Глава девятая
Неудача первого штурма носила под собой чисто психологический характер, понимал эмир аль-Мурари. Делалось все правильно, просто он не мог послать в бой всех моджахедов, им негде было поместиться в узком пространстве горловины ущелья. Пошли он всех, потери могли бы быть несравненно большими, потому что задние просто не позволили бы передним отступить вовремя, и тогда всех, кто там находился, перебили бы. Конечно, и спецназовцы показали, на что они способны. Эмир вынужден был согласиться, что драться спецназ умеет. Более того, в этом противостоянии нервов они вышли абсолютными победителями. Именно крепкие нервы и уравновешенность спасли их от полного разгрома и гибели. Если бы они не выдержали напора отряда аль-Мурари, побежали куда-то в глубину ущелья, в тупик, к стене, они были бы уничтожены. У аль-Мурари был аналогичный случай в Сирии, когда одну из улиц Алеппо, такую же узкую, как вход в ущелье, соорудив баррикаду, удерживали правительственные войска. Они собирались стоять насмерть. Но преимущество в численности было на стороне аль-Мурари, и он пошел в атаку. Тогда было тоже побоище, и он потерял много своих людей. Но у моджахедов аль-Мурари нервы выдержали, а вот у правительственных солдат – нет. Они покинули позицию, сделав ее бруствером для наступающих, и моджахеды просто расстреляли убегающих правительственных солдат.
Нервы, нервы, нервы… Война всегда построена на противостоянии нервов. Сам Аслан аль-Мурари нервничал, когда его отряд пошел в атаку. И при этом не знал, как бы он повел себя сам, окажись там, впереди, сумел бы продолжить атаку или отступил бы первым. Человеку не дано знать, как заставят повести себя его же собственные инстинкты, его чувство самосохранения, его нервы. Сможет ли разум победить это самое чувство самосохранения. Бывало многократно, что опытный и отважный боец в какой-то момент, не совладав с нервами, убегал, хотя до победы оставался всего один шаг. А когда побежит один, обязательно побегут и остальные. Это жизнью проверено многократно.
К тому же у спецназа оказался толковый командир. Тот самый, что приходил на переговоры. Не зря его взгляд показался эмиру умным. Командир не показал ни эмиру, ни разведчикам-носильщикам, сколько у него людей в действительности. Это и сейчас остается тайной, покрытой мраком. Боевой опыт позволял аль-Мурари по звуку определять количество стреляющих автоматов. А когда стреляют беззвучно – определить количество стволов невозможно. Кроме того, спецназовский эмир подготовил моджахедам аль-Мурари неплохой сюрприз. Разведчики-носильщики не смогли определить, что слева от входа за грядой камней находится еще одна позиция, оказавшаяся, по сути дела, засадой, и очень сильной. Она ударила сбоку идущих в атаку моджахедов, забросала их гранатами и расстреляла, что во многом и сыграло свою отрицательную роль – атакующие, не ожидавшие удара сбоку и в спину, просто растерялись, остановились, и это погубило их. В таких ситуациях останавливаться нельзя ни в коем случае. Следует бежать – хоть вперед, хоть назад, но обязательно бежать. Иначе тебя ждет смерть.
Идти сейчас на второй штурм было бессмысленно. Люди деморализованы. Они сами чувствуют, что были в одном шаге от победы, но этот последний шаг не сделали, хотя могли бы. Нервы сдали.
Хамид аль-Таки семенил ногами, бегая среди моджахедов, сидящих с опущенными головами и косо поглядывающих на него. Еще несколько часов назад, до того как Хамид почти стал помощником эмира, его могли бы просто пристрелить, чтобы не надоедал и не тревожил людей, когда у них тяжело на душе. Сам эмир в этот момент предпочитал не говорить о том, какая ошибка была допущена, когда победа была уже почти в кармане. Хамид же момента напряжения не чувствовал и настраивал людей против себя. Субхи никогда себя так не вел. У пехлевана было природное чувство такта и понимания ситуации.
– Хамид! – позвал Аслан аль-Мурари. – Иди сюда, не надоедай людям. Дай им спокойно перевести дыхание и отдохнуть.
Аль-Таки торопливо прибежал на зов эмира.
– Они испугались и все испортили… – сказал он.
– Не болтай ерунды. В той обстановке любой мог не выдержать и назад двинуть. Обычная боевая ситуация. В каждой ситуации кто-то сильнее, кто-то слабее.
– Я и говорю. Слабые нервы, не выдержали…
– Они сами это знают, и не надо им об этом напоминать. Лучше не теряй времени, пройдись по всем звеньям и подсчитай потери. Сколько мы потеряли, а главное, сколько нас осталось.
Хамид уже развернулся, чтобы привычно засеменить в сторону моджахедов, но эмир снова остановил его:
– Подожди. Когда подсчитаешь и доложишь, пошли человека к своей «глушилке». Мне необходимы еще три минуты разговора. Как и в прошлый раз – ровно три минуты.
Аль-Мурари не мог бы сказать, что именно ему неприятно в Хамиде аль-Таки. Скорее всего, неприятно было все. И походка, и попытка выдавать себя за бессильного старика, и этот его посох, предназначенный специально для предательского удара, и высокое мнение о себе самом, которое далеко отстоит от возможностей. Все это вызывало недоверие, и эмир еще не решил окончательно, Хамида сделает своим помощником или будет искать кого-то другого.
Хамид вернулся с бумажкой в руках, на ходу что-то дописывая.
– Что насчитал, бухгалтер?
– Вместе с теми пятью звеньями, что первыми вошли в ущелье и были уничтожены, мы потеряли девяносто одного человека. Девяносто первый – это Субхи…
– Красивая картина! – скрипнул зубами Аслан аль-Мурари. – Сколько потеряли при выходе на позицию… Сколько здесь, когда готовились к штурму… Сколько во время штурма…
– При выходе на позицию тринадцать человек с нашей стороны, пятнадцать с другой стороны. Двадцать четыре бойца здесь, перед ущельем, и тридцать восемь при штурме.
– Почти половина отряда… Сколько у нас осталось?
– Вместе со мной и с тобой – девяносто три человека. Из них тридцать два раненых. Пятнадцать – тяжело.
– Значит, семьдесят семь человек… – С одной стороны, эмир ужаснулся потерям, которые нанесла ему горстка спецназовцев. С другой же – число семьдесят семь его слегка обрадовало. Ровно семьдесят семь бойцов у него было, когда он прибыл в Сирию. И с ними он проводил самые удачные операции. Состав менялся, становился то больше, то меньше, но и при выводе из Сирии у него тоже было семьдесят семь человек. Потом, в Пакистане, отряд значительно усилили. Так значительно, что он стал, по сути дела, неповоротливым и плохо управляемым.
– Что можно сделать с таким числом бойцов… – критически оценил ситуацию Хамид аль-Таки. – Мы уже, можно сказать, небоеспособны…
– Ты глуп, Хамид, – громко сказал эмир. – Семьдесят семь – это оптимальное и наиболее управляемое количество бойцов. Хотя для лобового штурма, да еще такого сложного, этого может не хватить. В таком штурме естественным бывает хождение по трупам своих товарищей. Я, кстати, давал тебе еще одно поручение. Иди и займись им. Отключи свою «глушилку». Мистер Суфатан уже заждался, наверное, моего звонка и сильно, думаю, нервничает. Если убили того, кто знает, где «глушилка» расположена…
– Да, их обоих убили.
– Тогда иди сам. Тебе полезно потренироваться в беге по горам. Голова после этого светлеет, и легкие прочищаются.
Обиженный Хамид поклонился и ушел.
Аль-Мурари подождал пару минут и вытащил трубку, чтобы не терять ни секунды связи.
Но связь появилась только через двенадцать минут – когда Хамид не хотел спешить, он ходил медленно. Аль-Мурари набрал номер Камаля Суфатана.
Камаль начал говорить сразу, не дожидаясь сообщения эмира:
– Эмир, тебя можно поздравить с тем, что ты стал богатым человеком? Только осторожнее будь со своими моджахедами. Не распускай их. Они тоже теперь при деньгах, а человеку при деньгах не хочется расставаться с жизнью. Держи их в строгости.
– Ты о чем говоришь? – спросил эмир, все прекрасно понимая и считая такую речь Камаля болтовней человека, не понимающего ситуации.
– О том, что ты завершил штурм.
– А ты здесь был? А ты когда-нибудь встречался с «летучими мышами»? Это не твои прославленные «морские котики», умеющие только расстреливать людей, которые им не сопротивляются. Это слишком серьезные ребята, чтобы их с «котиками» сравнивать.
– Что тебе не понравилось в моих словах, эмир?
– Я вообще не люблю пустую болтовню. А ты болтаешь попусту, не зная сути дела.
– Ты не проводил штурм?
– Провел. Но оборона организована так грамотно, что мои моджахеды оказались в каменном мешке, который обстреливается со всех сторон и заваливается в дополнение гранатами. Я потерял в этих схватках со спецназом только за половину светового дня девяносто одного моджахеда. У меня осталось на одного больше, плюс к этому я сам. Из общего числа оставшихся у меня тридцать два человека ранены, из них пятнадцать моджахедов настолько тяжело, что не могут вести боевые действия. В итоге у меня только семьдесят семь бойцов.
– А спецназ? Сколько он потерял? – спросил предельно жестко Камаль.
– Откуда я могу знать? – так же жестко ответил ему эмир. – У меня нет с ними связи, и вообще они передо мной отчитываться, к твоему, наверное, удивлению, не хотят. Ты сидишь там, в теплой комнате, и не понимаешь, что здесь творится.
– При чем здесь теплая комната? Ты там замерз, что ли?
– Уже начинаю понемножку мерзнуть, как мы вышли из адского пламени. Обгорелые и потрепанные. Если снова пойду на штурм, я потеряю еще половину из того, что у меня осталось.
– Я не понимаю, чего ты от меня хочешь? Чтобы я пришел к тебе, вместо тебя повел твоих моджахедов на штурм и добыл тебе деньги? Или чтобы я выписал команду «морских котиков»? Я не уверен, что правительство США рискнет использовать их в России.
– Я хочу твоего согласия на мое возвращение. Ты очень неудачно разместил «схрон», в результате чего мы не смогли до него добраться…
– Извини, это твои люди «засветились» перед русским спецназом и привели его в ущелье.
– Это не мои люди. У меня было семьдесят семь человек. А тебе захотелось, чтобы нас стало две сотни. И ты дал мне каких-то парней, не проверенных в боях. Они и «засветились».
– Пусть будет так, пусть ты не сумел правильно организовать свой отряд, – перевернул Суфатан все с ног на голову. – Но ущелье в любом случае ты штурмовать должен. И никаких разговоров о возвращении быть не может. Если попытаешься вернуться без приказа, тебя встретят пулеметами. Только я один могу создать коридор для твоего прохода. А я буду создавать его только после того, как ты выполнишь задание. Это мое последнее слово. И тебе остается только подчиниться и штурмовать ущелье. Других вариантов у тебя просто не существует. Все…
Аль-Мурари не стал не только спорить, он не стал даже разговаривать. Но мысль о том, что при несанкционированном возвращении их встретят пулеметами, и раньше витала в воздухе. Тем более, какой-то прецедент был уже пару месяцев назад и активно обсуждался среди разных отрядов. Пересекать границу без выделенных коридоров не просто рискованно, если тебя там ждут, это очень опасно. Значит, следует выбирать из двух зол меньшее – идти по тому пути, который остался. То есть решиться на новый штурм или же возвращаться, на свой страх и риск. Что хуже – азербайджанские пограничники или русский спецназ? Если бы вопрос стоял только об азербайджанских пограничниках, Аслан аль-Мурари не сомневался бы. Но там наверняка добавятся пограничники русские, и расстреливать будут с двух сторон. Если спросить своих моджахедов, что они предпочтут, эмир заранее знал ответ. Они пришли сюда деньги зарабатывать и предпочтут получить их. Значит, нужно во второй раз идти на штурм. Идти, несмотря ни на что, потому что третьей попытки может и не быть. После второго штурма их останется слишком мало. Впрочем, и количество спецназовцев уменьшится. Но они все-таки находятся в укреплениях, следовательно, под защитой камней…
Конечно, теперь уже не стоит ждать, что к спецназу прибудет подкрепление. Если бы у эмира спецназа работала трубка, как он желал это показать, подкрепление уже давно было бы здесь, а отряд аль-Мурари уже расстреливали бы вертолетные пушки и начиненные напалмом НУРСы. Этот офицер был умным человеком и ловко пытался обмануть эмира. Но не получилось. Что он еще может придумать? И вообще, как там дела сейчас у спецназовцев?
У самого аль-Мурари ситуация не самая лучшая. Но он предполагал, что и у спецназа дела тоже не в образцовом порядке. Все-таки моджахеды аль-Мурари – бойцы опытные и проверенные. И они шли вперед, непрерывно стреляя. Невозможно было отвечать на такой огонь и одновременно прятаться. А если на огонь отвечали, значит, и их пули тоже доставали. Не стреляли же они сквозь камни, обязательно головы поднимали, значит, и у них потери должны быть большими. Но если Аслан аль-Мурари имеет возможность провести своего рода ротацию, то есть заменить одних наступавших другими, то спецназ произвести замену защитников не может, иначе уже сам атаковал бы или хотя бы предпринял попытку вылазки. Чтобы пресечь такую попытку, эмир выставил у крайних камней часовых. Они встретят автоматными очередями тех, кто попытается высунуться из ущелья. А тут и другие подоспеют. Они ждут своего часа и решения эмира в двадцати метрах от входа. Но никакой контратаки не было, а посмотреть в глаза офицеру аль-Мурари очень хотелось.
– Хамид! – позвал эмир.
Хамид уже вернулся от своей «глушилки», куда водил еще пару моджахедов, чтобы потом послать их снять технику, когда все закончится. Он, как всегда, оказался неподалеку. Но теперь уже щеголял в бронежилете, снял, видимо, с кого-то из раненых. В принципе правильно, раненому сейчас бронежилет ни к чему.
Сам Аслан аль-Мурари бронежилет никогда не носил. И не потому, что был таким уж храбрым, а потому, что чувствовал себя в нем стесненным и сильно от него уставал.
– Слушаю тебя, эмир, – почтительно приложил руку к груди Хамид.
– Сделай белый флаг, войди в ущелье. Скажи им, что эмир отряда желает поговорить с эмиром спецназа. Только быстро. Не тяни время, а то скоро начнет темнеть…
– Иду, эмир. – Хамид засеменил, быстро переставляя ноги, и вскоре исчез за камнями с белым флагом в руках.
Аслан аль-Мурари прошелся по лагерю, расположенному прямо рядом с боевой позицией. Остановился возле костра, где недавно, как он видел, вскипел котелок с чаем, и попросил налить себе пиалу.
– Настроение боевое? – присев с пиалой на корточки, спросил он сидящих вокруг костра моджахедов.
– Боевое, эмир. Более боевое, наверное, чем у спецназа. Наших много перебили, но и спецназу досталось. Я сам бросил через стену гранату и видел, как откинулись от нее головы двоих или троих. Граната взорвалась за их спинами.
– Это хорошо, – кивнул эмир. – При следующем штурме нам нужно запастись гранатами. У них там еще у левой стены линия обороны. Нужно и туда гранат набросать. И за переднюю стену тоже. Там наши деньги. Хочет ли кто-то вернуться назад без денег?
– Зачем мы тогда шли сюда? За что тогда многие головы свои сложили на чужой земле?
– Все верно. Как лучше штурмовать, в темноте или на свету?
– У спецназа на автоматах тактические фонари. Они будут светить нам в глаза, и спецназовцы будут видеть нас, а мы их видеть не будем. Лучше на свету успеть…
– У нас тоже тактические фонари есть. Да, я сейчас попробую поговорить с их эмиром. Если они не согласятся сдаться, будем штурмовать. Хамид уже возвращается. Я пошел.
Эмир встретил Хамида аль-Таки и сразу с нетерпением спросил:
– Ну, что скажешь, Хамид?
– Ко мне вышел тот самый старший сержант, с которым раньше разговаривали…
– Это он потом голыми руками убил Субхи…
– Слава ему! Я про Субхи говорю, конечно… Старший сержант ранен, ему ухо оторвало. Он говорит, осколком своей же гранаты, но, может быть, и нашей пулей. Я потребовал выставить их командира. Старший сержант только плечами пожал, мол, командир после боя отдыхает, может и не захотеть. Я пообещал, что на встречу придет сам эмир, а он не захочет разговаривать ни с каким сержантом. Тогда старший сержант пообещал передать мои слова своему командиру, когда тот проснется, и сообщить мне о его решении через полтора часа. Если командир согласится, через два часа он выйдет. Но мне кажется, что командир никогда уже не проснется. Он, скорее всего, просто убит, и нам не желают этого показывать.
– Откуда такие выводы?
– Слишком много он у них спит. В такой обстановке трудно уснуть. Нервы надо иметь, как у слона, чтобы так спать между двумя атаками. Это выше человеческих сил.
– Они просто время тянут, – пожав плечами, заметил аль-Мурари.
– Похоже на то.
– Только для чего? Если бы они вызвали подкрепление, оно уже давно было бы здесь.
– Мне, эмир, этого не объяснили.
– Иди, скажи им, что ждать мы не намерены и начнем атаку.
– А зачем говорить? Просто атакуем, и все.
– Это нечестно, мне кажется. На подлость похоже.
– Старший сержант сказал, что выйдет через полтора часа. Я не пообещал, что буду ждать. Я тоже свое слово ценю.
– Но надо же как-то дать им знать, что мы ждать не намерены!
– Ни к чему их баловать…
И все же аль-Мурари не послушался Хамида, вытащил из кармана «разгрузки» сорокамиллиметровую гранату для «подствольника», вогнал пальцем в ствол до щелчка фиксатора, положил приклад себе на плечо и дал выстрел в стену ущелья. Намеренно в стену стрелял, чтобы граната не пролетела дальше, в сторону «схрона».
– Надеюсь, так они поймут. К бою! Готовимся к новому штурму! Ваши деньги там лежат!..