Глава девятая

Из глубины ущелья пришел легкий, но устойчивый в своем напряжении ветерок. Словно бы струной натянутый, только что не звенел. Он нес прохладу. Эта прохлада хороша была бы летом, в жаркую погоду, но никак не зимой, когда спецназ внутренних войск то бегал, весь в поту, то лежал на холодных камнях, остыв телом и к камням потихоньку примерзая. В горы уже пришла устойчивая зима, хотя по календарю она должна была наступить только через несколько дней. Но погода не любит в календари заглядывать, тем более погода в высокогорных районах. Она свое дело творит и не думает о людях.

От ветерка хотелось спрятаться за камни. Он был неприятным и заставлял ежиться.

Банда ушла, как сообщил своим звонком старший прапорщик Разин, все же пославший несколько пуль вдогонку последним из тех, что просачивались через трещины в скалах. Но заслон бандиты, во избежание жесткого преследования, оставили. Если бы началась погоня, то навстречу движению спецназа внутренних войск ударили бы сразу и автоматы, и гранатометы. И именно для того, чтобы не прозевать это начало, бандиты запускали в воздух планирующие осветительные ракеты с долгим временем полета и собственно сгорания. Но такое освещение и самим спецназовцам помогало лучше видеть бандитские защитные рубежи, поэтому они подверглись жесткому обстрелу из автоматов и «подствольников». Когда шел массированный обстрел, бандиты прятались, хотя, скорее всего, наблюдение продолжали в щели. Иначе и смысла не было бы в осветительных ракетах.

Капитан Лабриер к тому времени выбрал уже почти половину отряда для отхода на перевал и выполнения непонятных землекопных работ. Перед тем как бойцам выйти на высокую простреливаемую тропу, командир отряда приказал усилить огонь, чтобы не давать возможности бандитам нанести вред уходящим. Инструкции старшему группы капитану Лабриеру майор Ломоносов дал загодя. Сам он, даже не получив такого приказа, намеревался отойти туда же, как только будет покончено с бандитами, защищающими свой оборонительный рубеж. А кончать с ними уже пора. И пора вдогонку за группой Лабриера отправляться. Может быть, на перевале нужна дополнительная рабочая сила.

Бандитов за камнями осталось меньше десятка, и оказать серьезное сопротивление трем десяткам «краповых», оставшимся с майором Ломоносовым, они были не в состоянии. Сам «краповый» майор Миша, как только ушла на перевал команда Лабриера, просматривал участок ущелья, который требовалось преодолеть, и обратил внимание на то, на что не обращал внимания раньше. На правом фланге почти у самого подножия хребта природой была выложена гряда камней, больших и малых. Видимо, камни эти время от времени скатывались со склона и падали неподалеку друг от друга. За этими камнями, если аккуратно проползти, можно добраться до самого оборонительного рубежа бандитов. В отряде было три бойца, которые ползали лучше всех и, наверное, с бойцами спецназа ГРУ, самыми известными в армии «ползунами», могли бы потягаться. Эти трое не попали в состав копательной команды Лабриера.

Ломоносов перебрался поближе к ручью, и в момент, когда погасла одна ракета, а вторая еще только взлетала, оставляя на темном небе единичный тусклый росчерк, перебежал через ручей на правый фланг. Собрав там своих «ползунов», майор объяснил им задачу и приказал захватить с собой побольше ручных гранат.

Сложность предстоящих действий была в том, что «ползунам», чтобы попасть за гряду камней, следовало перебраться через свое каменное прикрытие. А это значит, что они могли попасться противнику на глаза.

— Ловите момент, — распорядился Ломоносов. — Мы их сейчас огнем придавим, заставим спрятаться, тогда и перебегайте.

Он отдал необходимые распоряжения на правом фланге, опять в короткий промежуток темноты перебежал ручей и дал распоряжения бойцам левого фланга. Ориентироваться бойцы должны были по командиру отряда. Майор Миша выждал момент, когда бандиты начнут стрелять активно, чтобы ответный огонь выглядел естественным, и начал посылать очередь за очередью в их сторону. Остальные бойцы сразу поддержали командира. И бандиты спрятались. Тем более что ракета висела в воздухе над их головами, и любое движение над камнями противостоящей стороны вызывало тучи пуль. С позиции командира отряда были видны только те камни, которые предстояло перебежать «ползунам». Они перебежали. А дальше, за грядой, их уже видно не было. А вот видели или не видели их бандиты, этого майор Ломоносов сказать не мог. Но, кажется, не видели, потому что не высовывались. Их вообще осталось, скорее всего, половина от состава, который был вначале. Снайперы хорошо поработали. Может, и плотный автоматный огонь кого-то зацепил. Теперь дело было за малым, теперь «ползунам» предстояло дело завершить.

И они его завершили…

Взлетели на бандитские укрепления и дали только одну короткую очередь, кого-то добивая, после чего торжествующе подняли руки, приглашая всех остальных присоединиться. Бандитские укрепления перешли в руки «краповых». А над головами спецназа внутренних войск еще кружилась, планируя, осветительная ракета, запущенная бандитами перед своей смертью.

По идее, теперь следовало писать рапорт, описать все происшедшее, собрать тела погибших бандитов и сложить в один ряд для удобства опознания или описания неопознанных. Но это все можно сделать и позже, когда придется сюда вернуться. Ломоносов почему-то был убежден, что вернуться обязательно придется, поэтому только документы убитых собрал и, даже не рассматривая их, а только с удивлением отметив, что большинство паспортов принадлежит гражданам Саудовской Аравии, убрал к себе в планшет, давая команду всем выступать в сторону перевала. Задача была прежняя. Возможно, группа капитана Лабриера не успевает выполнить работу, и ей требуется помощь. Собраться и двинуться колонне было недолго.

А самому майору Ломоносову было над чем подумать. Множество паспортов жителей одного государства давали повод для размышления. Майор уже слышал об утверждении спецслужб, будто бы из Саудовской Аравии переведена ранее небывалая сумма денег на поддержку террористов на Северном Кавказе. А теперь уже и просто наемники приходят вместе с местными бандитами. Это походило на большое наступление на Россию со стороны аравийского королевства, которое совсем недавно чуть не столкнуло американский и российский флот у берегов Сирии, уши которого открыто торчат из провокаций с применением химического оружия под Алеппо и в Восточной Гуте и которое никак не может удовлетвориться своей ролью кучи песка, где хранятся громадные нефтяные озера. Саудовская Аравия пытается вмешиваться в дела далеких от нее стран с тем, чтобы эти страны не имели возможности вмешиваться в дела соседних государств — Сирии и Ирана.

Но разбираться с этими событиями предстояло не майору спецназа внутренних войск. Для этого существуют специальные службы. Дело же майора — пресечение попыток вмешиваться в дела его государства. Самое жесткое пресечение…

Где-то капала вода. Капля за каплей, капля за каплей падали и долбили какой-то камень. В пещерах часто вода капает, но заботиться о том, чтобы в гроте было сухо, сейчас было ни к чему. Об этом заботу проявляли только тогда, когда здесь жили. Делали отводные канавки во избежание образования луж и даже в камне канавки продалбливали. Тот же пулеметчик Герихан Довтмирзаев несколько канавок в камне пробил, сооружая сток.

Далгат Аристотелевич проснулся со странным ощущением здорового человека. Ему совсем недавно самому не верилось, что он был когда-то здоровым и боеспособным человеком, и не просто человеком, но Волком в человеческом обличье, властным, живущим в соответствии со своими желаниями. Конечно, настолько, насколько ему позволяли силовые структуры. Они доставляли ему много неприятностей, но он им доставлял еще больше, умея убивать и уходить невредимым. Он очень захотел опять стать таким. И почти стал. Но, что удивительно, в один миг. Раньше он медленно возвращался в нормальное состояние. А тут… И поспал-то всего ничего, кажется…

Он раньше слышал что-то о препарате, который вколол ему старший сержант — о пармедоле. Говорили, что это наркотик, который делает боль незаметной и, как многие наркотики и антидепрессанты, облегчает душевное состояние в трудные минуты. Сам Гаримханов никогда наркотики не принимал принципиально и в свой джамаат наркоманов не брал, презирая их искусственную храбрость, зависящую только от «дозы». Но сейчас, чувствуя себя снова здоровым и сильным, готов был принять его безоговорочно. Рука сжимала второй шприц-тюбик, что дал ему старший сержант. Появилось желание сразу же сделать себе второй укол, хотя здравый ум подсказывал ему, что болезнь так просто не проходит, это только временное отступление, а когда она вернется, вот тогда второй шприц-тюбик и будет необходим.

Далгат Аристотелевич, измученный многодневной болью, спал крепко и не слышал того, что творилось вокруг, не слышал, как во главе со старшим лейтенантом Шахамурзиевым пришли два отделения спецназа ГРУ, как старшего сержанта Чухонцева на посту сменил специалист МЧС с пистолетом в кобуре, как взвод ушел в сторону соседнего ущелья. И только после этого, когда тело спящего ощутило вдруг прилив прежнего здоровья, Гаримханов проснулся, но показывать, что он снова полон сил, было нельзя. Эмир по-прежнему не оставлял мысли о свободе. Он хотел чувствовать себя настоящим Волком. А разве можно настоящего волка в клетку запереть? Он любую решетку перегрызет и вырвется на свободу.

Конечно, охранял его, как думал эмир Гаримханов, человек опытный и сильный. Со старшим сержантом спецназа ГРУ справиться сложно, хотя не родился еще такой, с которым не способен справиться Волк. Далгат Аристотелевич положил руку на камни, в темноте стал ощупывать их и выбрал один, формой своей напоминавший клин. Он был не слишком большим, но достаточно тяжелым, чтобы свалить человека удачным ударом в затылок, нанесенным опытной рукой. Гаримханов постарался пристроить камень на пояс под ремень, но так, чтобы он не выпирал, и спрятал его под карман бушлата. Мало ли что у человека в кармане… Да и не выпирал камень вовсе, потому что ремень плотно прижимал его к телу. Это было немного неудобно, камень давил в бок, но Далгат Аристотелевич не собирался носить его на поясе всю оставшуюся жизнь, так что временно можно и потерпеть. Только после этого эмир повернулся лицом к костру и сразу сел в удивлении, даже про необходимость изображать страдания забыл.

Старшего сержанта Чухонцева по ту сторону костра не было, а вместо него на камне сидел и дремал человек в какой-то синей форме. Судя по погонам, офицер, но количество звездочек из-за костра различить было сложно.

— Эй ты, чучело!.. — окликнул Далгат Аристотелевич офицера в непривычной синей форме.

Насколько он помнил, форму такого же цвета носят летчики. Но летчикам здесь делать нечего. Еще и работники прокуратуры тоже имеют синий мундир. Но со всеми незаконными, как они их называют, воинскими формированиями работает следственный комитет при военной прокуратуре, а военные носят армейскую форму, лишь находясь далеко от своих кабинетов, предпочитают «камуфляж». Но ни следователи, ни прокуроры охраной арестованных и задержанных не занимаются. Квалификация не та. Что же это за тип?..

Человек встрепенулся и поднял голову:

— Проснулся, шакал… Чего тебе, урод, надо?

И сразу начал с оскорбления. Старший сержант был аккуратнее в выражениях. Он говорил культурно и уважительно на «вы», хотя тоже называл шакалом. Этот же высказывался с откровенным презрением и неприязнью.

— Ты откуда сюда свалился?

— Сверху.

— Не ушибся? А то здесь не мягко.

— Обошлось.

— А куда ты старшего сержанта Чухонцева дел?

— Соскучился?

— Он умный. С ним поговорить можно. А у тебя лицо дурака. Ты даже не знаешь, что такое когнитивный диссонанс. А он мне сразу правильно ответил. — Гаримханов, разговаривая с офицером свысока и дерзко, набирал очки в авторитетности. Так, по крайней мере, ему казалось. — Так где он?

— В туалет пошел. Скоро вернется. Мне интересно, у вас здесь туалет платный?

— У нас все платное. Мне платят… Плати, и тебе разрешу сходить.

— Тогда уж и ты мне плати.

— За что тебе-то?

— Я провел анализ воды, которую вы здесь пьете… — улыбаясь, человек в синей форме кивнул в сторону водоема. — Она ядовитая. Ее пить нельзя. Там большое содержание разных газов, которые стенки желудка и кишечник разъедают. Сначала начинается гастрит, потом язва, потом прободная язва. Геморрой тоже от этой воды. У тебя же геморрой… Вот этой водой тебе задницу и разъело.

— Издеваешься, чучело?

— Вполне серьезно говорю, урод. Там щелочей много, в воде этой. Вредных щелочей. Я полный анализ провести не могу, у меня с собой только газоанализатор, но он среагировал на испарения воды и выдал результат.

— Язва — это я понимаю. И гастрит — тоже понимаю. У нас у многих желудки болели. Могу предположить, что именно от воды…

Далгат Аристотелевич встал на ноги и потянулся, прогоняя остатки сна. Но тут же согнулся и громко застонал. Однако на самом деле боли он не чувствовал. Волшебный шприц-тюбик старшего сержанта Чухонцева еще действовал и помогал Гаримханову оставаться Волком, хотя его упорно пытались переквалифицировать в шакала. Но изображать боль и бессилие следовало обязательно, от слабого не ждут активного сопротивления.

Человек в синем мундире изогнулся, протянул руки, чтобы взять пару заготовленных полешков и подбросить их в костер, и эмир увидел у него на спине крупную надпись: «Техническая служба МЧС». Стало совсем не страшно. Это только спасатель, хотя и носит он пистолет в кобуре, но даже кобура у него застегнута. С таким охранником эмир сумеет справиться, применив и хитрость и силу одновременно. Но что-то заставляло его медлить. Он сам не понимал что, но приступить к решительным действиям не спешил. С трудом переставляя ноги, старательно изображая человека, которому тяжело шевелиться, перешел к тому самому камню, на котором сидел раньше, и сел у костра, якобы желая погреться. Руки к огню протянул и шприц-тюбик с пармедолом на соседний камень положил.

И только сейчас, услышав топот множества ног, понял, что у него сработала интуиция. Какие-то люди бежали сюда по одной из галерей. Несомненно, слышал все это и офицер МЧС, но он беспокойства не проявлял, и только по одному этому можно было догадаться, что он хорошо знает бегущих людей. Или спецназовцы, или другие спасатели.

Костер тихо и уютно потрескивал. Далгат Аристотелевич вспомнил, как уютно потрескивали дрова в печке в его землянке. Печка была металлическая, сделанная из магистральной трубы большого диаметра, и сверху имела даже отделение, в которое заливалась вода, чтобы в джамаате всегда была зимой горячая вода. Печку обычно топил эмиру Герихан Довтмирзаев. Но когда пожилой пулеметчик уходил, эмир часто сам садился к печке на короткий чурбан, открывал стальную закругленную дверцу, тоже сделанную из куска такой же трубы, и, подолгу глядя в огонь, слушал треск сгорающих поленьев. Топилась печка только по ночам, чтобы днем никто не увидел или не почувствовал дыма. Конечно, жил джамаат в горах, где не было никаких людей, тем не менее, об осторожности эмир никогда не забывал. Теперь это сидение перед огнем у печки казалось таким далеким, но в то же время ностальгически близким, приятным, волнующим душу. И потрескивание костра чуть-чуть напоминало те благие времена, когда никто их не беспокоил и посторонние в их ущелье не заглядывали.

Но топот слышался все ближе, и следовало напомнить этому охраннику, что эмир — человек нездоровый, что он измучен, бессилен и не способен к каким-то активным действиям.

— Старший сержант из туалета возвращается? — спросил Далгат Аристотелевич офицера МЧС. — Уж очень громко топает. Или он с охраной туда ходит?

— Он торопится тебя увидеть. Волков, говорит, много на своем коротком веку перестрелял, а вот шакала впервые встретил. Попросил до его прихода тебя не расстреливать. Он сам хочет. Шкура твоя, шакалья, облезлая, конечно, ни на что не годится, не волчья же. Но просто ради интереса пристрелить тебя — это удовольствие. Хочет, наверное, в твои глаза посмотреть, как ты умираешь. Интересно, как шакалы себя перед смертью ведут…

— Словоблуд ты… — с презрением бросил Гаримханов и плюнул в костер. — Это я твои слова выплюнул. Слушать их противно. Старший сержант — приличный, умный человек, не чета тебе, неумному хаму. Я сам с большим удовольствием под его охраной останусь, чем под твоей. С ним хоть поговорить можно, а с тобой и говорить не о чем. Я ему про Аристотеля рассказывал, он мне про Леона Фестингера. И оба мы остались довольны друг другом.

— Это кто такой? — спросил специалист МЧС, признавая свою ограниченность. — Фестингер…

— Тоже умный человек был. Автор теории когнитивного диссонанса. У-у-у…

Гаримханов опять скривил лицо и застонал, показывая свое болезненное состояние. Пусть, пусть этот ничтожный офицеришка его оскорбляет, но пусть он и останется его охранять. Старший сержант и опаснее, и вообще жалко Чухонцева убивать. Он действительно вызывал у эмира симпатию.

И как раз, когда эмир размышлял об этом, старший сержант Чухонцев первым выбежал из галереи. Выбежал, сделал шаг в сторону и остановился, пропуская бегущий за ним строй солдат.

— Забирайте пленника, и за нами. Бегом! Чем быстрее, тем лучше, — распорядился старший сержант так, словно имел право командовать офицером. — Держите… У вас же нет… — и бросил офицеру фонарик. Ловко поймав его, технический специалист МЧС спросил:

— А Шах где?

— Товарищ старший лейтенант нас догонит.

— Что-то там случилось?

— Не могу знать. Генерал приказал бегом добираться до перевала. Скорее всего, на перевале что-то случилось. Или вот-вот случится. Но я не в курсе. Быстрее, пожалуйста, нас просили как можно скорее покинуть пещеру. А я побежал со взводом. Догоняйте нас.

Все получилось даже лучше, чем ожидал Далгат Аристотелевич, и ему не нужно создавать момент искусственно или искать его. Офицер технической службы МЧС развязал свой рюкзак и, вытащив оттуда веревку, протянул один конец эмиру:

— Обвяжи-ка себя вокруг пояса. Мне тащить тебя придется. Спортсмен из тебя сейчас такой, что… Вот же, досталась доля…

Солдаты скрылись в галерее, а Далгат Аристотелевич разжал, наконец-то, свою ладонь, в которую опять вложил шприц-тюбик с пармедолом, и показал офицеру МЧС:

— Этим как пользоваться?

— Не умеешь? Посмотри… Там все просто.

— Сделай укол, идти будет легче. Может, и от тебя не отстану.

Охранник сунул конец веревки в руку Гаримханову, принял от него шприц-тюбик, вскрыл крышку, освобождая иглу, наклонился, чтобы воткнуть иглу в мышцы бедра, и стал выдавливать содержимое тюбика. А эмир, сделав вид, что оборачивает веревку вокруг тела, вытащил из-под ремня припасенный камень. Рука резко ушла на круговой размах как раз в то время, когда офицер МЧС вытащил из бедра шприц и начал выпрямляться. Он был на полголовы ниже Гаримханова и гораздо слабее физически. Но камни мало разбираются в человеческих габаритах, им все равно, кого бить. Была бы рука, которая удар наносит.

Удар получился таким и хлестким и громким, что было слышно, как треснул череп. Офицер МЧС упал рядом с костром. Гаримханов хотел было переложить его в костер, но потом решил, что лишнюю работу делать ни к чему, только вытащил из кобуры пистолет и забрал из ослабевшей руки фонарик. Оружие могло пригодиться, и вообще Далгат Аристотелевич любил оружие с самого детства, чувствуя себя с ним увереннее и сильнее. А фонарик тем паче необходим. Без него можно ноги переломать и не добраться до выхода.

Эмир сделал два шага в сторону галереи, в которой скрылись солдаты, но остановился. Сильно закружилась голова. Вспомнилось, что после первого укола, поставленного старшим сержантом Чухонцевым, голова тоже слегка кружилась, кружилась даже у лежачего. Значит, так пармедол действует. Но сейчас не время было ложиться спать. Пармедол должен помочь эмиру Гаримханову без приступа выбраться на свободу. И остановило его вовсе не головокружение, а вопрос: куда податься? Бежать по пути, по которому побежали солдаты? И куда он попадет? Снова в лапы старшего сержанта Чухонцева? Это вовсе ни к чему, хотя разговаривать со старшим сержантом интересно. В обратную сторону? Но там какой-то старший лейтенант Шах. Один старший лейтенант или целый взвод солдат спецназа? Одному человеку хватит одной пули, а взводу спецназа нужно три-четыре пулемета. И Далгат Аристотелевич сделал выбор. Он побежал навстречу старшему лейтенанту. Ну и что, что там, в той долине, парни из «Аль-Каиды», договориться с ними — не проблема. И не обязательно называть свое имя. Можно назваться и Джамбеком Абалиевым, и вообще кем угодно. У этих парней нет возможности проверить. А они должны нуждаться в человеке, знающем эти места. Гаримханов подойдет им для роли проводника. Но проводник, знающий места, всегда может покинуть отряд, если ему что-то не понравится. Он знает, как ему уйти, а они не будут знать, как его преследовать…

Старший лейтенант Шахамурзиев не особо мучил себя разрешением загадки — что же должно произойти в соседнем ущелье и для чего ему нужно было оставить трубку с известным номером в руках бандитов. Как человек, посвятивший свою жизнь службе в армии, более того, в таком ее подразделении, как военная разведка, он умел не задавать вопросов, понимая, что ему все знать и не положено. Если будет необходимость, ему сообщат. Если будет происходить что-то из ряда вон выходящее, он увидит. Тем не менее, совсем отстраниться мыслями от происходящего старший лейтенант никак не мог. Мысли сами возвращались туда, в то ущелье. И еще… Одна фраза начальника оперативного штаба Антитеррористического комитета запомнилась. Генерал что-то сказал о солнцепеке. На что он намекал? Что-то знакомое было в этом понятии, совсем не связанное с летней жарой. Но сразу вспомнить Багдасар Давлетбаевич не мог. Он легко бежал по галерее, когда услышал тяжелые шаги бегущего ему навстречу человека. Шахамурзиев сразу посветил на стену в пределах нескольких метров, нашел в ней небольшое углубление, каких в галерее было множество, и, спрятавшись туда, выключил фонарь. Это явно бежал не солдат спецназа ГРУ, спешащий к командиру с каким-то поручением. Солдаты его взвода обучены не топать ногами, как стадо носорогов, да и не дышать так хрипло, как дышал бегущий.

Впереди появился луч фонарика, освещавший только нижнюю часть галереи и не касавшийся стен. Но кто был позади луча, кто держал в руках фонарик, старший лейтенант увидеть не смог. Однако луч все равно рассеивался и слегка освещал человека. И только в момент, когда дистанция между ним и бегущим составляла около метра, старший лейтенант Шахамурзиев понял, кто перед ним. Первой мыслью было просто вытянуть ногу, чтобы эмир растянулся, а потом сразу сесть ему на спину. Но тут же и другие мысли в голове зароились, стали перемещаться с сумасшедшей скоростью, выдавая командиру взвода нужную информацию. Так бывало всегда, когда времени на раздумья не оставалось. Вот и сейчас в голове возникла уже готовая мысль, и оказалось, что она была единственно правильной…