Я нечаянно, признаюсь, в точку попал. Можно даже сказать – в лоб! Поговорил с тем парнем, что у ворот дежурил и старательно не слышал стрельбу из автомата. Сумароков Леонид Петрович. Это был просто неофициальный разговор, в присутствии директора охранного предприятия, а на допрос я его на сегодня вызвал. Через два часа, чтобы успеть самому подготовиться. Выписал официальную повестку. Руки мне его сразу понравились. Новую татуировку, даже в случае крайней необходимости, сделать негде… После беседы, не возвращаясь к вам, я из машины «отстучал» его по картотеке. Вор-рецидивист… Четыре «ходки», квалифицированный «домушник» с отличными характеристиками…
– Характеристика на вора, поясни – это что? – спросил Виктор Анисимович. – Кто и где пишет такую?
– Это слегка интерпретированные данные из картотеки. Подавляющее большинство «домушников» в настоящее время работают, как мы знаем, «фомками». Просто взламывают двери, и все… А этот тип – специалист высокой квалификации, пользуется отмычками, за что его другие воры сильно уважают. Менты, похоже, тоже… По крайней мере, бывшие…
– Перековался? – поинтересовался старший следователь. – Или просто «отлеживается»?
– Не могу сказать совершенно категорично. Подозреваю, что универсально работает… Совмещает приятное с полезным. И по одной профессии работает, и по другой, а налоги только по официальной платит… Но я, однажды наступив на такую кучку, стараюсь под ноги впредь всегда смотреть внимательно и потому воспользовался тем, что затребовал списочный состав. И всех через картотеку пропустил. И получилось у меня, что, кроме ментов, там нет ни одного человека без «ходки»… И большинство имеет по нескольку… То есть ментовско-уголовная группа, пока не могу утверждать, что преступная, но подозревать право имею… Такие группы не создаются случайно и бесцельно. И надо при этом большие связи иметь, чтобы уголовникам-рецидивистам выбить лицензию на оружие. А она есть у всех. Это в документах предприятия отражено. И мне хотелось бы знать, чем они занимаются в действительности, потому что чем-то же они занимаются, кроме втирания очков по поводу своей охраны…
– Мне бы тоже хотелось, – согласился Виктор Анисимович. – Только это вопрос второго, если не третьего плана. Сейчас у нас основная задача другая, и отвлекаться не будем.
– Не совсем другая… – возразил майор Максаков и ткнул пальцем в самую тонкую из папок на столе, в которой подшивались материалы текущего дела. – Там есть уже показания сослуживца, не помню фамилию, что Соловьева шантажировали и вымогали деньги, а он даже не знает кто. Сослуживец, естественно, не знал или запамятовал, по какому поводу ведется шантаж. Но кто, кроме охраны, может лучше знать подробности жизни Соловьева, достойные шантажа?..
– Кто-то может, но охрана тоже кое на что годна…
– И есть вариант, что именно охрана шантажировала Соловьева. И охрана же могла разыграть убийство и именно потому временно потерять слух…
В дверь постучали, и подполковник Калмыков, не дожидаясь разрешения, вошел, он страстно, почти заразно зевал.
– У тебя что, будильник в обратную сторону пошел? – спросил Максаков.
– Хуже… Начальство всегда жалуется на нехватку кадров. И меня поставили это дело вести, поскольку я его начал. И вот, полюбуйтесь для начала… – положил он на стол бумажку с принтерной распечаткой. – Это официальные данные по вчерашнему нападению скинхедов на гражданина Солимова Абдулло Нуровича. То, что я запрашивал… А потом я еще подскажу, что наш стажер выудил у вчерашнего дежурного по отделению. Новичкам у нас, как в картах, везет. Он пришел туда и случайно на того дежурного нарвался. Дежурный и порассказал… Специально, думается, для вас, поскольку нас это не касается, мне кажется, совершенно…
Бурундуков, как старший, прочитал первым и передал младшему по званию, майору Максакову, тот прочитал и передал дальше, капитану Рублеву.
– Фамилия… – обратил внимание Калмыков. – Один из нападавших…
– Я заметил, – кивнул старший следователь. – Соловьев… Родственник?
– Сын… Тот самый, которого потом расстреляли, как я понял… А отец приезжал в отделение устраивать скандал. Начальник струхнул и всех отпустил. Поговорили, посоветовались и решили: замять это дело и все спустить на тормозах… Но дабы дело замять, требуется, чтобы пострадавший заявление забрал. А для этого на него следует оказать давление. Что Соловьев-старший обещал обеспечить в полной мере и аккуратно. Только не успел… Но еще я прошу обратить внимание на один факт, который в протоколе отсутствует. Все пятеро нападавших – физически крепкие парни с разного уровня, но неплохой подготовкой в различных видах боевых единоборств. И не смогли справиться с седобородым стариком-дворником, страдающим деменцией. Слабоумием, говоря по-простому. А как потом этот слабоумный дворник стрелял у себя во дворе!.. Безоружный, уложил противников, отобрал оружие и открыл… Соображаете? Отсюда вопрос… А не он ли сам и с чьей-то помощью организовал расстрел в гараже? Соловьева он видел, тот даже в присутствии дежурного на старика замахивался, угрожал… Вывод возможный, если посчитать, что дворник не тот, за кого себя выдает. А все указывает именно на такой вариант события…
– Д-да… Хотел бы я с этим дворником поговорить… – сказал Бурундуков, не слишком, впрочем, обольщаясь на этот счет. – Он наверняка мог бы рассказать кое-что интересное.
– Да и я не против такого разговора. С ним сейчас многие поговорить хотят. Свет клином на слабоумном дворнике сошелся… Кажется, можно нести на подпись бумаги на объявление во всероссийский розыск. Подпишут сразу… А то и международный организовать… С деменцией шутки плохи, если она оружия не боится и даже умеет себя ему противопоставить вполне успешно…
– И что ты предлагаешь? Объединить дела в одно, чтобы отпустить тебя отсыпаться? – полковник насторожился, потому как справедливо считал, что ему своей работы вполне хватает и ни к чему делать дополнительную. – Честно говоря, основания пока не вижу. Одних твоих умозаключений мало. Пусть сейчас дворник вместо метлы держит в руках два пистолета-пулемета, это еще не повод обвинять его в убийстве Соловьева, поскольку «ПП-2000» он захватил только сегодня, а наши пострадавшие были расстреляны из такого же оружия вчера. А что Солимов имел с Соловьевым контакт – это вовсе не повод для убийства. Тем более со стороны слабоумного, который тоже, скорее всего, не имел возможности надавить на ментовско-криминальную охрану. Ну, пусть он даже не слабоумный в действительности. Могу такое допустить… В этом случае естественным выглядит вариант, при котором он от кого-то скрывается. Скрываться будет только одиночка. А там было даже не три одиночки. Там было три хорошо взаимодействующих друг с другом бойца. Даже четыре. Четвертый подъехал за ними на машине вовремя, секунда в секунду, и увез. Кроме того, в нашем случае «ПП-2000» стреляли бронебойными пулями и сами были снабжены глушителями. В вашем случае патроны были простые и глушителей не было. Кстати, Александр Владимирович, что там в твоей разнарядке про глушители говорится? Они входят в комплект?
– Нет… – ответил майор Максаков. – Глушитель поставляется только по специальному заказу. Четыре таких пистолета-пулемета были поставлены в Чечню, четыре в федеральное управление ФСБ целевым назначением управлению антитеррора «Альфа». Все остальные поставки, и в Москву, и в Чечню, были осуществлены без глушителей…
– Разве это проблема? – возразил подполковник Калмыков. – Дайте мне кусок водопроводной трубы, старую автомобильную камеру с резиной поплотнее и небольшой токарный станок. Я за два часа сделаю вам глушитель на любой вид оружия, имеющий стволовое крепление. Ну, и размер резьбы хорошо бы знать…
– Резина сгорит… – со знанием дела сказал Максаков.
– На пару магазинов все равно хватает. Потом резину менять надо. Мне такой глушитель попадался в одном деле. Простейший «самопал»… Без претензий… Если долговечный делать, тоже можно… Вместо резины стружку тугоплавкого металла нужно, и в сетку из вольфрамовой проволоки упаковать… И все… Единственно, здесь уже руки нужны получше моих. Но спецы могут…
– Думаешь, могли с «самопальными» глушителями стрелять? – насторожился Бурундуков.
– Я не думаю, потому что не знаю. Но отказаться от такого варианта тоже нельзя.
– А что по розыску дворника? – спросил Рублев.
– Розыск – это не есть дело следствия. Это дело ментов, уважаемый… – сказал подполковник. – Проспятся, начнут искать, если успеют… Но я буду держать вас в курсе событий. И вы уж меня не забывайте, если что-то может иметь отношение к моему вопросу. Просто – может иметь… А потом уж разберемся…
* * *
Любовь Петровна места себе не находила, хотя даже ходить по квартире ей было трудно. Ноги совсем не слушались. Когда она позвонила Владимиру Андреевичу, отставной полковник, несмотря на всю свою обычную сдержанную корректность, даже черта помянул. Не в ее, впрочем, сторону. И пообещал перезвонить через несколько минут.
Он перезвонил.
– Адрес мы нашли. Сейчас туда выезжает оперативная группа во главе с капитаном Юровских… Он вам видеокассету привозил. Подполковника Стромова Юровских помнит, служил под его началом, правда, не непосредственно. Но все равно узнает… Вы никому дверь не открывайте. Если будут звонить, сидите тихо, шум постарайтесь не производить. Если есть задвижка, закройтесь на нее. Если нет, вставьте в замок ключ и там оставьте, чтобы с другой стороны отмычка не вошла. Дверь у вас металлическая?
– Металлическая.
– Уже проще… К вам приедет капитан Юровских. Я предварительно позвоню, чтобы вы ему открыли. Будем надеяться, капитан приедет вместе с вашей дочерью… Ждите…
– Да мне-то что угрожает… – слабо возразила Любовь Петровна.
– Что-то угрожает… – твердо, если не сказать, что жестко, ответил бывший командующий спецназом ГРУ. – В любом случае, избегайте всяких контактов с посторонними. Никого не впускать. Даже милицию, если придет без нашего представителя. Если милиция придет или даже ФСБ, сразу звоните мне и ждите прибытия группы. Поберегитесь хотя бы до приезда старшего лейтенанта Марочкина…
– Сережа приезжает? – переспросила Любовь Петровна.
– Его отозвали в связи с возникшей ситуацией. Он уже, наверное, прилетел. В аэропорт Жуковский. Оттуда в это время трудно добираться. Часа три уйдет. Ждите…
Владимиру Андреевичу легко говорить: «Ждите». Это не он ждет. А Любовь Петровна извелась вся, хотя ждать умеет – и мужа многократно ждала из командировок в «горячие точки» всех континентов, кроме Антарктиды. Но сейчас сердце стучало не переставая так, словно она ведро кофе выпила. Сейчас не мужа ждала, который и за себя постоять может, и вообще – мужчина, профессия которого непосредственно связана с риском. Сейчас ждала дочь, которой просто как женщине рисковать не свойственно. Хорошо бы, конечно, чтобы дочь вернулась с мужем, со своим отцом. Но сама бы вернулась… Полезла, не зная броду…
А потом в дверь позвонили, и сердце вообще готово было из груди выскочить.
Любовь Петровна осторожно подошла к двери, зная, что половицы у них в квартире не скрипят. Сначала тихонько закрыла дверь на кухню, чтобы свет в прихожую не падал, потому что при открытии дверного «глазка», если дверь на кухню распахнута, виден свет, и становится понятно, что из-за двери смотрят. И только после этих приготовлений Любовь Петровна приподняла на дверном «глазке» крышечку и выглянула. Перед дверью стоял человек. Но «глазок» был объемным, так называемый «рыбий глаз», с обзором на сто восемьдесят градусов, и хорошо было видно, что еще двое прижались к стене сбоку. Так прижались, что сомнений не возникло – они прятались. Показалось даже, что пришедшие были с оружием, но дверной «глазок» не позволял все подробности рассмотреть, и, закрыв его, Любовь Петровна тихо отступила на шаг, проверила зрительно, убедилась, что дверь закрыта на прочную задвижку, и ушла в комнату. Но и оттуда прислушивалась. Позвонили еще раз. Через минуту в третий раз, уже настойчиво, если не сказать, что нагло. И все… Но через минуту звонок раздался уже с другой стороны, и Любовь Петровна вздрогнула, не сразу сообразив, что это звонит телефон. Хотела схватить трубку, потом подумала, что это могут звонить и те, кто приходил. Квартиру знают, могут и телефон узнать. Не сложное это дело. А если взять трубку, поймут, что она дома и не открывает им.
С другой стороны, это мог звонить и Владимир Андреевич. Или даже Сережа сообщает, что вот-вот дома будет. Ну и что, если чужие… Как войдут?.. Квартира за прочной металлической дверью… Прямо скажет, что ей приказано не открывать, и все…
И сняла трубку.
– Слушаю…
– Любовь Петровна? – спросил незнакомый, и как показалось, добрый голос.
– Да, я…
– Ну, наконец-то…
– Кто это?
– Что же вы хозяйка такая негостеприимная. Мы к вам в гости приходили, а вы не открываете… Нам поговорить надо. Я – подполковник Федеральной службы безопасности Иванов. Зовут меня Михаил Михайлович.
Только теперь она почувствовала, что этот голос не может нести добра и не может принадлежать честному человеку. В нем наравне с добрыми и вежливыми нотками звучали властные нотки. Причем этот человек жаждал власти над ней, Любовью Петровной. И настаивает на своем, хотя понимает, что она будет стремиться этого не допустить. Но, чтобы своего добиться, человек с этим голосом и обманывать будет…
– Я себя плохо чувствую. И разговаривать ни с кем не желаю.
– Если вы сомневаетесь, можете позвонить дежурному по ФСБ. Просто найдите номер в справочнике. Позвоните, вам скажут, что есть у них такой. Подполковник Иванов Михаил Михайлович… А потом откройте дверь…
Любовь Петровна хотела было согласиться, но вспомнила предупреждение Владимира Андреевича и снова отказалась.
– Я же русским языком сказала вам, товарищ подполковник, что я себя плохо чувствую. Мне даже до двери дойти трудно. Ноги не ходят…
– Неужели вас совсем не интересует судьба дочери и внука? – змея показала свое ядовитое жало и нацелилась в самое больное место. И голос сразу изменился. На змеиное шипение стал похож…
Любовь Петровна даже встала.
– Где Мариша?
– Я не могу обсуждать эти вопросы по телефону. Откройте, мы снова поднимемся…
И подполковник отключился от разговора, ничуть не сомневаясь, что дверь ему откроют.
Не зная, как поступить, Любовь Петровна снова набрала номер Владимира Андреевича. И передала весь разговор.
– Не открывайте. Ни в коем случае не открывайте… – категорично, как солдатам и офицерам приказывал, потребовал отставной полковник. – Постарайтесь поговорить с ними через дверь. Капитан Юровских уже едет к вам, я позвоню ему, потороплю. С другой стороны старший лейтенант Марочкин приближается, попрошу и его поторопить. Они помогут и не допустят… Короче говоря, постарайтесь заговорить их…
– Скажите… Юровских… Он уже был там?
– Был… Дочь нашла отца, но, как я и предупреждал, поставила его и себя в опасное положение. В результате этой встречи их кто-то пытался захватить. Была перестрелка, Андрей Никитович объяснил им расстановку сил. И ушел вместе с дочерью и ребенком, и никто не знает куда. Все их ищут, подключилась милиция, прочесывают район. И найти не могут… Но они живы, значит, все нормально…
Раздался долгий и настойчивый звонок в дверь.
– Я слышу… – сказал Владимир Андреевич. – Идите и задержите их, если сможете. Едва ли этот подполковник из ФСБ. Но прикрываться он может чем угодно. Задержите их, но дверь не открывайте…
– Я иду… – прошептала женщина.
До двери она шла долго и специально топала. Хорошо, что тапочки такие, если захочешь, можно ими шлепать звонко. Звонко, но редко. И отдыхать после каждой пары шагов как можно дольше. И это создает эффект походки больного человека. Пусть думают, что она с трудом ходит. Она и в самом деле вошла, кажется, в роль и боль чувствовала настоящую. Но, может быть, это и была настоящая боль. Не та, привычная, которая скорее и не боль, а просто ощущение неуверенности в ногах, слабость в области колен, которые не хотят держать вес тела. А сейчас настоящая боль пришла, потому что такие движения сами по себе были болезненными.
Ее игре в больную, кажется, поверили. По крайней мере, шла она долго, а они во второй раз, поторапливая, не позвонили. Значит, к шагам прислушивались и оценили. Это именно то, что необходимо. Теперь еще и разговаривать следует так же растянуто, чтобы выиграть время до приезда помощи.
– Кто там? – спросила она самое нелепое, что можно было спросить.
– Это Иванов. Михал Михалычем меня зовут… – сказал мужчина и сердито прокашлялся.
– А погода сегодня какая? Сильно сыро? – спросила Любовь Петровна.
Похоже, ее вопрос основательно озадачил пришедших, потому что пауза, которую они взяли на раздумья, затянулась неприлично надолго. То есть теперь не она тянула время, а они его тянули и занимались этим успешно.
– Сыровато… – наконец, как под пыткой, сознался Михаил Михайлович.
– Полнолуние скоро… У всех суставы болеть начнут…
Женщина умышленно не спрашивала ничего про Маришу с Андрейкой, чтобы не давать им козырь в руки. Они ведь уже предупредили по телефону, о чем пойдет речь. По их мнению, это должно в высшей степени заинтересовать Любовь Петровну. А она ничего не спрашивает. И это выбивает из колеи, мешает правильно мыслить. Но она знает, что Мариша с Андрейкой под защитой Андрея-старшего. Дедушка-то защитить сможет…
– Так вы откроете, наконец? – спросил подполковник Иванов, терпение которого лопнуло, и голос стал уже откровенно раздраженным. Наверное, он уже готов был и кулаком в дверь ударить, проверяя ее на прочность, но благоразумно предположил, что металл заведомо крепче кулака. – Посмотрите в «глазок», вот мое удостоверение.
Хозяйка квартиры посмотрела. Она долго смотрела. У подполковника рука устала, должно быть, держать удостоверение, и он убрал его.
Любовь Петровна молчала.
– Прочитали?
– Нет…
– Почему?
– Не успела. Еще покажите…
Из-за двери раздался то ли вздох, то ли стон.
Но удостоверение снова появилось перед «глазком». Она опять долго смотрела и ничего не говорила. А рука у подполковника устала, кажется, во второй раз.
– Прочитали?
– Нет.
– Почему? – возмутился Михаил Михайлович.
– Ничего не видно… Ни одной буквы не разберу… Подождите, я за очками схожу…
Это она ловко придумала, и за дверью раздались уже откровенные матюки. Но это, судя по хриплому голосу, не Михаил Михайлович Иванов ругался. Это кто-то из его сопровождения терпение уже полностью потерял.
Обращать внимание на нецензурную лексику не стоило, хотя можно было бы и относительно этого высказать кое-что и еще минуту потратить. Но она не стала. Любовь Петровна опять зашлепала тапочками с большим интервалом между шагами. Ей уже понравилось так медленно ходить, хотя это было и трудно. Очки она искала так долго, что в дверь еще раз позвонили.
– Иду, иду… – отозвалась Любовь Петровна. – Чего разтрезвонились…
Она посидела еще некоторое время в кресле. Потом все же пошла к двери, уже привычно шлепая тапочками. И даже очки надеть не забыла. Правда, уже перед самой дверью вытащила их из кармана. Но молчала и смотрела в «глазок». Гости переговаривались тихо, слов было не разобрать.
– Ну что? Где вы? – спросил наконец Михаил Михайлович.
– Здесь…
– А что не открываете?
– Я за очками ходила.
– И что?
– Ничего.
– Так открывайте…
– Кому?
– Нам! – рявкнул подполковник в сердцах. И махнул перед «глазком» своим удостоверением.
– Так я даже в очках не прочитаю…
Он ударил-таки кулаком в дверь. Но тут же, словно в ответ на этот удар, раскрылась дверь лифта, и на лестничную площадку вышли двое. Любовь Петровна даже сразу не поняла, кто это, но тут же голос узнала. Лифт она уже слышала давно, ждала, что он на их этаж поднимется. Но слышала и то, что лифт сначала остановился этажом ниже, а потом стал выше подниматься. Он и сейчас стал выше подниматься. Наверное, еще кого-то повез, но тут же и остановился на седьмом этаже.
– В чем дело? – спросил Сережа.
Он был в полевой камуфлированной форме, хотя, кажется, и без оружия. Но пистолет-то он должен при себе иметь. Любовь Петровна беспокоилась за зятя, потому что видела, как ей показалось, что двое пришедших с Ивановым вооружены.
– Что вы хотели, товарищ старший лейтенант? – спросил подполковник.
Но он был в гражданской одежде, и потому Сережа не мог знать, с кем имеет дело.
– Я хотел узнать, что вам здесь надо?
– А вы кто такой?
– Я здесь живу.
– А… Понятно… – сказал Михаил Михайлович и показал старшему лейтенанту свое удостоверение. Из рук не выпустил, но Сережа его за руку придержал, чтобы прочитать внимательно.
– И что? Я так и не понял, что вам здесь нужно…
– Мы хотим поговорить с Любовью Петровной…
Любовь Петровна тут же дверь открыла. Уже без страха.
– Говорите… – потребовала, а не предложила она.
– Здесь?
– А почему бы не здесь? Или у вас долгий разговор?
– В принципе мы хотели задать вам только один вопрос… – миролюбиво улыбаясь, сказал подполковник. – Где сейчас находится ваша дочь?
– А вот этого я не знаю. И даже если бы знала, не сказала бы, скорее всего, вам…
– Почему так? – Иванов улыбнулся.
– Потому что вы мне не понравились…
– В таком случае я попрошу вас собраться, если можно, побыстрее. Вы поедете с нами… – это он уже сказал без улыбки и жестко.
– С какой стати? – спросил Сережа.
– Товарищ старший лейтенант, вы уверены, что я обязан отчитываться перед вами в оперативной необходимости? – сухо спросил Михаил Михайлович.
– Товарищ подполковник медицинской службы, я не вижу ваших полномочий на ведение оперативной деятельности, – не менее сухо ответил ему Марочкин.
– Вы что же, собираетесь оказать сопротивление?
Михаил Михайлович с усмешкой посмотрел на старшего лейтенанта и на стоящего у него за спиной солдата-водителя, потом на своих сопровождающих.
Но тут на лестнице, поднимаясь с пятого этажа, показались два офицера спецназа, и тут же еще двое спустились с седьмого этажа. Подполковник не мог не оценить так аккуратно проведенное окружение.
– Я не думаю, что сопротивление органам власти окажет вам помощь в карьере… – с улыбкой сказал подполковник и шагнул было к лифту, но путь ему преградил поднявшийся с пятого этажа капитан.
– Извините, товарищ подполковник… Подполковник Иванов, я полагаю?
– Да…
– Мы осуществляем ваше задержание по просьбе Службы собственной безопасности республиканского управления ФСБ. Сдайте, пожалуйста, оружие, документы и мобильные средства связи. И посоветуйте вашим подчиненным не проявлять излишней активности. Из нас каждый может делать то же, что делал сегодня подполковник Стромов. Позаботьтесь о сохранности собственной жизни. Мы в случае обострения ситуации будем действовать так же жестко…
Подполковник уже не улыбался и думал недолго.
– Я обязан сообщить о случившемся своему непосредственному командиру.
– Вашего непосредственного командира уже разыскивают как раз те самые сотрудники Службы собственной безопасности, которые попросили меня попутно решить и их вопрос… Генерал к вам присоединится, я думаю, на очной ставке. Не исключено, что он к тому времени уже почти не будет генералом, как вы почти не будете подполковником…
– Не берите на себя слишком много, молодой человек, – добро усмехнулся Михаил Михайлович. – Не то вы тоже рискуете превратиться в безымянного дворника… Пока вы не взяли генерала, вы все в опасности… А взять его вы никогда не сможете… Он имеет возможность все население Москвы в течение нескольких часов недоразвитыми дворниками сделать…
Капитана, впрочем, угроза тронула мало. Он кивнул своим людям, и те сразу начали обыск задержанных…
* * *
– Я так и не пойму, как мне себя теперь называть… Абдулло Нурович или Андрей Никитович?..
– Только – Андрей Никитович… – категорично сказала Мариша.
– Мне Абдулло Нуровича жалко… – сказал Андрей Никитович. – Он был хорошим и добрым человеком, и все его любили. Он всем помогал, а его за это хотели убить…
– Папа, ты никогда не был Абдулло Нуровичем. Это кто-то придумал за тебя, чтобы навсегда уничтожить Андрея Никитовича Стромова.
– Кто? – спросил Андрей Никитович. – И зачем?
– Я разве могу это знать? Это тебе скажет, наверное, Владимир Андреевич. Пока мы только можем предполагать, что на тебе ставили какие-то опыты, пытаясь превратить тебя в настоящего Абдуллу Нуровича. Об этом сейчас много слухов ходит. А дыма без огня не бывает. Но Владимир Андреевич должен знать более точно.
– Владимир Андреевич? – переспросил Стромов не столько вопросительно, сколько в задумчивости. – Я не помню такого… Это кто?
– Это твой бывший командующий. И был твоим командиром, еще до того, как стал командующим. Вы с ним вместе в Афганистане воевали. Он уже давно на пенсии…
– Я воевал в Афганистане? – теперь Стромов переспросил уже с удивлением.
– Мама говорит, что ты воевал в девяти странах мира… В том числе и в Афганистане…
– Да… – согласился он. – Тогда, наверное, они и не могли меня победить… Постой!
– Что? – Мариша посмотрела в слегка затуманенные глаза отца. Только что вот были глаза почти ясные, а теперь затуманенные, отстраненные.
– Но если я не Абдулло Нурович, кто же тогда будет участок убирать?
Этот вопрос, казалось, волновал его гораздо больше, чем все остальное, происходящее сейчас под окнами. А там уже приехали и милиция, и прокуратура, и еще кто-то, и вообще чуть не половина жильцов дома собралась, и все что-то обсуждали, о чем-то говорили, однако раньше уехали те, кто Андрея Никитовича искал. И увезли все трупы.
Дочь ничего не сказала относительно уборки участка, потому что ее, казалось, этот вопрос вообще не трогал. Но тяжелый вздох, показывающий немалые ее страдания, Мариша подавить не смогла. И отец этот вздох услышал и понял, что доставил дочери боль. Но едва ли понял, чем именно. Ситуация сложилась патовая, и потому оба долго молчали.
– Там милиция… – сказал наконец Андрей Никитович, глядя в окно. – Надо выйти к ним…
– Тебя сразу арестуют, – возразила дочь. – Ты нескольких человек застрелил. К милиции нельзя…
– Я же защищался. И тебя защищал… – Он явно удивился, потому что дворник Абдулло Нурович, страдающий деменцией, милиции еще мог доверять, а снова Андреем Никитовичем, подполковником спецназа ГРУ, хотя и согласился с этим, он еще полностью не стал. – Так что же делать?
– Пока надо спрятаться. Потом мама позвонит Владимиру Андреевичу, и полковник скажет, что делать. Мы долго здесь просидеть можем? Мне нужно Андрейку покормить…
– До вечера. Это квартира толстого Валерки. Жена у него с утра на сутки работать заступила. А он вечером пьяный придет. А вечером еще его брат прийти должен. Что-то принесет. А чем Андрейку кормить?
– Я уже посмотрела. Здесь нечем… Можно, конечно, яйцо сварить… Есть здесь яйца?
Андрей Никитович открыл холодильник.
– Нет, не вижу. У меня дома тоже нет. Я в магазин схожу. Принесу…
– Тебя сразу узнают… Лучше я схожу… Здесь из одежды хоть что-нибудь на меня подойдет?
– Едва ли… – пожал плечами отец. – У толстого Валерки жена ростом тебе до плеча. Идти мне надо. Как-то так, чтобы не узнали…
Дочь внимательно посмотрела на отца.
– Хотя бы бритва здесь есть? Надо бороду сбрить.
– Жалко. Я никогда без бороды не ходил…
– Ты никогда раньше бороду не носил. А с тех пор, как стал Абдулло Нуровичем, у тебя борода появилась. Раньше, мама говорила, ты только однажды в отпуске после Анголы бороду отпустил. Подполковники бороды не носят. Вообще в армии бороды, насколько я знаю, не носят. Только, бывает, врачи…
– Врачи носят… А бритва должна быть… Валерка бреется… – сказал Андрей Никитович твердо, совсем не как дворник говорил, и пошел в ванную комнату вовсе не походкой дворника Абдулло Нуровича, а походкой военного человека.
Мариша сидела на диванчике и раздевала маленького Андрейку, потому что в квартире было жарко. Ждать пришлось долго. Андрейка начал уже кукситься, просил есть. А когда отец вышел, дочь даже встала от удивления, настолько он изменился, превратившись из старика в немолодого, но еще в расцвете лет мужчину, имеющего твердую упругую походку, что-то говорящую и о характере того, кто такой походкой ходит.
– Вот… Это совсем другое дело. И ходить ты должен так же, как сейчас. Помнишь, ты сам меня учил – шагать, чтобы чувствовать, как каждым шагом земной шар вращаешь. Так и ходи…
– Земной шар вращаешь… – вдруг повторил и задумался Андрей Никитович. – А ведь я это помню. Не помнил, много лет не помнил, а ты сказала, я вспомнил…
– Ты много помнишь, хотя многого и не помнишь, но ты вспомнишь все. Если что-то вспоминаешь, значит, вспомнишь и остальное. Сходи в магазин… Купи яйца и детское питание… Лучше рисовую кашку. Андрей хорошо ее ест. И молока… Деньги у тебя есть?
– Есть…
– Из одежды присмотри что-нибудь. Я пока маме позвоню. Она ждет меня, волнуется.
– А вот звонить… – задумался отец. – Пока не надо бы… Если ищут меня, значит, ищут и тебя… Наверное, они знают, кого искать. И могут дома ждать. Нас с тобой или звонка…
– А мама?..
– Тут подумать надо. На мой взгляд, пока нас не нашли, она в безопасности. Если они там, они ждут звонка. Они номер определят, найдут наш адрес… Тогда она будет не нужна им…
Это говорил уже не слабоумный дворник. Это просчитывал и говорил офицер спецназа ГРУ, вновь вернувшийся в строй. Ну, если и не в войсковой строй, то хотя бы в строй дееспособных людей. И дочь сразу поняла это. Одно дело – действовать на приобретенных инстинктах и боевых наработках. И совсем другое дело просчитывать ситуацию и делать логические выкладки.
– Но нужно же как-то сообщить…
– Любушка умеет ждать… – сказал он вдруг так, словно хорошо ее помнил. – И ты умеешь. Вы восемь лет меня ждали… Потом… Сообщают сразу о плохом. О хорошем не торопятся. Она это знает и поймет, что с нами все в порядке.
Разговаривая так, он отыскал себе куртку, которая была немного великовата. Но не настолько, чтобы привлекать внимание. Она даже не смотрелась одеждой с чужого плеча. И Андрей Никитович сам смог это оценить. Более того, он сумел ловко пристроить на плечо ремень от одного пистолета-пулемета так, чтобы тот висел под курткой, практически незаметный, но при необходимости оружие легко можно было достать. Под собственной курткой такое оружие спрятать было бы невозможно.
– Я пойду. В ближнем магазине меня знают, поэтому рисковать, даже без бороды, не буду. Пойду в дальний. Это минут десять, от силы пятнадцать. Ты никому не открывай. Ключ – вот… – Он положил ключ на стол. – Я звонить не буду. Постучу, и тебя позову. Одну из этих штук оставляю тебе, – он положил на стол пистолет-пулемет. Пользоваться им так…
– Я уже поняла. Я умею с оружием обращаться. Меня Сережа учил…
– Сережа – это кто?
– Мой муж… Старший лейтенант спецназа ГРУ Сергей Марочкин…
– Марочкин… – задумался Андрей Никитович. – Что-то мне говорит эта фамилия, но не могу вспомнить. Но что-то хорошо знакомое…
– Когда мы жили в военном городке, у нас был дом на две семьи. Через стену от нас жил майор Марочкин. Ты с ним вместе служил. Сережа – его сын. Мы с Сережей в одном классе учились…
– Майор Марочкин… Не помню. Но я вспомню…
Отец, приложив ухо к двери, прислушался к тому, что происходит в подъезде, убедился, что там все спокойно, и ушел, успокаивающе и подбадривающе кивнув на прощание дочери. Она закрыла дверь и поспешила на кухню. Начал хныкать голодный Андрейка. Мариша взяла его на руки, стала ходить из кухни в прихожую и обратно, покачивать, чтобы успокоился. Сын умолк, и она уложила его спать на куче чужой одежды на кухонном угловом диванчике. И стала ждать отца. Давно прошли и десять минут, и пятнадцать, а стука в дверь все не было. Прошло полчаса, и Мариша начала всерьез беспокоиться. Подошла к окну, высматривая, что происходит во дворе. Там по-прежнему еще не все успокоилось. Люди собирались кучками, перешептывались.
Через час Мариша уже поняла, что с отцом произошла какая-то неприятность. Просто сидеть и ждать уже не было сил, и необходимости не было, да и сын проснулся и стал настойчиво требовать еды. Мариша быстро собрала его, сама оделась и пристроила под пальто пистолет-пулемет на ремне, вышла и закрыла дверь на ключ. Хотела уже спускаться по лестнице, но с двух ступенек вернулась, поставила сына к стене, выдернула у себя волос и слюнями приклеила одним концом к двери, другим – к косяку. Так волос будет держаться. Про «контрольки» и способы их установки ей муж рассказывал. Если отец все же вернется, это можно будет определить.
Из двора она предпочла идти не там, где по-прежнему стояли люди. Ее видели в окно и могли узнать. И потому Мариша двинулась в противоположную сторону, где ей пришлось обойти три дома, чтобы попасть на улицу. Еще она все же надеялась где-то здесь отца встретить. Он же тоже в эту сторону пошел. Но встретить его, конечно, не удалось. Времени прошло уже слишком много, чтобы надеяться на благополучный исход его похода в магазин.
Памятуя о предупреждении Андрея Никитовича, она направилась не домой, а к живущей неподалеку хорошей подруге Валентине, которая сидела с ребенком дома. Ситуацию долго не объясняла. Просто обошлась словами:
– Так надо. Дело серьезное…
Но дала подробный инструктаж, как себя вести и как выяснить, есть ли посторонние в квартире. При посторонних следовало просто поинтересоваться, почему не звонит Мариша, хотя договаривались созвониться и встретиться. Без посторонних следовало сказать Любови Петровне то, что следовало сказать. При этом необходимо было забрать мобильный телефон, который Мариша привычно оставила на своем столе.
Подруга ушла, а сама Мариша осталась в квартире с двумя детьми…
* * *
Позвонил руководитель технического блока полковник Лопухин. Обычно полковник никогда сам на разговор с генералом не нарывался. Если только просили позвонить, звонил, спрашивали, отвечал. Но сам на общение с начальством не напрашивался. И этот звонок уже сразу показался странным. Впрочем, странного ничего услышать не пришлось. Даже наоборот, странно было бы, не позвони полковник.
– Товарищ генерал, вести плохие… Чрезвычайно плохие…
Хороших вестей Эдуард Осипович уже и не ждал. Неоткуда им было взяться, хорошим вестям, когда со всех сторон обвал пошел. Дело известное. Если идет лавина, от лавины прятаться следует, а вовсе не пытаться ее грудью удержать на склоне горы. Но все же генерал постарался не показать, что лавины сильно боится. Вообще, показывать свои чувства – это удел женщин. Мужчина обязан быть более сдержанным.
– И ты, Алексей Викторович, туда же, значит… Вы все сегодня, как сговорились, собираетесь устроить мне крутой гипертонический криз. Как без меня обходиться будете, если что со мной… А?.. Ну, что у тебя случилось? Докладывай…
Владислав Аркадьевич как раз принес с кухни небольшой пластиковый поднос с двумя чашечками кофе. Поставил поднос на стол и одну чашечку сразу пододвинул генералу. Кофе оказался без сахара. И, как и предупреждал Мазур, был налит на донышке, словно чашечка не вымыта. Однако аромат пополз по всей комнате просто необыкновенный, и ноздри большого носа генерала зашевелились. Мазур поставил чашечку и себе и, повернув голову, стал прислушиваться к разговору, потому что звук у трубки генерала был очень громкий.
Полковник тем временем продолжил:
– Случилось у всех у нас, как я полагаю, а лично я наименьшая пострадавшая величина, потому что имел время сориентироваться и принять хотя бы минимальные меры. Но я по порядку буду… Сначала меня майор Евстифеев вызвал. Чтобы я с нейтрализатором прибыл. У него у самого нейтрализатора не оказалось. Мы хотели потом вместе продолжить поиски объекта «Солимов». У Евстифеева были кое-какие мысли. А встретиться договорились у дома жены Стромова, куда они с подполковником Ивановым пожаловали. Еще Иванов попросил привезти ему его тестер. Он настроен на параметры объекта «Солимов» и с расстояния метров в двадцать может определить объект даже сквозь обычные бетонные или кирпичные стены. Я выехал и на место вовремя прибыл… Как раз увидел, как Иванова с двумя бойцами силового блока выводят из подъезда и сажают в машину. Руки за спиной, как у арестантов, но, правда, без наручников. А в машине Евстифеева был за рулем уже другой водитель. Сам он на заднем сиденье между двух офицеров зажат. Всех их «повязали», и это было, как я понял, «первой ласточкой» в нашем деле. Естественно, я сделал вид, что я к ним никакого отношения не имею, выскочил из машины, в другой подъезд на минутку забежал, потом вышел – они уже уехали. Я за ними поехать не решился. Если профессионалы работают, то сразу меня, дилетанта, определят, а составлять компанию задержанным мне не слишком хотелось. На свободе я могу быть более полезным всем и им в том числе.
– Очень приятно было это выслушать!.. Кто, интересно было бы мне знать, так внаглую, не поставив меня в известность, хозяйничает?
– Трудно сказать, товарищ генерал. Не прокуратура и не менты, поскольку форма армейская, полевая, но без бронежилетов и касок, без автоматов. Род войск рассмотреть не имел возможности. Подозреваю, что спецназ ГРУ вмешался. Но и это еще не самое худшее…
– Ты, полковник, ничего не путаешь с перепугу? Как может спецназ ГРУ вмешаться в дело, в котором он присутствует только косвенно отдельными своими бывшими офицерами? Что им может быть известно? Это ерунда какая-то… Столько лет прошло…
– Я, товарищ генерал, и не утверждаю категорично. Просто предполагаю, что каким-нибудь мотострелкам или ракетчикам в голову не придет так действовать. Но и это, товарищ генерал, не самое худшее… – Полковник Лопухин выдержал длительную паузу, наслаждаясь эффектом, который его сообщение обязательно произведет на генерала. – Самое худшее, что наша лаборатория в настоящее время практически перестала существовать. Она уже захвачена спецназом ФСБ. Спецназ впустили в помещения без сомнений, поскольку те прибыли с судебным ордером на изъятие документации и арест имущества, кроме того, предъявили приказ директора ФСБ о ликвидации лаборатории, да и вообще, сами понимаете, товарищ генерал… Против спецназа ФСБ наша охрана ничего противопоставить и не сможет, и не пожелает противопоставлять. Но меня, правда, успели предупредить телефонным звонком. Спецназ, кстати, возглавляет Служба собственной безопасности ФСБ. По крайней мере, такие документы они предъявили охране. Следовательно, мы были не в курсе, а процесс шел уже давно, и у ССБ есть на нас фактура. Я сразу сориентировался и загрузил всю документацию и дубликаты легкого оборудования со вспомогательной базы, пока эти и туда не добрались, к себе в машину и снял винчестер с главного компьютера. В систему без вашего пароля войти невозможно, а пароля я не знаю. Взламывать систему тоже не хотелось. Потому винчестер я просто снял, и все…
– И за то тебе спасибо, что взламывать не стал… После второй ошибки при входе все данные просто будут автоматически стерты без возможности восстановления. Что дальше? Добивай!..
– Заодно забрал оттуда троих самых надежных бойцов силового блока и все оружие, что там было. Это на случай, если понадобится поддержка. Оборудование и люди сейчас у меня в машине. Большое оборудование вывезти мне просто не на чем. Грузовики все блокированы в гараже лаборатории, да и куда его денешь – слишком громоздко и слишком заметно.
– Да, тут уже и гипертонический криз не поможет… – сказал Эдуард Осипович вполне сдержанно. – Тут даже могила не выручит… А зачем ты, кстати, оборудование забрал?
Это был проверочный вопрос. Проверочный по большому счету. Если Лопухин пожелает остаться с генералом до конца, он ответит конкретно.
– Мне что, товарищ генерал, отвезти его назад? – полковник ответил вопросом на вопрос и не совсем так, как генерал ожидал. – И винчестер тоже вернуть?
Но и такой ответ Аладьяна удовлетворил, потому что его можно было рассматривать как вполне определенный – полковник Лопухин остается с генералом, хотя он, технический специалист, наименее подвержен любым репрессивным мерам со стороны государства. Он ни в чем не замешан, и ему нечего предъявить в обвинение.
– Ты на какой машине?
– На своей, товарищ генерал, на личной…
– Думаешь, я помню, что у тебя?
– «Тойота Ленд Крузер».
– Где находишься?
– Выехал в нейтральный квартал. Просто среди домов остановился и вышел, чтобы позвонить. Этим парням, которых я забрал с собой, все слышать не обязательно.
– Пока никуда не уезжай. Я в течение часа кое-что выясню и позвоню.
Генерал убрал трубку. Мазур смотрел на него вопросительно, словно ждал объяснений.
– Неприятности продолжаются?
– И в большом количестве, и самые что ни на есть крупные. Кажется, я совсем рассорился со своим главным ведомством…
– Или оно захотело рассориться с вами? – поинтересовался Владислав Аркадьевич. – Как будет правильнее?
– Вы видите в постановке вопроса великую разницу?
– Вижу.
– А мне все равно. Хоть я с ними, хоть они со мной. Главное, что без меня они не получат никаких результатов деятельности моей лаборатории. Ну, естественно, кроме того, что они уже получили и чем уже пользуются. А результаты интересные, и они узнают о них уже на первых допросах от тех сотрудников, которых задержали. Пусть теперь кусают локти…
– Я так понял, что ФСБ захватило вашу лабораторию и арестовало кого-то из ваших людей? Или я чего-то не расслышал?
– Вы правильно поняли.
– Значит, вы теперь в розыске, а я, находясь рядом с вами, основательно рискую своим дипломатическим статусом?
– Вот уж не могу знать, чем вы рискуете. Но, обращаясь ко мне первично, вы уже пошли на риск. Так что для вас это дело осознанное.
– В принципе это все не так и важно. Важно другое. Вы, следовательно, находитесь в розыске. Это накладывает на всю вашу деятельность значительные ограничения. Тем более, после того, как вы сами выразились, как ваше бывшее начальство проведет первые допросы ваших задержанных сотрудников и покусает себе локти… Тогда розыск может стать массированным. В этой сложной ситуации я вообще не понимаю, как нам найти и достать подполковника Стромова. Честно говоря, это единственный вопрос, который меня сейчас волнует. И волнует гораздо больше, чем судьба вашей лаборатории и всех ваших наработок. Потому что у нас в работе произошло несколько сбоев, и без материалов, которые пропали здесь, в России, еще восемь лет назад, мы не можем добиться результата. А это грозит приостановкой финансирования уже нашей лаборатории. Конгресс требует отдачи даже от программ, работающих на перспективу. И многие проекты уже свернуты в связи с финансовыми трудностями. Мне не хотелось бы, чтобы свернули и мой проект. И потому, чтобы получить в руки этого подполковника, я готов на любые меры… Вы выпейте кофе, генерал, выпейте. Этот кофе не пьют остывшим. Его, грубо говоря, вообще не пьют. Им только язык смачивают…
Аладьян смочил язык содержимым маленькой чашечки. И почти сразу почувствовал, что у него стало слегка распирать голову в висках, как после таблетки нитроглицерина. Но это ощущение быстро прошло. А вкус соответствовал аромату. Самое удивительное, что генерал, сильно уставший после трудной ночи и еще более трудного утра, почувствовал вдруг прилив сил и даже, как показалось, у него прояснился ум. И отчетливо ощутил, что ему больше нечего делать здесь, в этом большом и грязном городе, и даже в этой стране.
– Владислав Аркадьевич, мы, пожалуй, можем с вами договориться о дальнейшем более плотном сотрудничестве. Вообще-то из опыта я знаю, что нет вариантов, при которых известного человека было бы невозможно найти и захватить. И потому, пока у нас еще есть силы и возможности, постараемся это сделать. Но я сразу предупреждаю, что мы постараемся… Я не говорю, что сделаем, потому что противник у нас серьезный, хотя у нас и есть, чем такого противника обезвредить. Но, даже если это и не получится… Я предлагаю вам документацию и образцы нашего оборудования с готовыми результатами исследований и испытаний или уже близкими к готовности. Вы понимаете, к чему я веду разговор.
– Естественно. Я для этого должен помочь вам…
– Вот именно. Вы должны помочь нам перебраться в вашу страну без проблем и всяких там «зеленых карт» и, естественно, оплатить нам наши услуги. Хорошо оплатить… Сразу имейте в виду, что я имею возможность продать это оборудование еще по нескольким адресам. У меня имеется выход на курдских сепаратистов в Турции, у меня имеется выход на членов некоторых фундаменталистских мусульманских течений. Я предполагал развитие событий, подобных нынешним, и потому заранее позаботился о своей дальнейшей жизни, в которой желал бы не испытывать, скажем так, бытовых неудобств. Вас я в расчет почему-то не брал. Но, раз уж вы оказались рядом, почему бы и не попробовать договориться? Тем более, я прошу немного. Мне, на меня лично и на моих сотрудников, хотелось бы получить не менее двадцати миллионов долларов…
– Это слишком большая сумма, Эдуард Осипович. Я не думаю, что ваши разработки стоят того. Плюс к этому дополнительный риск по транспортировке. Хотя я не уполномочен вести торговлю, но я могу найти человека, который может этим делом заняться. Однако сразу предупреждаю – ваши претензии малореальны. Умерьте аппетиты…
– Найдите человека, который уполномочен вести переговоры… – сказал Аладьян жестко. – Я сумму не с потолка беру. Я просчитывал затраты и финансовые, и человеческие. И потому буду стоять на своем. А за риск при транспортировке я попытаюсь рассчитаться с вами личностью подполковника Стромова…
– Тем не менее, если я помогу вам получить всю запрашиваемую сумму, вам придется поделиться со мной. Много я не запрошу. Пятнадцать процентов от общей суммы меня устроят. Только – наличными…
– В таком случае сумма автоматически возрастает до двадцати трех миллионов.
Как человек восточный, генерал Аладьян умел торговаться.
– Попробуем… – со вздохом согласился Мазур. – Двадцать три всегда звучит лучше, чем двадцать, потому что это более похоже на конкретные цифры, взятые, как вы говорите, не с потолка… А двадцать – слишком большой намек на торговлю…
