Книга: Молчание солдат
Назад: ГЛАВА 4
Дальше: ГЛАВА 6

ГЛАВА 5

1

Согрин со своей разобщившейся группой так и идет по следу, оставленному боевиками уже после того, как они вступили в бой с верхней позиции. Если эту позицию чеченцы покинули, значит, обстановка позволила им это сделать. Следы отчетливо показали, что они вели отсюда обстрел чьих-то позиций... Идет в прежнем темпе, потому что понимает: бой еще не закончен, и пока он не догнал противника, пока он не видит его визуально, – и его группа, и кто-то еще находятся в опасности. Где-то вот-вот должен возобновиться бой, а он, если будет поджидать отставшую троицу, рискует снова успеть только к подбору гильз из снега, если и к этому успеет, потому что ветер все сильнее, все настойчивее пытается свалить человека, и снег ложится все более плотным слоем, обещая засыпать упавшего. Скоро и следы, и гильзы занесет, и тогда уже невозможно будет ориентироваться так же хорошо, как можно было сделать это ночью. Именно по следу ориентироваться, а не по компасу. Что же касается приближающегося утра, то утра может и не быть, если начнется настоящая пурга. В пургу и при дневном свете видно хуже, чем ночью при хмуром небе. Даже с прибором ночного видения в пургу работать труднее.
Правда, теперь, на пологом спуске, темп преследования выдерживать стало легче всем. Даже лейтенант Егоров, до этого идущий с криво открытым ртом, и тот рот закрыл, но по-прежнему хмуро посматривает по сторонам. Лейтенант Брадобрей тоже мрачен. Оба недовольны тем, что их товарищи отстали. По правде говоря, они надеялись на их физическую подготовку так же, как на свою, и совсем не верили в такую же подготовку гораздо более старших по возрасту спецназовцев ГРУ. А теперь оказывается, что и их выносливость на пределе, а спецназовцам хоть бы что, и они готовы ночь до конца так же носиться по снежным горам, а потом и днем продолжать преследование. Новичкам это показалось хождением за пределом возможного. Но – молчат и терпят...
След, ведущий на спуск, начинает идти не по прямой, а классическим серпантином. Так, конечно, спускаться легче. Но Согрин поднимает бинокль и пытается рассмотреть то, что можно рассмотреть в непосредственной близости при такой плохой видимости. Смотрит, не останавливаясь при этом, рискуя сам скатиться по склону. Наконец убирает бинокль в футляр:
– Веревку... И включить «подснежники»...
Веревками лейтенанты обеспечены. И полковник правильно сообразил, что значительно сократит время, воспользовавшись техникой горного хождения. Веревка пропускается через карабины, закрепленные на поясе. Первым спускается сам полковник. Впрочем, такой спуск можно и без веревки проводить, хотя это в темноте гораздо опаснее. Тем не менее через короткий промежуток времени в наушниках раздается голос Согрина:
– Я Рапсодия. Веревки хватает на три витка серпантина... Следующий...
Спускаются два лейтенанта, за ними Кордебалет. И после этого конец веревки сползает в руки Согрина. Сохно сверху страховать некому, и подполковник спускается сам, причем не менее быстро, чем остальные спускались по веревке.
– Какая встреча! – восклицает он внизу. – Давно не виделись.
– Поехали дальше... – не останавливается полковник.
Следующий этап преодолевают в том же порядке, только теперь уже самостоятельно, без страховки, спускается Кордебалет. Третий этап начинает Сохно, а заканчивает Согрин. Но третий этап короткий. Преодолевают всего два витка серпантина, а третьего не находят, и Сохно вынужден даже слегка подняться, чтобы выйти на след.
– Теперь – за ними!
– Мы на склоне... Спускаться? – раздается в наушниках голос лейтенанта Юрова.
– Я не давал приказа на отдых, – на ходу сухо отвечает полковник.
* * *
Отставшие лейтенанты оказываются гораздо лучшими горниками, чем показали себя марафонцами. В наушниках хорошо слышно, как они переговариваются:
– Крюк вбей... Сюда... Так...
– Нет-нет... Не видишь... Трещина слабая... Выше вбивай... Вот...
– Ага... Пропускай веревку... Стравливай...
Согрин пятнадцатью минутами раньше не стал терять время на вбивание крюка, чтобы все спускались в одинаковых условиях, и веревку можно было бы потом протянуть через кольцо и сохранить. Он просто не сомневался, что его офицеры и он сам даже без веревки спустятся без проблем. Лейтенантам привычнее классический спуск. И то хорошо, что не так далеко отстали. В случае боя три лишних ствола могут пригодиться. Но полковник поджидать отставших не намерен. След еще видно, хотя снегопад-предатель стремится занести его как можно быстрее. И потому поспешность необходима.
Так, прямо по следу, они и спускаются в долину. Здесь светят фонариками открыто. В пургу, уже и вниз с перевала свалившуюся – вот уж действительно снег на голову! – издали увидеть луч фонаря невозможно. Видимость в таких условиях и днем бывает не больше восьмидесяти – ста метров, а уж ночью тем более.
Наклонившись, осматривают следы. Быстро и внимательно. Здесь боевики отдыхали. Отчетливо отпечатались места, где они в снег свалились. Видно, что они предельно устали. Даже не все нашли в себе силы к камням спиной прислониться.
– Кровь, – осматривает камень лейтенант Егоров. – Здесь кровь...
Под лучом фонарика бурые пятна на буром камне. Свежие пятна, подмерзнуть полностью не успели.
Сохно оказывается рядом, сметает рукавицей верхний слой снега, находит еще следы крови и брошенный пропитанный кровью тампон из стандартного армейского перевязочного пакета. Здесь – лазарет, раненого обрабатывали. И шприц-тюбик от парамидола находится. Тоже бросили...
Полковник рассматривает карту, а Кордебалет тем временем занят общим следом.
– Они шесты тащат, – сообщает, он сообразив наконец, что за странные линии тянутся вдоль человеческого следа. – Связками... Одну сторону на плечо, другой конец по земле волокут.
– Из шестов и носилки сделали, – добавляет Сохно, поднимая из снега стружки, – топором кто-то работал.
– Десяти минут не прошло, как снялись, – решает полковник. – Догнали мы голубчиков. Теперь уж точно – догнали. Не уйдут...
В голосе Согрина слышится откровенное торжество, обращенное к лейтенантам. Со своими подполковниками он никогда чувств не показывает. За долгие годы совместной службы они так один к другому притерлись, что научились друг друга без слов понимать. А лейтенантам это урок – если бы шли медленнее, если бы равнялись по отстающему, тогда догнать бы не смогли.
– Вперед! – звучит команда.
– Мы уже рядом, – докладывает через «подснежник» лейтенант Юров. Спустились почти донизу. Миновали горизонтальный след.
– Спускайтесь ниже. Окажетесь впереди нас... – Согрин уже включился в следующий этап марша, обещающий стать завершающим, и не думает о собственном отдыхе. – Как раз дыхание перевести успеете.
* * *
Теперь уже, сохраняя прежний высокий темп преследования, Согрин удваивает осторожность. И потому чаще держит у глаз бинокль, чем идет без него. Но в долине так идти можно без того риска, что возникал наверху, здесь можно оступиться, но не будешь при падении долго лететь, набирая скорость в соответствии с физическим законом ускорения свободного падения... Точно так же работают с биноклями и оба подполковника. Но подполковники заняли места по флангам и контролируют не дорогу впереди, как командир, а скалы и уступы, где можно организовать засаду. У лейтенантов тоже бинокли есть, но они предпочитают под ноги смотреть. Нет автоматической привычки к хождению вслепую по таким неровным участкам. Этому долго учиться надо.
Ветер сейчас под встречный движению уклон сверху скатывается, снося со склонов не слишком большой еще, не уплотнившийся снежный покров, смешанный с пылью и мелкими камушками и оттого жесткий, больно бьющий в лицо, и более темный, чем основная масса пурги.
Метров через двести Согрин останавливается, долго смотрит в бинокль. Сохно с Кордебалетом переводят свои бинокли ниже и смотрят туда же, куда и полковник.
– Это наши добры молодцы, – узнает Сохно. – Хорошо, что они спустились сюда, дальше им появляться опасно.
– А что будет дальше? – спрашивает лейтенант Брадобрей.
Сохно не отвечает. Он слушает и тут же вытягивает руку вдоль пути, которым группа движется. Слушают и остальные. Спереди снова доносятся автоматные очереди. Начинаются они короткими хлесткими ударами, но быстро набирают темп, сливаются в сплошные, единые очереди.
– Они нарвались на засаду, – говорит Егоров. – Этого и надо было ожидать...
– Нет, – говорит Кордебалет. – Они атакуют засаду с флангов и сверху. Они прорываются. Идут туда, куда им необходимо идти, кратчайшим путем...
– По скалам с шестами и с раненым не проберешься, – возражает Брадобрей.
– Они и не пробираются, – усмехается Сохно. – Они надеются засаду уничтожить, а потом идти дальше. А наша задача – показать им результативную фигу...
– Вперед! – коротко звучит команда. – Метров двести осталось. Около лейтенантов разделимся.
Трех лейтенантов они застают сидящими, прислонившись спиной к одному большому камню, из-под которого тонкой струйкой вытекает незамерзший ручеек и прячется через десяток метров где-то в глубокой черной трещине под склоном. Лейтенанты тоже выстрелы слушают. Юров и Фролов смотрят в пургу, а Саакян голову опустил и глаза закрыл. Но все трое при этом жуют галеты, входящие в сухой паек.
– Подъем! – рявкает Сохно. – На завтрак в столовую опоздаете, гурманоиды хреновы.
– Хотя бы разведку провести могли? – спрашивает Согрин поднявшихся, но ответа он не ждет.
Лейтенантам не до разведки. Они еле на ногах стоят от усталости. Саакян по-прежнему смотрит себе под ноги, словно очень стесняется. Скромник...
– Там что-то... Метрах в двадцати, – говорит тем временем Кордебалет, опуская бинокль. – Мне кажется, это раненый лежит...
Прибор ночного видения бинокля высвечивает контур лежащего без движений человека. Меньше минуты – и спецназовцы рядом. Это в самом деле раненый, и его уже начинает засыпать снегом. Однако он спит, и снег с лица не стряхивает.
– Парамидолом накололи, – делает вывод Сохно и поднимает из снега шприц-тюбик. – Первый тюбик на стоянке, второй уже сейчас. Чтобы долго не просыпался...
Согрин склоняется над раненым, светит ему в лицо фонариком и стряхивает с лица снег. Раненый даже не просыпается.
– Совсем мальчишка. Лицо хорошее...
И тут же вытаскивает из-под камуфлированной куртки общую тетрадь, уголок которой замечает. Светит фонариком, мельком смотрит на пару страниц и убирает тетрадь в планшет.
– Что это? – спрашивает Брадобрей, заметив движения полковника.
– Кто вам сказал, что я обязан перед вами отчитываться? – Согрин хмурит брови, выпрямляется и смотрит в пургу. – Делимся на группы. Состав групп... Подполковники с лейтенантом Егоровым идут по правому склону. Берут с собой лейтенанта Фомина... Там след еще виден. Не потеряете... Остальные за мной по левому... «Подснежники» у всех включены... Атаковать по согласованию... Вперед!
И сразу сворачивает влево, чтобы начать подъем по крутому, тяжелому для продвижения склону там же, где, по его мнению, поднимались боевики. На ходу полковник соображает. Он убрал в планшет дневник, где по дням отмечается продвижение отряда Руслана Ваховича Имамова. Вероятно, тот самый дневник, о котором особо говорили генералы в штатском во время инструктажа. И подумал, что раненый с хорошим честным лицом, на чьей груди дневник лежит, и есть тот самый мальчик, которого рекомендовано уничтожить после того, как дневник окажется в руках спецназовцев, – Аббас Абдутабаров, воспитанник полковника Имамова. Согрину почему-то очень не захотелось убивать беспомощно спящего мальчишку. Более того, ему почему-то захотелось даже защитить его...

2

Аббас думал, что федералы понесли слишком большие потери, чтобы организовать полноценный заслон, способный заткнуть все дыры, через которые боевики могут просочиться. В принципе, они даже не просочиться хотят. Они ставят себе задачу большую и конкретную – заслон уничтожить и пронести через образовавшуюся дыру шесты и раненого. Иной задачи в такой ответственный момент и быть не может. Но федералы неожиданно выставили большой заслон. Опять около взвода! Откуда только они людей за такой короткий период набирают после нескольких кровопролитных для них боев?.. Должно быть, другие заслоны сняли. Знать бы только, где они сняли... Но нет людей даже для того, чтобы провести полноценную разведку. И Анвар недееспособен. Он-то мог бы за короткое время много чего узнать...
Однако Аббас терпеть не может понятия «если бы». Руслан Вахович всегда предпочитает общаться только с реальностью и опираться на конкретные факты. И воспитанника приучает к оперированию такими же понятиями. Потому Аббас и не жалеет о том, чего добиться нельзя, думает только о том, что сделать можно.
– Мало нас, – сетует и Дукваха. – И пулемета нет. Что-то с моими парнями случилось, не иначе. Они давно должны были догнать нас. Наверное, «волкодавов» оказалось больше, чем я думал, а командир их хитрее меня...
Он привычно сосредоточен. А когда Дукваха сосредоточен, он не пытается улыбаться, и это одинаково нравится и Аббасу, и Раундайку. Аббас вообще к эмиру относится почти как к другу.
Разведчики только что выложили перед ними картину происходящего впереди. Понизу около двадцати человек. Прячутся за крупными камнями рядом со склонами. Ущелье такое узкое, что они друг друга даже в пургу могут рассмотреть. Между ними даже ползком не пробраться. По пять человек с ручными пулеметами выставили на склонах в тех местах, где можно пройти. Но не склоны, скорее всего, защищают, а готовятся стрелять сверху по колонне боевиков, которая, по их расчетам, не может миновать этот проход.
– Если опять забраться выше? – спрашивает Аббас.
– Только выше и можно, – за разведчиков отвечает Дукваха.
– Ты эти места знаешь? – интересуется у эмира Раундайк.
– Проходил здесь несколько лет назад.
– И помнишь склоны? – Раундайк искренне удивляется.
– Я же днем шел. Что ж не запомнить... – Дукваха пожимает плечами.
Он горец. Он не понимает, как можно не запомнить участок горы, где уже бывал.
– Значит, так, – Дукваха долго не думает. Он отлично знает тактику горного боя – чаще всего побеждает тот, кто стреляет сверху. – Идем двумя группами. По двадцать минут каждой группе для выхода на позицию. Через двадцать минут одновременно атакуем. Уничтожаем верхних. После этого расстреливаем тех, что засели под противоположным склоном. Под свой склон можно не стрелять, но не возбраняется пару гранат уронить... Световые гранаты обязательно... Левую группу ведет Аббас. Правую я... После боя не забудьте запас патронов пополнить.
И он пальцем распределяет людей – кому направо, кому налево.
– Проверьте наличие световых гранат... Есть? Прекрасно. Сверим часы. Ровно через двадцать минут...
* * *
Маккинрой распоряжением Дуквахи попадает в группу Аббаса. Ему не очень нравится это, хотя, зная добрые отношения между командиром отряда и воспитанником, Пол понимает, что ему необходимо Аббасу понравиться. Это дает возможность надеяться, что Аббас расскажет Имамову о прохождении через сложный участок ущелья и об участии в операции иностранца, а тот в какой-то прекрасный момент может сменить свое упрямое нежелание часто встречаться с журналистом на иной уровень отношений.
Маккинрою необходимо выйти на иной уровень отношений. На более близкий, а если удастся, то и доверительный... И необходимо сделать это как можно быстрее, потому что сам он чувствует, что слишком запутался в этой длительной многоходовой игре, где он не переставляет фигуры, а только стремится их не подставить под чужой удар, выжидая момента, удобного для собственной игры. По сути дела, это партия в новый вид шахматной игры. Обычно в шахматы играют два противника. Маккинрой стал третьим действующим лицом. Они играют друг против друга, и каждая сторона считает его своим. А он, время от времени тайно помогая одним или другим, ждет момента, когда сделает партию своей и поставит мат обеим сильным сторонам...
Возможно ли это? Раньше виделось, что такой ход событий вполне реален. И только в последнее время Пол начал понимать, что по большому счету он проигрывает, хотя все еще сохраняет некоторые шансы на успех. Его подвела самоуверенность. А самоуверенность появилась после того, как он провел такую успешную игру против ЦРУ, оставив в дураках всемогущее ведомство. По тому же сценарию он решил играть и с другими, но потерял многие нити, за которые может вовремя дергать, чтобы вызвать правильный ход.
Оставив на пустынной дороге посреди США «урода» Джастина Юма, Маккинрой перебрался не в Мексику, где почти официально налаживал связи, – официально, это значит, что с согласия Джастина, – а в Канаду, откуда уже направился на Ближний Восток продолжать свои поиски в среде исламских фундаменталистов. Многолетние поиски.
И он все же нашел профессора Зин-Мухаммада. Вернее, профессора нашли для него. Опознали по фотографиям. Проверили биографические данные. И установили идентичность... Осталось малое – добраться до профессора, который превратился какими-то поворотами судьбы в чеченского полевого командира эмира Руслана Ваховича Имамова, уже много лет воюющего против России в своих родных горах. Это показалось гораздо более простым внешне делом, чем сами многолетние поиски. Но в действительности подступы к Зин-Мухаммаду закрыты до сих пор, несмотря на то, что, помимо исламских фундаменталистов, Маккинрой включил в работу и российские спецслужбы.
Такое рассекречивание личности Имамова сначала казалось необходимым. И фундаменталисты, и спецслужбы – это все потенциальные покупатели препарата «поцелуй двузуба». Главное – перехитрить их, помогая одному противнику против другого и наоборот, а потом вовремя уйти из поля зрения с тем, что удастся добыть. Маккинрой не ожидал, что в действие включатся такие большие силы. И сейчас эти силы, нагнетая обстановку, сильно мешают ему добиться собственного успеха.
* * *
Привыкший доверять Анвару как лучшему разведчику всего отряда, Аббас сначала присматривается к разведчику из джамаата эмира Дуквахи с легким недоверием. Но тот и сам идет как надо, и ведет группу уверенно, знаками показывая, кому что следует делать, когда необходимо остановиться и замереть, когда начать новое движение и в каком темпе.
Пурга помогает им. В такую видимость и при таком ветре, мешающем хоть что-то услышать, подобраться к противнику можно и даже необходимо на предельно близкое расстояние. Но главное то, что пурга дает возможность сделать это скрытно. Они так и подбираются, животом отмеряя каждый камешек на склоне. Подбираются опять сверху, но очень близко, и залегают, выжидая те три оставшиеся в запасе минуты. Время все сверяли по часам Дуквахи. Подвели стрелки. И теперь Аббас смотрит не на противника, а на циферблат, мысленно подгоняя механизм. Но стрелки упрямы, они движутся медленно, будто бы умышленно медленно, заставляя всех волноваться, заставляя подрагивать от нетерпения оружие в руках.
Два минуты осталось...
Аббас локти переставляет. Кажется, что упор сделан неправильно, не очень удобно будет стрелять. Но через несколько секунд он возвращает руки в прежнее положение. Нет... Это все от волнения и нетерпения...
Чуть ниже залегли федералы. Грязно-зеленые «камуфляжки» кажутся в сумраке темными, сливаются со склоном, с камнями. И чем дольше на них смотришь, тем сильнее они сливаются, и уже начинаешь думать, что это не люди там, что ошибся разведчик, это камни и земля, чуть поросшая травой.
Травой? Откуда сейчас, в последний месяц осени, в зимний месяц осени, трава на склоне? Трава вся снегом занесена... Но солдаты не шевелятся. Они словно вмерзли в склон, лежат, выставив стволы в сторону нижнего прохода. Дожидаются. Дожидаются Аббаса, чтобы застрелить его, чтобы застрелить его товарищей. Чтобы уничтожить их и оставить здесь под снегопадом...
Минута...
Нет, федералы, если их много, если у них есть связь со штабом, трупы тоже не бросают. Они их вертолетом вывозят, а потом опознать пытаются. Чтобы знать, кто против них воевал и кого уже не стало. Списки, наверное, составляют, классифицируют. Выводы делают. И что-то, наверное, планируют. Слухи ходят, против родственников что-то делать собираются... У Аббаса нет родственников. Нет родственников, которых он знает.
Тридцать секунд осталось...
А что он знает о себе? Он ничего не знает. Он хотел бы узнать, но возможности не имеет.
Двадцать секунд...
Что чувствуют сейчас федералы? О чем думают? У них, наверное, есть родственники. Отец, мать. Ждут дома. А они здесь. Под стволом Аббаса... Чувствует ли мать вон того, которого Аббас уже взял на прицел, что скоро останется без сына?
Десять секунд...
Мать Аббаса уже ничего не чувствует. Аббасу рассказали, что мать его умерла, когда ему не было месяца от роду.
Время... Сходятся минутная и часовая стрелки.
Аббас не дает команду. Схождение стрелок – команда для всех...

3

Мочилов возвращается от генерала Спиридонова с подписанным приказом. Подпись, конечно, сопровождалась тяжелым вздохом и красноречивым взглядом, но генерал поставил ее твердой рукой.
Именно Спиридонов, как первый заместитель, по просьбе начальника ГРУ взял на себя руководство операцией в общем масштабе. Политика... Ответственность... И обязательная перестраховка... Без этого трудно на высоком посту прослужить. Если Спиридонов уверен в своем праве и в правоте, пусть и действует на свой страх и риск.
Мочилову при этом, после долгих споров о том, что Юрий Петрович стал штабным человеком и непосредственное участие в боевых действиях уже не для него, все же доверено оперативное управление. Спиридонов справедливо решает, что не следует посвящать посторонних в круг забот агентурного управления. А Юрий Петрович и так уже влез в них.
Тревога объявлена в трех ротах разных бригад спецназа ГРУ, базирующихся в ближайших к Чечне округах. Роты уже выехали на аэродромы, где садятся в вертолеты. Даже прогноз погоды на первые часы проведения развернутой операции предусмотрен и просчитан. Согласно этому прогнозу, посадить вертолеты придется в Ханкале, там заправить машины и ждать, когда образуются просветы в воздушном пространстве. Такие просветы ожидаются. Сложность в том, что вертолеты, при всей сложности полета в таких метеоусловиях, смогут только в отдельные временные коридоры прорваться и высадить десант. Но у них может не хватить времени на возвращение. И потому Мочилов взял на себя смелость отдать приказ о посадке вертолетов в горах. То есть транспорт будет дожидаться окончания операции в непосредственной близости. Правда, при этом опять же возникает необходимость выставлять охрану. Просто на всякий случай, чтобы предотвратить захват вертолетов с экипажами противником, просочившимся на каком-то участке сквозь оцепление. А силы могут понадобиться в любом месте, и не хотелось бы их распылять. Но это оперативная необходимость. Поэтому придется задействовать в охране в общей сложности около двух взводов. Это почти равная по численности отряду Имамова группа спецназовцев. Равная, да не совсем, потому что группа будет разбросана по разным участкам, по разным местам высадки десанта. Но и прорваться большими силами боевикам, по просчетам, будет невозможно.
Сам Мочилов собирается недолго. Домой, вопреки повторному настоянию начальника оперативного отдела – жены у них подруги, – все-таки не звонит, чтобы не пугать жену раньше времени, и вызывает машину, чтобы выехать в аэропорт Жуковский. Там уже сменил график полета, дожидаясь его, самолет военно-транспортной авиации, летящий в Ханкалу. Спиридонову стоило большого труда и применения всего своего авторитета, чтобы уговорить авиаторов пойти на смену графика. В Ханкалу следует успеть до девяти ноль-ноль. Это последний критический срок, просчитанный заранее в общем плане операции. И уже из штаба группировки связаться с ОМОГ Согрина и Разина, что обещал лично обеспечить начальник штаба группировки на Северном Кавказе...
По дороге следует еще заехать к Басаргину и забрать с собой Аббаса Чохоева. Нонсенс – гражданский человек в боевой операции. В линейных частях это, естественно, недопустимо. Спецназ ГРУ может себе такое позволить. Спецназу часто приходится действовать не по правилам, а по старому принципу, согласно которому цель оправдывает средства. Главное, чтобы цель была достойная.
* * *
Чохоева от офиса Интерпола до «уазика» полковника провожает Пулат. Но смотрит при выходе из подъезда не на машину ГРУ, а на своего «Гешу», стоящего рядом. Пожимает полковнику руку и приветственно кивает на прощание старшему Аббасу, который устраивается на заднем сиденье. У Чохоева весь багаж помещается в небольшой сумке, у полковника – в традиционном офицерском «тревожном чемодане».
– Как в Чечне погода, Юрий Петрович? – спрашивает он.
– Метели... – Мочилов краток.
– Если будут достойные новости, держите нас в курсе дела.
– Непременно.
Пулат смотрит на часы, дергает «Гешу» за дверную ручку и направляется к подъезду.
«Уазик» мчит по ночной Москве. Днем полковнику в график было бы уложиться трудно, даже при езде по тротуарам. Сейчас и проезжей части дороги хватает, чтобы успеть. Правда, перед утром вышли на работу снегоуборочные машины, чтобы ликвидировать последствия скоротечного, но обильного снегопада, и мешают движению своей основательной медлительностью и привычкой не обращать внимания на другой транспорт. Но все же не настолько они серьезная помеха, чтобы их задержать.
– Вы, наверное, уже арестовали моего сына? – уже на выезде из города спрашивает Чохоев. Первые слова, которые он произносит за всю дорогу, отчего становится полковнику, углубленному в свои мысли, даже симпатичен.
– Нет.
– А где он сейчас пребывает?
– В отряде полевого командира Руслана Ваховича Имамова. В горах... На леднике...
– Но мне же обещали встречу с ним, – не понимает старший Аббас.
– Вот для того мы и везем вас в Чечню. Встретитесь, надеюсь... Может быть, прямо на леднике... Бывали на ледниках? Вы же горец?
– Я не горец. Я типичный горожанин, и все предки мои жили в долинах... Вы хотите вывезти меня в горы?
– Посмотрим.
Чохоев ничего не понимает из разговора, но чувствует, что откровенничать с ним этот полковник пока не намерен, хотя очень строгим он и не выглядит, несмотря на большой шрам, пересекающий красивое мужественное лицо с удивительно правильными чертами.
* * *
Всю ночь не спавший полковник легко засыпает даже в военно-транспортном самолете, привычно обещающем развалиться на лету. Но самолет опять не разваливается и доставляет пассажиров в Ханкалу, где прямо к взлетной полосе подъезжает встречающая машина с командиром одной из отдельных мобильных офицерских групп пышноусым майором Дубровским, временно прикомандированным к местному разведывательному управлению.
– Одна рота прибыла. Ждут команды, – докладывает Дубровский у грузового трапа, к которому задом сдает грузовик, чтобы начать разгрузку. Солдаты-грузчики стоят в кузове. – Вертолеты дозаправили.
– Кто командир роты?
– Капитан Севастьянов.
– Не помню... Толковый?
– Раньше не был знаком. Ничего не скажу.
– Меня в штаб, командира роты ко мне! Садись, Аббас...
Юрий Петрович одновременно и приказ отдает, и приглашает попутчика. И тут же смотрит на часы. Время до сеанса связи еще есть. Летчики, как и обещали, не подвели. Уложились.
В городе уже рассветает, но небо затянуто серой утренней хмарью, и такое впечатление, что грозится наползти сырой туман. Вот тумана-то Мочилову меньше всего хочется. Даже пурга менее неприятна, чем туман. Пурга в горах идет эшелонами, оставляя коридоры, в которые можно проскочить. А в туман и из Ханкалы ни один вертолет не вылетит.
В штабе уже заказан пропуск на Юрия Петровича, но возникают вопросы к Аббасу Чохоеву, и полковник, чтобы время не терять, оставляет московского чеченца в машине с Дубровским, а сам проходит сразу в кабинет начальника штаба.
Генерал принимает его без задержки, хотя с большим трудом удается выпроводить из кабинета штабных офицеров, у которых, естественно, все дела всегда срочные.
– Значит, начинаете?
– Уже начали. В течение часа соберутся основные силы. Если погода позволит...
– Силы задействуете большие?
– Три роты спецназа. Попытаемся, товарищ генерал, закрыть в мешок оба отряда.
– Хорошо бы получилось... Я имею против Имамова не больше, чем против других полевых командиров, но очень уж он грамотный противник. Многим нашим офицерам не по плечу. И потому, думаю, уничтожение его отряда можно было бы считать праздником. Тем более что ему навстречу выступило сильное подкрепление...
– Мы радовались бы больше вас, если бы все прошло благополучно. Но погода пока не на нашей стороне. Меня сейчас интересует сеанс связи. Я должен пообщаться со своими офицерами. Конфиденциально.
– Бога ради. Я посажу в отдельном кабинете радиста с настройкой на вашу волну. Он выйдет, как только соединится. Качество связи, правда, гарантировать не могу. Сами говорите – погода... В горах это всегда важно.
– Спасибо.
* * *
Мочилов вместе с начальником штаба собираются уже выйти, чтобы отправиться на узел связи. В это время в дверь стучат. Не дожидаясь приглашения, заходят два человека в штатском. Мочилов почему-то сразу понимает по серым лицам, по выражению глаз, по неуместной здесь гражданской одежде и вообще по манере поведения, что это и есть те самые генералы – Стригун и Яхонтов. Генералы молча пожимают руку начальнику штаба и слегка кивают незнакомому полковнику.
– Донесения для нас были? – спрашивает генерал с седым ежиком на голове.
– Сеанс связи через пять минут, – начальник штаба смотрит на часы. – Что будет, я прикажу доложить.
– А что насчет подкрепления? – спрашивает второй генерал в штатском. У этого глаза сердитые, хронически недовольные.
– По-прежнему. Все подразделения заняты. Самим людей не хватает... Вы вовремя не подумали о резерве. Мне об этом, извините, думать некогда. У меня своих забот хватает, – начальник штаба отвечает тоже сердито. Он чувствует поддержку в прибывшем из Москвы полковнике. И понимает, что и в Москве не все рассматривается так однозначно, как казалось вначале. По крайней мере, силы против двух генералов в штатском стоят серьезные. Может быть, самые серьезные в стране. И выбор стороны для начальника штаба очевиден.
– Вы, может быть, еще не в курсе, – генерал с седым ежиком холоден и вежлив. – Нам доложили, что в аэропорту сидит рота десантников. Это как раз то, что нам необходимо. Если хотите, мы обеспечим вам приказ из Москвы...
– Во-первых, это не десантники, а спецназ ГРУ.
– Это еще лучше.
– Во-вторых, прибывшее подразделение не входит в мое подчинение, и я не могу им приказывать принять участие в операции. У них свои задачи...
Генерал в форме смотрит на генералов в штатском достаточно твердо.
– Какие задачи! Мы общее дело делаем.
– А у нас свое дело, – поймав взгляд начальника штаба, вступает в разговор Юрий Петрович. – И тоже общее. И свое при этом.
Генералы в штатском смотрят на него с недоумением.
– Это полковник Мочилов из ГРУ. Только что прилетел из Москвы.
– Вот и прекрасно, товарищ полковник, – говорит генерал с седым ежиком. – Мы намерены задействовать ваших людей в своей операции.
– Это невозможно, потому что мои люди задействованы в другой операции, к которой вы, насколько я понимаю, не имеете никакого отношения, – Мочилов говорит категорично. – В данной ситуации я никак и ничем не могу вам помочь, поскольку вы не уполномочены мне приказывать. Извините...
– Как с вами связаться? – спрашивает сердитый генерал в штатском. – Вам вскоре сообщат новый приказ.
– Мое руководство знает, как со мной связаться.
– Я попрошу вас пока не снимать с места прибывшую роту.
– Я сниму ее, как только у меня возникнет такая необходимость.
– Товарищ полковник, мне кажется, вы идете на конфликт?
– По-моему, это вы идете на конфликт, пытаясь приказывать людям, которым приказывать права не имеете, то есть превышаете свои полномочия. А я между тем даже не знаю, с кем имею дело.
– Может быть, вам и не надо знать, с кем вы имеете дело... – говорит сердитый генерал. – Ждите приказа.
– Извините, я жду только определенного момента, чтобы выполнить свою задачу. А приказ я уже получил и продолжаю его выполнение.
Сердитый генерал багровеет лицом и резко направляется к двери. Второй укоризненно качает головой и идет следом.
Начальник штаба почти сияет:
– Понаехало их тут. Спасу нет... Пойдемте, Юрий Петрович, а то опоздаем.
Назад: ГЛАВА 4
Дальше: ГЛАВА 6