Хамзат Дидигов горел желанием отомстить за убийство своего верного четвероногого друга и испытывал благодарность к людям, взявшимся ему помочь и даже похоронившим его собаку. И потому, зная, что им нужно, он сам был готов в ответ помогать им.

Над могилой собаки не стояли долго, как над человеческой могилой.

– Пора, – сказал подполковник Занадворов.

Сразу пошли быстро. Мальчишка пристроился рядом с командиром, показывая путь. С тропы свернули уже через полста метров. Там пришлось идти узенькой, едва приметной тропкой через чрезвычайно густой, местами просто непролазный лес, и идти одной шеренгой. Но Сергей Палыч, хорошо понимая, как легко в таких местах сделать засаду, принял меры и выслал вперед пулеметчика Заболотнова. Но старший лейтенант сразу спросил Хамзата, как единственного, кто знает этот путь:

– У тропы ответвления есть?

– Нет. Только в скалах есть несколько проходов, но все потом к одному сходятся. До скал еще далеко…

Заболотнов ушел вперед в темпе более высоком, чем у остальной группы. Но чтобы создать дистанцию безопасности, ему пришлось чуть ли не бежать. Обычно такая дистанция составляет от десяти до сорока метров. А ручной пулемет, которым был вооружен старший лейтенант, в состоянии подавить встречный автоматный огонь. Но Заболотнов в группе выходил ведущим не только потому, что был вооружен пулеметом. Старший лейтенант отличался еще и повышенным чутьем на опасность. Он начинал чувствовать приближение противника еще до того, как видел его – способность редкая и ценимая в группе, позволявшая до вступления в бой перестроиться и предпринять необходимые меры предосторожности.

В таком порядке и шли. И только через десять минут, когда лес, согласно словам Хамзата Дидигова, уже подходил к концу, старший лейтенант Заболотнов вышел в эфир:

– Я – Шиш. Дворовой, как слышишь?

– Слышу нормально. Что у тебя?

– «Растяжка» в самом узком месте тропы. Свежая – трава выпрямиться не успела. Догоняем. Я веху выставил – сломанная ветка.

– Понял, спасибо. Далеко еще?

– Вижу просветы… Дальше – скалы.

– Понял. Жди нас у скал.

До «растяжки» дошли быстро. Сломанная ветка висела над тропой, показывая опасное место. Подполковник, остановившись, раздвинул руками траву, посмотрел и поднял вверх указательный палец, привлекая к своим словам внимание Хамзата:

– Здесь – «растяжка». Знаешь, что это такое?

– Конечно, знаю…

– Сейчас ее взрывать не будем. Взорвать – показать, что мы преследуем по пятам. А они пока не уверены, что их преследуют. На всякий случай «растяжку» поставили. Как назад возвращаться будем, я не знаю. Может, другим путем, может, вертолетом. Ты здесь часто ходишь. Будь осторожен. И родители твои…

– Чаще меня ходят, – сказал мальчишка. – Мама – через день…

– Сам взорвать сумеешь, если придется?

– Как?

– Берешь шнур или леску. Длина больше десяти метров. Привязываешь на самый конец ветку с развилкой. На всякий случай уходишь метров на десять, залегаешь и тянешь… После взрыва можешь здесь плясать. До этого место запомни и переступай. Родителей, как увидишь, предупреди. Бандиты прошли, наследили… Пусть будут осторожны. «Растяжки» могут быть и в других местах. Все хорошо понял?

– Понял. Сегодня же ее взорву.

– Даст бог, мы сами взорвем. Но вдруг преследование будет долгим… Тогда взрывать тебе. И будь осторожнее!

Подполковник перешагнул через опасное место, за ним перешагнул Хамзат, а за ним поочередно прошли офицеры группы.

В скалах, как объяснил Хамзат, было три полноценных прохода и, помимо них, два достаточно сложных. Все три полноценные вели в соседнюю долину, где нормальных, хорошо утоптанных троп вообще не было, как не было и ни одного населенного пункта. Но по небольшим, почти забытым тропочкам, местами заваленным, можно было пройти ниже, где через невысокий перевал перейти уже в следующую долину, а оттуда лежал прямой путь в Ингушетию. Кстати, через то село, где большинство жителей носило фамилию Дидиговых, но представляли они другой тейп и местным Дидиговым не были родственниками. Один из плохих проходов в скалах вел туда же, и им никто никогда не пользовался; и только Хамзат, в своих путешествиях с собакой, исследовал его и узнал, куда можно таким образом пройти. Второй плохой проход вел к метеостанции. Вернее, когда-то он был хорошим проходом, но в первую чеченскую войну здесь шли бои, и авиация разбомбила базирующийся в скалах отряд, а заодно и проход разворотила так, что сейчас там трудно ходить. Человеку еще ничего, но вот собаке, да еще такой тяжелой, как помесь кавказской овчарки с сенбернаром, приходилось туго. О чем бы Хамзат ни рассказывал, все его мысли сами собой переключались на собаку, и это было естественно, и никто не перебивал мальчишку.

– Ищем следы, куда они двинулись, – подал команду подполковник Занадворов. – Осторожно. Могут быть еще растяжки, «картошка» и мины, хотя последнее маловероятно. Мины с собой они из Грузии не несли.

Группа сразу разошлась по пяти направлениям.

– Ладно, Хамзат, будем с тобой прощаться. Тебе советую сходить к родителям и предупредить их о «растяжке» на тропе. Или спуститься туда вместе с отцом и взорвать.

– Вы их догоните? – спросил мальчишка.

– Дело наше такое – догонять бандитов.

– Не заблудитесь без меня?

– Этого мы не умеем. Не волнуйся.

– Может, мне лучше с вами?

– Нет. Мы не имеем права рисковать твоей жизнью. Но за собаку твою отомстим. Я даже сам, если будет возможность, напомню им про нее. Спасибо тебе!

И Занадворов протянул на прощание руку. Но Хамзат пожать ее не успел.

– Есть след, – сказал стоящий в трех шагах майор Тихомиров и посмотрел на ноги мальчишки. – По крайней мере двух пар ног. И оставил следы не Хамзат.

– Это тропа… – строго потребовал командир продолжения.

Мальчишка побледнел. И даже ответить сразу не сумел, но все же проглотил ком, вставший в горле, и сказал хрипло:

– Это тропа на метеостанцию. Они туда пошли.

– У отца оружие есть? – поинтересовался капитан Ёлкин.

– Охотничье ружье.

– Против трех автоматов не потянет… Сколько до метеостанции?

– Три километра.

– Есть там какая-то связь? – подполковник вытащил свою спутниковую трубку.

– Сотовая там не берет – вышка за хребтом остается.

– А другая? Как-то они данные передают?

– Радиостанция. Мама на ней работает. Только один сеанс перед рассветом.

– Вперед! Быстро! Нужно догнать…

Путь в скалах был не из легких. И даже трудно было представить, как проходила здесь тяжеловесная собака, не имеющая склонности к прыжкам. Впрочем, все собаки, выросшие в горах, прыгать умеют, в отличие от равных себе городских животных, и с весом собственного тела, как правило, справляются успешно. Но скорость продвижения группы военных разведчиков по такой сложной тропе значительно снизилась. Утешало только то, что преследуемые бандиты шли здесь тоже, скорее всего, медленно и, возможно, даже медленней, чем спецназовцы, традиционно имеющие высокую физическую форму. Вообще подполковник Занадворов еще ни разу не встречался с боевиками, которые могли бы ходить по маршруту так же быстро, как спецназовцы ГРУ, и ни разу никому из бандитов не удавалось уйти от преследования, если только не терялся след. А он терялся чаще всего возле жилых селений, где было легко раствориться среди других людей. Вот там уже следовало подключать других специалистов – спецназ внутренних войск, которые специально были обучены подобным действиям. В данном же случае, в полевом варианте развития событий, если спецназ «вцепился» в след, беглецам уйти было трудно. Не оставлять следов, особенно при торопливом бегстве, очень сложно. Даже на камнях следы остаются, в чем майор Тихомиров убедился на первом же десятке метров прохода.

– У одного их них башмаки подкованы. Подковы странные, с шипами, похоже… Царапучие.

– Башмаки американского горного спецназа? – сразу среагировал на сообщение Занадворов. – У тех подковы и спереди, и на каблуке.

– Похоже, что так, – согласился Тихомиров. – Точно смогу сказать только тогда, когда пристрелю этого типа и сумею рассмотреть башмаки.

– У одного американская винтовка, – сказал Хамзат.

– Ты знаешь американскую винтовку? – удивился капитан Ёлкин.

– Раньше у многих такие были. Ну не у многих, но были… – сообщил мальчишка. – Говорят, винтовка – дрянь, но прицел хороший.

– Согласен, – улыбнулся Тихомиров. – «М-16» – дрянь, а коллиматорный прицел я бы и на свой «калаш» с удовольствием поставил.

– И амуниция, и оружие из Грузии, – сделал вывод подполковник. – Грузинская армия, что получает от американцев, с удовольствием продает боевикам. Раньше в массовом порядке распродавали, сейчас боевиков меньше стало. Грузинские кладовщики тоскуют. И еще кое-что в рюкзаках – это тоже из Грузии. Хотелось бы мне знать, что это за лекарство…

И словно в ответ на риторический вопрос подполковника Занадворова, в нагрудном кармане его разгрузки завибрировала трубка спутниковой связи. «Виброзвонок» этой трубки по звуку походил на легкое жужжание рассерженной пчелы. Сергей Палыч глянул на монитор и сразу ответил:

– Слушаю вас, товарищ полковник!

Звонил полковник Самокатов.

– Вы где находитесь, Сергей Палыч?

– Ведем преследование тройки бандитов. Они ушли с тропы и движутся в сторону метеостанции. Пытаемся догнать. Условия для прохождения сложные. Имею основания предполагать, что у нас скорость передвижения выше. Надеемся настичь их раньше, чем дойдут до метеостанции. У вас нет возможности связаться с метеорологами? Предупредить бы их…

– Я узнаю. Мы сейчас на аэродроме, вылетаем на место вместе со следственной бригадой. Мне трудно найти возможность сторонней связи. Но я поручу. Я помню по карте, где метеостанция. Но она отмечена, как нерабочая…

– Уже работает. Там трудятся муж с женой. Их сын сейчас с нами, проводником. Бандиты застрелили его собаку, мальчика не тронули, поскольку он из тейпа Дидиговых… Кстати, Хамзат утверждает, что у одного из бандитов винтовка «М-16». Судя по оставленным следам, и обувь образца американского горного спецназа. Видимо, грузинские поставки. Что в рюкзаках, мы пока не знаем.

– Видимо, то же самое «лекарство от простуды», – предположил полковник. – В Москве такое уже появилось у распространителей наркотиков. Мне пару часов назад передали сводку. Может быть, из той же партии…

– Это наркота?

– В Москве был фенциклидин.

– Мне это ничего не говорит. Я не специалист.

– Нехорошая штука. Достаточно дешевая, но более опасная, чем героин. Вызывает быстрое привыкание, иногда дает необратимые последствия. Даже для человека, которому вовремя помогут остановиться.

– Так что, товарищ полковник, идут массовые поставки?

Самокатов в некоей невнятной задумчивости помычал в трубку, но все же высказался:

– Похоже на то, Сергей Палыч. Думаю, это еще не массовые поставки, а наработка каналов. И ваша задача – проверить это. Если не сумеем вовремя сориентироваться, процесс может стать необратимым или по крайней мере сложнообратимым. Бороться со свершившимся фактом всегда сложнее, чем пресечь процесс в зачатке. А чтобы предотвратить, надо иметь полную информацию, которой у нас пока нет. Пока только отдельные намеки, но разрозненные и не дающие целостной картины. А таковую иметь следует обязательно. Необходимы в первую очередь достаточно компетентные информаторы. Хотя бы должны рассказать, что сами видели, чтобы дать нам возможность знать, что и где искать. А что для этого следует сделать, вы понимаете?

– Брать живыми… – вздохнул Занадворов.

«Брать живыми» бандитов – задача всегда сложная. Уничтожить их тоже сложно, потому что все они умеют хорошо воевать – научились за много лет. Школа, конечно, не та, что у спецназа ГРУ, тем не менее боевые условия становятся хорошей школой. И сдаваться бандиты не любят. И потому всякая попытка захватить их живыми часто чревата потерями в собственных рядах.

– Ну вот, вы понимаете правильно. Надеюсь, и к этому вопросу подойдете ответственно, поскольку сам вопрос гораздо важнее уничтожения десятка банд боевиков. Брать живыми! Обязательно! У нас, повторяю, пока нет никаких конкретных данных. Московский след «выщелкивает» посредников, но поставщика не просмотреть. Возможно, фенциклидин в Москву поступил по вашему каналу; возможно, канал был самостоятельный. Тем не менее поставки уже организованы и грозят оказаться массовыми, судя по большой партии, отправленной в такой короткий промежуток времени. И для нас чрезвычайно важно найти источник производства. Фенциклидин не растет в поле. Это синтетический наркотик; для его производства необходимо знание химии, некоторые практические навыки и несложное лабораторное оборудование. Где-то такая лаборатория работает. Наша с вами задача таким образом определена конкретно – найти ее.

– Существует, надо полагать, в Грузии… – напомнил Сергей Палыч, этими словами показывая, что граница создает дополнительные трудности.

– Грузинскими законами такое тоже преследуется.

– Если не одобряется руководством страны. Тогда грузинский закон становится ничуть не более ущербным, чем наш, российский, и закрывает глаза на происходящее.

– Это естественно, – согласился Самокатов. – Но нас мнение руководства соседней страны должно волновать меньше всего, нас волнует здоровье собственных граждан. Нам необходимо найти сам источник. И потому ваша задача по захвату живых курьеров приобретает особое значение. Они пришли оттуда, через границу, следовательно, могут знать об определенном перевалочном пункте. А дальше уже будем думать.

– Мы постараемся, товарищ полковник.

– У меня все. Нам лететь до места полтора часа. Через это время я вам позвоню. До связи!

– До связи, товарищ полковник! Постарайтесь предупредить метеорологов!

– Я распоряжусь.

– И… Относительно звонка. Мы будем работать. Лучше я сам позвоню, когда закончим.

Сложность преследования заключалась в том, что военные разведчики пока ни разу не видели бандитов, за которыми гнались, и потому не знали, насколько велика дистанция между ними. Это мешало правильно рассчитать свои возможности и понять, где следует прибавить скорости, а где можно соблюдать естественную осторожность. И потому рисковали даже там, где требовалось передвигаться медленно. Но подготовка позволяла преодолевать многие преграды. Хамзат старался не отстать от офицеров – он к этому пути был более привычен, многократно проходил его; тем не менее сил не хватало, чтобы выдерживать высокий темп, и мальчишка отстал. Но ждать его никто не стал, надеясь завершить обязательный предстоящий бой до того, как Хамзат догонит группу.

Так миновали перевал, самостоятельно отыскивая проход. Спуск, вопреки обычному, дался легче подъема – потому, наверное, что тяжелая авиация когда-то бомбила только один склон и не наворотила обломков скал со стороны спуска. Но, главное, находясь на середине спуска и завершив очередной поворот, спецназовцы увидели и здание метеостанции, и бандитов, что приближались к ней. И даже двух людей, мужчину и женщину, что стояли рядом с небольшим щитовым домиком и молча ждали подходящих.

– Громобой, – позвал подполковник снайпера. – На позицию!

– Понял, – отозвался старший лейтенант Шумаков. – С кого начинать?

– Всех троих, если сможешь.

– Попробую.

Но до метеостанции бандитам оставалось дойти совсем немного.

Оптический прицел «Винтореза» был закрыт жестким пластиковым футляром. Пока старший лейтенант готовил оптику, пока передергивал затвор, метеорологи и бандиты уже встретились у порога и остановились, разговаривая.

Занадворов поднял бинокль. Присмотрелся.

– Громобой! Пробей ногу тому, что с американской винтовкой. Он других рассмотреть мешает. Стреляй осторожнее. Нас настоятельно просили захватить их живыми. И, желательно, не полными инвалидами. В мягкие ткани стреляй…

Дистанция была не настолько большой, чтобы долго прицеливаться, учитывая ветер и сопротивление воздуха. «Винторез» вообще собственной метеостанции не имеет и не предусматривает суперсложную стрельбу. Выстрел раздался через пару секунд.

– Сделано, командир, – сдержанно сказал снайпер. – Большего не могу.

Подполковник Занадворов и сам увидел, что на большее у старшего лейтенанта Шумакова времени не хватало. Два других бандита уже по-хозяйски входили в маленькое здание метеостанции, а за ними, закрывая их собой, двинулись метеорологи, родители Хамзата.

Но и то, что сделал снайпер, хватило, чтобы вызвать переполох. Бандит с американской винтовкой упал, в какой-то истерике отбросив в сторону свое оружие, а два его товарища, резко среагировав, тут же прыгнули за порог, выставили из-за двери стволы и заставили войти в дом опешивших мужчину и женщину.

– Неудачно сработали, – признался подполковник.

– Вообще стрелять не следовало, – оценил ситуацию майор Тихомиров. – Тогда нас не ждали бы. Теперь будут ждать…

– А мы не пойдем, – решил Занадворов. – И стрелять больше не будем. Подождут и ждать устанут. Что-то они должны будут предпринять. Век там сидеть не пожелают. А ночью наше время наступит… Сколько у нас до темноты?

– Часа два, – глядя в небо, прикинул капитан Ёлкин. – Тучи низкие ползут, стемнеет сегодня быстро.

– Не-а, – не согласился Тихомиров. – Тучи не низкие. Это мы высоко. И солнце еще долго из-под туч светить будет. Три часа до темноты, не меньше…

– Никак не меньше трех, – согласился с майором старший лейтенант Заболотнов.

– Никак не меньше… – повторил старший лейтенант Шумаков, не отрываясь от прицела. – Что с раненым делать? Он переговаривается с теми, что спрятались. Похоже, помощи просит. Они не рискуют. Что-то бросили ему. Похоже, перевязочный пакет. Не долетело, а он сам достать не может…

– Ты куда ему попал? – спросил Занадворов.

– Мягкие ткани внешней стороны бедра. Старался и кость не задеть, и артерию не зацепить.

– Ничего не делай. Сейчас женщину пошлют. Она раненого перевяжет…

Все оказалось так, как предсказал командир. Сергей Палыч давно изучил повадки боевиков и предвидел, что сами бандиты за дверь не высунутся, но женщину обязательно используют как живой щит. Возможно, даже заставят прикрывать собой раненого и затаскивать в дом. Для этого могут и отца Хамзата использовать.

Занадворов поднял бинокль и увидел, как женщина вышла, осмотрелась, словно ждала выстрела в свою сторону, подобрала перевязочный пакет и передала раненому. Потом ей что-то крикнули из-за двери. Это было понятно по тому, как она обернулась. После окрика женщина прикрыла собой раненого от тропы, что вела к метеостанции. Боевики, естественно, правильно предположили, с какой стороны был произведен выстрел.

– Три часа… Времени хватит, чтобы произвести полную блокировку, – решил подполковник. – Тихий, бери половину, выступай с нижней стороны. Я дождусь мальчишку и полезу сверху. С наступлением темноты начнем сжимать кольцо. Громобой, со мной!

Все знали, что подполковник любит иметь под рукой снайпера, и потому тот обычно старался держаться рядом с командиром, чтобы потом не подползать к нему издалека.

Жалеть о том, что отправился в этот маршрут на сопредельную территорию, то есть на территорию другого государства, подполковник специальной службы внешней разведки Грузии Элизабар Мелашвили начал уже сразу после того, как Джогирг Зурабов объяснил, почему они двинулись в обратную первоначальному направлению сторону. Не подполковнику объяснил, а своему помощнику Абдулмуслиму. И Мелашвили понял из этих слов, что джамаата Амади Дидигова, скорее всего, больше не существует. Это, конечно, чем-то грозило и их группе…

Как-то раньше не осознавалось, насколько опасным может быть подобное мероприятие. Да, Элизабар понимал, что отправляется в такой поход, который ставит его там, по другую сторону границы, вне закона. Но он относился к этому слишком легко, постоянно чувствуя у себя в стране не только поддержку всем своим действиям со стороны руководства, но и плечо мощного покровителя из-за океана. И совсем не думалось, что там, в России, он уже не будет ощущать ни поддержки, ни защиты покровителей.

Подполковник Мелашвили никогда не принимал участия в боевых действиях, но всегда считал, что горская кровь – это кровь воина, и он способен быть настоящим воином. И потому к какой-то далекой опасности, которая, неизвестно еще, приблизится ли к нему вплотную или нет, относился как к чему-то существующему, но мало его касающемуся. Случится что, тогда можно будет и думать, тогда можно будет и беспокоиться, и меры какие-то предпринимать. Но он шел в Россию в сопровождении людей опытных, которые много лет уже воюют, и пока их победить не могут. Значит, с ними можно чувствовать себя в безопасности.

Опасность была далекой и не казалась относящейся непосредственно к нему. Потому Элизабар и не сомневался, отправляясь через границу. И на всем протяжении маршрута чувствовал уверенность и в своих силах, и в силах сопровождающих. И поколебалась эта уверенность только после того, как Джогирг приказал резко развернуться и двинуться в обратном направлении. Элизабар впервые задумался всерьез над тем, что здесь ведь не беседуют за чашкой чая, здесь убивают. И почувствовал себя весьма неуютно…

Когда из леса выскочила собака и Абдулмуслим хладнокровно и точно дал в нее очередь, свалив сразу, уверенность вроде бы снова вернулась к грузинскому подполковнику. Реакцию Абдулмуслима он оценил. И понял, что сам такой реакцией не обладает и стрелять так точно не умеет. Собака бежала стремительно, но как только выскочила из кустов, и десяти метров преодолеть не смогла, а Абдулмуслим уже пристрелил ее. В этой ситуации не отпускалось времени даже на раздумья, на оценку ситуации, на возможные последствия. И молодой боевик проявил способность действовать автоматически. Эти действия показались Элизабару похожими по характеристикам на действия героя какого-то американского вестерна, которые он любил смотреть. Рядом с таким стрелком грех чувствовать неуверенность.

Мальчишка, что выбежал за собакой из леса, покрывающего склон хребта, тоже подвергал свою жизнь опасности. Он бежал к убитой собаке, не обращая внимания на убивших ее людей, бежал быстро и рисковал, не думая, наверное, что рискует. Но в него Абдулмуслим не выстрелил. Значит, соображал он быстро и в собаку стрелял не автоматически, а все обдумав. Иначе он и в мальчишку выстрелил бы точно так же.

Они подошли.

– За что собаку-то… – без слез на глазах, но с плачем в голосе спросил мальчишка, с ненавистью глядя на них.

– Ты считаешь, я должен позволить твоему псу разорвать мне задницу? – с усмешкой, без жалости к страданиям мальчишки, спросил Абдулмуслим.

– Он добрый был! Он здороваться к вам бежал! И лаял радостно. Его все вокруг знают… И никто не боится. Кроме трусов…

Это было уже умышленным оскорблением, Абдулмуслим скрипнул зубами, и его рука, сжимающая автомат, дернулась.

– Ты кто такой? – останавливая товарища жестом, спросил Джогирг. – Где-то я тебя видел…

– Я – Хамзат Дидигов. Местный.

– Родственник, значит, эмира Амади?

– Родственник.

– Ладно, мальчик… За собаку извини. Не надо было отпускать. И запомни, спрашивать будут, ты нас не видел! Федералы могут пройти, будут спрашивать… Ты – не видел!

– Был бы у меня автомат, сам бы вас перестрелял… – сказал Хамзат, впрочем, без угрозы в голосе.

– Идем, – распорядился Зурабов. – Родственник Амади нас не сдаст. Идем! У нас времени нет.

И только через полсотни шагов, когда поднялись почти до выхода из леса, сказал тихо Абдулмуслиму:

– Зря ты стрелял. Мальчишка Амади пожалуется, но это ерунда… Хуже, если федералы выстрелы услышали.

– Собака прямо на меня бежала…

– А ножом ты умеешь только картошку чистить? Ладно. Поставь в конце лесной тропы «растяжку». Там место узкое, тропа заросшая… Если кто пойдет, Аллах с радостью раскроет ему свои объятия.

Подполковник грузинской специальной службы внешней разведки в разговор не вмешивался, потому что не знал местных отношений между людьми. Но выводы из разговора делать умел. И сделал их. Главный – что если джамаат Амади Дидигова и погиб неподалеку, то самого Амади там не было, иначе Джогирг не предостерегал бы о возможности жалобы Хамзата на убийцу собаки. Это радовало. Значит, Амади и сам жив, и сил еще не лишился. То есть разговаривать о начале плотной и взаимовыгодной работы есть с кем…

Пошли быстро. Тропа была вся заросшая травой, которая местами поднималась до колен. Тропой, по большому счету, ее назвать было трудно и ходить здесь было трудно. Но в других местах лес был настолько густ, что там идти было бы гораздо сложнее. Приходилось смиряться с тем, что есть хотя бы такая тропа.

Абдулмуслима ждали, отойдя на два десятка метров. Так Джогирг определил безопасное расстояние и не смущался тем, что сам только что подгонял остальных, а теперь опять же сам решился на задержку.

– По крайней мере, если будет преследование, мы это услышим. И кого-то из преследователей остановим. Надеюсь, что им не придется долго мучиться…

– Думаешь, не заметят?

– Ты заметил бы в такой густой траве?

– Я – не специалист. А за нами пойдут специалисты!

– Все мы, когда нужда заставит, становимся специалистами. И они точно такие же, как я и ты. Всегда так думай, иначе не стоит оружие в руки брать. Преследователи будут спешить, будут стараться нас догнать. Если, конечно, преследование будет… Его может и не быть. Но если будет… Кто спешит, чаще смотрит вперед, чем под ноги. И таких учить нужно. Жизни учить… Хотя бы в последний ее момент.

Философия финансиста-боевика слегка забавляла Элизабара Мелашвили, тем не менее не успокаивала. Подполковник грузинской разведки желал бы знать точно, есть преследование или нет. Но этого ему не мог сказать никто…

– Готово, – выпрямился Абдулмуслим и не отошел, а отпрыгнул от собственноручно выставленной ловушки.

– Идем! Наверстываем время. Дальше тропа сложная.

То, что Джогирг Зурабов назвал тропой, в действительности представляло собой нагромождение больших и малых камней, засыпавших когда-то существующий проход между скал. Причем на многих больших и мощных глыбах отчетливо виделись места скола, словно кто-то умышленно дробил эти скалы, чтобы завалить проход и сделать его недоступным для прохождения. Элизабар не удержался и спросил Зурабова.

– Ты почти прав. В первую чеченскую здесь погиб отряд еще одного эмира Дидигова. Не Амади, а Гази, но тоже представителя их тейпа. Они почти не участвовали в боевых действиях. Просто вооружились и проводили здесь, вдали от села, учения. Гази – бывший полковник, человек в возрасте, считал, что до того, как пошлет своих парней в бой, их надо хоть чему-то научить. И он учил. А потом прилетела тяжелая авиация и раздолбала весь лагерь. В живых осталась одна десятая, в том числе и Амади. Но он чему-то успел научиться и уже почти полтора десятка лет доказывает это федералам. Амади об этом часто рассказывает. Из тех, старых, с нами никого не осталось. Все потом погибли. Только один Амади… А камни бомбами раскололи. Тяжелыми бомбами… Такими можно весь Кавказ расколоть, если долго бомбить. И потому Амади не желает никому прощать прошлое. Не хочет, чтобы Кавказ разбомбили. Если у нас будет равнина вместо гор, где будут жить настоящие горцы? Горцы не могут жить в городах и вообще не могут жить без высоты и простора. В городах бывают высокие этажи, но там нет простора. Там слишком много стен. Я учился в Москве и работал в Питере. И не знал, как оттуда вырваться. Я, как Амади, без гор не могу. Иначе давно бы куда-нибудь в Европу перебрался. Ты, Элизабар, в Европе был?

– В Европе – нет. Я стажировался в Америке.

Это прозвучало гордо.

– А вот Америку я вообще не люблю. Категорически… Это еще хуже, чем Европа, гораздо хуже и теснее. Хотя принципиальной разницы мало. Народ там плохой. Трудно среди таких жить. Они всегда говорят о каких-то своих свободах; знают, что и себя, и других обманывают, а все равно говорят и говорят…

– Ну свобода-то у них есть, – не согласился Мелашвили; впрочем, его несогласие звучало неуверенно, поскольку он сам с этими понятиями сталкивался мало.

– Свобода есть только у тех, у кого есть деньги. У этих, может быть, и равные права. А ты вот, если бы в Америке родился, смог бы стать президентом? Смог бы, наверное, если бы миллиард баксов имел на предвыборную кампанию. Все они врут. И в Европе точно так же врут… Захлебываются, когда про честность свою врут. А сами только и смотрят, как обмануть красиво, и при этом так все переврать, чтобы самому себе потом нравиться. И суды их врут. Есть деньги на хорошего адвоката – любое дело выиграешь. Нет денег – даже если сто раз прав, проиграешь. Это все не для меня… Свободным человек может быть только там, где чистый воздух и простор. Поднимешься на перевал, посмотришь вдаль – вот она, свобода! Полной грудью лови, захлебывайся и радуйся…

– Далеко еще до перевала? – спросил Абдулмуслим, с трудом удерживая равновесие после того, как перепрыгнул с одного камня на другой.

Элизабар, обладатель намного более коротких ног, повторить такой прыжок не решился, потому со своего камня слез и стал искать, как ему на следующий взобраться.

– Таким темпом час погубим, – сказал Джогирг. – Надо быстрее идти. А ты, Элизабар, американцам зря доверяешь. Дело с ними можно иметь, когда у них есть своя выгода, но тоже постоянно оглядываться следует. Всегда подставить могут.

– Мне что… – криво усмехнулся Мелашвили. – Мне приказали, я и работаю с ними. Стажировался там, язык знаю хорошо, вот и приказали.

– Где стажировался? – спросил Джогирг.

– В Лэнгли.

– Понятно…

– А что это такое? – спросил Абдулмуслим.

– Учебное заведение такое, – Джогирг показал, что он не так прост, как можно было подумать после его слегка наивных, как показалось подполковнику, размышлений о свободе в Европе и в Америке. – Военных готовит.

В самом деле, если проговорился Зурабову, это еще не значит, что всем следует знать про стажировку Элизабара Мелашвили в ЦРУ. Но в данном случае он и не проговорился, а просто похвастался. Надеялся, что это произведет впечатление. Но от Абдулмуслима можно было ждать вопроса и о том, что такое ЦРУ. Следовательно, ему и говорить ничего не стоит…

После разговора все трое, наверное, почувствовали, что стоит поберечь дыхание, и замолчали, потому что приходилось не только перепрыгивать с камня на камень, не только перебираться со скалы на скалу, но одновременно с этим подниматься на перевал. А это всегда требует сильных и чистых легких. И разговор быстрому передвижению не способствует.

После перевала идти стало значительно легче. И не только потому, что здесь приходилось спускаться. Просто под ногами уже была нормальная тропа, которая вилась среди скал, как ручей, который в природе всегда отыскивает себе самый легкий путь. Точно так же самый легкий путь искали и люди. Где-то даже камни с места своротили. Странным казалось то, что такую тропу прокладывали в местах, отдаленных от селений. Мелашвили и об этом спросил.

– Когда метеостанцию строили, что-то вертолетом доставляли, а что-то носильщики по тропе несли, потому что деньги кончились и на вертолет уже не хватало. У нас как строят? Сначала деньги дают, потом, что не разворуют, по мелочи тратят. На самое дешевое. А что дешевле всего? Человеческие руки. Вот и наняли носильщиков. Они здесь все и выравнивали. Тоже руками… Можно сказать, для нас.

– Дым… – сказал вдруг Абдулмуслим.

Джогирг резко вскинул автомат и оглянулся, не понимая.

– Где дым? Откуда?

Абдулмуслим громко носом потянул:

– Запах… Что-то готовят. Печка…

– Печка? – переспросил Зурабов. – Печка есть на метеостанции. Только она уже два десятка лет не разжигалась. Там не может быть дыма!

– Нюхай, – сказал боевик. – Сильнее нюхай.

Джогирг и Элизабар одновременно потянули носами и переглянулись.

– Не чувствую, – покачал головой Зурабов.

– Вроде бы что-то есть… – Чуткий нос Мелашвили уловил какой-то едва различимый запах, похожий на запах дыма, но точно сказать, что топится печь, он не решился бы. Значит, у Абдулмуслима нюх развит сильнее, если так категорично утверждает.

– Может, там засада? – Абдулмуслим даже автоматом потряс.

– Засада печку растапливать не будет, – резонно рассудил Джогирг. – Может, метеостанцию запустили? Сейчас все запускают… Интересно, здесь сотовая связь есть?

Это он сам у себя спросил, вытащил трубку, нажал кнопку включения и посмотрел на монитор. И удовлетворенно кивнул.

– Нет связи… И слава Аллаху! Идем, скоро видно будет. Я этим путем весной проходил, еще не все забыл. Если стекла в окнах вставили, значит, станцию запустили.

– Куда ты шел? – поинтересовался Элизабар. – Здесь и идти-то, вроде бы, некуда.

– В Ингушетию. Друзья помочь просили. Они сразу несколько джамаатов собирали для крупной операции. Но мы опоздали на три дня. Их федералы полностью перебили…

Спустились по тропе до поворота. Оттуда в самом деле стало видно здание метеостанции. Дверь была распахнута, недавно еще выбитые окна застеклены. Это было заметно даже издали. Не видно было только людей. Впрочем, и дыма над трубой тоже.

– Жалко, бинокля нет, – посетовал Джогирг и повернулся к Абдулмуслиму. – Так, где твой дым? Не вижу что-то…

Абдулмуслим снова носом потянул.

– Прогорело все. Но был дым. Сейчас едой пахнет…

– Горяченького перекусить не мешало бы, – мечтательно заметил Элизабар.

– Нас встречать готовятся, – сердито пошутил Джогирг. – Двинули… Тропа в сторону идет. А нам туда… За горяченьким. Если взрыва за спиной не было, значит, и преследователей нет. Можем спокойно перекусить, нас встретят и обогреют.

И сразу нашел проход между камней. И здесь уже стала заметной настоящая свежая тропа, не так и давно, видимо, протоптанная. Похоже было на то, что метеостанция снова заработала, как и многое в Чечне, что за годы двух войн пришло в полуразрушенное состояние.

Чтобы попасть на метеостанцию, пришлось сначала спуститься по склону, причем в отдельных местах спуск был предельно крутым и опасным, а потом подниматься, и тоже по крутому склону. И только на подходах к самому зданию тропа пошла уже с ровным, едва заметным и не утомляющим уклоном.

Осталось пройти метров пятьдесят, когда на порог одновременно вышли мужчина с женщиной и остановились, рассматривая нежданных гостей. Мужчина приложил козырьком руку к глазам, чтобы лучше видеть; женщина сложила руки на животе. Ждали, что принесет им эта встреча, но понять, видимо, сразу не смогли, что за люди к ним движутся.

Поняли они только вблизи. Переглянулись, обменялись несколькими словами.

Боевики подошли ближе.

– День вам добрый, хозяева! – сказал Джогирг, впрочем, без особой приветливости в голосе. Может, голос у него такой был, может, вправду приветливости не испытывал или не хотел показать это. – А я и не знал, что здесь кто-то теперь живет…

Мужчина хотел что-то ответить ему, но в это время женщина испуганно воскликнула что-то. Джогирг поймал направление ее взгляда, обернулся и увидел, как падает, зажав рукой ногу, Элизабар Мелашвили. И сразу увидел кровь, брызнувшую из-под руки. Реакция опытного воина сработала сразу. Оборвав разговор, Джогирг двумя прыжками преодолел порог; точно так же, с опознанием на секунду и едва не сбив Зурабова с ног, заскочил в дом Абдулмуслим.

– В дом, быстро, если жить хотите! – приказал Джогирг хозяевам.

Те послушались и вошли, но не скачками, как это сделали боевики, а спокойно, почти с достоинством, словно хотели показать, что подчиняются приказу, но пули снайпера не боятся, как не боятся и самих боевиков.

– Кто стрелял? – сразу спросил Джогирг.

– Это ты у нас спрашиваешь? – вопросом на вопрос ответил мужчина. – Стреляли не в нас, стреляли в вас. Кто может в вас стрелять?

– Умный ты… Кто такой будешь?

– Метеоролог.

– А имя у тебя, метеоролог, есть?

– Есть. Абали Дидигов я. А это моя жена Альбика…

– Родственник Амади? – спросил Зурабов.

– Родственник, – кивнул Абали.

– Это хорошо. А я его помощник.

– А имя у тебя, помощник, есть?

– Есть. Джогирг Зурабов я.

– Слышал. Бухгалтер, кажется…

– Можно и так… Амади меня так иногда зовет.

– Так кто ж в тебя стрелял, бухгалтер?

Абали не чувствовал смущения перед боевиками. И Джогирг сразу почувствовал это. И повел себя уже по-другому, без нарочитой грубости.

– Абдулмуслим, нюхаешь ты хорошо, а как слушаешь?

– Выстрела я не слышал, – сказал Абдулмуслим.

– Я тоже. Значит, винтовка с глушителем. Скорее всего, «Винторез». Это значит, что нам на пятки сел спецназ. «Винторезы» только в спецназе, в войсках простые «СВД»… Плохо. Ничем нас, выходит, Абали не обрадует…

– Я не клоун, чтобы радовать, – ответил метеоролог. – Вы сюда шли, мальчишку с собакой не встречали?

– Видели со склона. В сторону села пошел. Собака еще в нашу сторону лаяла.

– Артур вообще-то добрый. Он только на злых людей лает.

Абали говорил без страха. Видимо, имя родственника позволяло и ему чувствовать свой авторитет. Но Джогирг знал, что, согласно горской традиции, Абали имел право всегда попросить у Амади поддержку, и тот не посмел бы отказать. И потому оставлял за метеорологом право говорить, что тому вздумается, даже вещи не слишком приятные для человека, который привык ощущать собственную силу и считал, что другие должны относиться к ней с пиететом.

Делая вид, что не понял сказанного или просто мимо ушей пропустил, Джогирг на какую-то долю секунды выглянул за дверь, оставшуюся распахнутой.

– Элизабар? Ты жив еще?

Вопрос был из той категории, что не требуют ответа, поскольку грузинский подполковник кряхтел и постанывал в нескольких метрах от двери, и все его слышали.

– Есть чем его перевязать? – спросила Альбика.

– Есть, – сказал Абдулмуслим.

И протянул женщине перевязочный пакет, что вытащил из своего большого кармана.

Альбика посмотрела на мужа, словно разрешения спросила.

– В меня стрелять не будут…

– Иди, – согласился Абали. – Надо помочь человеку.

– Что у тебя, Элизабар? – задал Зурабов новый вопрос.

– Сквозное ранение. Бедро насквозь прошило. С двух дыр кровь хлещет. Перевязать бы…

– Иди, – поторопил жену Абали.

Она пошла без сомнений, хотя перевязку делать не умела и больше помогала грузинскому подполковнику, чем перевязывала сама.

– Что делать думаете? – спросил Абали Зурабова, чувствуя, что здесь командует он.

– Ночи дождемся; как стемнеет, будем выбираться. Надеюсь, на штурм они не пойдут. Хотя подобраться попробуют. У тебя бинокль есть?

– Зачем он мне? На облака смотреть?

– Плохо. Как бы не подобрались слишком близко…

– Много их?

– Откуда я знаю? Мы только после выстрела и узнали, что нас преследуют.

– Какой-то взрыв был. Где-то в стороне села…

– Федералы нашли схрон Амади. Там тротила много было. Взорвали… Что, и здесь слышно было?

– И слышно, и… Земля содрогнулась. Как в землетрясение.

– Интересно, откуда снайпер стрелял?

– Только с тропы, – категорично сказал метеоролог. – С других мест нас не видно. Разве что издалека. Километров с двух. Но с такого расстояния ни одна винтовка не достанет…

– Есть винтовки, которые достанут, – не согласился Джогирг. – И прицелы у них хорошие. Есть такие, что с трех с лишним километров достают. Только у этих винтовок пули такие, что ногу сразу оторвут. Значит, говоришь, с тропы… А куда отсюда еще пойти можно?

– Туда же, на тропу. Или вниз, на ингушскую тропу. Раненому там тяжело будет, на себе тащить придется.

– Если нужно, значит, потащим. Главное, чтобы выйти. Ты нас не проводишь?

– Хочешь, чтобы я под статью попал? Если я пойду провожать, меня обвинят в пособничестве. Мне это не нравится. Если сказать, что под угрозой оружия… Но они все равно не поверят. Сейчас в плен редко берут, чаще просто убивают…

– Ладно… Я весной там ходил, найду дорогу.