ГЛАВА 6
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ РУСИНОВ,
подполковник в отставке
Ярослав Вячеславович передал мне тоненькую стопочку листов с ксерокопией уголовного «дела» прямо в своей машине, куда я пересел, остановившись рядом. Его машину найти оказалось нетрудно, хотя я ни разу ее и не видел до этого. Но слишком характерные отметины, оставленные автоматными пулями и уже непривычные для российских городов нынешнего времени, в отличие от времен, скажем, начала девяностых годов прошлого века, привлекли внимание сразу. Простреленное колесо капитан как раз грузил в багажник машины, когда я подъехал. Рядом стояли два ментовских сержанта. Один помогал капитану. Я подошел, присутствием сержантов не слишком смутившись.
– Машина хоть застрахована? – поинтересовался.
– К сожалению, товарищ подполковник, с моей зарплатой страховать такую машину невозможно… – Ответ предназначался скорее для сержантов, чем для меня. Называя среди ментов меня по званию, он будто бы сообщал им, что я тоже мент.
– А ремонт оплачивать возможно?
– Стекло сменить – не так дорого. Бампер и крыло – чуть дороже… Вот четыре дыры в потолке… Придется с ними ездить… Или заплаты ставить… Какие-то декоративные. Заеду в сервис, там подскажут… Может, какой-нибудь багажник приляпают…
Колесо успешно заняло место за задними сиденьями, сержанты отошли, а мы сели в машину, где Ярослав Вячеславович и передал мне ксерокопию.
– А вы рисковый человек… – сказал он, имея в виду, очевидно, мое появление перед прокуратурой и перед ментами.
– Какой уж тут риск… Вы сами видели, что ваши сержанты на меня не отреагировали… Другие тоже не более внимательны… К этому уже пора привыкнуть…
– Они из райотдела… А вон там… – Тропилин смотрел в зеркало заднего вида. – Подъезжает машина нашего СОБРа. В СОБРе имеется ваша фотография. Правда, только с паспорта, увеличенная, но могут узнать… И они обязательно захотят мою машину посмотреть. Лучше поезжайте… Вопросы будут, звоните. У вас есть мой номер…
– А у вас вопросы есть? – спросил я. – Может быть, не ко мне, но вопросы…
– Есть… Как старший следователь умудрился упасть на грязном крыльце и не испачкать мундир? И как вообще можно промахнуться с такого расстояния по стоящей фигуре, когда «Волга» почти остановилась?.. Меня сильно смущает объяснение Шторма – он говорит, что упал, как только увидел высунувшийся ствол. А это значит, что стволом только грозили… Иначе стреляли бы сразу, не давая возможности залечь… Много вопросов… Все… Поезжайте, товарищ подполковник… – Тропилин настаивал. – Интересно, зачем наш СОБР сюда пожаловал? Как исполняющий обязанности командира я могу это узнать…
– И мне скажите…
Я вышел из «Тойоты» и пересел в свой маленький «Фольксваген», где стекла слегка тонированы. Не настолько, чтобы мне мешать смотреть, но с улицы смотреть в машину сложно. Но я не поторопился уехать. Три собровца с автоматами вышли из остановившегося «уазика» и сразу направились к машине Тропилина, как капитан и предполагал. Он вразвалочку вышел к ним. Разговор шел скорее всего о простреленной машине. Потом Ярослав Вячеславович что-то показывал рукой, должно быть, обрисовывая ситуацию. Говорил деловито, словно указания давал. Собровцы ушли в прокуратуру, а Тропилин подошел к моей машине.
Я опустил стекло.
– Прокурор попросил у нашего начальника охрану для старшего следователя. Ребята за ним присмотрят… Не просто будут охранять, а именно присмотрят. Вы поезжайте, поезжайте, а то мне что-то неспокойно, когда вы здесь… – настаивал он.
Я посмотрел на часы и завел машину. Полковник Мочилов уже должен был созвониться с Доктором Смерть. И мне пора в Москву звонить…
– Мне, кстати, Максим Юрьевич недавно звонил… – сказал перед тем, как отъехать. – На удивление, не обвинял меня в покушении… По крайней мере не обвинял настойчиво. От сотрудничества отказывается категорически. Но обещал завести против меня уголовное дело по факту избиения конвоиров…
– Серьезная угроза… Отвезите им в госпиталь по шоколадке и по бутылке водки… – посоветовал капитан.
– Я так, наверное, и сделаю…
Я поехал. Улица, где располагалась прокуратура, была узкой, но не насыщенной движением. Однако вскоре пришлось свернуть на другую улицу и пересечь еще две улицы с напряженным движением, где, к счастью, стояли светофоры. Но до дома я добрался все же вовремя и сразу стал звонить в Интерпол.
Голос Доктора Смерть, хотя я не слышал его тридцать лет, остался таким же басистым и узнаваемым.
– Слушаю вас очень внимательно…
– Добрый день, Виктор Юрьевич…
– Приветствую тебя, старина… – Он, как ни странно, меня узнал. Но это, понятно, только после звонка полковника Мочилова, потому что тесно мы с ним не контактировали никогда, даже там, в Афгане, не считая момента, когда Виктор Юрьевич делал мне операцию в условиях не полевой, а именно боевой операционной. – Так чем могу помочь? Времени можешь не жалеть, и объясни все подробно. Я не хочу ввязываться в историю, которую не знаю. Рядом со мной сидит мой суровый начальник, и он меня основательно взгреет, если там что-то не так, как ему понравится… Поэтому… Говори…
Мне пришлось уже в который раз сегодня объяснять ситуацию, приводя все доводы, все известные мне факты, в том числе известные и из уст капитана Тропилина и Кирпича.
– Как хакер я помочь тебе, пожалуй, смогу… Как сотрудника антитеррористического подсектора Интерпола меня, как и моего командира, помимо всего прочего, интересует судьба вчерашних боевиков, сдавшихся по амнистии… Если ты сможешь добыть еще несколько фактов, подтверждающих чеченский след, даже мой командир не будет против, если я подключу какие-то номера к интерполовскому спутнику слежения.
– Я попробую эти факты добыть… – пообещал я, даже не понимая еще толком, как сумею это сделать.
– Тогда все будет прекрасно. А сейчас давай всю выкладку для хакера… В свободное от работы время я займусь этим. А сейчас у меня как раз время свободное… Надеюсь, к вечеру что-нибудь смогу тебе выдать…
Я по памяти продиктовал ему все номера, которые следовало проверить.
– Хорошо. Жди моего звонка… И не забудь про чеченский след. Это будет твоя плата за использование моего времени…
Положив на стол перед собой трубку, я долго и тупо смотрел на нее, словно пытался загипнотизировать. Очень хотелось, чтобы позвонил Кирпич и что-то сообщил. Но Кирпич активности, кажется, не проявлял. Если с капитаном Тропилиным я не только по телефону разговаривал, но и встречался, и даже получил от него уже материалы уголовного «дела», то второй «питомец» Кима Валерьевича про меня, кажется, забыл. Впрочем, прошло только полдня, а сведения не всегда сами идут в руки. Следует кого-то найти, с кем-то поговорить, кого-то напоить, кому-то нос сплющить, и только после этого могут появиться первые данные…
А пока мне следует посмотреть, что «накопал» на меня капитан Югов…
* * *
Но данные пришли опять не от Кирпича, а от бессонного капитана Тропилина…
– Товарищ подполковник, опять я беспокою…
– Слушаю, Ярослав Вячеславович. Вам, похоже, выспаться не дают…
– Если помните, я попросил своих ребят, что в охрану старшему следователю Шторму выделили, присмотреть за ним… Они мне сейчас только позвонили. Шторм предпринял странную поездку. Еще один пригородный поселок в том же направлении. Только теперь не Полетаево-3, а Полетаево-2. Рядом с поселком деревня. Даже не рядом – поселок с деревней, по сути дела, сросся. Шторм ездил туда. Охрану оставил в стороне, чтобы не видели, куда он точно направляется. Но парни проследили, определили дом и с местными алкашами поговорили. Короче… Там живет какой-то чеченец, которого Шторм навестил. Беседовал недолго, не больше десяти минут. После этого домой поехал. Меня очень интересует такое свидание с «черным», состоявшееся сразу после того, как в Шторма стреляли «черные»…
– Меня это интересует еще больше, чем вас… Кстати, вы с Кирпичом не встречались?
– Мы с ним стараемся друг друга не узнавать при встрече…
– Добро… Надеюсь, он сам скоро объявится. А что вы можете сказать мне о капитане Югове? Этого-то вы должны хорошо знать…
– Хороший опер. Несуетливый и толковый… Вам что-то не понравилось в материалах «дела», которое он ведет?
– Он еще утром выходил на контакт со мной. Сам… Предложил сотрудничество…
– Может быть, вам и следует согласиться… Но для начала попробуйте сотрудничать только по телефону. Сейчас Югов должен быть на службе. У него допросы. Отдыхать после ночной работы не поехал…
– А вы отдыхать тоже не собираетесь?
– Я дома. Уже почти уснул, когда мне позвонили. Но мне достаточно в сутки поспать четыре часа, и я снова свежий и работоспособный. Лучше, конечно, четыре часа без перерыва… Но это не всегда удается…
– Школа спецназа ГРУ… – выдал я комплимент и даже через трубку почувствовал, что капитан остался доволен. – Спасибо за информацию. Отдыхайте…
Если Югов не поехал отдыхать, значит, с ним можно поговорить. Я достал трубку покойного подполковника Фархутдинова, поскольку ментовский опер знает только этот номер из четырех моих номеров, а другие «засвечивать» ни к чему, и позвонил. Он в самом деле оказался на службе.
– Говорить можете?
– Вполне. Я только что закончил допрос…
– Вы знаете такой поселок – Полетаево-2?
– Конечно. Это недалеко от Полетаева-3, только сворачивать следует по другой дороге. Чуть больше километра не доезжая до знакомого вам поворота…
– Там есть какая-то деревня. Она срослась с поселком…
– Кажется, что-то есть… Я там давно не был, но, кажется, есть… А что вас так манят эти места, товарищ подполковник?
– В этой деревне живет некий чеченец… Не могли бы вы дать мне о нем хоть какую-то информацию? Наверное, чеченцев там немного, если говорят только про одного…
– Извините, но чеченцев у нас в городе живет множество. Обо всех информация есть, наверное, только в ФСБ. И то я сильно в этом сомневаюсь… Можно вопрос – по какой причине он вас так заинтересовал?
– Меня не он заинтересовал. Вы знаете, что сегодня было покушение на старшего следователя Шторма?
– Слышал…
– Стреляли в него кавказцы…
– Да, говорят, видели двоих «черных», которые убегали, когда загорелась машина…
– Я не люблю термин «черные»… Но не в этом суть. Суть в том, что, во-первых, я не верю в такие неудавшиеся покушения, во-вторых, старший следователь Шторм после этого знаменательного для себя события посетил в Полетаеве-2 какого-то чеченца…
– Ладно… – согласился капитан. – Я постараюсь выяснить… Но у меня сейчас еще один допрос. Уже привели обвиняемого. Только когда закончу…
– Параллельную просьбу можно?
– Попробуйте…
– У меня есть основания предполагать, что отчим моей дочери…
– Аркадий Ильич?
– Да, Аркадий Ильич… У меня есть основания предполагать, что он давно и хорошо знаком со Штормом…
– Мы вместе со Штормом разговаривали с Аркадием Ильичом. Они незнакомы…
– Тем не менее они знакомы, и по какой-то причине не желают это знакомство афишировать… И потому я хотел поинтересоваться – нет ли у вас чего на этого Аркадия Ильича?
– Я посмотрю по картотеке.
– Я буду ждать вашего звонка…
Я отключил трубку, не слишком удовлетворенный состоявшимся разговором. При этом сам не мог понять, чем я не удовлетворен. Может быть, разницей между первым разговором с капитаном и вторым разговором с ним же. В первый разговор он не просто был готов к сотрудничеству, а сам напрашивался на него. Сейчас же тон был почти холоден, будто бы я навязывал Югову работу, которую он делать не хотел. Похоже, за короткий промежуток между разговорами что-то произошло. Но узнать, что произошло, у меня возможности пока нет…
* * *
Сам выйти на связь с Кирпичом я не мог, поскольку куратор ГРУ Ким Валерьевич по каким-то собственным соображениям не пожелал наградить меня телефонными номерами Тропилина и Шамотова. И если Тропилин свой номер уже записал в памяти моей трубки, то Шамотов-Кирпич пока не рвался стать популярным абонентом. А мне очень хотелось его услышать, поскольку именно от него первого прошла информация, как Доктор Смерть выразился, о «чеченском следе». Поторопить Кирпича, чтобы как можно быстрее дать данные в Интерпол, я не мог потому, что не мог поторопить самого Кима Валерьевича…
Не слишком торопился стать моим помощником и ментовский опер капитан Югов…
Что мне оставалось делать? Если сидеть и ждать, когда мне принесут готовое решение всех накопившихся проблем, – можно дождаться появления на пороге группы захвата, в которой не будет капитана Тропилина.
Надо искать самому…
И я решил поехать в Полетаево-2. Хотя бы просто присмотреться к месту…
* * *
Я выезжал из двора на улицу. И где-то недалеко «выстрелила» выхлопная труба. С некоторыми машинами при российском стремлении производителей бензина разбавлять топливо своей мочой это бывает. А моя рука уже оказалась в боевой готовности, и пистолет щелкнул предохранителем… Значит, организм за время пенсионного расслабления полностью не растерял наработанные реакции. И я еще кое на что годен…
Рабочий день уже близился к завершению, и в это время поток автомобилей на улицах стандартно снижается, словно автомобилисты накапливают силы перед предстоящим стоянием в пробках. И потому город я миновал быстро. И даже остановился на окраине, чтобы пообедать в придорожном кафе, поскольку с утра во рту ничего не было. Потом выдержал экзамен на способность Кима Валерьевича и его людей работать качественно. Меня остановила машина ГИБДД, проверяли и мои документы, и документы на машину, и даже с кем-то связывались, как я понял, через компьютер, проверяя мои права. Скорее всего права и без дополнительной проверки не вызвали сомнения, просто новый компьютер, установленный в ментовской машине, еще не успел ментам надоесть, и им очень хотелось его еще раз испробовать. Права, к моему удивлению, оказались подлинными. По крайней мере так сказал компьютер. Следовательно, куратор работать умеет, и я занесен уже во все списки регистрации и даже, вероятно, имею со своим паспортом избирательное право.
Отыскав без труда поворот на Полетаево-2, что неудивительно, поскольку читать дорожные указатели я умею, я проехал через весь поселок, ничем не напоминающий Полетаево-3, и издали увидел три милицейские машины, стоящие около большого дома на окраине. Эта окраина, по всей видимости, и была той самой деревней, что срослась с поселком. Ехать туда мне особо не захотелось, и я остановился около магазина. Рядом, на аккуратно сложенных почерневших от возраста бревнах, бывших когда-то стеной рубленого дома, несколько мужичков потрепанного вида посасывали из двухлитровой пластиковой бутылки пиво, передавая бутылку от одного к другому и сильно морщась при этом. Приблизившись к ним, я понял, что морщатся они не от пива, а от самогона, запах которого держался устойчиво и неистребимо. Закуску в компании, видимо, гордо презирали…
– Привет, земляки…
Мужички переглянулись и признать меня за земляка не поторопились. И вообще мое присутствие восприняли по-своему:
– Тебе не нальем… – сразу предупредили. – Ты одет хорошо, и можешь сам себе позволить… Но закурить все ж таки дай…
Я чувство юмора оценил.
– Не курю, к счастью… Что тут у вас произошло-то?
– А ты кто будешь?
– Из газеты я…
Поморщились больше, чем от самогонки. Это я могу понять. От современных газет любого нормального человека, пьющего много, пьющего мало или вообще не пьющего, покоробит и уронит головой в унитаз. Профессия журналиста в нынешние времена стала презираемой простым людом.
– А-а… Тогда туда кати… – Старший мужичок, с профессиональными темными прожилками в сизом носу, махнул рукой в сторону ментовских машин. – Там расскажут…
– Там народ, понимаешь, жадный… Новостями делиться не любит… – постучав по предполагаемому погону, сказал я. И достал из кармана сто рублей – по нынешним ценам, как я слышал, как раз пластиковая бутылка самогонки. – У меня с этим народом разговор никогда не получается…
– Что там произошло… – сказал другой. – Обычное дело… Чечена, слава богу, расстреляли… Свои же, кажется… Говорят, два чечена приехали к нашему чечену, собаку стрельнули и его самого… С автомата… Хлоп-хлоп-хлоп… И кладите, как мусульманина, головой на восток…
А у меня в голове, в сторону востока не повернутой, сразу словно бы шестерня начала проворачиваться, при каждом повороте фиксируясь на отдельном имени – капитан Тропилин, капитан Югов, старший следователь Шторм… Последний сюда ездил, двое других знали, что он сюда ездил. Кто-то из них не пожелал, чтобы местный чеченец с кем-то поделился информацией…
Чуть подумав, капитана Тропилина я из списка убрал. Он проявил себя как мой помощник. И нет причин в нем сомневаться. Подумав еще несколько секунд, убрал и капитана Югова, который добраться сюда, похоже, не должен успеть. У него допрос… И вообще он мало информацией заинтересовался…
В списке основным фигурантом остался только старший следователь Шторм… Максим Юрьевич Шторм, знакомый Аркадия Ильича, который не хочет афишировать своего знакомства, как, впрочем, и сам Аркадий Ильич…
Аркадий Ильич… Отчим моей дочери…
Чечены… Убирают свидетелей…
Эти понятия вдруг совместились и вызвали острое беспокойство…
ОЛЬГА РУСИНОВА,
дочь подполковника в отставке
Наверное, я с ума сошла…
Иногда слышу, как мама меня то из большой комнаты зовет, то из кухни… Прислушиваюсь, жду повторного зова, а его нет… Раньше так всегда было… Она звала в первый раз, я слышала и не откликалась, и выходила только после второго… Даже раздражалась, когда она звала, потому что мама чаще всего звала по каким-то пустякам… А сейчас этого не хватало… Так готова была бы сейчас бегом по первому зову броситься… Но понимала при этом, что мне голос только мерещится… Мерещится оттого, что очень хочется его услышать…
Потом в подъезде, слышу, кто-то идет – разговаривают… Опять голос мамы… Голову поднимаю, волосы с ушей убираю, к двери броситься готова… А голоса уже удаляются…
И все-таки… Все-таки… Невозможно это… Верить в то, что произошло, я упорно не могу и не хочу и все жду, когда мама если не позовет, то хотя бы позвонит и скажет что-то… И на каждый телефонный звонок реагирую вздрагиванием.
А звонят часто…
Больше, конечно, Аркадию Ильичу. И из милиции, что-то уточняют, вопросы задают, которые сразу задать не сообразили, и из похоронного бюро, и какие-то его помощники с работы, которые всю заботу и о рабочих проблемах, и о похоронах тоже на себя взяли.
Но и мне звонят тоже… Знакомые, и с работы, из фирмы – все слышали уже, что произошло, потому что наша секретарша в соседнем подъезде живет, а она всегда все первой узнает и всем, как сорока, разносит… Звонят, слова какие-то непонятные и ненужные говорят, я по инерции тоже что-то отвечаю, но никакой благодарности к звонившим не испытываю. Абсолютно никакой… Мне совсем не нужно их сочувствие…
Мне мама нужна…
Живая…
Когда папа позвонил, я сначала, кажется, даже облегчение почувствовала, словно свежего воздуха глотнула, едва-едва из воды вынырнув, – такое странное ощущение было. Это потому что знала, и его вместе с мамой у меня отобрать хотят. Может быть, не так, а может быть, и так же точно, как маму… Отобрать хотят последнее родное, что у меня осталось, и я за это последнее цеплялась… И папину просьбу выполнила, когда Аркадий Ильич в магазин уходил. А потом, в какой-то момент, мысль дурная в голове взбрыкнула, и даже обозлилась на папу – как он может о чем-то другом думать, когда мамы не стало… Потом подумала немного и успокоилась… Папе сейчас нужны как раз трезвый ум и ясная голова, чтобы опровергнуть глупейшие обвинения, которые против него выдвигают, и остаться моим… Если я ему не помогу, то кто же поможет ему моим остаться…
А Аркадий Ильич…
Честно говоря, мне стало трудно ему в глаза смотреть после того, как я в его записную книжку заглянула. Словно я за ним в замочную скважину подсматривала и что-то нехорошее увидела, стыдное… Непонятно, конечно, откуда у него в записной книжке телефон этого следователя. И совсем не показалось мне, что встретились они, как давние знакомые. Впрочем, что я тогда увидеть могла? Я вообще ничего не увидела… Меня словно и не было там… Все, как во сне, как в тумане… Как в представлении по чужим рассказам… Я даже не помню, как они поздоровались, потому что смотрела же я, конечно, не на Аркадия Ильича…
Но и папу Аркадий Ильич к следователю адресовал совсем не так, как адресовал бы к своему знакомому. Это уже на моих глазах было… Слова вроде бы простые говорились, но не таким тоном, как о знакомых говорят. Знакомым обычно еще и привет передают или еще слова какие-то. А здесь – ничего, просто номер продиктовал…
А запись эта… В записной книжке… Она совсем другой ручкой сделана. Последние записи все – той ручкой с золотым пером, что Аркадию Ильичу на юбилей подарили. Чернильная ручка, дорогая. А предыдущие записи сделаны обыкновенной, шариковой… Тоже дорогой… Он любит дорогие ручки… Но не чернильной…
Так день проходил, медленно, вяло, без чувства времени… Чувство времени пропадает, когда не ждешь какого-то определенного часа, всегда пропадает, это я знаю… Когда Аркадий Ильич меня обедать позвал, я из комнаты вышла, за стенку придерживаясь, потому что ноги меня носили неуверенно, посидела на кухне перед тарелкой, но даже ложку в руки не взяла.
– Тебе обязательно нужно поесть, обязательно… – настаивал Аркадий Ильич.
Он умеет говорить голосом, внушающим строгую обязательность. Но сейчас на меня это не подействовало. Даже протест вызвало.
Пусть и обязательно, хотя это вовсе не обязательно, а если не лезет ничего, то и есть не можешь… В горле спазм комом стоит. Проглотить кусочек – невозможно… И не понимать этого он не может… Он же тоже переживает… Не так, как я… Как я, ему не дано переживать… Он по-своему переживает… Тем не менее ест и не поперхнется…
– Не могу, – сказала я и, не дожидаясь дальнейших умных и нудных уговоров, ушла к себе в комнату. Уговоры всегда бывают нудными, особенно если выглядят умными, и сильно утомляют. А я и без того сил не имею, и совсем утомляться не могу… Уже некуда мне дальше утомляться…
Но он заботливый… Чай мне в комнату принес. Заварил специально тот, который я люблю. Зеленый, с цветочными добавками. Мне его мама из Москвы привезла. Шарики какие-то, а не обычные сухие лепестки. На конфетку похоже… Но чай вкусный, и мы с мамой его пить любили… Она, правда, для себя другой привезла, без цветов, а мне с цветами… Но у нее тоже чай был шариками… На чашку кладется один шарик…
Господи, о чем я думаю…
– Ну, хотя бы чай попей… Может, бутерброд тебе сделать?
Были бы силы, я бы руки вперед выставила:
– Не надо бутерброд… Чай я попью. Спасибо…
Он посмотрел на меня жалко и затравленно. Он никогда не умел со мной общаться. Наверное, потому, что я его всегда мысленно с папой сравнивала. И общалась со мной мама. И сейчас, хотя он и старается быть авторитетным, у него это не получается. На меня его авторитет не действует. Но авторитет весь у него только в голосе остался. А глаза жалкие… Наверное, как и у меня…
К зеркалу я не подходила… Со вчерашнего вечера себя не видела… Но глаза обязательно должны быть жалкими… Самыми несчастными должны быть… И у Аркадия Ильича тоже…
Самой стало неприятно, что так отвечаю на его заботу. Но мне сейчас любая забота, как и сочувствие, в тягость казались, в насилие. Потому что я видела и чувствовала, что никто не может воспринимать случившееся так же остро, как я. Никто… Ни Аркадий Ильич, ни другие… Потому что это не их мама… У них свои мамы, и их потерю они могут по-своему воспринимать. А свою маму потеряла именно я. И не верится ни в какие слова, ни в чьи слова…
Мне наш шеф, Леонид Петрович, когда утром позвонил, сказал, что он тоже год назад маму похоронил… И что это естественно, когда дети хоронят родителей, неестественно, когда родители своих детей хоронят… Глупость, одним словом, ляпнул, и сам, наверное, это почувствовал… Он, я помню, свою маму хоронил из больницы… Она там несколько месяцев лежала, и он был готов к похоронам заранее. Медленно готовился…
А я готовилась с мамой поехать на встречу с папой…
Чуть-чуть задержалась… На пару минут… И мамы не стало…
И никто, кроме меня, не в состоянии понять всей глубины пропасти под названием никогда… Никто не в состоянии понять, что я все еще продолжаю в ужасе туда падать, и не вижу дна, не знаю, когда дна достигну и разобьюсь…
Не вижу, хотя так стремлюсь вниз… Ой, скорее бы…
* * *
Аркадий Ильич так и стоял рядом, поставив чашку с чаем на деревянный подлокотник моего кресла. А я руки на колени положила и поднять не могла, чтобы чашку взять. Заставить себя не могла руки поднять… Все время думалось о том, что я вот здесь осталась, я могу чай пить, а мама уже не может…
Мама уже не сможет никогда…
Вспомнилось, как мы с ней вечером пили чай, сидя на кухне. Не каждый день, но иногда, а бывали времена, когда и часто… Аркадий Ильич в большой комнате телевизор смотрел, он очень любит смотреть телевизор, и мама чай ему туда относила. Она ему тоже чайные шарики привезла, только совсем другие, не такие, как себе, и не такие, как мне… А мы с ней на кухне пили, без телевизора, в душевном спокойствии. Почти не разговаривая, при слабом свете декоративного бра. Но при этом свете на кухне было так уютно, и чай казался таким вкусным…
И этого тоже уже не будет никогда…
И никогда уже не буду я там чай пить… При свете бра…
Не смогу, потому что это будет мне напоминать, как мы с мамой сидели там, почти не разговаривая, но понимая друг друга, сидели и пили чай…
– Попей чай… Это тебя хоть чуть-чуть подкрепит…
Я все же нашла в себе силы, и чашку взяла в руки. И даже маленький глоток сделала. Чай показался совсем безвкусным. Гораздо, несравненно более безвкусным, чем простая вода… Более того, даже горьким, неприятным, и запах трав просто отвращал… Но я кивнула Аркадию Ильичу, показывая свою благодарность. А он все не уходил, словно ждал, когда я всю чашку выпью, и тогда бы он новую налил и принес…
Но, слава богу, позвонили по телефону, и он ушел в комнату к аппарату. Но вернулся быстро. Посмотрел, слегка морщась:
– Тебя… Твой мотоциклист…
Я совсем забыла о том, что Андрей есть на этом свете… Вот так вот, взяла и забыла… Две недели прошло, как мы поссорились… И я все ждала его звонка, с ума сходила от ожидания… И на работе ждала, и дома тоже… Все эти две недели, казавшиеся бесконечными… А после случившегося вчера я вообще про него не думала и не вспоминала, что он есть где-то, что существует, что тарахтит мягким громким баском его мотоцикл… Андрей просто как-то совсем из памяти выпал, совсем… И сейчас непонятно было, зачем звонит он и что ему нужно… Он же не может ничего вернуть…
– Я не хочу… Скажите ему, что я сейчас не могу разговаривать… У меня сил нет его слышать… Говорить ему…
Аркадий Ильич ушел, и я слышала, как он что-то говорит там, в комнате, долго говорит, объясняя, но слов разобрать было невозможно. Пусть говорит… Он человек обстоятельный и правильный, он все обскажет так, чтобы Андрей больше не звонил, потому что он не может ничего вернуть…
Пока Аркадий Ильич разговаривал, я глаза закрыла, потому что мне было больно от света, а встать и шторы задернуть не было сил. Может быть, и были силы, но невозможность встать была намного сильнее необходимости… Можно и с закрытыми глазами посидеть… Даже нужно… Так легче… Надеялась я где-то в глубине души, что Аркадий Ильич заглянет в комнату, увидит, что у меня глаза закрыты, и уйдет…
Но он назойливо вернулся и остановился против меня… Я и с закрытыми глазами это почувствовала и вздохнула…
– Андрей все приехать рвался… Я еле-еле смог ему объяснить, что тебе сейчас не до него… И мне тоже не хочется видеть посторонних, и рев его мотоцикла под окнами слышать не хочется…
Как он утомил меня… Заботливый, как мама, но он не мама… Он даже не папа мне… У меня свой папа есть… Мой папа, мой настоящий папа, никогда меня не утомляет…
Но и Андрея видеть я тоже не хочу… Я не могу его сейчас видеть, хотя раньше мне всегда нравилось сидеть на мотоцикле позади него, обхватывать Андрея за жесткое жилистое тело, и мчаться по улицам, обгоняя все машины подряд… Правда, его длинные волосы на ветру всегда сильно по лицу меня хлестали… Но я это терпела… А сейчас не хочу…
– Что мне для тебя сделать, боль ты моя?.. – спросил Аркадий Ильич. – Еще одна моя боль…
– Для меня? – переспросила я с легким удивлением, пытаясь словами, интонацией создать дистанцию. – Зачем что-то для меня делать… Ничего для меня делать не надо… Ничего… Меня в покое надо оставить… Вот и все…
– Я же теперь тебе… вместо… Я же… Теперь с тобой остался… Мы теперь только вдвоем…
Он не решился сказать «вместо матери» и не решился сказать «вместо отца»…
Мне было жалко его, такого надоедливого – сразу вспомнилось, что такой же надоедливо-заботливой была порой мама и очень утомляла меня своей опекой, но она – мама и потому имела на это право, а он только пытается ей подражать и свою заботу проявлять и не понимает, что ему этого делать не следует. Хотелось что-то едкое ответить… Но было его жалко… И я промолчала…
– Мне завтра таблетки принесут… Успокаивающие… Их без рецепта не дают… Трудно сейчас достать… Тогда легче будет…
Неужели я буду таблетками, химией какой-то память о маме из себя вытравливать…
– Не надо мне таблеток… Не надо мне ничего, никакой помощи не надо… – прошептала я устало.
– Кто же, кроме меня, тебе поможет?..
– У меня еще и папа есть… Он меня поймет и поможет…
Аркадий Ильич вздохнул. Недобро так вздохнул. Его откровенно раздражало упоминание о моем отце, я не видела, но чувствовала это, по каким-то неведомым мне вибрациям чувствовала его раздражение.
– Я все же думаю, что вопрос его ареста – это дело времени… Ему уже и второе обвинение готовы предъявить… Побег из-под стражи и нанесение увечий караульным – это тоже не шутка, хотя в сравнении с первым…
Про первое обвинение он, слава богу, ничего не сказал. Деликатно так скользнул в сторону, чуть ножкой не шаркнув… Но мне этого и не надо было. Мне достаточно голос было услышать. С холодными жесткими нотками, которые он скрыть не в силах. Наверное, такими голосами прокуроры любят говорить в суде…
– Аркадий Ильич, а откуда вы старшего следователя Шторма знаете? Это ваш старый приятель?.. – спросила сама для себя неожиданно. Должно быть, потому спросила, что эта мысль в голове у меня вертелась уже не первый час…
Я даже опухшие от слез глаза пошире открыла, чтобы лицо его увидеть и что-то понять…
Аркадий Ильич смотрел не испуганно и растерянно, как я ожидала, а зло, и мне даже показалось, что он готов с кулаками на меня броситься…
Но собой он всегда владел хорошо. И сейчас взгляд быстро приобрел мягкость, а сам он сказал нарочито небрежно, совсем не таким тоном, каким разговаривал все время, начиная со вчерашнего вечера:
– Откуда у тебя такие сведения?
– Я же видела, когда вы папе телефон диктовали, что фамилия в середине страницы – старая запись…
Он улыбнулся. Не слишком искренне…
– Мы с ним однажды сталкивались по деловому вопросу, но он меня, кажется, не узнал… Скорее всего не узнал, иначе он обязательно бы напомнил, как уже допрашивал меня… В качестве свидетеля… Лет пять, кажется, прошло… Может, даже больше…
Настолько нарочито сказал, настолько деревянным голосом, что я не поверила…
У меня были основания не верить. Эту записную книжку в тисненой кожаной обложке мама покупала Аркадию Ильичу в подарок на день рождения в моем присутствии.
Два года назад…
Я закрыла глаза, чтобы не превращать свой вопрос в дуэль и не обострять отношения раньше времени… Нам еще маму надо похоронить и не ругаться при ней, где-то здесь заботливым духом витающей…
Но Аркадий Ильич держался все еще напряженно, и я ощущала это даже с закрытыми глазами. Хорошо, что раздался телефонный звонок, и он поспешил в другую комнату. Очень торопливо поспешил, потому что сам чувствовал себя в ситуации взаимного обострения не слишком уверенно.
Но обратные шаги раздались быстро. В комнату он уже не вошел и только громко сказал из-за двери:
– Это тебя… Отец…
И я, для самой себя неожиданно бодро, поспешила к трубке в комнату, а Аркадий Ильич тут же ушел на кухню, показывая свою деликатность.
– Оля, у тебя все в порядке? – Голос папы звучал напряженно.
– Да. А что случилось?
– Будь осторожнее с Аркадием Ильичом… Я тебя прошу… Я еще ничего не знаю, но чувствую с этой стороны опасность…
– Хорошо, папа… – единственное, что я смогла ответить.
– Может быть, мне забрать тебя из дома?
– Нет, не надо…
– Когда похороны?
– Послезавтра.
– Я заберу тебя сразу после похорон… А ты, когда Аркадия Ильича дома не будет, позвони мне… Я тебе объяснить все равно еще ничего не смогу, но мне будет спокойнее… И вообще почаще позванивай, даже при нем…
– Хорошо, папа… – повторила я.
Я услышала шорох в коридоре. Значит, Аркадий Ильич не на кухне, а за углом, стоит и подслушивает, о чем я говорю с отцом. Хорошо еще, что слышит он только меня…
– Я чуть попозже тебе позвоню… Часа через два-три…
– Я буду ждать…
Я положила трубку и услышала, как шаркают по линолеуму тапочки Аркадия Ильича. Он торопливо убирался на кухню. Это почему-то показалось мне страшным. Я подумала еще несколько секунд… Мысленно упрекнула себя, что отказалась от папиного приглашения. Сейчас самой звонить – значит, только вызвать лишние подозрения Аркадия Ильича.
И я решительно набрала номер Андрея, надеясь, что его мать где-то далеко от телефона и не будет меня утомлять, как обычно, непонятными долгими рассказами о своих болезнях. Но Андрей сам взял трубку.
– Привет… – сказала я громко, даже громче, чем сказать собиралась. – Это я… Приезжай… Домой к нам не заходи, я мотоцикл услышу, сама выйду…
– Еду… – Андрей ответил тихо, но с готовностью.
Я положила трубку и пошла в свою комнату, чтобы одеться.
– Ты кого-то позвала? – спросил из-за двери Аркадий Ильич.
– Андрей сейчас приедет…