Глава 4
Подписав два акта о смерти заключенных, на которых с их согласия ставились опыты, и передав акты для отправки в прокуратуру, генерал Аладьян устало отодвинул кресло от стола. Плевать на этих заключенных, они получили ровно столько, сколько заслуживали. И только их вина, что сердце не выдержало нервного напряжения. Значит, судьба такая… И не это портило Эдуарду Осиповичу настроение. Поспать в эту ночь он успел только три часа и чувствовал остро усталость. Конечно, бывало, что генералу выпадали и более продолжительные бессонные периоды, но здесь к усталости плюсовалось еще и неудовлетворение от результатов работы. Это особенно больно ударило после того, как он был полностью уверен в хорошем результате, и даже продумывал в голове, как наиболее эффективно провести доклад начальству. Планы на будущее строил… Был уверен в просто великолепном результате, который аннулирует все его вольности. Ну, если не аннулирует, то сделает их малозаметным фоном, на который внимания обращать не стоит. И сбой произошел в самый критический момент. Такое всегда переносится болезненно.
Эдуард Осипович устало положил руки на отдаленный от него стол, наклонился и положил голову на руки. Он так потягивался, прогибая спину и снимая усталость.
И как раз в это время зазвонил телефон. На сей раз сразу генерал номер узнал, вздохнул, как и прежде, и взял трубку.
– Профессор Аладьян, слушаю…
– Доброе утро, Эдуард Осипович. А я всю ночь прождал вашего звонка…
– Я пять минут назад вернулся из лаборатории, и у меня руки от усталости опускаются, – умышленно мрачным тоном, чтобы подчеркнуть свою усталость, сказал генерал.
– Да, в таком состоянии номер набрать трудно… – слегка ехидно согласился собеседник.
– В таком состоянии голова работает плохо, а я предпочитаю вести серьезные разговоры со свежей головой. Про Будду и блудного сына я помню. Но напомните мне свое имя…
– Меня зовут Владислав Аркадьевич Мазур.
– Да, конечно… Фамилию я помнил, потому что в пору наших контактов у меня был сотрудник с такой фамилией. А вот имя-отчество запамятовал… Итак, что вы хотите, если уж достали все-таки меня?
– Встретиться… – просто ответил Владислав Аркадьевич. – Нам есть что вспомнить, есть какие вопросы обсудить, поделиться успехами и посетовать на неудачи…
– Мне кажется, вы несколько заблуждаетесь относительно необходимости такой встречи. Даже, скажу более жестко, относительно возможности такой встречи. Если в начале девяностых наша совместная и взаимовыгодная деятельность… Хотя скорее для вас выгодная, а для нас не слишком, поскольку вы получили и результаты, и оборудование взамен финансирования дальнейших исследований, а мы получили только возможность за ту же зарплату вести свои исследования… Так вот, если тогда она была санкционирована и президентом, и правительством, то сейчас я санкции на встречу не имею ни от президента, ни от правительства. И соглашусь на нее, только если такая санкция будет. На этом, Владислав Аркадьевич, прошу меня извинить…
– Я разве предлагал вам обсуждение дел, которые имеют государственное значение? – искренне удивился Мазур.
– А о чем мы еще можем говорить?
– Уверяю вас, у нас найдется тема, интересующая обе стороны. Мы однажды с вами едва не столкнулись, сами того не подозревая… И только потом выяснилось, что это были вы со своими людьми. Можно и этот момент обсудить…
– Я не припомню такого момента.
– Это было около восьми лет назад на Северном Кавказе, на границе Чечни и Дагестана.
– Может быть, я и был тогда именно там, но я не помню, когда мы имели возможность столкнуться. Проясните ситуацию…
– Это не телефонный разговор. В моей памяти еще слишком свежа одна картина… Неприятно вспоминать, как вы захватываете своих же российских офицеров, чтобы использовать при опытах в лаборатории. Не понимаю, зачем вам эти офицеры? Неужели Россия настолько обеднела серьезным криминалитетом, чтобы с риском для жизни и карьеры искать что-то другое…
– Мы подбирали раненых, выхаживали их своими методами и только потом использовали. Но мы в состоянии вернуть их к нормальной жизни и намереваемся это сделать по завершении проекта. Так что никаких упреков я принять не могу…
– Память подводит вас, уважаемый Эдуард Осипович. Впрочем, я согласен все вспомнить еще раз. Но так, чтобы напомнить и вам, и даже показать видеоматериал. Он впечатляющий…
– Любопытно… – настороженно процедил сквозь зубы генерал. – И когда вы предлагаете встретиться?
– Как можно быстрее.
– Не получится… От нас до Москвы ехать сорок минут, потом в любую точку Москвы добираться три часа. А я просто засну за рулем.
– У вас есть водитель, который не провел такую трудную ночь, как вы… Надо же его заставить отрабатывать зарплату…
– Давайте лучше вечером…
– Беда в том, господин генерал, что я ограничен во времени. И потому так настойчив. В ваших интересах пойти мне навстречу…
– Хорошо. Говорите адрес…
Мазур продиктовал адрес.
– Это на окраине. До Москвы доберетесь, а здесь рядом. В час уложитесь…
– Я выезжаю. Ждите… Сами успейте только добраться, чтобы я не ждал…
Генерал позвонил в гараж и приказал готовить машину для поездки в Москву. Но уехать генералу вовремя не дали. Он уже стоял перед дверью и достал ключи, когда телефон зазвонил вновь. Определитель высветил номер подполковника Иванова, и Эдуард Осипович вспомнил, что обещал Михаилу Михайловичу решить вопрос с объектом «Солимов». В самом деле, решать что-то следовало. С одной стороны, жалко было лишать себя объекта, в которого столько вложено, к тому же, которого захватывали с большими трудностями, как, впрочем, и других спецназовцев. Но иного выхода, если нет каких-то конкретных данных относительно причин сбоя, не видится…
Эдуард Осипович снял трубку.
– Слушаю тебя, Михал Михалыч…
– Товарищ генерал, опять осложнения с объектом «Солимов»…
– Хватит нам этих осложнений. Хотел вскрыть ему черепную коробку?
– Хотел.
– Так вскрывай. Даю санкцию. Вопрос решения нашего проекта гораздо важнее одной человеческой жизни. Что там опять случилось? Снова побил кого-то?
– Осложнения иного характера. Пришли со стороны. Если помните, его семья живет в Москве. Я подозреваю, что они вчера видели передачу по телевизору. Криминальные новости… И узнали…
– И что? Он их узнать, насколько я понимаю, не должен. А с биографией у него все в порядке. Диспансерная карточка с самого детства ведется. Никто не подкопается…
Биографию объекту «Солимов» в самом деле сделали лучшую, чем всем остальным спецназовцам, задействованным в проекте. В Москве в самом деле проживал такой человек, страдающий деменцией, и был отправлен в лабораторию, где не выдержал больше месяца. А его место занял подполковник спецназа ГРУ Андрей Никитович Стромов, с которым в течение долгого времени проводилась работа по «введению в образ». Из Стромова сделали не просто дурака, но сделали настоящего Абдулло Нуровича Солимова, который узнавал на фотографиях своих родственников, мог рассказать всю подноготную воспитывавшей его матери и кое-что об отце, умершем, когда мальчишке не было еще пятнадцати. Единственное слабое звено во всей истории с Солимовым-Стромовым было в смене адреса. Двухкомнатную квартиру в доме, где настоящего Солимова хорошо знали, представлялось возможным поменять на другую, на другой район, только через органы опеки. Но путем взяток и там все удалось уладить. Разыграли хищных риелторов, и разыграли правдоподобно. Чиновники к подобным вещам давно привыкли и пошли навстречу.
– Они нашли его телефонный номер. Утром объекту позвонила дочь. А сейчас пришла к нему. Он с ней разговаривает рядом со своим домом.
– Захватывайте обоих… В одну машину ее, во вторую Солимова.
– Она с ребенком…
– Всех захватывайте. Потом и с ребенком разберемся… Не получится захват, уничтожить и его, и дочь… Если выплывет информация, нам всем, сам понимаешь…
– Понял. Передаю приказ.
– Мне обо всем докладывай… Я жду…
Генерал снял шинель, бросил в сердцах в кресло и вернулся за стол. Сонливость с него как рукой сняло. Вот, оказывается, с какой неожиданной стороны может подойти провал. Какие-то молодые дурни решили в патриотов поиграть. А, не имея головы, в такие игры играть опасно. В результате один из них в больнице с черепно-мозговой травмой, у второго выбиты черенком метлы три зуба, у третьего метлой повреждена роговица глаза, четвертого застрелили. Надо бы за компанию и пятого пристрелить, но он и сам теперь, думается, тихоней напуганным станет… Они даже не подозревали, какую бурю в состоянии вызвать своими действиями. Не вовремя оказалась на месте милиция, не вовремя там же оказались тележурналисты, не вовремя в семье Стромова включили телевизор. Целая цепочка не вовремя произошедших событий. И вот результат…
Телефон снова зазвонил через четыре минуты.
– Товарищ генерал. Неприятности продолжаются…
– Я уже привык… – холодно сказал Эдуард Осипович. – Выкладывай без предисловий…
– Солимов уничтожил сначала троих наших из группы захвата при попытке увести его дочь. Захватил их оружие. Как раз в этот момент я подоспел с четырьмя офицерами. Перед тем как войти в подъезд, он еще двоих застрелил, одного ранил…
– И что теперь? Захватывайте, я же сказал… Стреляйте… Уничтожьте их…
– Мы у подъезда. Нас всего четверо. Он сам нас просто и без затей уничтожит в секунды… У него два пистолета-пулемета… Стреляет по-македонски, с обеих рук… И без промаха…
– Уничтожит и правильно сделает… – холодно заметил генерал. – У тебя нейтрализатор с собой?
– Нет. Был бы, не было бы проблемы…
– Если ты его не уничтожишь и он тебя за твои улыбочки помилует, я тебя сам уничтожу. Ты завалил все, что можно было завалить. И придется отвечать. Запомни хорошенько. Я жду, когда мне привезут его труп и сделают анализ состояния его мозга. Вызывай подмогу. Звони Евстифееву. Скажи, со мной согласовано. Пусть нейтрализатор не забудет. Мне сообщай на «мобильник». Я уезжаю на важную встречу… Да… Свою «Скорую помощь» вызови… Трупы не оставляйте… Ни свои, ни чужие… Нашумели – значит, надо все срочно подчистить…
* * *
Привычный к работе с компьютером, старший следователь по особо важным делам Виктор Анисимович Бурундуков всегда терялся, когда перед ним на столе росла гора бумаг. А сейчас, на его взгляд, этих бумаг была целая гора. Одних папок с уголовными делами, возбужденными против самого убитого накануне чиновника мэрии Владимира Эриковича Соловьева или против его окружения и закрытыми по тем или иным причинам, было несколько. Соловьев оказался неуязвимым для следствия, хотя, если дел так много, само собой следует предполагать, что на руку он нечист.
Запрос на эти дела, просто надеясь на случайность, сделал один из сотрудников следственной бригады, которую Бурундуков накануне возглавил, и сразу получился такой улов. То ли еще будет, чувствовал старший следователь, когда вернется вспомогательная бригада из экономического блока следственного комитета. Еще накануне вечером были опечатаны сейф и кабинет Соловьева. Сейчас и в кабинете, и в возглавляемом убитым отделе идет изучение и изъятие документов. В следственный комитет по этому поводу уже сам мэр звонил, возмущаясь помехами в нормальной работе учреждения, но его вежливо спросили, желает ли он, чтобы нашли убийц? Мэр свои претензии благоразумно снял и мешать следствию не стал.
Перед отправкой бригады из экономического блока Бурундуков дал осторожную наколку. Возможно, что Соловьев конфликтовал с какими-то силовыми структурами. Возможно, даже государственными. На этом внимание заострять не стоит, но стоит к таким документам присмотреться. Но, в любом случае, конфликт должен был возникнуть не на пустом месте. И при этом уже должны были пострадать чьи-то крупные финансовые интересы. На это тоже стоило смотреть особо. Причем, вовсе не обязательно где-то должна иметь место откровенная несправедливость. Тот, против кого допускают несправедливость, как правило, не может оперировать группой квалифицированных автоматчиков. Следовательно, такой вариант можно рассматривать в последнюю очередь. Чаще всего случается так, что чиновник берется за определенную мзду выполнить что-то конкретное и не выполняет по не зависящим от него причинам. И бывает за это наказан. Но и это только предполагаемый вариант развития событий. Поэтому следует смотреть все версии…
Капитан Рублев с утра сидел в охранном предприятии «Цербер», пытался что-то вытянуть там. По крайней мере, уже звонил и говорил, что есть кое-что забавное по охраннику у ворот. Обещал вскоре прибыть с кучей документов. Максаков уже созвонился с заводом в Туле и потребовал срочно прислать полный отчет по поставкам пистолета-пулемета «ПП-2000». Массовое производство и поставки начались не так давно, следовательно, у заводчан это не должно занять много времени. Так и оказалось. Вскоре Максаков принес два листа распечатки.
– Интересная история…
– Что? Выбросили в свободную продажу? – без улыбки спросил Бурундуков.
– Если бы… Я бы себе два десятка взял… – так же без улыбки ответил майор, который вообще улыбался раз в год на день рождения жены, поскольку в свой день рождения всегда был мрачнее обычного. – Полюбуйся… Шестьдесят процентов от всего количества куда у нас ушло?
Бурундуков перевернул положенную майором на стол бумагу, нацепил очки на нос.
– По запросу правительства Чечни… Ну и что?
– И где эти штуки теперь выплыть могут?
– Везде. Как любое оружие… Но правительство Чечни может вооружать им и свои органы МВД, и местное управление ФСБ, насколько я понимаю, на балансе стоит у них…
– Едва ли. ФСБ своих снабжает централизованно.
– Это не суть важно. Но на всякий случай надо этот вариант тоже иметь в виду. Напомни, когда экономисты приедут, пусть поинтересуются взаимоотношениями убитого с чеченцами. Там может что-то быть. По крайней мере, по дерзости похоже на них… Меня при таком раскладе смущает только охранное предприятие. Эти с чеченцами контактировать не будут. Здесь бы все наоборот получилось. Опасный рикошет…
– Но в Москве такого оружия немного. Получали парни из спецназа внутренних войск… Получали спецподразделения ФСБ… И все… Пока даже ОМОНу почти не досталось…
– И в первую очередь искать следует здесь… – сказал Виктор Анисимович. – Чеченцы только как запасной вариант. Но искать следует…
Договорить он не успел, потому что раздался телефонный звонок от дежурного.
– Слушаю, полковник Бурундуков…
– Виктор Анисимович… Ты дело по вчерашнему убийству ведешь? По этому… По Соловьеву… Где «ПП-2000» фигурируют…
– Я.
– Сегодня с утра пораньше в городе опять стрельба с применением «ПП-2000»… Только что следственная бригада вернулась.
– Гони их шефа ко мне. Кто ездил?
– Калмыков…
– Скажи, я его жду…
Положив трубку, Виктор Анисимович поднял глаза на майора. Тот ждал со своей обычной невозмутимостью, ждал, что скажет начальник.
– Могу обрадовать… – Старший следователь попытался вызвать у подчиненного заинтересованность.
Не получилось. Максаков просто смотрел и ждал. Понимал, если нужно что-то сказать, начальство скажет. Если забудет, тем лучше.
– Опять перестрелка в городе. С применением «ПП-2000».
– С глушителями? С бронебойными патронами?
– Сейчас Калмыков доложит…
Подполковник Калмыков однако не сильно торопился, и ждать его пришлось минут десять. Когда же он наконец пришел, то сразу попросил включить чайник и напоить его кофе, поскольку он дежурил ночью, а утром, не успев смениться, отправился на выезд. А буфет закрыт из-за приема продуктов.
– Ты, Юрий Германыч, рассказывай пока… – попросил Бурундуков, включая шумный чайник. – Я тебе потом и одеяло выделю, а за стеной у меня кабинет временно свободный. Можешь на столе выспаться.
– Если все рассказывать, дня не хватит… – вздохнул подполковник.
– Тогда главные вещи…
– А что интересует? Конкретно!..
– Раньше, понимаешь, – авторитетно сказал Максаков, – не каждый день из «ПП-2000» стреляли. А теперь каждый…
– У вас тоже, что ли?
– Вчера…
– Рад за вас. Хорошо стреляли?
– Спецы… Троих искрошили. Двое в бронежилетах были… Один из них большая шишка из мэрии, некто Соловьев, по которому, судя по материалам, давно пули плакали… И сын с ним в машине был… Сын как раз без бронежилета… А твои стрелки?..
– Мои стрелки скромнее… У меня главный стрелок вообще – псих…
– То есть? Маньяк?
– Натуральный, по полной программе оформленный по слабоумию на инвалидность. Работал дворником неподалеку. Спокойный и улыбчивый. Коренной москвич, причем таджик по национальности. Общий любимец двора. Все о нем говорят только хорошо. Вышел утром из подъезда. Пошел, как соседи думают, на работу. С собой металлический скребок нес, чтобы тротуары чистить. Скребок, кстати, острый, как бритва. Свидетели рассказывают…
– Много свидетелей? – поинтересовался старший следователь Бурундуков.
– Много. Кто во двор не вышел, в окно смотрел. Утро. Люди только на работу собираются…
– И что рассказывают?
– Вышел этот Солимов Абдулло Нурович из подъезда. Двинулся, как обычно, в сторону улицы. Навстречу ему женщина с ребенком. Остановились, разговаривали, но разговаривали возбужденно. Это трое отметили. Женщина держала ребенка на руках, к себе прижимала. Вдруг срывается с места стоящая во дворе машина. Гонит прямо на женщину. Не давит, но боком сшибает в сугроб вместе с ребенком. Машина тут же останавливается. Выскакивают два мужика… Опять трое свидетелей говорят, что под гражданскими куртками на них была военная одежда. Мужики эти хватают женщину с ребенком и тащат в машину. Дворник пытался вмешаться, его толкают, он в ответ на это черенком своего скребка разбивает голову одному, второй выхватывает «ПП-2000», но поздно, потому что слабоумный дворник скребком, как бритвой, перерезает военному горло. С другой стороны двора на скорости мчит точно такая же машина. Опять двое, в таких же куртках, под куртками военная одежда. Слабоумный дворник поднимает оружие, и с первого выстрела едущей навстречу машине пробивает колесо. Двое выскакивают из автомобиля, начинают стрелять. Женщина с ребенком бежит в подъезд. Стреляют в нее, разбивают два окна в доме. Но в жильцов, мазилы, не попадают. Дворник пользуется моментом и тут же укладывает одного из стрелявших, несколькими очередями заставляет второго спрятаться за машиной, а сам, стреляя на бегу и не давая противнику высунуться, сокращает дистанцию. Когда тот парень высунулся, дворник расстрелял его в упор. Но тут начинает стрелять в дворника первый, которому он голову разбил черенком. Дворник машину перепрыгивает, как кенгуру, и отстреливается из-за нее. А с улицы к военным подъезжает подкрепление. Снова точно такая же машина, как две первые, но там уже пять человек. Все бегут вперед, у всех «ПП-2000». Дворник поднимает второй ствол, бежит к своему подъезду и одновременно лупит с двух рук, троих укладывает, оставшиеся боятся в подъезд зайти. Звонят, требуют подмогу. Очень быстро приезжает «Скорая помощь», которая увозит трупы и раненых, свалив их, как дрова. Кто-то сказал, что номер был черный, следовательно, армейский. И следом за «Скорой» микроавтобус, набитый парнями в кевларовых бронежилетах и в таких же касках. На спине надпись «Федеральная служба безопасности». Вламываются в подъезд, но быстро выходят, без дворника и без женщины, и уезжают вместе с остальными. Одну машину с пробитым колесом тащат на буксире. Вот и все, что я имел вам рассказать. Вопросы есть?
– Есть, – сказал Максаков. – Интриги не хватает. Она есть?
– Есть. Я уже разговаривал и с федеральным управлением, и с городским, и даже с областным. ФСБ к этой стрельбе никакого отношения не имеет…
– Очень приятно… – заметил Бурундуков. – «ПП-2000» были, понятно, с глушителями?
– Нет.
– Скверно, – мрачно сказал Максаков. – Значит, нашумели сильно. Но хотя бы патроны были бронебойные?
– Нет. Стандартные…
– Еще хуже…
– Чем хуже?
– Это может значить всплеск криминогенной обстановки в столице. За два дня два случая применения такого оружия. Только в нашем случае стреляли бронебойными и с глушителем. Если бы это была одна и та же история, криминогенная обстановка, понятно, оставалась бы на прежнем уровне…
– Ну, а где сам-то дворник? – спросил Виктор Анисимович.
– Испарился… Вместе с женщиной и с ребенком… Дверь в его квартиру выбита… Следов крови там нет… Но там подвал открыт. Мог уйти через подвал и выйти с торца дома. Правда, дверь в подвал с торца дома закрыта на ключ, но он мог выйти и потом дверь за собой закрыть… Если, конечно, у него ключ был… Кто их, дворников, знает… Там, в подвале, кстати, местный дворник свои инструменты держит…
Бурундуков налил подполковнику стакан кофе и даже сахар положил. Но тот пить сразу не стал, решил дожидаться, когда кофе хоть немного остынет.
– Запрос на дворника посылал?
– Сразу же, из машины…
– И что?
– А что, вас дворник волнует? – переспросил Калмыков и все же попробовал горячий кофе, но обжегся и поморщился. – Вас же «ПП-2000» должны волновать…
– Если дворник остался жив, он должен знать, кто в него стрелял, – просто ответил полковник. – Может быть, для нас, как и для тебя, это один из немногих «хвостов».
– Дедуктивно мыслишь, мистер Холмс… Боюсь, дворник хорошо спрятался, чтобы его не убили в очередной раз.
– В очередной?
– Вчера на него напали скинхеды. Пятеро. Он их основательно отделал… Я запросил материалы из отделения. Оттуда еще, с места… Может, уже и доставили…
– Держи нас в курсе событий.
– Держать будет тот, кто дело в производство примет… Я передам ваши общие пожелания… А я спать отправлюсь… Только кофе допью. Я после кофе всегда сильнее спать хочу.
– Я тоже, – признался Бурундуков…
* * *
Женщина с ребенком не убежала куда-то вверх, и не стала, испуганная, ни к кому в двери ломиться. Она ждала Абдулло Нуровича сразу за дверями и даже распахнула дверь при его приближении. Он почему-то сразу отметил мимоходом, что она, должно быть, чрезвычайно смелая, на редкость смелая для женщины. И тут же он поймал себя на мысли, что не думает о Марише как о чужом человеке. Не думает как о близком, хотя она называет себя его дочерью, но и не думает, как о чужом. Словно бы наполовину признает ее родной. Но анализировать ситуацию и свои чувства, свое отношение к людям было явно некогда. Следовало спешить, потому что пули летают быстро, гораздо быстрее, чем люди бегают. И потому лучше не подставляться под пулю, тем более что и бежать уже почти некуда…
А ребенок притих и вцепился в мать. Видимо, испугался происходящего настолько сильно, что страх стал сильнее слез. А может, наоборот, не исчезал. И хорошо, что не плакал. Но на Абдулло Нуровича, когда тот приближался, старался не смотреть и отворачивался, пряча лицо у мамы на плече.
– Туда… – сказал Солимов, показывая на лестницу. – На четвертый этаж…
– Они придут… – не сомневаясь, сказала Мариша. – Нельзя ни у кого Андрейку оставить?.. – она приподняла сына, словно показывала его деду.
Желание Мариши было понятным. Она хотела отдать кому-то сына, понимая, что в нее и в дворника будут стрелять, что за ними будут гнаться, и желала обезопасить ребенка, которого так необдуманно вместо детского сада привела сюда, в этот двор, только для того, чтобы попытаться вызвать в потерявшем память человеке дедовские чувства.
Абдулло Нурович отрицательно покачал головой.
– Они придут ко мне. Я на втором живу… Нам на четвертый… И сразу идти побоятся. В подъезд войти сразу – побоятся… Они бежали и боялись. Я видел… Я уже не стрелял, а они лежали… Боятся… Но медлить тоже не стоит…
Он как-то так неестественно для себя быстро все соображал, и даже двигался, даже делал все непривычно быстро, и сам себе ежесекундно удивлялся, словно это и не он совсем был. Что-то изнутри руководило Абдулло Нуровичем. Нет, не подсказывало, как действовать, потому что приказов он не слышал, а действовало, не спрашивая его самого. Это словно было каким-то инстинктом.
Но на втором этаже он все же задержался.
– Вы идите… Я догоню… Мне нужно ключ взять…
И стал открывать собственным ключом свою дверь. Валеркин ключ висел на гвоздике, куда и был повешен перед выходом. Абдулло Нурович сунул его в карман, секунду подумал, потом заскочил на кухню и взял с собой упаковку любимого чая и свой маленький глиняный чайник. Перед выходом увидел, как натоптал. Несмотря на недостаток времени, не поленился, схватил из-под вешалки тряпку и вытер свои следы. И сам себя хотел было похвалить за привычную аккуратность, но тут же понял, что им опять руководит что-то или кто-то изнутри и заставляет делать то, что сделать необходимо. Когда преследователи ворвутся в его квартиру, они сразу посмотрят на следы. Поймут, что он заходил. Он один… Следов женщины не найдут. И начнут искать по другим квартирам. А так – пусть сначала подумают, где искать… В первую очередь в подвал двинутся… У большинства дворников в подвалах инструмент хранится. Дворники подвалы знают…
И тут же он понял, что не пошел в подвал именно потому, что там ему могут устроить засаду. Где-то у другого выхода. Раньше он не анализировал ситуацию, тем не менее мысль о побеге через подвал, только лишь она появилась, сразу отмел. Опять инстинкт сработал и свою функцию выполнил…
При выходе дверь своей квартиры он снова закрыл на ключ, чтобы не показывать, что возвращался, и заспешил по лестнице. Маришу догнал уже на последнем пролете, быстро открыл дверь квартиры толстого Валерки, сам зашел, Мариша с ребенком – за ним. Ключ дважды повернулся в замке.
Ребенок не плакал, хотя смотрел испуганно, и это радовало. Детский плач мог бы их выдать. Преследователи наверняка пробегут по этажам, чтобы проверить, не спрятались ли беглецы на какой-то из лестничных клеток. Они все проверят, всюду постараются нос сунуть. Откуда такое знание и понимание ситуации пришло, Абдулло Нурович не знал. Но легко представлял себе, что должны будут делать люди, которые станут искать его и Маришу с ребенком. Представлял подробно, до мелочей. Более того, он даже уже знал, что нельзя делать то, чего от него ждут. И это тоже было обязательным условием, чтобы остаться в живых. Именно остаться в живых, потому что его сегодня намеревались убить – это абсолютно точно. Но такое открытие, хотя и стало удивляющим своей нелепостью откровением, почему-то не пугало. Впечатление складывалось такое, что Абдулло Нурович привык к тому, что его пытаются убить. Он во многих сериалах видел как людей или убивают, или пытаются это сделать, видел людей, которые прячутся и убегают от убийц, вспоминал их поведение, и оно казалось ему предельно глупым. Нет, вести себя следует совсем не так. Вести себя следует так, как он себя ведет. Любой человек желает убежать от опасности подальше. А он убегать не хочет. Он хочет быть рядом с опасностью, но так, чтобы самому все видеть и оставаться невидимым. Так намного лучше…
В квартире толстого Валерки был привычный, видимо, для хозяев беспорядок. Вещи были разбросаны, везде что-то валялось, вплоть до одежды, которую и самому Валерке, и его жене лень было убрать в шкаф. Но Абдулло Нурович не любил судить других людей. Он сам уважал порядок потому, что ему комфортнее было себя чувствовать там, где порядок был. А все, что здесь делается, это дело самого Валерки и его жены.
Окно кухни выходило во двор, и Солимов осторожно, чтобы не показывать себя, выглянул из-за занавески. Там, внизу, что-то творилось. Куда-то в сторону относили тела. И не на носилках относили, а просто, взяв за ноги и за плечи, без должного уважения к мертвому телу. А потом к трем оставшимся противникам, которых возглавлял Михаил Михайлович, присоединились новые люди. Должно быть, только что приехали. Эти были в бронежилетах и касках. Они, что-то обсуждая, толпой встали перед подъездом.
– Спецназ… – сказала Мариша.
– Разве будет спецназ так стоять… – не слишком настойчиво возразил Абдулло Нурович. – Одну гранату сверху бросить, и никого не останется. Это не спецназ… Так… Оделись просто… Как артисты…
– Папа… – позвала она.
Он обернулся. И посмотрел на нее с тоской побитой, но по-прежнему верной собаки.
– Папа… Ты так и не узнал меня? Ну, конечно… Ты пропал, мне семнадцать было…
– А сейчас? – спросил он осторожно, словно бы признавая, что это он пропал восемь лет назад, но в то же время и сомневаясь в этом.
– Двадцать пять… Я сильно изменилась. Поправилась после родов. Ты бы прежнюю меня, конечно, сразу узнал… Но я твоя дочь, папа… И мама ждет тебя дома… Мама… Любушка…
– Любушка… Мариша… – повторил он с нежностью, и снова, как рано утром, когда повторял эти имена, в груди стало тепло и хорошо.
– Ты же сам Любушку вспомнил… Значит, это ты…
Это было и правда сильным аргументом. Любушку он вспомнил сам, и не понимал, откуда это имя выплыло. Но, если вспомнил… Если вспомнил, значит, это все правда!..
– Они идут… – Мариша кивнула за окно.
Абдулло Нурович поднял и рассмотрел пистолеты-пулеметы, что держал в руках. Красивое оружие, удобное, хотя несколько непривычное… Непривычное? Для кого непривычное? Тут же он сумел себя проконтролировать. А какое оружие вообще может быть привычным для человека, не служившего в армии и ничего, кроме метлы, в руках не державшего? Ну, разве что еще скребок для снега да иногда лом… Значит, есть и для него привычное оружие? Значит, все это правда?
Он двинулся к двери. Имена, которые он только что произнес, у него ассоциировались с жестким желанием защищать. Наверное, это же желание, без всякого обдумывания, сработало там, внизу, около машины, когда все и началось. Тогда оно было спонтанным и резким. Обязательный инстинкт мужчины в семье! Сейчас оно не спонтанное, обдуманное, но твердое. Но оно то же самое, которое в крови у каждого мужчины есть или, по крайней мере, должно быть с тех самых времен, когда человек стоял с дубинкой в руках в своей пещере и слушал голос саблезубого тигра, звучавший снаружи. А за спиной стояла его женщина и дети…
Но в то же время он до сих пор был не уверен в том, что он не простой дворник. Дворник, который только волей случая взял в руки оружие. А то, что он оказался сильнее тех людей, что с этим оружием к нему пришли, не его вина и не его заслуга. Просто так получилось. Но сейчас, даже считая себя дворником, страдающим деменцией, он твердо готов был драться насмерть, но не подпустить чужих вооруженных людей к Марише и ее ребенку.
– Ты помнишь нас, папа?.. – в спину спросила Мариша.
– Мариша… Любушка… – тихо повторил он. – А я Абдулло… Абдулло Нурович Солимов…
– Ты – Андрей Никитович Стромов, подполковник спецназа Главного разведывательного управления, грамотный командир и опытный боец, – сказала она твердо. – Разве мог бы твой Абдулло Нурович так воевать, как ты сейчас воевал. Разве знал дворник, как обращаться с этим оружием?
– Я не знал. Как-то само получилось…
– Получилось, потому что ты подполковник спецназа. Воевать – это твоя профессия… Папа…
– Я не знаю…
– И это… – Она показала на чайник и упаковку чая, что он поставил на стол. – Сколько я себя помню, ты всегда покупал зеленый чай и пил его из отдельного чайника… Я тоже пробовала, но мне зеленый чай казался невкусным, как и маме. А ты смеялся над нами… Говорил, что зеленый чай выводит из организма всю химию, которую мы из воздуха и из продуктов потребляем… Твои привычки не изменились даже после потери памяти, папа…
У него резко и сильно заболела голова. Он обернулся и поморщился. И даже слегка пошатнулся. Но тут из подъезда послышался шум. Тяжелые удары в дверь на втором этаже. Дверь и замок стало немножко жалко, хотя отремонтировать их будет несложно. Но здесь, в этой квартире, чужая дверь. И ее ломать не должны…
А потом послышалось множество торопливых шагов на лестнице. Не время было о больной голове думать. Абдулло Нурович стиснул зубы и поднял оружие.
Звонили, видимо, во все двери, и спрашивали. Позвонили и в дверь толстого Валерки. Но надолго у двери не задержались и поспешили выше. А оттуда послышался громкий разговор. Абдулло Нурович голос узнал. Щуплый, мелкий и к тому же хромой Валерка с утра был пьян. Жена, наверное, ушла на работу. А он что-то с вечера припас на утро. И наверстал потерянное за ночь время стремительно… Голос хромого Валерки звучал звонко и громко:
– Накостылял вам, ублюдкам, Абдул!.. И мало, недоноски, накостылял… Сейчас, я только задницу подотру, а то с унитаза меня подняли, и тоже выйду… И тоже накостыляю… Я вас всех по унитазу размажу и перемешаю, а потом еще смою… Подожди, я…
Валерка замолчал, загрохотала дверь, вместе с которой он, видимо, от удара влетел в свою квартиру.
– Нос, наверное, хромому Валерке сломали… – прошептал Абдулло Нурович. – Ему куда ни бьют, всегда по носу попадают. И ломают… Каждый месяц… Судьба у человека такая…
Шаги простучали мимо них. Вниз. Значит, все подходит к концу.
– Папа… – сказала Мариша, не слишком прислушиваясь к звукам из подъезда и живущая еще прежним разговором. – Как хорошо это слово снова говорить… Папа… Ты снова Андрей Никитович Стромов…
– Андрей Никитович Стромов… – вдруг согласился Солимов. – Подполковник спецназа Главного разведывательного управления…
И тут же вдруг в голове мелькнули несколько картинок. Сначала воинский строй, перед которым ходит человек. И он сам, дворник или не дворник, видел этот строй своими глазами и, одновременно, глазами этого человека, строй проверяющего. Потом другая картинка. Он держит на руках ребенка, чуть постарше, чем ребенок Мариши, и знает, что это девочка, что это его дочь. А рядом стоит женщина. Он вспомнил лицо. Очень на лицо Мариши похожее. И имя выплыло из памяти снова – Любушка.
Ему вдруг понравилось все то, что он вспомнил: и воинский строй, и ребенок на руках, и вид Любушки…
Только он никак не мог понять, как же может быть так, что он одновременно является и тем и другим человеком. Это в голове совершенно не укладывалось, и оттого голова болела…
* * *
«Уазик» легко справлялся с дорогой. Потому Эдуард Осипович и говорит так уверенно, что доберется до Москвы за сорок минут. Эту дорогу, похожую, по большому счету, как все пригородные дороги во всех больших городах России, на дорогу через свалку, знали не многие, но те, кто знал, знал и то, куда она ведет. Из Москвы никто в эту сторону не направлялся. Во-первых, знак, запрещающий въезд, во-вторых, сам внешний вид «направления» уважения не внушал. Если кто и выезжал через пустыри, то только недалеко, где можно кучу мусора вывалить от чужих глаз подальше, и все. А кто неподалеку жил, знали, что дорога ведет в какую-то воинскую часть, и все. Большего никому знать не полагалось. Запустение – это всегда лучшая маскировка…
По пути генерал Аладьян даже на вспомогательную базу хотел заскочить, что находится в самой Москве и, по сути дела, является центром быстрого реагирования. Но, посмотрев на часы, все же решил сначала на свидание отправиться. Эта встреча с американцем, выходцем, судя по всему, из Советского Союза, уже заинтриговала генерала и заставила насторожиться. Он даже пистолет с собой взял, хотя обычно не носил оружия. В принципе интрига здесь была предсказуемой и вполне свойственной разведкам всех стран. Генерал уже понял, что его хотят шантажировать, чтобы получить от него материалы с результатами экспериментов. И даже предполагал, что это не разовый ход по принципу «ты мне, а я тебе», и если начнут шантажировать, то не отстанут. Однако нет на свете шантажиста, который не закончил бы плохо. Даже в уголовном мире шантажисты считаются отбросами. Впрочем, в разведках всего мира это один из наиболее часто применяемых методов воздействия на объект. Но следует все же посмотреть, что за материал имеется на руках у Владислава Аркадьевича Мазура, и только после этого думать о контрмерах. Материал, естественно, может быть любым. Даже самым жестким компроматом. Кто не без греха на такой должности, как заведующий лабораторией. Чтобы добиться результата, следует много рисковать. Это в советские времена партийный билет и направление изысканий уже служили прикрытием от любого преследования. Сейчас – стоит данным о методах попасть в руки проклятых журналюг, и сразу такой скандал поднимется, что уголовного дела избежать будет трудно. Правда, чтобы завершить любое уголовное дело, требуется много доказательств. И Владислав Аркадьевич, возможно, кое-что из таких доказательств имеет на руках. Мало ли, кто-то недосмотрел… Особенно там, на Северном Кавказе, когда работать приходилось в спешке. В результате есть улика. Но следует сначала оценить значимость этой улики и только после этого думать о своем дальнейшем поведении.
В Москве дорога пошла уже между какими-то складскими территориями и производственными корпусами. Миновали два переезда, по которым железнодорожный транспорт ходит раз в месяц в лучшем случае, и все же выехали на магистральную улицу, где пришлось ориентироваться уже не на дорогу или направление, а на транспортный поток, и передвигаться, исходя из возможности, а не из желания, то есть терять время в пробках. Но скоро пришлось опять свернуть. Поехали быстрее. Водитель хорошо ориентировался в этом районе, которого сам генерал Аладьян совсем не знал, и быстро вывез к нужному дому.
– Подожди здесь… – генерал вышел из машины, по табличкам отыскал подъезд с нужной ему квартирой, и нажал кнопку домофона.
– Кто там? – спросил немолодой и по-актерски грубый, хотя и поставленный женский голос.
Эдуард Осипович всегда удивлялся, насколько одинаково звучат голоса у всех женщин-актрис. Вроде бы и роли играют разные, а голоса чрезвычайно похожи.
– Мне Владислав Аркадьевич нужен…
– Кто его спрашивает?
– Генерал Аладьян.
– Заходите… Шестой этаж…
Щелкнул замок. Эдуард Осипович вошел. Лифт был чрезвычайно и угрожающе скрипучим. Где-то генерал слышал информацию, что в стране восемьдесят процентов лифтов в жилых домах находятся в аварийном состоянии. Но до шестого этажа он все же добрался благополучно. Дверь ему уже открыли. Встречала женщина, одетая, чтобы покинуть квартиру.
– Проходите. Владислав Аркадьевич ждет вас.
А сама ушла в лифт, который тут же завизжал, спускаясь.
Эдуард Осипович закрыл за собой дверь, заметил, что квартира чистая, ухоженная, но из принципа не стал ни разуваться, ни раздеваться и прошел в комнату, дверь в которую была открыта. В комнате были задернуты теневые шторы, но свет включен не был. Синим фоном светился экран телевизора, и горела контрольная лампочка на DVD-плеере.
– Вы бы разделись… Здесь не холодно… – сказал, поднимаясь из кресла, Мазур.
Он почти не изменился за двадцать лет. Та же лысина, то же самое сухощавое, слегка хищное лицо и еще более хищный большой рот, готовый, казалось, глотать все, что под зубы попадется. Но улыбка на лице приветливая и почти счастливая. Деланая американская улыбка.
– Спасибо. Я рассчитываю, что наша беседа долго не продлится, – сказал генерал.
– Все зависит от вашего, Эдуард Осипович, умения адекватно реагировать на ситуации. Можем завершить разговор скоро. Можем завершить его прямо сейчас, если у вас нет к нему интереса. Можем продолжить за чашечкой хорошего кофе. У меня есть хороший саудовский кофе. Могу угостить, тем более что вы не спали. Его наливают только на дно чашки. Больше не пьют. Больше – для жизни опасно… Но такая чашка дает заряд энергии на целый день.
– У меня хватает своей энергии, а кофе я вообще не пью… – соврал Аладьян, чтобы скорее завершить разговор. – Давайте быстрее закончим дела. Что вы намеревались мне показать?
– Тогда садитесь, господин профессор, и устраивайтесь поудобнее, потому что вам, вероятно, предстоит слегка поволноваться…
Он сам сел, показывая пример Эдуарду Осиповичу. Пришлось и генералу устраиваться, хотя ему очень не понравилась предыдущая фраза Мазура.
Владислав Аркадьевич взял с журнального столика пульт и молча нажал кнопку.
Съемка велась со стороны, видимо, хорошей камерой, потому что изображение было четким и при приближении лица можно было рассмотреть вполне нормально. Аладьян без проблем сумел рассмотреть знакомые лица, и даже себя узнал сразу. Правда, тогда он был значительно худее. Но за восемь лет кабинетной жизни не грех и поправиться. И место тоже сразу узналось, потому что место это врезалось в память прочно.
На дороге, идущей по неглубокому, поросшему кустами ущелью, горел перевернутый на бок «уазик». Сотрудники силового блока вытаскивали из горящей машины людей. Вернее, не людей, а то, что от них осталось. Из четверых в живых остались только двое. Водитель и пассажир с переднего сиденья. Но водителю-солдату взрывом фугаса оторвало ногу. Ждали, помнится, машину. Тентованный «ГАЗ-66», принадлежащий лаборатории. Раненый солдат сильно кричал. Аладьян подошел к нему, наклонился, посмотрел в лицо, потом осмотрелся вокруг – не видно ли кого постороннего на дороге, приставил к груди солдата ствол автомата и дал очередь.
– Чтобы не мучился… – сказал Эдуард Осипович в качестве комментария, уже сидя в кресле перед телевизором.
– Это вы в суде скажете. Но я не уверен, что суд примет такой аргумент за существенный… – возразил Мазур словно бы между делом.
– У нас не было возможности оказать квалифицированную медицинскую помощь…
Запись показала, как пришла машина, как загрузили в нее тела погибших, а потом на носилках подняли и оставшегося в живых. Камера дала сильное увеличение, и можно было даже лицо контуженного увидеть. Эдуард Осипович увидел, узнал и почувствовал себя очень неуютно.
Запись остановилась.
– Что скажете, уважаемый господин профессор? – улыбнулся Владислав Аркадьевич.
– Я скажу, что вы меня не сильно впечатлили…
– А не ответите ли мне еще на один вопрос. Куда делся раненый, которого вы вывозили? Он поправился и по-прежнему в строю?
– Он умер в дороге. Мы думали, у него просто контузия. Оказалось, перелом позвоночника. А его таскали… Сами видите как… На носилки укладывали… За руки и за ноги…
– Так вы считаете, что убийство солдата вам простят?
– Ну, могут быть неприятности… Но не кардинального порядка… Мы наткнулись на них слишком поздно. Раненые уже кровью истекли… А контуженный… Я уже сказал…
– И куда вы их передали?
– Я разве занимаюсь такими вопросами? – удивился генерал. – У меня есть подчиненные. Куда-то передали. Может, в прокуратуру, может, в следственный отдел местной ФСБ. Тогда в ФСБ были свои следственные отделы… Дальше вопрос перешел в их компетенцию…
– А вы-то как там оказались?
– Случайно… Ехали на испытания техники…
– Допустим… – согласился Владислав Аркадьевич. – А что вы скажете относительно второго сюжета?
Он снова нажал кнопку на пульте и повернулся к телевизору.
Говоря по правде, это был не второй, а первый сюжет. И Эдуард Осипович сразу понял это. Теперь на экране была та же дорога, только парой часов ранее. И так же группа людей во главе с Аладьяном. Только теперь камера сняла момент, когда группа устраивала на ранее безопасной дороге фугас. Устраивала для своих же, которые должны были вскоре проехать…
Это был удар под сердце, и Эдуард Осипович почувствовал, что он задыхается. И снова задрожали пальцы.
– Так сделать вам кофе?
Сейчас бы не кофе, а полный стакан коньяку… И – одним махом…
– Что вам надо? – хрипло спросил генерал.
– Мне нужен человек, которого вы вывезли… Он жив?
– Час назад был жив. Но его должны были убить… Минутку…
Эдуард Осипович вытащил «мобильник» и набрал номер подполковника Иванова.
– Михал Михалыч, отбой наполовину…
– Не понял, товарищ генерал, – отозвался подполковник.
– Объект мне нужен живым. И срочно…
– Он ушел от нас…
– Я несказанно рад за тебя! Я бы на твоем месте живьем проглотил крысу, чтобы она тебе внутренности выгрызла… Это будет менее болезненно, чем… Искать!..
Только генерал отложил трубку в сторону, Мазур встал.
– Что-то случилось?
– Этот человек перестрелял кучу моих людей и ушел… Вместе с дочерью и внуком… Его ищут… Я все же думаю, что найдут… По крайней мере, надежда такая у меня есть…
– А если не найдут? – поинтересовался Владислав Аркадьевич, и было видно, что его этот вопрос очень волнует.
– Тогда мне останется развести руками… Я бессилен вам помочь.
Мазур сел.
– Что он вам так понадобился? – поинтересовался Эдуард Осипович, вдруг обретя спокойствие. В самом деле, чего же волноваться, если от тебя ничего не зависит. – И вообще, как к вам эта запись попала? За нами следили?
– Мы следили за ними и хотели захватить этого же человека. И для засады выбрали одно место с вами. Правда, со мной были не федералы, а боевики, но это не важно…
– Так зачем он вам?
– Мы там же проводили испытания оборудования. В течение нескольких лет, и не систематически, чтобы не создать реальную, поддающуюся анализу картину. Все результаты трехмесячной работы и оборудование были спрятаны в тайнике до момента вывоза. Но какой-то человек нашел тайник, все перепрятал в другое место и сообщил спецназу ГРУ. Они ехали к этому человеку… Мы хотели, чтобы они нам показали его…
– Будем надеяться, что все пройдет как надо… – вздохнул генерал.
– Будем надеяться… – согласился Владислав Аркадьевич…
