Я убрал мобильник, и сделал знак сидящим уже в машине Вадиму с Вальтером. «Волга» тронулась с места. Я сел в «Джимни» и быстро догнал их, но обгонять не стал. Со скоростью около ста километров в час. Мы доехали до Грозного.

Через центр города решили не ехать, лишний раз не светиться. Город хорошо знал Вадим, я чуть хуже, и мы быстро сориентировались и проехали по окраинам в нужный район, на противоположную окраину, и остановились около добротного дома в два этажа с мансардой, заменяющей третий. Я вытащил трубку и позвонил. Ответили не сразу.

– Абали Бесланович, это Павел Валентинович. Мы у ваших ворот.

– Да-да, Павел Валентинович, звоните в калитку. Жена в курсе. Она откроет и примет. Машины в гараж поставьте, места хватит. Я приеду через сорок минут, может, раньше. Постараюсь раньше…

Полковник был на службе, а служба его, в связи с нашим предполагаемым появлением в городе, была, видимо, в эти дни напряженной. Дакашев, один из заместителей министра внутренних дел республики, по долгу службы был, очевидно, завязан на нашей поимке. Но я слишком был уверен в его порядочности, чтобы ожидать ловушки в его доме. Абали Бесланович и свою честь, и честь своего дома ставил высоко. И слишком был благодарен мне за события шестилетней давности, когда я, будучи еще старшим лейтенантом, командиром взвода, вызволил его, раненого и избитого до полусмерти, но не сломленного духом, из бандитского плена. Полковник безоговорочно поверил моему рассказу о случившемся, и мне его даже убеждать не пришлось в том, что ситуация была подстроена. Да он и сам лучше меня знал о том, какие мастера его земляки на подобные мероприятия. А может быть, кое-что слышал и о причинах, для чего создавалась ситуация. Естественно, расспрашивать Абали Беслановича я не собирался. Он, как человек чести, не стал бы рассказывать о том, что было открыто для него в качестве служебной тайны. Но не вмешиваться в дела беглецов и предоставить им убежища он мог себе позволить. Причем более надежного убежища нам в республике было не найти. Разве что в президентском дворце, но там слишком много людей, которые желают нам зла. Здесь нам зла никто не желал, и даже чувство благодарности к нам испытывали за спасение главы семейства.

Я нажал кнопку вызова в домофоне, который Дакашев назвал звонком.

– Кто там? – почти сразу спросил женский голос. Должно быть, нас ждали.

– Мы к Абали Беслановичу. Я сейчас с ним по телефону разговаривал.

– Павел Валентинович?

– Да. Я с друзьями. Нас трое. На двух машинах.

– Абали Бесланович говорил. Я открываю ворота, заезжайте и проходите в дом. Вам покажут, куда поставить машины.

Я едва успел сесть за руль, как автоматика, повинуясь команде из дома, стала медленно разводить створки ворот. И мы с Вадимом один за другим въехали в просторный двор. Какой-то человек в камуфляже и с пистолет-пулеметом «ПП-2000» на плече – с тем самым пистолет-пулеметом, которые нам обещал выделить подполковник Волоктионов – стоял чуть в стороне. Он показал нам рукой, куда проехать и где остановиться. Во дворе был гараж на две машины, тоже с автоматическими, только не створчатыми, а секционными воротами, но туда нас, вопреки недавним словам полковника, не позвали. Должно быть, места там уже не было или наши машины для такого гаража не подходили. Мы, в принципе, на большее и не претендовали. После того, как мы остановились, человек с пистолет-пулеметом так же молча показал на дорожку, ведущую через большой пышный сад к дому.

Вальтер не удержался, поставил на дворовую брусчатку ноутбук в сумке и потрогал пальцем оружие, словно погладил.

– Как, браток, техника? Новинка?

– Не совсем новинка, но не старье, – ответил охранник, как мы определили его должность.

– И как шмаляет?

– Нормально. Скорострельность маловата, но это и хорошо. С прицела не сбивает.

Охранник был немногословен и более подробных комментариев не дал. И вообще не был расположен к откровенному разговору, обычно сближающему людей, неравнодушных к оружию. А Вальтер к любому оружию неровно дышал, особенно к новому.

– Прицел коллиматорный?

– Да. Но он не в комплекте. Его я сам поставил.

Я знал, что и глушитель не входит в комплект этого оружия, и поставляется только по обоснованному заказу спецслужб, но не стал спрашивать, сам ли охранник добывал на свой пистолет-пулемет глушитель.

Мы двинулись по дорожке, выложенной брусчаткой, к дому. Около дальнего угла стоял еще один охранник с точно таким же пистолет-пулеметом. Третий стоял на крыльце веранды и ждал нас. И тоже имел «ПП-2000» с глушителем. Если бы я хуже знал Абали Беслановича, то мог бы заподозрить здесь ловушку. Не полагается выделять глушитель на оружие охраны. Даже охраны заместителя министра. Кажется, он заместитель министра по боевой подготовке личного состава. Но я знал и самого полковника Дакашева и, помимо этого, знал любовь всех чеченцев – от мальчишки, который только научился ходить, до дряхлого старика – к оружию, тем более, к хорошему оружию. И потому мог предположить, что Абали Бесланович сумел добыть для своей охраны именно такое оружие. Вид этих охранников мог приносить заместителю министра внутренних дел удовлетворение. Кроме того, я только беседовал с Дакашевым по телефону, и голос узнал – значит, ловушку следовало почти исключить. Оставалось несколько процентов на то, что ловушку выстроили, не введя Абали Беслановича в курс дела, грамотно и оперативно, и потому, подходя к крыльцу, я слегка щелкнул языком. В нашей профессиональной символике это означало повышенное внимание и возможную опасность. Старший лейтенант Корчагин отреагировал на это, расстегнув две пуговицы на своей легкой летней куртке, а старший прапорщик Хост переложил сумку с ноутбуком из руки в руку.

Охранник у двери молча и бесстрастно посторонился, пропуская гостей. При этом на нас даже не взглянул. Я вошел первым, держа руку в готовности для нанесения удара от пояса навстречу тому, кто попытается приблизиться ко мне с намерениями, которые мне не понравятся. Внешне моя готовность в глаза не бросалась, я просто запустил большой палец за брючный ремень. Может же быть у человека такая привычка, почему бы ей не быть! Но рука стала пружиной, готовой выпрямиться с предельной резкостью. А Вальтер, идущий последним, снова переложил сумку с ноутбуком в другую руку, чтобы иметь возможность со всеми удобствами нанести удар охраннику у двери, который оказался бы как раз на дистанции для нанесения такого удара. Однако выпрямляться в ударе моей руке не пришлось. Навстречу нам вышла довольно симпатичная молодая чеченка в традиционном платке и улыбнулась нам.

– Здравствуйте. Я Камсари, жена Абали. Вы, наверное, Павел Валентинович, – сразу обратилась она ко мне, женским чутьем, что ли, выявляя того, к кому следовало обращаться.

– Да, это я и есть.

– Я примерно таким вас и представляла. Абали много про вас рассказывал. Проходите в дом. Проходите…

Трудно, конечно, представить, что полковник Дакашев описывал меня именно таким, потому что он меня в этом облике еще не видел. Но эти слова можно было отнести и к восточному гостеприимству, и к желанию сказать человеку что-то приятное. Тем не менее, я снова щелкнул языком и вернул руку в боевую готовность. Ситуация мне нравилась все меньше и меньше.

Нас провели в большую комнату с зашторенными окнами. В комнате было прохладно, и обстановка располагала к тому, чтобы усесться поудобнее в кресле, включить телевизор и вытянуть перед собой уставшие от долгой дороги ноги.

– Я сейчас принесу чай. Или хотите что-то выпить? Есть водка, коньяк…

– Лучше чаю, – сказал Вадим, мило улыбаясь. – Только мы не привыкли, чтобы нас обслуживали. Я помогу вам…

– А я кое-что в машине забыл, – сказал я, похлопывая себя по карманам. – Я быстро…

– Из машины никто не возьмет, – сказала Камсари даже с легкой обидой в голосе.

– Я возьму, – сказал я с улыбкой.

И, вопреки ее недовольству, двинулся к выходу.

Мы разделялись…

С общепринятой точки зрения, это было более опасно, чем находиться всем вместе. Но это с общепринятой точки зрения, с которой противник должен считать, что одолеть нескольких человек по отдельности легче, чем всех вместе. С нашей же точки зрения, так, во-первых, было легче проконтролировать ситуацию в доме и вокруг него, а во-вторых, мы просто не вписывались в общепринятые нормы и по отдельности были даже более опасны, чем все вместе. По отдельности каждый мог в какой-то сложный момент выйти победителем и прийти на помощь другим, тогда как все вместе мы могли быть легко блокированы несколькими наставленными на нас автоматами или теми же пистолет-пулеметами «ПП-2000».

Коридор в доме был длинный. Я направился к выходу, за моей спиной Камсари с Вадимом пошли в другую сторону, на кухню. Я не оборачивался, но чувствовал спиной, что Камсари обернулась и смотрит на меня. И убедился, что был прав, когда Корчагин сказал ей:

– Не переживайте, Камсари, он не заблудится. Имя у вас красивое…

Я умел ходить раньше, не разучился и за два года вынужденного простоя в боевой практике. Со стороны посмотреть, я шел совершенно обычно, но при этом сам своих шагов не слышал. А это было главным. Если не слышу я, не слышат и другие. Я дошел до угла, и повернул к входной двери. И только за углом, когда Камсари, или как ее еще могут звать, если это в действительности не Камсари, уже не имела возможности, обернувшись, увидеть меня, слегка присел, пружиня на ногах, и принял стойку для максимально эффективного удара. Вплотную приблизился к двери и прислушался. Несколько человек разговаривали по-чеченски, и уловить смысл разговора я не мог. Говорили спокойно, следовательно, они не готовились врываться в дом, если вообще собирались это сделать. И потому, напряженно ожидая, что дверь может открыться, я все же рискнул и присел, чтобы через большую замочную скважину посмотреть наружу. На крыльце, в непосредственной близости от двери, стояли четверо. Внешне это были те же самые охранники с пистолет-пулеметами «ПП-2000». Хотя меня снова взяло сомнение. Охранники только что были без бронежилетов, а теперь все четверо нацепили бронежилеты и, кажется, приготовились к бою. И пистолет-пулеметы с плеч сняли, держали их наготове.

Оказалось, в замочную скважину я посмотрел не зря. Успел заметить, как у незнакомого оружия передергивается затвор. Без этого наблюдения я быстро не сумел бы подготовить пистолет-пулемет к стрельбе. Но они сами все подготовили. И собирались, кажется, начинать действовать. И даже предохранители опустили. И шагнули к двери вплотную.

Я вынужденно привстал, занял боевую позицию, но стоять памятником не пожелал и сдвинулся вбок, за вторую створку, которая не открывалась. Ждать пришлось недолго. Дверь стала открываться без скрипа, пуская в полутемный коридор дневной свет. Это удачно получилось, что они входили со света. Когда со света входишь в полумрак, не можешь сразу все увидеть. Удачно получилось и то, что идти они должны были не все сразу, а один за другим, как мы входили, и как дверь только и позволяет. Бить мне приходилось сбоку, и потому мой коронный удар в лоб уже не был бы таким эффективным. При этом ударе, приходящемся в висок, голова просто болтанется на шее, но конечный результат достигнут не будет. И потому я просто протянул левую руку, взял первого входящего за локоть, развернул, успев увидеть удивленные и непонимающие глаза, и только после этого ударил.

Конечно, я обещал полковнику Переславцеву, что буду бить в грудь, в межреберье. Удар в межреберье тоже серьезный. Если ребра не сломаешь, то ушиб сердца противнику обеспечишь, а это при резком ударе тоже смертельно. Но бить в бронежилет смысла не было. Я бил привычно в лоб, зная, что будет с противником после этого удара. И по глазам в самый последний момент, когда он перед ударом узнал меня, я понял, что этот человек тоже о моем ударе знает. Но было уже поздно. Основание ладони попало точно в лоб, шейный позвонок треснул не громко, но смачно, а пистолет-пулемет противника упал мне прямо в подставленную руку. Я его перевернул, и тут же не позволил вошедшему упасть мне под ноги. В этом положении человек может стать щитом. Я его щитом и сделал. Пуля калибра «9 мм» могла бы пробить его насквозь, если бы не бронежилет. Может быть, и одну стенку бронежилета тоже пробьет, а потом и тело, но от второй стенки обязательно срикошетит и вернется в тело.

И так, прикрываясь тяжеловатым щитом и засунув ему подмышку «ПП-2000», я дал за дверь очередь. Глушитель у оружия оказался хорошим, и я даже сначала не понял, почему нет привычного грохота. Потом грохот все же послышался, но совсем иного характера. Это пули били в бронежилеты тех, кто стоял за дверьми. Их оказалось пятеро вместе с первым. Пятого я в замочную скважину не видел, потому что он тогда в стороне стоял.

И тут раздался более близкий грохот. И стало вздрагивать тело у меня в руках. Они стреляли в своего. Но я был хорошо прикрыт, и бронежилет оказался крепким, а нападающая сторона, тоже прикрытая крепкими бронежилетами, вместо того, чтобы сблизиться, отступила на ступеньки, и я имел возможность стрелять уже почти прицельно, хотя с одной руки прицельно стрелять сложно даже из такого короткого и не слишком тяжелого оружия.

Первого я свалил, прострелив ему ноги, и тут же попал в ноги второму. Третьему пуля угодила в голову, но я так и не понял, каким образом, потому что я не стрелял так высоко. Последний попытался присесть на ступеньках, но вдруг опрокинулся на спину и скатился с крыльца, хотя я в этот момент в него не стрелял. Но уже по тому, как он скатывался, как он падал, я понял, откуда в него попали. Вадим Корчагин вышел на веранду из кухни. Мы дали еще по одной очереди, добивая парней с простреленными ногами.

– Что Камсари?

– Эта дура не знала, где у нее в доме чай хранится. Спиртное в баре видела, банку с кофе видела, а чай – не знала. Тогда я спросил, знает ли она, где чай хранится в ее собственном доме. Тогда она хотела зарезать меня кухонным ножом, но мне это не понравилось. Я ей шею сломал. А потом еще охранник пришел, принес мне оружие. Пришлось и о его шее позаботиться. Сам я через черный ход сразу к тебе.

– Вальтер… – напомнил я.

Мы вошли в дом, чтобы двинуться к комнате, куда нас привела, как стало ясно, лже-Камсари. Но Вальтер уже шел по коридору нам навстречу. В каждой руке у него было по пистолет-пулемету «ПП-2000». Он справился со своей задачей так же бесшумно, как и мы. И вооружился, похоже, вообще без стрельбы.

– За шторкой стояли, – объяснил он. И поправил ремень сумки с ноутбуком, которую повесил через плечо. – Как у этой штуки затвор передергивается?

Я показал.

Что это за парни пытались нас захватить, не передернув затворы оружия? Непонятно… Или они приехали сюда женщин пугать? Но в доме до их приезда была только одна женщина, которую они заменили другой.

– Пора уходить, – сказал Корчагин.

Мы двинулись к машинам, но я внезапно остановился рядом с «Джимни». Вспомнил о женщине, которую заменили. Нас не захотели пускать в гараж. Подумав пару секунд, я заглянул за угол. Там была дверь, ведущая внутрь гаража. Подняв оружие, я толкнул дверь ногой. Глаза не сразу привыкли к полумраку, но все же я успел рассмотреть, что машин внутри не было. Я шагнул за порог, Вальтер – за мной. У стены лежали тела трех убитых охранников. Настоящих охранников заместителя министра внутренних дел. И рядом с ними, связанная и с залепленным скотчем ртом, лежала женщина. Она была без сознания.

– Это настоящая Камсари, – сказал я и принялся снимать путы с ее рук и ног. Вальтер стал отклеивать скотч.

Женщина пришла в сознание.

– Абали… – сказала она с беспокойством.

– С ним все в порядке. Он скоро должен приехать. Меня зовут Павел Валентинович.

– Абали сказал, что вы приедете. Позвонили, я открыла. И охрану не предупредила. Их сразу убили. С Абали, говорите, все в порядке?

Я вытащил мобильник и повторил последний вызов. Телефон протянул Камсари.

– Расскажите ему…

Она разговаривала не долго. Говорила по-чеченски. Так ей, видимо, легче было объяснять, не нужно было подыскивать слова. Потом протянула мне телефон.

– Павел Валентинович, я прошу прощения за случившееся. Я здесь ни при чем, – сказал Дакашев.

– Я ни минуты не сомневался, Абали Бесланович. Как нам быть?

– Я уже подъезжаю. Через пять минут буду дома. Дождитесь меня. Там решим…

– Мы дождемся, – согласился я, отключил связь и кивнул Камсари.

Вообще-то она молодец, хорошо держится после всего пережитого.

– Раньше Абали был вашим должником, а теперь еще и я, – только и сказала она. И торопливо поправила на голове платок, убрав под него выбившиеся седоватые волосы. Конечно, нападавшие с возрастом лже-Камсари переборщили.

А меня уже занимал другой вопрос: кто-то точно знал, что мы едем в дом к полковнику. Кто-то знал даже время, когда мы прибудем. И все верно рассчитал. Нападение было произведено буквально накануне нашего появления. Словно отслеживали наше передвижение по дороге.

Кто?

На этот вопрос ответить мог только сам Абали Бесланович.

Марат, так уж получилось, только время зря потерял и бензин напрасно сжег, приехав встречать меня в аэропорт. И жена, конечно, очень расстроится, узнав, что я не успеваю заглянуть домой хотя бы на десять минут. Марату еще предстояло сообщить ей об этом. Но единственная возможность улететь в Грозный появилась у меня сразу после приземления, и мне необходимо было этой возможностью воспользоваться. В кассе билетов, естественно, не было. Перед самым вылетом, даже если свободные места есть, даже если в салоне самолета сидят три человека, все равно билеты продавать не будут. Не знаю уж, почему. Может, просто от лени, может по какой-то другой причине, но я уже не в первый раз с подобным сталкивался. Пришлось бежать к коменданту аэропорта, объяснять ситуацию. Комендант стал звонить дежурному помощнику начальника аэропорта, потом самому начальнику. Только так и удалось решить проблему. Хорошо еще, что я не взял с собой табельное оружие. С оружием лететь всегда нудно. Пистолет следует сдавать под роспись командиру экипажа, потом, тоже под роспись, получать. Пришлось бы терять время и при посадке, и при приземлении, и во второй раз я просто не успел бы это сделать. Ждать меня никто не стал бы. А без оружия все обошлось благополучно. В самолет меня сажали последним, когда посадка была уже завершена, и даже трап для меня отдельный подогнали.

Правда, я заметил, что самолет все же полон пассажиров. И мне пришлось сидеть на приставном сиденье рядом с закутком стюардесс.

Самолет благополучно взлетел, и вскоре так же благополучно приземлился. Я даже задремать как следует не успел. Впрочем, дремать на приставном сиденье вообще рискованно – свалиться можно.

Из аэропорта я сначала позвонил подполковнику Саламбекову и попросил его прислать за мной в аэропорт машину. А пока ждал, позвонил домой и сообщил жене, что я в Грозном. Марат уже заехал к ней и успел расстроить, сказав, что я сильно похудел. Сам я такому обстоятельству только радовался, хотя особой худосочности в себе не замечал, но у женщин своя семейная политика, и бороться с ней бессмысленно.

– Уж на обратной-то дороге обязательно заеду, – пообещал я на прощание. – Все. За мной машина пришла.

Я, естественно, соврал: машина прийти так быстро не могла. Но не могу же я без конца слушать эти сожаления по поводу моего здоровья. Я чем меньше обращаю внимания на здоровье, тем здоровее себя чувствую. Это мой персональный психологический аспект. Так всегда было. И потому я не большой любитель думать о том, что у меня болит сегодня, а что будет болеть завтра. У меня вообще на болезни времени нет. Работы слишком много.

Я вышел на стоянку. Мой прокурорский синий мундир, конечно, можно было спутать с мундиром летчика, но только издали. Но среди пассажиров и вообще среди всей публики аэропорта я не видел ни летчиков в синем мундире, ни прокуроров. Следовательно, выделить меня среди толпы несложно, тем более что стоял я в стороне от автобусной остановки, где людей было много, и в стороне от стоянки такси, где пассажиров почему-то не было вообще.

Вскоре за мной прибыла машина. Обычный уазик, каких множество. Водитель открыл пассажирскую дверцу.

– Подполковник Саламбеков прислал? – спросил я.

– Старший следователь Розов? – спросил водитель в ответ.

Он был в гражданском, номера на машине тоже были гражданские, но это меня не смутило. В ФСБ много таких машин и таких водителей.

– Он самый.

Я забросил сумку на заднее сиденье, а сам сел впереди.

– Поехали…

Казалось, что едем мы очень медленно, но я несколько раз косо посматривал на спидометр, и определил, что скорость вполне нормальная для такой машины. Просто другие водители, чаще на иномарках, чем на российских машинах, обгоняли нас постоянно. Но, несмотря на вроде бы неторопливую езду, добрались мы до управления ФСБ довольно быстро. Пропуск для меня был уже заказан, и дежурный офицер сразу направил меня в кабинет подполковника Саламбекова, который сидел за столом, заваленным несколькими кипами папок с какими-то материалами и просто отдельными страницами бумаги. Старенький матричный принтер на приставном столе не переставая трещал, выдавая одну кучу макулатуры за другой.

Фуртанбек Хаджибекарович при моем появлении встал и снял очки. Они к его грубому лицу были весьма кстати. Без очков он выглядел трактористом с образованием в пять с половиной классов.

– Рад, что вы так оперативно откликнулись на наш призыв, – сказал Саламбеков, протягивая руку через стол для рукопожатия.

Кисть у него была забинтована, и я старался не давить на нее, хотя сам подполковник ФСБ крепко сдавил мою руку.

– Бандитская пуля? – спросил я традиционной фразой.

Он, кажется, не понял и ответил без улыбки:

– Собака укусила.

– Своя?

– Нет. Брали тут одного деятеля, у него две собаки во дворе. Погрызли бы нас, если бы не пристрелили. Да еще такие живучие – пистолетная пуля берет, только если в голову попадешь.

– Кавказские овчарки? Они живучие.

– Нет, алабаи. Эти еще более живучие. И более быстрые, попасть в них трудно. Пятерых покусали. Садитесь. Мы как, сразу к делам приступим или сначала я вас в наше общежитие провожу? Комнату вам уже выделили. Наверное, и все уже приготовили.

– Я свою сумку оставил у дежурного. Хорошо бы в общежитие заглянуть, если оно недалеко. Хотя бы вещи бросить, и знать, куда возвращаться.

– Через два дома от нас. Машину заказывать не нужно. Пойдемте.

Он выбрался из-за стола, потом вернулся к принтеру, глянул на последнюю отпечатанную страницу, вздохнул, махнул рукой, разрешая технике продолжать печать, и первым вышел в дверь. Я следом. Дверь подполковник закрыл на два ключа и под моим удивленным взглядом опечатал.

– Что-то у нас в управлении непонятное творится, – объяснил он. – Приходишь, бывает, на службу, вроде бы все в порядке, а чувствуешь, что в кабинете кто-то был. И не у одного меня такие ощущения. Я вот приказал второй замок вставить. Все с двумя справиться сложнее.

– Кто умеет, тот справится и с тремя, как с одним, – заметил я.

– Поговаривают, управление собственной безопасности пошаривает… Но ко мне придраться трудно. У меня экономических дел нет, а им больше приходится по экономическим работать.

Мы спустились к дежурному, забрали мою сумку и вышли на улицу. Время вроде бы было еще не вечернее, но горный воздух доносил прохладу и в равнинные районы, в которых расположен Грозный, и создавалось такое ощущение, что день заканчивается.

До общежития, в самом деле, оказалось два шага. Выделенная мне комната была на втором этаже прямо над входом – из окна виден бетонный козырек, прикрывающий дверь. В комнате стояли две кровати, но вторая кровать была не застелена – следовательно, пока я был единственным здесь жильцом. Это слегка радовало. Я даже кабинет предпочитаю иметь всегда пусть тесный, но отдельный. И это вовсе не потому, что человек я нелюдимый. Просто работа моя требует постоянной вдумчивости, в том числе и во внеслужебное время, а сосед обязательно будет мешать.

Оставив в комнате сумку, я забрал с собой только привычную кожаную папку для бумаг и ключи от комнаты, и снова вместе с Фуртанбеком Хаджибекаровичем отправился в его кабинет. И сразу приставил сбоку от стола стул, на который и уселся, словно выбрал себе место на все время пребывания в Грозном.

– Ну что, приступим?

Фуртанбек Хаджибекарович посмотрел на принтер, который еще не закончил свою работу. Снял уже отпечатанные страницы, подровнял стопку и убрал ее в стол. После этого нацепил на нос очки, отчего приобрел интеллигентный вид, и сказал:

– Приступим.

Саламбеков положил передо мной на стол тонкую папку из жесткого картона. Я листал страницы в папке, стараясь вчитаться, вникнуть в суть и уловить намеки на то, что было мне сообщено по телефону и что заставило меня примчаться в Грозный. Но, просматривая страницу за страницей, думал не о лежащем передо мной в следственных материалах деле, а о том, что жена у меня очень вкусно готовит и что она сегодня приготовила к моему приезду. У меня, кажется, слюни готовы были побежать на лежащие передо мной страницы. А я совершенно зря поторопился и сорвался с места, так и не доехав до дома. Такое у меня создалось впечатление уже после первичного просмотра предложенных мне бумаг.

Тоскливо…

Может быть, Фуртанбеку Хаджибекаровичу и показалось, что в деле о взрыве машины с сотрудниками республиканского ФСБ и есть какой-то невидимый постороннему взгляду след спецназа ГРУ. Но улик нет даже косвенных, хотя есть логические выкладки, которые являются только предположениями. То есть версия, подкрепленная только собственными опасениями. Может быть, опасениями за то, что и до него спецназовцы доберутся, потому что он когда-то командовал их захватом. Предположения мало что дают. Я-то сам хорошо знаю, как легко увлечься этими собственными предположениями и уйти далеко в сторону от истинного положения вещей. Так далеко, что потом не то что трудно будет вернуться на правильный путь, а просто не захочется на него возвращаться. Именно так формируются предвзятые уголовные дела. Говоря грубее, сфабрикованные…

И мне сейчас пытались навязать участие в таком деле.

Конечно, я понимал, что и в Судиславле не было фактов о присутствии в деле сбежавших из-под суда спецназовцев. Но меня туда вел нюх. И, кажется, напал на верный след. Здесь же, читая материалы, я не находил ничего, что бы указывало на участие в подготовке взрыва спецназовцев ГРУ. Более того, никакого ощущения приближения к истине я не испытывал, как было при поездке в Судиславль. Да, там нюх ищейки работал, здесь – нет.

Нюх подсказывает, куда идти. Но всегда найдутся люди, которые пожелают толкнуть тебя на другой путь – или более простой, или кому-то конкретному более необходимый. Так и сейчас меня пытаются толкнуть на ложный след. Но я человек опытный и, конечно же, не смогу прямо так вот сказать, что я не буду с вами работать, потому что считаю вашу работу неправильной. По большому счету, мне абсолютно все равно, предъявят сбежавшим спецназовцам, моим подследственным, еще и обвинение во взрыве машины с сотрудниками чеченского ФСБ или не предъявят. Это уже дело подполковника Саламбекова – найти или сфабриковать доказательства, а дело адвоката обвиняемых – доказать несостоятельность выкладок подполковника. Я в этой ситуации вынужден буду стоять сбоку, чтобы самому не мешать другим и чтобы мне не мешали делать мое дело так, как я сам его вижу. А с Саламбековым следует вести себя осторожно.

Я на всякий случай и во второй раз перечитал материалы дела. Вдруг что-то пропустил, на что-то не обратил внимания?

– А почему вы решили, что здесь проявился стиль саперной подготовки спецназа ГРУ? – задал я вопрос.

– Стиль очевиден. Это мнение экспертов.

– Насколько мне известно, спецназ ФСБ проходит обучение по той же системе, по методологии, разработанной одними и теми же специалистами. Следовательно, школа одна. И у вас, как мне кажется, столько же оснований подозревать спецназ ФСБ в проведении террористической акции, как и спецназ ГРУ.

– Вы хотите сказать, что наши парни сами себя взорвали?

Он начал сердиться. Нужно было погасить это, чтобы получить помощь в решении своих вопросов. А без помощи Фуртанбека Хаджибекаровича я в Чечне могу оказаться бессильным, даже если глаза в глаза встречусь с любым из беглецов. Следователи у нас, к сожалению или к счастью, не проходят такую подготовку, как спецназ ГРУ. Ее у нас, насколько я знаю, вообще никто не проходит. И провести задержание собственными силами я не смогу.

– Я ничего не хочу сказать. Я только вижу моменты, за которые может ухватиться адвокат обвиняемых. И в судебном следствии такой аргумент однозначно не пройдет. Поверьте моему опыту. Мне адвокатишки много неприятностей в жизни доставили. Они свой хлеб, как правило, отрабатывают. Аргумент можно, конечно, использовать, как рабочий, но не более.

– О суде речь пока не идет, – сказал Саламбеков. – Аргумент и рассматривается исключительно как рабочий, от которого нам следует отталкиваться. Доминирующая версия, и не больше.

Доминирующая версия закрыла над головой подполковника Саламбекова весь горизонт, встав грозовым фронтом. В такой ситуации на объективность рассчитывать не приходится.

В это время ему позвонили, и тон разговора сразу изменился. Я слышал далекие отголоски женского голоса, а сам хозяин кабинета улыбался своим неумным лицом и что-то лепетал на родном языке. Мне такая перемена в его настроении была весьма кстати. Когда Саламбеков положил трубку, я сразу спросил его, возвращая с заоблачных высот в кабинет:

– Ну и как же мы будем искать этих парней?

Это уже можно было рассматривать и как согласие с аргументацией Фуртанбека Хаджибекаровича, а можно было рассматривать и по-другому. Кому как нравится. Мне вот, например, нравится одно, а ему собственная версия душу греет. Как показывает практика, каждый человек в подобной ситуации видит именно свой вариант. Саламбеков и увидел, оттого и расслабился. Я же с его вариантом никаких надежд не связывал.

– Вы же прибыли с конкретными целями? Искать будем, я полагаю, по двум направлениям. Первое – продолжаем активный поиск повсеместно, как уже ведем несколько дней. Где-нибудь да могут попасться. Второе – ваш вариант поиска через Висангири Мажитовича Майрбекова.

– В вашем варианте поиска я помочь вам буду бессилен, сами понимаете, да и не уполномочен я на это; а что касается моего варианта, то давайте обсудим его. Вы же мои просьбы получили? Удалось что-то сделать?

Он хмуро кивнул. Видимо, ему чем-то не понравились мои просьбы и моя идея проведения поиска. Она ведь в самом деле только на любителя, не больше. Подполковник Саламбеков любит ломовые действия, с помощью которых можно в кратчайшие сроки добиться результата или хотя бы всем показать, что ты полон энергии, чтобы этого результата добиться. У нас, к сожалению, это иногда за результат и принимают. А таким людям не нравится долговременное и тихое ожидание в засаде. Им подавай что-то более серьезное.

Саламбеков хотел что-то сказать, потом посмотрел в окно, за которым начинала собираться гроза, и после этого мотнул головой.

– Мне скоро должны доложить результаты переговоров с соседями. К сожалению, соседи у Висангири Майрбекова не слишком лояльны к власти. Внешне они ей не противятся, но и не рвутся помочь. Но я послал на дело человека, который в том районе считается своим. Он, кстати, и подталкивал Майрбекова на адат. Потихоньку, через разных людей, через соседей, через знакомых, подкидывал информацию, и, в результате, сам Висангири Мажитович начал чувствовать вокруг себя «полосу отчуждения». Его начали сторониться люди, за его спиной шептались, к нему перестали заходить в гости те, кто раньше заглядывал каждый день. А потом, когда Майрбеков «созрел», тот самый человек открыл ему глаза. И помочь вызвался в некоторых организационных мелочах.

– Я думал, на Майрбекова подействовало поведение родственников других погибших, – заметил я.

– Нет. Он же в Грозном живет, а не в Киров-Юрте, и с другими родственниками контактировал только во время первого суда, что проходил в Ростове. Они вообще, кажется, друг друга по каким-то причинам недолюбливают. В Москву он уже не поехал, доверив дело адвокату. Сердце слабое, врачи ездить не посоветовали. Он и на первом процессе без врача обходиться не мог.

– А когда вам доложат?

– Как только этот человек вернется. Он сейчас только по моему заданию… по вашему, то есть, заданию работает. Больше ничем его нагружать не стали. Вы пока можете отдохнуть до вечера. С дороги это не грех. Вечером я к вам в общежитие загляну, тогда все и расскажу.

Я понял, что меня выпроваживают. И встал.

– Хорошо. Жду вас вечером.