Речушка Сэунур петляла до головокружения, про такие горные речушки говорят охотники, что они похожи на утиную кишку. Было жарко и душно, солнце висело над головой и беспощадно палило непокрытую голову. Токто надел старую узкополую шляпу. На западе из-за островерхих сопок надвигалась гроза, там высоко в тебе курчавились бело-розовые облака. Дождь предвещали и кулики, купавшиеся в небольшом заливчике, и поникшие травы на берегу.

Речушка круто свернула налево; здесь она делала огромную петлю и возвращалась сюда же в каких-нибудь двадцати метрах. Токто пристал к берегу, взвалил на плечо берестяную оморочку и зашагал по тропке среди высокой травы. «Если прорыть канаву, вода потом сама здесь пробьет себе дорогу, — подумал Токто. — Сейчас посмотрим, на самом ли деле строится большое село да еще прокладывается дорога. Когда так, то часто придется сюда ездить».

Токто вышел на Сэунур, сел в оморочку и замахал веслом. Эту речку Токто знал как свои пять пальцев, он мог по ней плыть с завязанными глазами, на этой речке он убил столько лосей, косуль, что счет потерял. Летом, когда жил в Джуене, часто приезжал сюда на охоту, Осенью несколько раз поднимался по ней на зимнюю охоту. Теперь говорят, что на том месте, где паслись лоси, строится большое село, которое уже называется станцией Болонь. На днях приезжал в Джуен милиционер с одним жителем станции Иваном Коневым, знакомились с джуенцами, заодно искали сбежавшего заключенного. Из-за них, беглых, джуенцы приобрели замки и впервые в жизни повесили на дверях амбаров.

За длинным рядом тальников открылась марь, отсюда Токто нередко замечал лосей, отсюда начинал подкрадываться к ним. А теперь перед ним стояли невиданные раньше, причудливые островерхие дома. Крыши их были остры, будто ножи, пропарывающие знойное небо.

— Понастроили, — пробормотал Токто. — Какой зверь теперь придет сюда.

Долго еще поднимался Токто по речушке, добрался до широкого залива, где не раз убивал лосей и тут же свежевал. По заливу лениво плавали домашние гуси и утки.

— Странные люди, эти русские, — проговорил Токто, — где бы ни поселились, обязательно гусей и уток разведут. Охотиться на них лень, что ли?

Токто вышел на берег, огляделся. Там и тут стояли заселенные островерхие дома, рядом достраивались другие. Справа складывали огромный кирпичный дом, дальше через Сэунур строили железный мост. Токто видел такие мосты на Харпи, Олкане. Встретился он со знакомым милиционером возле будущего станционного здания.

— Станция Болонь будет большой станцией между Хабаровском и Комсомольском, — объяснял милиционер. — Вон кирпичный дом строят, это депо. Здесь будет наш вокзал, если поедешь в Хабаровск или в Комсомольск, тут билет купишь, тут будешь ожидать свой поезд. Ты видел когда-нибудь поезд?

— Нет, — помотал головой Токто.

— Скоро увидишь, — милиционер вышел на железнодорожный путь. — Вот по этим железкам и бегает поезд с вагонами. Осенью готова будет дорога, сможешь поехать куда захочешь.

Токто попинал ногой рельсы и подумал: «Если эта дорога в две железные линии тянется из Хабаровска до нового города, то сколько же потребовалось железа? Что это за поезд такой, неужели он может ходить только по железу? Надо же такое выдумать. Пароходы по Амуру пустили, теперь через всю тайгу поезда пускают, на Амуре рыбу разгоняют, а в тайге зверю путь перегородили. Плохо, совсем плохо».

Обо всем этом хотел Токто поговорить с милиционером, но русских слов маловато оказалось в его памяти, поэтому он сказал:

— Говори хочу, говори не могу.

— Ничего, Токто, теперь мы рядом будем жить, научишься говорить, — успокоил милиционер. Это же сказал и Конев, пригласив его в свою квартиру обедать.

— Дружить будем, Токто, — говорил он за столом. — Буду я к тебе ездить рыбалить, охотиться, куплю моторку. Места здешние мне нравятся, охотничьи места, а я заядлый охотник, поэтому остаюсь здесь работать в депо.

А Токто хотелось рассказать новому приятелю, что место, где строят станцию, действительно было хорошим охотничьим местом, здесь, где стоит дом Ивана Конева, он однажды свалил хорошего быка.

— Осень приходи Джуена, — сказал он. — Моя кета лови, лови и дома. Твоя приходи, мы Харпи ходи, лоси стреляй, гуси, утика. Хоросо.

— Хорошо, Токто, приеду. Отпуск возьму, — пообещал Конев. — Поохотимся вместе, поживем, а там, глядишь, и подружимся крепко. Нравишься ты мне.

— Друг, хоросо.

— Надо нам всем в дружбе жить, об этом и Конституция новая говорит, в дружбе наша сила.

— Да, да, — закивал головой Токто, вспомнив беседу учителя Андрея Хеджера о новой Конституции.

На прощание Иван подарил Токто широкий нож из нержавеющей стали. Токто понравилась сталь, но сам нож был неудобен для разделки туши зверя. Он вытащил свой охотничий, узкий, как змеиное жало, нож и протянул Ивану.

— Ты таким пользуешься? — спросил Иван. — Да, удобный нож. Ладно, я себе выточу, мне это чепуха, я слесарь. Привезу и тебе такой нож, твоему брату Поте тоже привезу.

Токто распрощался с новым приятелем, зашел в магазин, купил правнукам гостинцев — конфет и печенья.

«Вот какая железная дорога, — думал он, спускаясь по Сэунуру. — Богдан говорил, будто такая дорога тянется между всеми городами. Надо же столько железа зря тратить, будет лежать на земле без толку, как будто простой дороги нельзя построить. А нам железные полозья на нарты приходится искать…»

Загрохотал вдалеке гром и затих. С запада ползла тяжелая черкая туча. Все замолкло вокруг в ожидании грозы и дождя. Токто вдруг вспомнил, что позабыл взглянуть на трактор, который колхоз покупал у строителей. «Толк-то какой от меня, — подумал он. — Ну, взглянул бы, а потом что? Поговорить, расспросить даже не смог бы. Купит Пота — посмотрим…»

Токто выезжал на озеро Болонь, когда ветер ударил ему в затылок, гром загрохотал над головой, и ливень обрушился водяным потоком. Крупная волна заиграла на озере, как щепку, начала бросать оморочку. Добрался Токто до Джуена весь мокрый, сухой нитки не осталось на нем. Кэкэчэ, накинув на голову старый халат, встречала на берегу.

— Чего мокнешь, не с охоты возвращаюсь, — проворчал Токто.

Дома он переоделся во все сухое, похлебал супу, попил горячего чаю и закурил.

— Большое село построили, — сообщил он домашним. — Дома в два этажа и какие-то странные, таких даже в русских селах не строят, наверно, они нужны только на железной дороге. Когда кончат строить дорогу, можно по ней ездить и в Хабаровск и в новый город. Это хорошо, город вроде бы ближе становится.

— Куда тебе ездить? — сказала Кэкэчэ.

— Как куда? Куда захочу, туда и поеду. В гости, например, поеду к Богдану. Идари каждое лето ездит, мы с тобой тоже можем поехать в гости. Отсюда до станции на оморочке поднимемся, сядем в дом на колесах и поедем в новый город. Если хочешь, можно в Хабаровск, там сядем на пароход и будем у Богдана. Гэнгиэ встретишь. Я тоже хочу посмотреть, какая она стала, на внука взглянем. Не спорь, наш внук, Богдан-то нам как сын.

Токто делился вдруг пришедшим в голову планом поездки в Троицкое и сам распалялся незаметно для себя.

— А чего ждать, мать Гиды, мы можем даже завтра выехать, — возбужденно говорил он. — Деньги есть, Пота меня отпустит на несколько дней.

— Поезд еще не ходит, — хмуро возразил Гида, которому всегда больно было слышать даже имя бывшей любимой жены.

— Мы в Малмыж поедем, там на пароход сядем. Токто, не дождавшись согласия жены, пошел к Поте.

— В гости хочу ехать к Богдану, — заявил он, поздоровавшись с названым братом.

— У него, наверно, полный дом гостей, — усмехнулся Пота.

— На полу найдем место. Гэнгиэ с сыном охота встретить. Тебе хорошо, ты у них часто бываешь на всяких больших собраниях.

— Кто тебе воспрещает? Сам виноват, не хочешь даже бригадиром быть.

— Не хочу. Я сам на свои деньги поеду.

— Бригадир отпускает?

— Не знаю, не спрашивал. Если ты, председатель колхоза, отпустишь, чего у бригадира спрашивать?

— Бригадир тут главнее, отец Гиды, он с людьми рыбу ловит, он следит за порядком. Ты у него в подчинении — такая дисциплина.

— Ты мне всякие непонятные слова не говори, я не последний человек в колхозе.

— Все равно должен подчиняться общим правилам, законам. Это есть дисциплина. Ты поехал на станцию Болонь, отпрашивался у бригадира?

— Нечего мне отпрашиваться, не ребенок я, он мне не отец. Я выбрал рыбу из сети, сдал на базу и уехал.

— А они гон устраивали, много рыбы поймали, заработали хорошо.

— Денег не надо мне, хватает тех, что зимой на охоте заработал.

— Не о деньгах разговор, а о дисциплине. Если мы всех распустим, никто никого не будет слушаться, то в соревновании с няргинским колхозом мы отстанем.

— Трактор ты покупаешь, чтобы переплюнуть Пиапона?

— У него нет трактора, а у нас будет. Чем плохо?

— Досоревнуешься, как я с тобой, колхоз по нитке распустишь.

— Мы соревнуемся по всем правилам, бумаги подписаны. Сегодня сельсовет письмо получил из райисполкома да газета пришла из Хабаровска, на заем будем подписываться. В прошлый раз мы взяли верх, больше няргинцев подписались, и сразу деньги наличными выкладывали. Сейчас тоже надо верх брать. Ты в прошлый раз больше всех подписался.

— Я не последний охотник, а лучший в районе, потому обязан больше других подписываться. Деньги-то не на ветер идут, возвращаются домой, мы половину денег уже обратно получили, выиграли.

Токто попрощался и вышел. Гроза прошла, но приближалась вторая, то и дело освещая полнеба яркими всполохами молний.

«Интересная жизнь пришла, думать не думал, гадать не гадал о такой жизни, — подумал Токто. — Я, охотник-рыбак, даю деньги взаймы не соседу, а какому-то государству, которое знать не знаю и понять не понимаю. Ах! Возвращают мне изредка — хорошо, чего еще надо? Говорят, эти деньги нам же приносят достаток и хорошие товары, катера и сети, капканы и новые ружья. Может, и так, кто его разберет».

Токто вспрмнил, что не слышал новостей уже два дня, но заходить к учителю постеснялся: поздно.

«Два дня не слышал газетных новостей и вроде бы чего-то недостает, — подумал он. — Давно ли стал слушать эти новости, а уже привык. Раньше жили, о соседях, которые через стойбище живут, слышать не слышали, а теперь все знаем: один план выполнил, другой — за одно притонение столько-то рыбы вытащил, третий — неряха, в баню не ходит, четвертый — лентяй, в ликбезе не учится. Все известно. А стыдно все же, когда про тебя говорят, что ты неряха, лентяй. Большая газета сообщает новости уже со всех концов земли, это еще интереснее. В одном месте война идет, в другом какие-то фашисты власть захватили. Откуда это известно, поди узнай…»

Токто подошел к дому, постоял, прислушиваясь к далекому урчанию грома, почувствовал боль в желудке, прижал ладонями живот и вошел в дом.

— Опять живот, — сказал он жене и лег на постель.

С полгода назад заболел у Токто желудок, обращался он к Бурнакину, тот признал язву, выписал лекарство, посоветовал не есть сырую рыбу, недоваренное мясо. Токто слушал фельдшера, согласно кивал головой, а вернувшись в Джуен, ел и талу, и недоваренное мясо — добрую и сытную пищу таежников. Живот изредка так схватывало, что хоть криком кричи, тогда Токто пил медвежью желчь, и боль утихала, чтобы вновь возвратиться через неделю.

— Собрался в гости, — укоризненно проговорила Кэкэчэ.

— Там доктор есть, может, он лучше Бурнакина. — Токто тяжело вздохнул. — Старость это — и больше ничего. В жизни ничем не болел, разве что поясница иногда побаливала. Теперь старость пришла, с желудка начал стареть.

На другой день Токто явился в школу на собрание как ни в чем не бывало, будто его вечером не корежила желудочная боль. Пота открыл собрание, председатель сельсовета Боло говорил о втором государственном займе, заключал учитель. У него странно тряслась голова, он щурил узкие глаза, говорил прерывисто, резко.

— Не первый раз мы на государственный заем подписываемся, все знаем, на что идут наши деньги. Чего я буду вновь растолковывать?

— Не надо!

— Конечно, не надо. Жизнь наша сама показывает, раскрывает нам глаза, убеждает нас, что партия Ленина — Сталина правильно нас ведет вперед. Конституцию мы обсудили, убедились. Но нынешний заем — особый заем. Я вам уже рассказывал, что Гитлер угрожает Советскому Союзу, нам, значит, угрожает. Я читал вам, что японцы нарушают нашу границу. Войной хотят идти на нас фашисты и японцы. Деньги, которые мы дадим взаймы государству, пойдут на оборону страны. Думайте об этом, когда будете подписываться на заем. Вспомните прошлую нашу жизнь и сравнивайте с сегодняшней, когда будете подписываться на заем…

«Чего вспоминать? — подумал Токто. — В сплошных долгах у торговцев находились». Он подошел к секретарю сельсовета, который вел подписку.

— Для новой жизни ничего не жалко, — сказал он. — В прошлый раз я больше всех подписался, нынче нельзя ударить в грязь лицом. Бери деньги, считай, сколько.

— Шестьсот двадцать, Токто, — подсчитал секретарь. — На все и подпиши.

Поставив крестик на подписном листе, Токто отошел от стола. Пота пожал ему руку.

— Везде ты первый, — сказал он. — Ну что, отпускает тебя бригадир?

— Не спрашивал, да и денег нет на поездку.

— Возьми в колхозе.

— Даже у торговцев в долг не брал. Зачем брать, пойду наловлю рыбы, и деньги будут. Не в старое время живем.

Желудок не болел, и Токто забыл о докторе, к которому собирался ехать.