Капитан Матроскин от природы, как большинство рыжих людей, был человеком нетерпеливым и темпераментным. И ему стоило большого труда научить сдерживать порывы своей натуры. Но – научился… И тем не менее труднее всего в службе ему давались не сложные переходы или тяжёлые бои – там он чувствовал себя нормально, потому что там необходимо было действовать и его энергия находила себе взрывной выход. А вот ждать, ничего не предпринимая, более того, ждать, не будучи точно уверенным, что чего-то или кого-то дождёшься, – это было для капитана всегда мучением, от которого он уставал больше, чем от беготни с холма на холм по цепляющемуся за обувь снегу или по скользкой грязи.

Если, отослав младшего лейтенанта Дударкова к соседу Бекмурзы, капитан ещё ждал возможности скорого действия, то, выслушав по мобильнику доклад пристыженного стариком мента, Матроскин начал откровенно и зло зевать. А в отряде все знали, что капитанская зевота – это категоричный признак плохого настроения.

Тем не менее оставалось только ждать, напряжённо, до усталости в глазных мышцах и до рези в самих глазах вглядываясь в улицы села. И след двух человек, что обнаружил рядовой Венчиков, в конечном итоге ничего не дал. След, полтора десятка метров не дойдя до вершины холма, пошёл резко вниз, к огородам. Причём шёл он через невысокие кусты, где снег, несмотря на то что склон был южным, ещё держался, следовательно, башмаки там отпечатывались чётко. Было похоже, что люди, прошедшие здесь до спецназовцев, ничего не боялись и ни от кого не прятались. То есть это были, вполне вероятно, мирные жители села, блуждающие здесь по своим делам, постороннему человеку непонятным. Конечно, можно было бы предположить, что Берсанака с Доком шли здесь ночью. Но ведь даже ночь не настолько темна, чтобы не увидеть снег под ногами. Можно было бы обойти стороной и не оставлять следов.

Тщательно осматривать след на склоне было слишком рискованно: можно запросто попасться кому-то на глаза – и выдать таким образом засаду. Тогда уж Берсанака точно заставит их месяц на холме лежать и грызть от скуки собственные пятки… Была слабая надежда на то, что по другую сторону холма где-то рядом со следом обнаружатся капельки крови. Док, как определили разведчики, был ранен, и рана его сильно кровоточила. Чтобы убедиться, что след Доку с Берсанакой принадлежит, Матроскин послал по следу в обратную сторону младшего сержанта Игумнова и рядового Венчикова. Те дошли до тропы, протоптанной отрядом «краповых», где нужные следы почти терялись, но следов ранения нигде не обнаружили. На своих солдат Матроскин полагался и был уверен, что если они в четыре глаза капель крови не нашли, то этих капель там нет. Это вовсе не значило, что след не принадлежит Доку с Берсанакой, но если бы капелька, хотя бы одна, нашлась, то это утвердило бы Матроскина в правильности направления поиска.

И опять потянулось сонное ожидание. Теперь уже многочасовое, и челюсти от зевков хрустеть устали. Хорошо, что не дал заснуть подполковник Стропилин, сообщивший результаты выводов экспертов лаборатории ГРУ. И результаты эти были разными, хотя все интересными и дающими повод к размышлению. Если с бронежилетом убитого старшего лейтенанта «краповых» всё было ясно точно так же, как с рваными штанами Дока, найденными в блиндаже, то куртка Алхазура Чочиева у экспертов вызвала сомнение. Препарат, которым обрызганы бронежилет и рваные штаны, как эксперты определили однозначно, призван вызывать ярость у собак. В Советском Союзе такой препарат разрабатывался в конце семидесятых – в начале восьмидесятых годов минувшего века, но тогда результат удачных экспериментов составил только тридцать процентов от общего числа, всё дело с чьей-то лёгкой руки сочли нерентабельным и вообще бесперспективным, и эксперимент прекратили. По слухам, в настоящее время какими-то лабораториями, скорее всего входящими в ведомство ФСБ, разработки возобновились с применением нанотехнологий. Причём сразу по нескольким направлениям. Но результаты пока неизвестны. Опять же только по слухам, разработан препарат, вызывающий ярость у пчёл, но есть косвенные данные, что это не самостоятельные разработки, а результат удачных действий внешней разведки, добывшей соответствующие формулы в лабораториях США, занимающихся этими разработками на протяжении нескольких десятков лет. У американцев с этим препаратом уже были значительные проблемы, когда в результате аварии на лабораторном дворе где-то на границе с Мексикой произошло значительное распыление препарата. В результате мощной атаке диких мексиканских пчёл подверглось население целого городка. Было около десятка смертельных случаев. Но действие препарата списали на некое природное явление, и дело спустили на тормозах. Даже за пределы военного ведомства слухи не вышли, и знали об этом только разведчики конкурирующих стран, занятых чем-то подобным. Теперь препарат вдруг в России объявился уже как собственная разработка. И это после многих лет отказа от финансирования всех исследований по теме…

Подполковник Стропилин сразу связал появление препарата для собак в Чечне с работами сгоревшей лаборатории, где якобы погиб Сосланбек Бисолатов, запросил ФСБ, но вразумительного ответа не получил, хотя в соответствующем отделе ФСБ поднялся, судя по всему, переполох, вызвавший три десятка телефонных звонков и столько же запросов по закрытой электронной почте с разных сторон с вопросами и без ответов. И переполох этот прекратился только после получения результатов спектрального анализа специалистами ГРУ. Из этого, проанализировав запись контактов с заинтересованной стороной, подполковник Стропилин вместе с группой специалистов-аналитиков, задействованной в операции, сделал вывод, что лаборатория действительно занималась конкретно этими изысканиями, но в Чечне был применён другой препарат, имеющий отличие от отечественных аналогов. Тем не менее состав группы ФСБ, уже почти готовой к вылету в Чечню, решено было срочно усилить ещё и учёными специалистами, а это задержало вылет ещё на какое-то время. Потому Матроскину было предложено поторопиться.

С одеждой убитого Алхазура Чочиева ситуация была несколько иной. Препарата на ткани обнаружено не было, хотя там же были обнаружены пятна неизвестного происхождения. Возможным было предположить, что синтетическая ткань, из которой был сшит камуфлированный костюм Чочиева, произведённый в Китае, обладает некими свойствами, нейтрализующими действия компонентов препарата и разлагающими его на отдельные составляющие, которые никак на собак не действуют. При этом сами компоненты, как предположили специалисты-химики, оставляют на ткани следы химической реакции. Более того, между делом химики отметили, что ношение такой одежды для самого Чочиева не могло пройти бесследно – ткань его костюма была опасна для здоровья. Но сейчас это уже мало кого волновало. Волновало другое. Подполковник Стропилин потребовал от капитана Матроскина рапорт с изложением полной картины всех событий, связанных с Алхазуром Чочиевым и с поведением собаки. Рациональный во всех действиях, Берсанака не мог просто так, от нечего делать, требовать от Бекмурзы Бисолатова привлечения к месту происшествия собаки младшего лейтенанта Дударкова. Была причина, была явственная необходимость… Если всё же и там испытывался препарат, резонно было бы предположить, что основная цель появления в Чечне Берсанаки Гайрбекова и Дока связана именно с препаратом, и, исходя из этого, можно попытаться определить эту основную цель. Просто так Гайрбеков в Россию не поехал бы. Он обязательно что-то готовит. А полевые испытания гораздо удобнее проводить под присмотром лаборатории в любом лабораторном дворе, благо собак для контроля действия препарата найдётся в любой стране немало. При этом вовсе не обязательно испытывать препарат на людях. Достаточно будет обрызгать им любой предмет и наблюдать потом, как поведёт себя собака. Так проводится контроль за всеми аналогичными препаратами. А если его начинают испытывать в боевых условиях, значит, следует ждать крупной акции.

Капитан Матроскин, выслушав объёмное сообщение подполковника, сразу вызвал к себе Мишку Игумнова, чтобы расспросить обо всём, что связано с Алхазуром Чочиевым и ментовской собакой Сарматом. Мишка вспомнил, что из всех, кто там присутствовал, раздражение собаки вызвал он сам, рядовой Жабоедов и «краповый» капитан Лактионов. Втроём они переворачивали тело и могли испачкать руки препаратом. Но доза, возможно, была не слишком велика, чтобы собака среагировала адекватно. Была реакция, но не такая яростная, как, скажем, со штанами или с бронежилетом. Матроскин тут же доложил Стропилину ситуацию.

– Значит, Серёжа, будь готов встретиться с собаками… Берсанака пойдёт туда, где много собак… Одной собаки мало, чтобы совершить какую-то акцию, если только эта акция не направлена на какого-то конкретного человека…

– Я тоже так думаю, товарищ подполковник… Хочу узнать, нет ли здесь где-то поблизости питомника. Может быть, бойцовских собак готовят…

– Добро… Я попробую навести справки со своей стороны…

– А я мента загружу… Сам не знает – пусть весь район обзванивает…

– Действуй…

– Бойцовские собаки? – заинтересовался младший лейтенант Дударков. – Вообще-то собачьи бои официально запрещены законом. Потому они сейчас называются не боями, а испытаниями… И у нас случается, и в Ингушетии, а чаще всего в Дагестане… Обычно по праздникам такие испытания устраивают. Национальная традиция, и потому мы на это сквозь пальцы смотрим. Вроде бы и запрещено, но вроде бы и можно…

– Меня, Идрис, ни праздники, ни испытания не волнуют. Меня волнует вопрос, где таких собак готовят… Есть какие-то питомники?

– Это там, в России, питомники… – даже младший лейтенант милиции говорил о России так, словно она была далеко, а кавказские республики жили отдельно от неё. – На Кавказе собаки сами по себе живут. Здесь почти каждая собака – боец… Сейчас стало много кавказских волкодавов. Знаешь, да? Специально для боёв вывели. Ощенится сука, берут щенков. А так, чтобы целый питомник?.. Не знаю… В Грозном есть питомник МВД. Но там овчарки… Они для боёв мощами не вышли… Не тянут…

– Нет, овчарки меня мало интересуют, – сказал Матроскин. – Мне ваших, кавказцев подавай… Садись за телефон, звони в райотдел, запрашивай информацию по всем местам, где может быть много собак… Хороших, крепких, злых… Чтобы могли человека в клочья порвать… Это срочно и чрезвычайно важно. Так и скажи своему начальству. Иначе мы скоро хлебнём неприятностей…

– Понял. Я постараюсь… – согласился Дударков.

Разговаривая с младшим лейтенантом, капитан Матроскин смотрел в бинокль. Бекмурза Бисолатов уже совсем отрезвел и даже не оказался запертым в чулане, как предполагал недавно мент. Но младший сержант Игумнов точно определил, что запирать Бекмурзу было не за что, в чём его крупнокалиберная жена вполне имела возможность убедиться. И Бекмурза занялся домашними делами. Он съездил на тракторе к магазину, где поговорил с женой, потом вызывал по телефону двух рабочих, которые быстро загрузили ему в кузов кирпичи. Дело обычное и, наверное, не выходящее из ряда бытовых и каждодневных, но чем-то оно Матроскина заинтересовало. Может быть, просто смотреть больше было не на что, а сейчас перед глазами хоть какое-то действо происходило, и он смотрел вместе с теми, кто рядом с ним находился. Тем более что действо это разворачивалось рядом с подозрительным двором. Подозрительным был, естественно, двор самого Бисолатова. Но Бекмурза не туда повёз кирпичи, а во двор соседа, того самого старика, с которым не сумел договориться младший лейтенант Дударков. Там рабочие, просто чудом не выпавшие из тележки во время переезда, и выгрузили их. Наверное, что-то и высказали Бекмурзе относительно скорости, с которой тот ездил. Хотя к его способностям тракторного гонщика в селе все должны были бы давно, наверное, привыкнуть. Кирпичи и мешки с цементом выгрузили и начали разбирать часть старой стены между дворами, чтобы довести до окончания кладку новой стены, кирпичной. Работа не слишком сложная, но и Бисолатов, и старик, которого Дударков назвал Саламбеком, внимательно наблюдали. Должно быть, рабочие не внушали хозяевам доверия. Один из них прихрамывал, и невольно вспомнился Док, который тоже хромал. Однако Док мог выйти только из дома Бекмурзы, а эти пришли со стороны и в дом даже не заходили. Работа продолжалась. Но любой работе приходит время завершаться. Завершилась и эта. Камни из старой стены были благополучно заброшены в тележку. Бекмурзе осталось только вывезти их, и можно было начинать возведение стены новой. Но рабочие уже, кажется, устали. Старик повёл их в свой дом. Наверное, на обед. Бекмурза следом увязался.

Пока во дворе Саламбека никого не было, капитан Матроскин рассматривал двух собак Бекмурзы, сидящих без цепи в другом конце двора. Это были простые уличные дворяне средней комплекции, спокойные и не злобные. В присутствии хозяина они на рабочих даже не гавкнули. Может быть, где-то среди предков этих псов пробегали или немецкие, или кавказские овчарки. По крайней мере, было что-то в очертаниях экстерьера этих собак серьёзное, но чистая дворянская кровь всё же оказалась сильнее, и комплекцией и характером в признанные бойцы они явно не вышли. Матроскин представил вдруг, что на него нападут такие собаки… Да он им просто хребет кулаком переломит, и всё… Хотя укус тоже может быть неприятным…

Обед затянулся по крайней мере на полчаса. Первым из дома вышел Бекмурза, вынес что-то, похожее издали на рюкзаки, завёрнутые в старое одеяло лопаты и ещё какой-то инструмент, забросил всё это в кузов. Значит, рабочим ещё что-то предстоит сделать. Но их неуверенная походка позволяла сомневаться в работоспособности этой пары. Старик явно налил им лишку…

Хромой рабочий уселся в кабину к Бекмурзе, второй в тележку забрался, но перед этим поговорил со стариком, и тот вынес ещё одну бутылку водки. Наверное, калымщики похожи друг на друга что в кавказских сёлах, что в средней полосе России, решил Матроскин.

Трактор рванул с места, чуть не своротив распахнутые ворота, и понёсся по улице на предельной скорости.

– Что-то здесь не так, командир… – задумчиво сказал в микрофон «подснежника» старший прапорщик Соловейко.

– Что – не так? – строго переспросил капитан.

– Не пойму… Чувствую, что-то не так, а не пойму…

– Соображай… Быстрее, а то сейчас уедут…

– А! Понял! – старший прапорщик прильнул к прицелу. – Хромой хромает не на ту ногу… Рабочий на другую хромал. Этот хромой – Док…

– Трактор останови! – потребовал капитан. – Сможешь?

– С этой винтовкой я БТР остановлю… – Соловейко замолчал, несколько секунд прицеливался, потом прозвучал негромкий звук выстрела. Трактор проехал по инерции с пару десятков метров и встал…

– В кузове – Берсанака… Вали его… – прозвучала команда. – Вали быстрее…

Но человек в тракторной тележке среагировал раньше, чем прицел нашёл его. Он прыгнул через борт, зажав в одной руке свёрток с инструментом, в другой лямки сразу двух рюкзаков. Для того чтобы скрыться сначала за тележкой, потом за трактором, хватило пары секунд. Второй человек выпрыгнул из кабины и тоже быстро перебежал за трактор. За ним и Бекмурза устремился. В двигатель вторая пуля ударила. Теперь трактор перестал быть транспортным средством. Пуля калибра 12,7 миллиметра пробивает лобовую броню бронетранспортёра, а уж чугунный тракторный блок в состоянии просто расколоть.

– Внимание! Всем! Беглый огонь на поражение… – дал Матроскин команду, понимая, что для автомата дистанция уже запредельная. Только шальная пуля может остановить беглецов. Но на шальную пулю тоже иногда приходится надеяться.

Что там происходило за трактором, капитану видно не было. Но из-за трактора выбежал сначала более высокий Берсанака и попытался, петляя, добежать до угла.

– Тенор, мочи его… – с отчаянием крикнул Матроскин.

Но снайпер только стволом водил, будучи не в силах поймать в «оптику» бегущего непредсказуемыми зигзагами человека. Берсанака знал, что делал. А следом за ним, уже почти не хромая, побежал к углу чуть опоздавший Док.

– Второго побереги. Раненого, его Берсанака пристрелит… – скороговоркой сказал Матроскин. Но старший прапорщик второго и поймать в прицел не пытался.

Автоматные очереди оказались вообще бесполезными. Бекмурза из-за трактора не показался. Похоже, он бежать и не собирался.

– Вперёд! За ними… Все, кроме Черемши, снимаемся… – скомандовал капитан, уже начав спуск первым. – Черемша… Твоя группа делится на две части, первая захватывает Сосланбека Бисолатова, вторая отправляется за Бекмурзой. Держать братьев по отдельности, не давать общаться… Из дома лучше увести… Сюда, на холм… А то крупнокалиберная Аминат пожалует, не отобьётесь… Если на холм полезет, уходите дальше…

Бесполезность погони по селу капитан Матроскин понимал. Трактор ехал, как и положено трактору, не со скоростью автомобиля, тем не менее быстрее, чем человек бежит. И Берсанака с Доком получили значительную фору. Но Матроскин рассчитывал на умение своих людей искать и читать следы и ещё на тепловизор снайперской винтовки старшего прапорщика Соловейко. Лес и заросли кустов в этом случае не смогут скрыть беглецов. Главное – угадать направление, которое они выберут. А при численном превосходстве можно проконтролировать даже несколько наиболее вероятных направлений. Конечно, можно было бы задействовать даже одну из машин «краповых», что стояли в селе. «Краповые» не отказали бы. Но Берсанака тоже не глуп и понимает эту возможность спецназа. И потому не побежит по дороге. Он не побежит по дороге ещё и по той причине, что там будет открыт каждому взгляду со стороны и с господствующей высоты. Стоит снайперу подняться на первую же из высот за селом, как дорога будет у него на прицеле, и тогда уже Берсанаке с Доком не уйти. И он по дороге не направится…

Первыми у поворота оказались бойцы группы старшего лейтенанта Викторова, при наблюдении за селом контролирующие левый фланг и потому оказавшиеся ближе к месту событий. Но даже Викторов, несмотря на всю скорость своего передвижения и наиболее короткую дистанцию, не успел увидеть, куда свернули за мостом Берсанака и Док. Старший лейтенант это понимал ещё по дороге к мосту и потому сразу дал команду:

– Дорогу не смотреть… Вправо и влево! Ищем следы!

Уйти от моста можно было в три стороны. Прямо – по дороге… Влево – подняться по южному склону холма, обильно поросшему кустами и деревьями, местами даже, как казалось снизу, непроходимому. Вправо – спуститься ниже по руслу ручья. Здесь тоже южный склон, да к тому же ещё не мягкий, как на холме, а каменистый, почти без земли, и следов здесь увидеть невозможно. Тем не менее от поиска тех же следов отказываться было нельзя.

На сорок секунд позже прибыл капитан Матроскин со своей группой.

– Ты бы куда пошёл? – сразу спросил старшего лейтенанта.

– Интуитивно – вправо. Следов нет, спуск всегда – не подъём, можно добавить скорость… А если подумать, пошёл бы на холм.

– Почему?

– Потому что преследователи решат, что я свернул вправо…

– Тебя не Берсанакой случайно зовут? – спросил Матроскин и со своей группой двинулся влево. Его мысли сошлись с мыслями старшего лейтенанта и, как он предположил, с мыслями Берсанаки. – Тенор, пошарь по склону…

Снайпер сразу присел на колено и поднял винтовку. Он тоже проявлял непривычную для снайпера торопливость, понимая, что бандиты могут уже и за склон уйти, а могут только подходить к повороту склона, и от быстроты его действий зависит многое.

– Правее смотри… – подсказал старший лейтенант. – Влево они не пойдут, не успеют. Если полезли на холм, то только вправо…

Старший прапорщик молча перевёл ствол правее и стал не сам холм осматривать, а только места, прилегающие к повороту, где легко скрыться из поля зрения. Всё зависело от умения Берсанаки и Дока быстро передвигаться. Была надежда на ранение Дока, на замедление его скорости, которое вызовет замедление скорости Берсанаки.

В это время капитану Матроскину позвонил младший лейтенант Дударков. Поиск следов спокойно продолжался и без командира – бойцы были хорошо обучены, и потому капитан мог спокойно поговорить.

– Что, Идрис, нашёл что-нибудь?

– Что там за стрельба была? – вопросом на вопрос ответил младший лейтенант.

– Спугнули Берсанаку с Доком. Преследуем…

– Куда двинулись? В какую сторону?

– По дороге к райцентру. За мостиком куда-то свернули. Ищем…

– Месяц будете искать. Там скоро начнутся скалы. В каждой скале по пещерке или гроту. Можно так спрятаться, что с собакой не найти. Одни камни, земли нет – следов нет… А он, когда захочет, уйдёт…

– Потому и хотим догнать раньше…

– Здесь только дорогу с двух концов перекрывать. От нас и от райцентра… В ту сторону в это время года он только в райцентр пройти сможет.

– Понял. Значит, будем перекрывать… Что у тебя?

– Запросил информацию. Первоначально сказали, что вообще ничего похожего у нас в районе нет. Есть заводчики в Дагестане, но это далеко…

– Заводчики?

– Так называются владельцы питомников.

– Понял. Это всё?

– В самом райцентре есть федеральный питомник собак-минёров. Два десятка собак. Три немецкие овчарки, с которых всё началось, остальные разных пород и вообще беспородные. Подбирали тех, кто лучше всех нюхает, а лучше всех нюхают дворняжки. Они за кусок колбасы за десять метров под землёй мину почувствуют…

– Дворняжки, думаю, нас не устроят. Они не сумеют причинить кому-то серьёзный вред.

– Посоветуйся с начальником питомника. Там какой-то капитан внутренней службы. Может, что-то посоветует. Если ты согласен, я передам ему твой номер.

– Не надо. Но его номер найди. Если мне понадобится консультация кинолога, я позвоню. А питомник ищи… Мне бы что-то такое, что посильнее дворняжек. Или уж дворняжки злобные, крупные… Такие ведь тоже есть?

– Бывают… А минёры спокойные. У них через забор от тренировочной площадки детский дом. Каждый день дети с собаками играют. Этот капитан детей азам дрессировки учит. Вроде как шефствует… Сейчас позвоню в райотдел, пусть найдут номер капитана… Позже позвоню…

– Ищи… – согласился Матроскин.

Убрав трубку, капитан присоединился к своей группе, чуть не на четвереньках исследующей подступы к склону.

– Есть хоть что-то?

– Почва жёсткая…

– Аврал, я – Черемша. Сосланбека Бисолатова взяли. Сопротивления не оказал. Руки у парня дрожат, перепугался до смерти, когда я через окно вошёл…

– Почему через окно?

– Он через дверь запускать не хотел. Говорил, старший брат не разрешил…

– А старший брат?

– Я – Муромец… Старшему брату помогаем подняться… Берсанака ему лоб прикладом разбил. Как, Бекмурза? Жить будешь? Говорит, товарищ капитан, что ещё немного поживёт… А за что он тебя так полюбил? Так даже… Говорит, его Берсанака в заложники взял и заставил отвезти к выезду из села… Бедный Берсанака… А потому бедный, что доведётся ему с твоей женой встретиться, кранты ему придут… Куда его, товарищ капитан?

– Веди в дом, там Черемша разберётся…

Поиск продолжился, и проводился он тщательно, но результата не было – слишком жёсткая почва. На такой почве можно только умышленно следы оставить, да и то не всегда получится. И тепловизор снайпера тоже ничем не помог. Старший прапорщик Соловейко от прицела не отрывался, рассматривая сначала все подступы к повороту склона, потом и весь склон сверху донизу и обратно. Ничего похожего на излучение тепла человеческим телом обнаружено не было.

Точно так же не дал результата поиск вправо от дороги. Но там на камнях и найти ничего нельзя было. Чтобы оставить отпечатки на камне, нужно много десятков тонн весить. Старший лейтенант Викторов со своей группой к самой низине спустился, куда ручей скатывался. Все без толку и даже без намёка на успех. Берсанака знал, куда идёт, куда ведёт Дока, и удачно пользовался своим знанием…

Обе группы собрались у дороги, чтобы обсудить план дальнейших действий, когда наушники «подснежников» донесли до спецназовцев страшный лай, визг, крики и рычание. А потом и две автоматные очереди…

– Ни хрена себе… – раздался голос лейтенанта Черкашина.

– Черемша, что у тебя там? – недовольно и обеспокоенно спросил капитан Матроскин.

– Аврал, у нас ЧП… Родные собаки напали на Бекмурзу. Горло перекусили в две секунды… Мы опомниться не успели… Не ожидал ведь никто… Собаки его слушались…

– Что с Бекмурзой?

– Перевязка бесполезна… Горло в клочья… Кровь из сонной артерии хлещет… С такими ранами минуты не живут… Всё… Он уже не живёт… Брат его перепуган…

– Собаки?..

– Пристрелили…

– Это те дворняжки, что по двору бегали?

– Те самые. Пара штук. С виду смирные…

– Вот ведь… – капитан не договорил фразу и замер в задумчивости.

Потом вытащил трубку и набрал номер подполковника Стропилина.

– Товарищ подполковник, кажется, я знаю, что задумал Берсанака. Он идёт в райцентр… Мне нужно расписание передвижений комиссии ПАСЕ. Всё расписание на время пребывания их в райцентре.

– Думаешь…

– Думаю, собаки их атакуют… Не знаю только, как Берсанака приведёт комиссию в питомник… Но он приведёт… Он никого не щадит… Медведь для всех опасен, а медведь-шатун – втройне. Он даже своих помощников уничтожает. Сначала застрелил Чочиева, потом Гойтемира, теперь натравил на Бекмурзу его собственных собак.

– И что Бекмурза?

– Его дворняжки перегрызли ему горло… А… Вот что… Кажется, я понимаю… Комиссия не собирается случайно посетить детский дом?

– Я этого не знаю.

– Я предполагаю, что это может быть… Узнайте точно, товарищ подполковник… Это очень важно…

Берсанака в самом деле хорошо знал эти места и знал, что в этой стороне всегда сможет спрятаться. Только бы оторваться от преследования.

– Может, по дороге быстрее получится? – задал Док Доусон очередной глупый вопрос.

– Иди по дороге… Они снайпера на холм посадят и сразу тебя подстрелят… «Дальнобойка» далеко бьёт… Не в твоих интересах дорогу выбирать…

– Мне остаётся только надеяться, что подстрелят тебя, а я сумею убежать… – полковник нехорошо шутил, и это Берсанаке не понравилось.

– Меня пощадят, а тебя – нет…

– Почему ты так решил?

– Я им живой нужен. Судить меня желают. Показательный процесс бы устроили, прессу пригласили… Красивый спектакль с пожизненным заключением в конце.

– Со мной им тоже было бы интересно поговорить… Мне почему-то так кажется… – полковник высоко ценил собственную личность.

– Сомневаюсь, – сказал Гайрбеков как отрезал. – Они тебя уже пытались подстрелить. Они в хромого стреляли. Но спутали тебя с Гойтемиром. Они не знали, что Гойтемир ногу сломал. И стреляли в хромого. В тебя то есть… Интереса ты для них представляешь мало, а мы с Гойтемиром представляли политический интерес. Нынешние власти любят показательные суды… Вот потому я Гойтемира и пристрелил. Он не хотел идти в суд и не хотел пойти «на зону»… Он был гордый и не выдержал бы унижения…

Полковник плечами пожал. Слова проводника поколебали его самооценку.

– Но хотя бы начало пути мы могли бы пройти по дороге. Сумели бы оторваться. А потом бы свернули…

– Нельзя… – отмахнулся Берсанака от полковника. как от надоевшего овода. – Дальше, за холмом, почва другая. Там каждый наш шаг отпечатается. И в любую сторону от дороги… Никак нельзя… А что тебе эта дорога далась? Нога?..

– Нога… – сознался полковник. – Когда из трактора выпрыгивал, что-то там словно лопнуло… Когда побежал, вроде бы не так чувствовалось. Сейчас чувствуется…

– Идти надо быстро.

– Потому и говорю.

– Если парамидол вколешь, расслабишься…

– У меня нет парамидола.

– У меня есть. Расслабишься?

– Я не расслаблюсь. Парамидол – не морфин…

Берсанака забрался во внутренний карман бушлата, на ходу вытащил целлофановый пакет и из него шприц-тюбик парамидола. Передал Доусону. Полковник остановился только на пару секунд, чтобы выдавить содержимое после укола.

– Тогда давай темп прибавим, пока действует, – потребовал Берсанака и зашагал быстрее, не спрашивая согласия. Полковник вынужденно заспешил за ним.

Берсанака сменил тактику. Чтобы не нагружать ногу Доку Доусону, он вместо подъёма на вершину холма свернул в сторону. Здесь местность была более открытая, но и передвигаться здесь можно было быстрее. А до зарослей добраться можно быстро. В принципе, что поднимаясь к вершине, что уходя в сторону понизу, но не по дороге, а по склону холма, они за одинаковый промежуток времени скрылись бы из поля зрения любого тепловизора, который стали бы использовать от поворота дороги. Главное – перебраться на другую сторону холма. Там, за холмом, пойдут лабиринтом скалы. В этом лабиринте легко заблудиться, если не знаешь местности. Но там же легко и спрятаться, потому что в скалах полно гротов и расщелин, которые двое мужчин со здоровыми руками в состоянии просто изнутри завалить камнями и отсидеться там столько, сколько потребуется.

Единственная неприятность – в тех же скалах есть несколько сероводородных ключей с тёплой водой. И вода эта слишком сильно воняет. Впечатление такое, что тебя с головой в унитаз окунули. Конечно, привыкнуть можно к любому запаху, не отравляющему до потери сознания. Но приятного в скалах мало. А уходить через них легко, потому что у преследователя не будет никакого обзора. И даже сверху, если смотреть с вершины холма, можно только в короткие мгновения заметить уходящего, который тут же скроется, и неизвестно, с какой стороны он покажется в следующий раз. Найти преследуемого в скалах можно только случайно, при очень большом везении. Но пока Берсанака Гайрбеков больше полагался на своё везение, чем опасался везения спецназовцев. Да и не было у него выбора в этом положении.

Плохо было другое. Плохо было, что отсюда, с этого участка дороги, до наступления настоящего лета выйти можно было только в две стороны: или назад в село, или в окрестности райцентра. Впрочем, им туда и надо. Беспокоило только, что и спецназ может знать о направлении пути. И может воспользоваться транспортом, чтобы обогнать их по дороге. И даже пешим ходом, той же дорогой воспользовавшись, не петляя в лабиринте скал и не отыскивая наиболее проходимые участки, спецназовцы могут без проблем опередить их. Но для этого необходимо было знать, что Берсанаке с Доком Доусоном необходимо именно в райцентр попасть. Ведь даже сам Берсанака не знает ещё, для чего им необходимо туда попасть. Откуда же могут знать это спецназовцы? Скорее всего, они предположат, что Берсанака решил отлежаться в какой-то норе, как первоначально решили, что он будет отсиживаться в подземельях. Большой отряд «краповых» в этих подземельях уже прочно увяз, и неизвестно теперь, когда выберется. Жалко, не было времени и возможности заминировать там все проходы, все входы и выходы, все потайные двери. Одного хорошего взрыва в подземном коридоре хватит для того, чтобы смести если не осколками, то взрывной волной всех спецназовцев вместе взятых.

Холм они миновали быстро. На прощание Берсанака даже обернулся, чтобы посмотреть, не видно ли преследователей, но спецназовцы ещё не успели мост миновать, следовательно, видеть их с полковником не могли. Но им всё равно ещё предстоит задержаться у трактора, чтобы Бекмурзой заняться. Сначала в сознание его привести, потом допросить. Даже если учесть, что заниматься Бекмурзой будут не все, всё равно все хотя бы слегка притормозят, чтобы посмотреть на место действия и оценить обстановку. Это уже выигрыш нескольких секунд. А уже за мостом можно будет говорить о выигрыше нескольких минут, потому что там есть возможность уходить в две стороны, и предстоит решить, какой путь выбрали Берсанака с полковником Доусоном. Указатель они, естественно, не оставили. Пусть хвалёный спецназ ГРУ решает головоломку. Пусть даже разделяются и обе стороны осматривают в поисках следов. Но и там и там места такие, что следы останутся только в случае, если Берсанака на танке удирать будет. Но, будь у него танк, удирать пришлось бы уже спецназу. Берсанака служил когда-то срочную службу именно механиком-водителем танка. И сумел бы с управлением справиться с пользой для себя.

Спецназа видно не было, но Берсанака всё равно сделал рукой насмешливый прощальный жест. Это выглядело почти величественно, и даже Док пожелал жест повторить.

– Как нога? – спросил Гайрбеков.

– Терпит.

– А голова? После парамидола…

– Без последствий…

Берсанака знал, что к парамидолу разные организмы относятся по-разному. Боль он заглушает у всех одинаково. Но у некоторых от такой простой штуки голова кругом идёт, некоторым спать хочется невыносимо, а кому-то нужно пять шприц-тюбиков вкатить, чтобы хоть что-то ощутить. У полковника голова, похоже, крепкая…

– Если без последствий, тогда идём дальше… – Берсанака рукой махнул, показывая направление.

Доусон, глядя вперёд, слегка замялся:

– А вообще-то там можно пройти?

Да, внешне скалы выглядели нагромождением камней и трещин, и человеку, ни разу здесь не бывавшему, может показаться, что пути здесь нет. Однако как раз по этим трещинам и лежит единственный путь, параллельный дороге. Правда, он не всегда параллельный. Лабиринт есть лабиринт, и не блуждать в нём невозможно. Необходимо только знать, как блуждать, иначе заберёшься в тупик, из которого не скоро обратную дорогу найдёшь. Но Берсанака эти места хорошо помнил ещё с войны. Он даже дважды пользовался лабиринтом, чтобы вместе со своим джамаатом, когда у него ещё был свой джамаат, уйти от преследования федералов.

– Там бегать можно… Олимпийская дистанция для тех, кто местность знает. И каменные джунгли для того, кто не знает…

– Ты знаешь?

– Идём…

И, как всегда, пошёл первым, потому что полковник Доусон очень не любит оставлять кого-то за своей спиной. Хотя, может быть, он не любит оставлять за спиной конкретно Берсанаку. Берсанака уже многократно чувствовал отчуждённое недоверие полковника. Но ему было на это плевать. У него своя жизнь, у полковника – своя, и после возвращения в Турцию они расстанутся надолго, если не навсегда…

Начало прохода в самом деле было достаточно сложным, если учесть, что Доку Доусону трудно было полноценно работать ногами. Несколько раз пришлось перепрыгивать через довольно широкие расщелины, и только позже, когда они спустились в одну из расщелин, выбранную Гайрбековым по одному ему понятному признаку, путь стал почти ровным.

– Долго так идти? – поинтересовался Док.

– Ты не видел, где скалы кончаются?

– Километра через два…

– Ну, это если напрямую. А через расщелины – километрам к восьми ближе. Точно не знаю, ни разу не мерил… Дойдём…

– Дойдём… – согласился Доусон. – Нам только ночью бы на место прибыть… А до ночи время есть…

Берсанака внезапно остановился и сел на камень. Даже руки опустил. И посмотрел на полковника мрачно, как медведь смотрит.

– Что ты? – не понял полковник.

– Я не знаю, что ты… Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… Я не играю в эти шпионские игры. Я простой и незамысловатый человек и привык выполнять ту задачу, которую передо мной ставят. Или выкладывай, что мы будем делать, или я, сразу предупреждаю, ничего делать не буду…

– Это что, ультиматум?

– Считай, что так…

– Может быть, мы и не будем ничего делать… Я сам не знаю точно, последует ли разрешение использовать тебя. Сам я не могу работать по причинам, которые объяснил. Мне это запретили категорически, и я не могу пойти на нарушение, потому что это чревато последствиями для всей моей дальнейшей карьеры. Если что-то случится, мне придётся расстаться не только с надеждами на генеральские погоны, но и с полковничьим званием…

– Тогда не вижу смысла подставлять под удар свою голову ради простой прогулки, – Берсанака говорил категорично. – Проще залечь здесь, в скалах, где нас никто пару лет не найдёт…

– Я должен позвонить… – сердито сказал полковник.

– Звони… – Берсанака согласился. – Я тебе не мешаю… А уйти мне некуда, ты без меня заблудишься в лабиринте.

Полковник трубку достал. Долго смотрел в мониторчик и нажимал какие-то клавиши.

– Спутник не видит меня… – сказал наконец и развёл руки, жестом демонстрируя свою беспомощность в данной ситуации.

Берсанака свою трубку достал. Посмотрел.

– Моя работает нормально. Связь устойчивая. Правда, заряд кончается, но поговорить успеешь. Звони…

– Берсанака, ты размышляешь категориями начальной школы для слаборазвитых детей. Или не понимаешь, что открытым текстом о таких делах не говорят. У меня трубка закрытого спутникового канала. Иначе я вообще не имею права разговаривать с руководством, тем более находясь на территории России…

Это Берсанаке совсем не понравилось. И слова, какие были произнесены, и смысл, который был озвучен. Откровенного оскорбления не прозвучало, но намёк на него был явственным. А оскорблять Берсанаку было всегда опасно.

– Так что, заляжем отдыхать на пару лет? – он откровенно показал, что на своём по-прежнему настаивает.

– В принципе тебе, в отличие от меня, терять нечего… А доставить федералам много неприятных недель ты в состоянии, причём на самом высшем международном уровне… Трудно представить себе что-то более серьёзное в сегодняшней обстановке…

Гайрбеков не улыбнулся, а только хмуро ухмыльнулся, показывая, что в создании таких неприятностей он видит много положительных для себя моментов.

– Рассказывай…

– Завтра в райцентр приезжает комиссия парламентской ассамблеи Совета Европы. Знаешь, что это такое?

– Знаю… Толпа дебилов, которые всем и всегда недовольны, но ничего сделать не могут, потому что их голос только совещательный. Я уже имел дело с такой комиссией в лагерях беженцев. Мы им такие страдания представили, что слёзы текли… И у нас тоже… От жалости к себе… И у них… Наобещали кучу всякого, а толку никакого. Позаседали, поругались, как две соседки на кухне, и разошлись… Да, какую-то бумагу приняли и подписали. Только толку от этой бумаги никакой. Их всерьёз ни одно правительство Европы не слушает. Просто нашли авторитетное место для скандальных бездельников, чтобы они в по-настоящему серьёзные места не лезли, вот и всё… Ты предлагаешь опять им что-то подставить?

– Хуже, – усмехнулся полковник Доусон. – Я предлагаю подставить их самих…

– То есть?

Берсанака оглянулся и пересел на другой камень, стоящий вплотную к большему камню так, что образовывалось почти готовое каменное кресло. Можно было с удобством спину откинуть и расслабиться. Ему сейчас просто необходимо было расслабиться, чтобы сбросить напряжение этого разговора, потому что он сам чувствовал, как полковник раздражает его. Даже не мог конкретно сказать, чем именно раздражает. А просто раздражает, и всё. А при их работе этого допускать нельзя. Значит, следует расслабиться и просто взять себя в руки.

– Подставить под удар! Под зубы то есть… Собачьи…

– Это уже интересно… – Берсанака впервые за день улыбнулся без ехидства, и в глазах у него поселилась мечтательная дымка. Ему не нравились эти бестолковые европарламентарии, сами себе придумывающие заботы и делающие вид, что они чего-то значат в этой жизни, хотя не значили они вообще ничего. Ещё меньше нравились Берсанаке жёсткие по отношению к нему лично федеральные власти. И он с удовольствием сделал бы одну большую гадость и тем, и другим. И даже без помощи полковника. – И что ты собираешься сделать? Сосланбек – парень толковый. Что он тебе предложил?

Сосланбек ничего не мог предложить полковнику просто потому, что был далёк от подобных дел и очень озабочен другими делами, собственными. Но сказать Берсанаке, что операция разрабатывалась задолго до того, как они пришли в Чечню, и что вообще эта операция ставит перед собой совсем не ту цель, которую он объясняет сейчас Гайрбекову, было, конечно же, нельзя. Гайрбеков может не согласиться работать по программе, подготовленной полковником. У него свои маленькие бзики, и он путает при этом разные понятия. И потому работать придётся самому, но ответственность при этом, если что-то пойдёт не так, всё равно падёт на Берсанаку. А если всё будет проходить гладко, то отвечать придётся российским властям. И отвечать по полной программе перед серьёзными международными организациями.

– Комиссия приедет сегодня поздно вечером – двенадцать человек. На ночёвку их планируют разместить в гостинице. Утром они собираются посетить в райцентре детский дом, чтобы посмотреть, как живут дети, оставшиеся в результате войны без родителей…

– Есть там детский дом, – кивнул Берсанака. – Я сам перечислял деньги на его содержание…

Это была новость для полковника. И хорошо, что он не открылся перед Гайрбековым, иначе всё могло бы провалиться, ещё не начавшись.

– Но гостиница там очень маленькая. Кажется, всего шесть номеров. Так мне сказал Сосланбек… И всех поместить в отдельных номерах не получается.

– Да, гостиница там всегда была маленькая. И номера грязные, – согласился Берсанака. – С потолка штукатурка на головы падает. Мне так говорили, хотя сам я там не был ни разу. У районных властей денег на реконструкцию нет, а частникам брать себе гостиницу нет смысла, приезжих бывает слишком мало…

– Вот-вот… А европарламентарии привыкли к европейским удобствам. Но, в принципе, это даже не так и важно. Место ночёвки мы оставляем на последний случай…

– И что?

– Сосланбек дал мне номер мобильника одного из приезжих. Я уже разговаривал с ним. Этот человек готов нам помогать. Скорее всего, часть из них откажется от гостиницы и предпочтёт ночевать в автобусе. Но автобус они время от времени покидают – не экскурсанты ведь… При этом уже точно известно, что для европарламентариев готовят праздничный ужин. В местном кафе… Допоздна засидятся… Кафе расположено…

– Да, я знаю… Рядом со сквером… Самый центр посёлка…

– Их так уже встречали в разных районах. Везде они оставляли верхнюю одежду в автобусе. За стол отправлялись раздетыми. Водитель автобуса уходит с ними. Засиживаются обычно допоздна. Европейская привычка…

– И что?

– Нужно только проникнуть в автобус и обрызгать одно пальто и одну куртку из всех. Обрызгать в районе воротника, чтобы препарат позже попал на шею. Повторяю, только одно пальто и одну куртку. Это одежда тех, кто лояльно относится к России и мешает принятию серьёзных решений. Мне скажут при необходимости, как эту одежду найти. Под сиденьями необходимо будет оставить пустые тубы от российского аналога препарата. Тубы мне привёз Сосланбек. Вот и всё… Это будет твоей задачей…

– Дело простое… Что дальше?

– Дальше всё по расписанию – утром они поедут в детский дом. Мы будем смотреть и снимать происходящее на видео… Я хочу с вечера забраться на чердак детского дома. Сосланбек сказал, что там лестница с улицы. Из окна можно всё снять.

– Что снимать-то? – не понял Берсанака.

– Ты знаешь, что находится через тонкий дощатый забор от двора детского дома?

– Понятия не имею. Раньше там была заброшенная спортплощадка. Хотели строить районный стадион, но началась перестройка, с ней так ничего и не построили. В перестройку в России ничего не строили и не перестраивали, только ломали…

– Горбачёв перестроил систему власти.

– Её перестроили без Горбачёва… Он не перестраивал, он только ломал… Потом и после него только ломали, а если и строили, то для себя и своих людей. Всё и власть тоже… Строить начали только в последнее десятилетие…

– Не будем спорить. Нам не об этом думать надо, – не захотел углубляться в тему полковник, который, как всякий американец, сильно уважал Горбачёва за то, что тот сделал США единственной на планете супердержавой, хотя бы на время. – У нас заботы проще… Итак, через забор от двора детского дома находится питомник служебных собак-минёров. Тренировочная площадка примыкает к забору. Есть там, кажется, пара овчарок, но остальные – всякие, больше простые дворняги, которых наш препарат в состоянии превратить в серьёзных диких зверей, которые нападут как раз на нужных европарламентариев. Остальные будут только свидетелями. И никто не сможет воспрепятствовать собакам разделаться с этими. Чтобы остановить собак, нужно оружие, а проводники на занятиях ходят безоружными. Понимаешь?

– Нет… – сказал Берсанака.

– Что тут непонятного?

– Непонятно, как собаки попадут во двор детского дома?

– Дело в том, что руководство питомника дружит с детским домом и дети занимаются с собаками. Забор дырявый. Дети через эти дыры бегают на площадку. Бывает, собаки забегают к детям. Это не сторожевые собаки. Это – минёры. Они должны быть миролюбивыми, потому что работать им приходится и в людных местах, и в поездах, и в автобусах. Дети не боятся их… А они детей, наверное, любят… – последнюю фразу полковник произнёс неуверенно.

– А если собаки нападут на детей? – спросил Берсанака.

– Они нападут только на тех, кому ты обрызгаешь одежду… А детей собаки любят…

Гайрбеков думал не долго.

– Ладно… Условие одно. Дашь потом мне копию записи события. Интересно будет посмотреть. Но сейчас надо идти…

– Идём… – согласился Док Доусон…