Книга: Святые окопы
Назад: Глава девятая
Дальше: Глава одиннадцатая

Глава десятая

С верхней позиции правого фланга старший лейтенант Старицын спускался сам, и более-менее свободно. Ломаченко с Вацземниексом и Сапожниковым только страховали его. Но вот взобраться на верхнюю площадку левого фланга командир не смог. Справа были выставлены природой камни-лесенка, а слева ничего подобного не было, там нужно было карабкаться. И Владислав Григорьевич не мешал сержантам поддерживать себя. Подсадили, подтолкнули, а Сапожников сверху принял и помог встать на ноги.
– Я бы посоветовал вам отказаться от стрельбы, – сказал он. – Отдача будет идти в места ранений.
– Дистанция короткая, прицеливаться особо не требуется. Буду стрелять с левого плеча, – пообещал старший лейтенант.
– Все равно достанет. Калибр большой, отдача сильная.
– Значит, приклад не разложу, буду стрелять от груди. Нам каждый ствол дорог. Каждый раненый, если жить хочет, должен стрелять.
Взгляд командира взвода упал на горки камней, выставленные по краю. Своего рода средневековое средство обороны.
– Ломаченко, мы что, зря камни сюда таскали?
– Я во время атаки пару раз камни бросал, – признался Вацземниекс. – Старался на головы. Правда, не знаю, куда попадал. Не следил.
– Они, когда в атаку пойдут, постараются гранатами наш правый фланг забросать. Ломаченко, сдвинь каменные горки к самому краю. Пусть хоть взрывной волной на них камни сбросит. Так поставь, чтобы неустойчивыми были.
– Понял, товарищ старший лейтенант, сейчас сделаю.
– Вам, товарищ старший лейтенант, после укола промедола хотя бы полчасика поспать нужно, – проявил врачебную заботу ефрейтор Сапожников. – Голова во сне в ясность придет, новые силы появятся.
– Да, у меня просто глаза закрываются, – признался командир взвода. – И температура, чувствую, поднялась. Сейчас место найду и прилягу.
– Место есть, – сообщил Вацземниекс. – На гранатных ящиках из «схрона». Вам, конечно, с вашим калибром, тесновато там будет. Но лучше так, чем на голых камнях.
– Так лучше, – согласился и санинструктор. – Рану застужать не стоит, она еще горячая…
Командира провели через тесный проход, занятый солдатами, к ящикам, застеленным несколькими бушлатами. Старший лейтенант сначала сел, словно проверяя свою лежанку на прочность. Ящики были крепкими и стояли устойчиво. По ширине их вполне хватало, чтобы прилечь на бок, маловато, конечно, по длине, но других ящиков не было, и пришлось довольствоваться тем, что есть. Старший лейтенант лег на левый бок и сразу уснул. Бойцы на расположенной рядом позиции между собой разговаривали только шепотом, чтобы не мешать командиру и не будить его…

 

Обычно старший лейтенант Старицын не помнил свои сны. Да и значения им никогда, в общем-то, не придавал. Но в этот раз он проснулся, хорошо все помня.
Проснулся, открыл глаза, посмотрел по сторонам и снова закрыл глаза. Но уже не засыпал. Только вспоминал. Ему снилось, что он приехал в деревню к родителям. Приехал издалека и долго шел от станции пыльной проселочной дорогой через поле, потому что автобусы в деревню, где практически не осталось жителей, не ходили. Была зима, но такая же, как на Кавказе, – без снега и без морозов. Он точно знал, куда идет, и вскоре добрался до деревни. Отца почему-то не было. Из дома вышла только мама, которая умерла четыре года назад. Родители, по рождению своему люди деревенские, переехали жить в деревню только тогда, когда отец вышел в отставку. Владислав Григорьевич к тому времени оканчивал военное училище.
Мама в деревне стала и зимой, и летом ходить в валенках У нее всегда болели ноги, а валенки спасали от болей в суставах. Она вышла встретить сына во двор. Старший лейтенант был при оружии. Он отложил в сторону автомат, встал на колени и поочередно поцеловал валенки на ногах у матери.
Мать стояла перед ним и ничего не говорила, только смотрела строго, будто взглядом от чего-то останавливая и предупреждая.
Владислав Григорьевич встал с колен. У него не было в этот момент ран и чувствовал он себя сильным и здоровым. И двор осмотрел, думая, что здесь нужно сделать, чтобы матери помочь. Удивляло только, что отец не вышел встретить его.
– А папа где? – спросил он, растягивая резинку, чтобы снять с плеча «разгрузку», а потом и от бронежилета освободиться.
– Ты что, не понимаешь, где ты? – спросила мама.
– А где я? – удивился он.
– Здесь только я одна.
– В дом пригласишь? Чаем напоишь? Давно я твой чай не пил. Как ты, никто заваривать не умеет. Что молчишь, мама?
– Тебе в этот дом рано. Подожди часик…
– А папа где? – снова спросил он, удивляясь, что мать отвечает какими-то загадками.
– Он вскоре после тебя придет. Через три дня.
– Так что, и чаю мне с дороги не дашь?
– Потерпи часик…
И старший лейтенант проснулся…

 

Приближающиеся торопливые шаги заставили Владислава Григорьевича открыть глаза. По звуку шагов он узнал старшего сержанта Ломаченко. Старший сержант остановился рядом, и командир спросил:
– Новости?
– Опять парламентер приходил. Тот старик, что в первый раз. Видимо, надеялся, что с ним я драться не буду.
– Какого… им надо?
– Их эмир желает встретиться с эмиром спецназа.
– Опять та же опера! Хочет убедиться, что я жив? Или что?
– Не могу знать, товарищ старший лейтенант.
– А ты что сказал?
– Опять, как в прошлый раз… Командир отдыхает. Обещал, если вы согласитесь, через полтора часа сообщить. Тогда через два часа будет встреча.
– Нормально. Время на нашей стороне. Боюсь, они ждать не захотят, пожелают все решить в течение часа.
– Почему именно часа?
– Приснилось что-то, с часом связанное. Думаю, скоро снова полезут.
И тут же, словно в подтверждение слов старшего лейтенанта, от входа в ущелье выстрелил «подствольник», и граната ударила в противоположную стену ущелья. Мелкие камни и пыль посыпались на уже покинутую спецназом позицию, никому не причинив вреда.
– Это ответ их эмира, – сказал старший лейтенант.
– Похоже, – согласился старший сержант.
– Леха! Держись рядом. Мне кричать сложно, горло повреждено. Повторяй мои команды. Всем! К бою! Занять позиции! Приготовиться!
Командир взвода говорил тихо, но замкомвзвода громко повторял сказанное, и команду слышали все.
Спецназовцы ждали, готовые к встрече противника. Противник вышел, видимо, на прямую линию, и сразу прозвучало несколько автоматных очередей навстречу. Хотя автоматы спецназа были с глушителями, но когда звучит сразу несколько очередей, один слабый звук накладывается на другие звуки и раздается дружное стрекотание. Старший лейтенант вспомнил свое предупреждение.
– Третье отделение! Спрятаться!
Ломаченко повторил команду.
Стрельба прекратилась, и очень вовремя, потому что от входа в ущелье рванулся сразу мощный шквал огня, и весь этот шквал был направлен в противоположную стену. Стрелять, естественно, бандиты стремились не в саму стену, а над ней на минимальной высоте. Но бойцы успели присесть, и стена должны была их защитить, камни для ее устройства подбирались мощные. Только поверху она была слабее, и верхние камни порой вздрагивали от попадания пуль, а некоторые, полегче, сваливались, потому что пуль в них одновременно попадало несколько. Длился такой обстрел около минуты. Потом шквал ослабел.
– Перебегают… – прокомментировал старший сержант.
– Третье! Ответили! Коротко!
Ломаченко повторил команду, и третье отделение ответило несколькими короткими очередями. Видимо, эти очереди противнику доставили какие-то неприятности, потому что массированный обстрел возобновился. Однако солдаты третьего отделения успели спрятаться за стену.
И так повторилось четыре раза. А после четвертого шквала бандиты ворвались в каменный мешок, подготовленный для них спецназом. И почти сразу же раздались взрывы ручных гранат. Бандиты помнили, что их встречали гранатами и автоматами правофланговые укрепления спецназа. Гранаты полетели туда в великом множестве, а в ответ на головы бандитов посыпались тяжелые камни. А гранаты спецназовцев полетели уже с левого фланга, причем в большом количестве. При этом третье отделение, держащее защиту по фронту, пока не высовывалось и не стреляло, а начало стрелять только тогда, когда гранаты перестали сверху лететь. Однако бандитов было слишком много, и шли они в атаку слишком тесно, поэтому сказывалась ограниченность такого мощного оружия, как граната. Если бойцы рассеяны по площади, их может достать осколками всех. А когда они идут плотно, то граната, взорвавшись, поражает только ближних, которые становятся защитной стеной для остальных. И потому потери бандитов от массовой гранатной атаки не были катастрофическими. Но вот встречная стрельба, когда с короткой дистанции стреляют друг в друга, боевого преимущества бандитам не давала, поскольку они не имели укрытия, а спецназ стрелял из укрытия, что уравнивало силы обеих сторон. Верхняя линия обороны, в дополнение к простой функции уничтожения противника, выполняла и дополнительную – старалась не подпустить бандитов к центральной каменной стене. Однако это удавалось плохо. За эту стену все же полетело несколько гранат, и скоро центральная линия, как показалось командиру взвода, перестала отвечать, только один из двух пулеметчиков вел еще огонь с угловой позиции. Видимо, эта угловая позиция и защитила пулеметчика от осколков.
– Вацземниекс! – позвал старший лейтенант.
– Я здесь, товарищ старший лейтенант, – вынырнул словно из-под земли младший сержант.
– Возьми двух человек. Сместись на центр. Там, кажется, туго…
Младший сержант знаками позвал за собой двух солдат своего отделения, и они рванулись в центр. И вовремя. На то место, где только что стоял Вацземниекс, упала граната. Солдат, занимающий здесь позицию, хотел было отскочить в сторону, но спиной ударился о правое раненое плечо командира взвода. Старицын застонал, стоящий позади старший сержант Ломаченко рукой придержал солдата за спину, давая командиру высвободиться, но солдатское тело медленно сползло с командирских рук. Все осколки достались ему.
Владислав Григорьевич придержал тело, чтобы оно не упало и не ударилось, словно убитому еще могло быть больно от удара, и просто опустил его. И только тут увидел, куда опускает – на грудь убитому санинструктору Сапожникову. Пуля попала тому в голову.
Но бой продолжался, требовалось еще отбиваться, и потому командир взвода не стал даже смотреть по сторонам, чтобы подсчитать потери, он стрелял и стрелял, держа короткий автомат двумя руками перед грудью. Он уже забыл о том, что нужно прятаться за камни и только время от времени выныривать из-за них в разных местах, чтобы дать очередь. Он уже стрелял в открытую, не пригибаясь, отчаянно и зло. В каждое нажатие спускового крючка вкладывал свое желание не пропустить бандитов, уничтожить их и не позволить убить других. Какая-то высшая сила берегла впавшего в отчаяние старшего лейтенанта. В него, большого и заметного, много раз стреляли снизу, но каждый раз или промахивались, или он сам, видя, что на него наставляют автомат, успевал первым дать короткую очередь. Каким образом он умудрялся прицеливаться, Старицын не смог бы ответить на этот вопрос. Но он стрелял и видел, что попадает, видел, как остановились ряды бандитов. Им уже сложно было бежать хоть вперед, хоть назад, их ноги вязли среди тел своих же погибших товарищей, скользили в крови… Постепенно начал стихать треск бандитских автоматов, автоматчиков осталось слишком мало. А автоматы спецназа, стреляющие беззвучно, продолжали посылать очередь за очередью. Но и этих очередей уже было мало.
Бандиты отступили. Но отступили только те, кто смог отступить. Победа спецназа была очевидной. Они перебили намного больше половины наступающих бандитов…

 

Атака была отбита, и отбита успешно. Но какой ценой это далось?
Старший лейтенант Старицын осмотрел левофланговые укрепления. Здесь остались в живых только он и старший сержант Ломаченко. Но тот был ранен и прикладывал свою бандану к простреленному плечу.
– Леха! – Владислав Григорьевич кивнул на сумку санинструктора, оказавшуюся у него под ногами. – Достань бинты. Я тебя перевяжу. Сквозная рана?
– Нет. Пуля в кость вошла. Теперь у меня правая рука совсем не рабочая. Уже никогда не поднимется. Ни на кого…
– Главное, чтобы голова была рабочая. Остальное все можно пережить.
– Так что, товарищ старший лейтенант, мы, кажется, отбились и в этот раз?
– Отбились. Сколько бой длился?
Ломаченко убрал руку от простреленного плеча и посмотрел на часы.
– Всего пятнадцать минут. А мне показалось, что – вечность…
– Значит, еще сорок пять минут у нас осталось…
– До чего?
– До конца.
– А потом что?
– Потом пойдем чай пить. К моей маме. Пойдешь со мной? У меня мама чай заваривает – так никто не умеет. Ребенком себя помню, в военном городке жили, к нам в часть какая-то комиссия приезжала из Москвы. Так наш генерал, командир части, эту комиссию водил к нам домой, чтобы мама московских генералов чаем ублажила. Помню, все довольны остались. Пойдешь со мной чай пить?
– Пойду, товарищ старший лейтенант…
Со стороны посмотреть и послушать, это был разговор двух сумасшедших. Но ни один из них себя сумасшедшим не считал. Старший сержант Ломаченко поднял сумку с красным крестом и подал командиру взвода. Владислав Григорьевич достал ножницы, убрал руку Ломаченко от плеча и разрезал на нем бушлат вместе в кителем, обнажив рану. Потом обильно смочил из пузырька хлоргексидином ватный тампон и осторожно обработал плечо вокруг раны, стараясь не касаться самого входного отверстия пули.
– Плохое ранение, дружище, – заметил он.
– Сам вижу. Пуля в плечевом суставе застряла. Рукой шевелю, ее чувствую. Может, если поработать, вывалится?
– Сустав у тебя тогда вывалится. Потерпи сорок пять минут…
– Так что, я так и не понял, через сорок пять минут будет?
– Я же объяснил… Пойдем к моей маме чай пить…
– А где ваша мама, товарищ старший лейтенант?
– Четыре года назад умерла.
– Не понял…
– Сон я видел, когда уснул. Хотел к маме в дом войти, а она не пускает. Чаю просил, а она говорит, через час… Пятнадцать минут прошло. Осталось сорок пять…
Рассказывая все это, старший лейтенант не забывал и про рану, которую обработал хлоргексидином, потом из пузырька налил на тампон густой винилин и этим тампоном закрыл входное отверстие пули. Сверху наложил не повязку, потому что повязка на плече обычно плохо держится, а просто еще один тампон и заклеил его пластырем так, чтобы не падал.
– Готово. Драться ни на кого не бросайся. Этой рукой уже никого убить не сможешь. Пойдем, глянем, что у нас за стеной…
– Вы сами-то как, товарищ старший лейтенант? У вас вторая рана открылась.
Владислав Григорьевич сам чувствовал, что по шее на грудь сбегает струйкой кровь. Он просто прижал слегка перевязку, но раздеваться и до бинтов добираться не стал. Слишком сложно ему было в его положении снимать «разгрузку» и бронежилет.
– Если сможешь одной рукой, подсунь мне под перевязку тампон.
Командир взвода разорвал пакет и протянул стерильный тампон старшему сержанту, а сам бинтовую повязку пальцем оттянул. Тампон поместился и прикрыл рану, к которой другой тампон уже успел приклеиться.
Тому и другому было сложно спуститься с верхней позиции. При спуске опираться лучше было двумя руками. Но тут к ним, услышав голоса, подскочили младший сержант Вацземниекс и ефрейтор Жулудков. Протянули руки, поддержали. У Вацземниекса было повреждено лицо. То ли пуля, то ли осколок располосовали нос и щеку широкой полосой. Нос распух, как после хорошего пропущенного удара, но это не мешало младшему сержанту быть боеспособным. У ефрейтора Жулудкова были иссечены пулями и осколками и «разгрузка», и бронежилет. В дополнение ко всему было поверхностное ранение головы в области затылка, и кровь сбегала ему за шиворот. Впрочем, она шла не сильно, и сапер практически не обращал на это ранение внимания, только изредка прикладывая к голове какую-то уже сильно пропитанную кровью камуфлированную тряпку. Наверное, свою бандану.
Вдвоем они помогли спуститься старшему лейтенанту, а потом и старшему сержанту.
– Сколько здесь человек осталось? – спросил Старицын.
– Вот мы и остались… – развел руками младший сержант. – Когда пулеметчика убило, Жулудков на его место сел. Меня только слегка поцарапало осколком. Остальные все убиты.
– Четверо нас… – сказал старший лейтенант, о чем-то своем думая. – Не густо. А бандитов сколько осталось?
– Мне показалось, не больше двадцати, – сообщил Ломаченко.
– Мне показалось, что человек тридцать, – не согласился ефрейтор Жулудков. – Они когда выходили, я еще продолжал стрелять. Последних положил на выходе. Человек тридцать ушло, не меньше… Но… Вот что странно. Чуть раньше, когда еще отход не начался, мне показалось, что там, на выходе, стояла группа и своих же расстреливала…
– Кто бежит?
– Нет. И тех, кто вперед идет.
– Почудилось, – констатировал старший сержант Ломаченко.
– Этого мы не знаем. Их внутренних отношений не знаем. Меня сейчас оставшиеся интересуют. Мне тоже показалось, ушло около тридцати. Леха, время?
Старший сержант посмотрел на часы.
– Сорок минут осталось. Даже меньше.
– До чего? – спросил Вацземниекс.
– Через сорок минут пойдем пить чай к матери товарища старшего лейтенанта.
Никто не возразил против такого желания, словно все понимали, что это значит.
В кармане младшего сержанта вдруг звякнула трубка.
– Связь, товарищ старший лейтенант, – сказал Вацземниекс, вытащил смартфон и протянул командиру взвода.
Владислав Григорьевич взял трубку, посмотрел в сторону «схрона» и, словно на что-то решившись, быстро нажал на сенсорную кнопку вызова. Подполковник Кириллов, видимо, ждал звонка, потому что ответил сразу и торопливо:
– Да-да, слушаю, подполковник Кириллов…
– Товарищ подполковник, старший лейтенант Старицын.
– Да, Владислав Григорьевич. Как сам? Слышал, тебя вторично ранило?
– Это уже не важно, товарищ подполковник. В любом случае меня мама через тридцать пять минут ждет на чай. Там, где она, ранения не важны…
– Ну-ну… Я помню, ты отпуск брал на похороны несколько лет назад. Не сгущай краски. Докладывай положение.
– Отбили вторую атаку. У бандитов осталось около тридцати человек. Нас осталось четверо. Все в разной степени ранены. Скоро бандиты снова сюда пойдут. На смерть. Им больше идти некуда. И они знают, что пойдут на смерть. Нашего положения они не знают. Но их пошлют…
– Еще раз говорю, не сгущай краски, старлей. Минут десять назад к тебе в помощь вылетели два «Ночных охотника». Через пятьдесят минут будут на месте. Эти машины бандитов уничтожат в секунды. Сейчас под загрузкой стоят два вертолета. В помощь тебе насобирал все, что смог. Автороту с машин снял, поваров из столовой. Больше некого. Все в разгоне, на заданиях…
– Я понял, товарищ подполковник. На всякий случай, если подмога опоздает, запоминайте…
– Что еще?
– Сразу после входа в ущелье, как войдете, налево и вверх по склону. Сначала будет наша линия обороны. Оттуда по тому же склону на двадцать метров вверх есть площадка. На площадке красно-зеленый гранитный валун. Под выложенными сверху плоскими камнями в сумках с красным медицинским крестом пять с половиной миллионов долларов.
– Что-что? – Подполковник, видимо, подумал, что старший лейтенант сошел с ума.
– Это плата банде за проведение террористических актов на олимпийских объектах в Сочи. Там же, в одной из сумок, подробные карты и инструкции по проведению актов.
– Я понял. Сейчас самое важное – вас вытащить.
– Невозможно. Мы находимся в тупиковом ущелье. На выходе бандиты. Они нас не выпустят. Войдут и убьют. Но мы постараемся и сами их убить. Есть способ. «Схрон» заминирован. При попытке открыть произойдет взрыв. Там пятьсот килограммов пластита. После взрыва обвалятся обе стены ущелья. Здесь будет братская могила.
– Бандиты все равно уже никуда не уйдут. Попробуй вырваться и уведи своих оставшихся людей. Трое с тобой?
– Трое. Уйти нам уже некуда, прорваться не сможем. Будем взрывать и себя, и бандитов. Я уже решил, солдаты со мной согласны.
Не убирая от уха трубку, старший лейтенант посмотрел поочередно на слушавших его разговор солдат. Старший сержант Ломаченко сосредоточенно нахмурился и кивнул. Младший сержант Вацземниекс сначала улыбнулся изуродованным лицом, потом нос свой потрогал и тоже кивнул. Ефрейтор Жулудков просто и буднично сказал:
– Согласны…
– Не торопись… – стоял на своем подполковник. – Я приказываю тебе спасти оставшихся солдат. Приказываю! Категорично!
– Легко приказать, товарищ подполковник. Но как это сделать?
– Давай вместе думать…
В это время связь прервалась…
Назад: Глава девятая
Дальше: Глава одиннадцатая