Глава 5

– Где-то я флажок «Правого сектора» видел… – вспомнил я.

– У меня в машине, – подсказал старший сержант Волоколамов. – Поставить на капот? Там и крепление специальное в наличии.

Он, как и полагается спецназовцу, уже понял, что я задумал, и готов был со своей стороны поддержать.

– Позже символику выставим. Сначала к Харису Валеевичу заедем. Да и в самой Гавриловке с таким флажком можно на очередь нарваться. Поставим перед складами до того, как в пределы видимости войдем. Амирхан, отец в старом доме живет?

– Да. Переезжать никуда не хочет. Дом, говорит, дед построил. На века… Как в старину строили. Лучше любого нового…

Мы с Волоколамовыми надели бронежилеты, натянули на них «разгрузки», набили карманы запасными магазинами и «выстрелами» к подствольникам.

– На рожах у нас не написано, откуда мы, – решил я. – Сойдем за «Правый сектор»?

– Сойдете. Эмблемы бы на рукав… У них многие носят.

– Многие, но не все. За неимением, как говорится… Не лезть же в овраг, чтобы с убитых снять. Еще и пришивать надо.

– Можно просто приклеить… – настаивал Амирхан. – Потом оторвать будет проще. Если вы сейчас к отцу, мы с Сачко сгоняем за эмблемами.

– Договорились. Гоните.

– Я вчера принес отцу бутылку монтажного клея. Как раз для такого случая сгодится. Попроси у него, дядь Вов. Я ему завтра новую принесу.

Амирхан вместе с Валерой вышли. Мы дождались, когда звук двигателя «уазика» стихнет вдали, и тоже вышли. Я по пути обдумывал, как мне говорить с отцом участкового. Характер у него сложный, но помощником он смог бы стать незаменимым.

Харис Шихран жил на самом краю села, рядом с дорогой, ведущей в Гавриловку. Мы остановились прямо напротив ворот его дома. Харис или сам ждал нас, или Амирхан ему позвонил. Стоял, видимо, за воротами и сразу калитку распахнул.

– Со мной пойдешь? – спросил я Волоколамова-старшего. Как-никак мы в детстве втроем дружили. Хотя мне не очень хотелось, чтобы Василий пошел. Так разговор может затянуться надолго, а время у нас ограничено.

Старший сержант остался вместе с отцом в машине. Я вышел, разглядывая седовласого друга детства. Хотя Харис и был на три года меня старше, он еще находился в расцвете сил, а седая голова – это не признак возраста, а скорее национальный признак, татары рано и быстро седеют. Но в целом он не сильно изменился, такой же худощавый и жилистый, глаза смотрят дерзко, но при этом выражают спокойствие и уверенность в себе. Калитка в воротах имела небольшой порог. Я прошел за калитку, и мы с Харисом обнялись.

– Проходи, сядем на веранде. Я рад тебя увидеть.

– Я тоже рад с тобой встретиться.

– Мне Амирхан позвонил, – сообщил Харис. – Предупредил, чтобы я тебя долго не задерживал. Ты начал формировать свой отряд. Значит, ты вступил в войну с новой украинской властью? Я правильно тебя понял?

– Я вступаю в войну с людьми, которые силой захватили власть в Киеве и пытаются уничтожить всех, кто не желает жить «под ними».

– Желание благое и справедливое. У меня только есть к тебе вопрос. Очень важный вопрос.

– Слушаю.

Мы поднялись на крыльцо и сели за столик на веранде. На подносе стоял горячий чайник, в разных пиалах лежали конфеты и печенья. Чашки уже были расставлены. Прежде чем задать свой важный вопрос, Харис налил мне чай, потом налил себе и сел.

– Слушаю, – повторил я, поднимая чашку.

– В данном случае ты представляешь собой Россию, Российскую армию или действуешь сам по себе? – ровным тоном, словно спрашивая о пустяке, проговорил Харис. Но я хорошо помнил, что еще с детства он самые сложные вопросы задавал ровным тоном.

Сам вопрос никак не показывал отношения спрашивающего к вариантам ответа. Скажи я, что представляю Россию, Харис может и возмутиться, как гражданин Украины, а может и поддержать или же задать мне вопрос – стоит ли жизни односельчан подвергать ненужной опасности, если поддержки России нет.

– Между нами не должно быть хитрости, – ответил я. – Поэтому скажу так. Я действую самостоятельно. Но докладываю своему бывшему командованию положение вещей.

– Мудрый ответ. Я бы даже сказал, что мудреный. Сказал много, но ничего не сообщил. Сложно с военной разведкой общаться, сложно. Тогда еще один вопрос. Ты сам в Крыму во время референдума был?

– Я в это время как раз оформлял документы для выхода на пенсию. Но общался с людьми, которые там были. Из состава нашего спецназа. Тех, кого прозвали «вежливыми людьми».

– И как ты сам считаешь – это честно?

– Что – честно? Я не понял твоего вопроса.

– Честно проводить голосование под стволами автоматов?

– Ты наслушался украинских пропагандистов, – недобро хмыкнул я.

– И их я слушал. И крымских татар слушал. Они были против. А голосование показало, что они – за Россию.

– А с какими татарами ты на эту тему разговаривал? С теми, которые в Киеве сидят? Которых в Крым не пускают? Сами же крымские татары не желают их в Крыму видеть…

– Да, я разговаривал с татарами из Киева. У меня есть знакомые, которые входили в меджлис. Сейчас меджлиса уже официально нет. В Крыму нет. Татар лишили права устанавливать в своей среде свои национальные порядки.

– А вот мне говорили наши офицеры, которым не было причины меня обманывать, что большинство крымских татар голосовали за Россию. Но это сложный вопрос. Ты, я думаю, мог бы и со своими родственниками поговорить. У тебя же в Крыму много родственников.

– Я звонил. И мнения, чувствую, разные. Просто по телефону никто честно говорить не хочет. Боятся навлечь беду на свой дом.

– А я могу передать тебе слова своих товарищей, таких же, как я, офицеров, которые там были. Российский спецназ присутствовал не на самих участках для голосования, а рядом с ними. В Крым тоже рвались фашисты. Точно такие же оголтелые, как к нам приехали…

– Это вообще какие-то отморозки. Мне Амирхан рассказывал. Сам я их только издали видел.

– Это не какие-то особые. Это обычные. И такие же рвались в Крым, чтобы контролировать участки. Чтобы заставить людей голосовать так, как им хочется. Их туда не пустили «вежливые люди» и сами крымчане, которые создали ополчение. Просто перекрыли границу и не пустили. Даже на вокзале готовились встретить полный поезд этих, как ты их назвал, отморозков. Заняли перрон и встали, вооруженные кто чем смог. Но тех фашистов предупредили, и они вышли из поезда, не доехав до Крыма. И самолет с ними в Симферополь не пустили. Люди вышли на взлетную полосу и не позволили совершить посадку. Простые люди, жители Крыма, в том числе и татары. Без оружия вышли. Не побоялись.

Харис слегка смутился под моей напористой речью.

– Это сложный вопрос, который мы с тобой разрешить не можем. Чтобы его разрешить, надо в Крым ехать и там с людьми разговаривать. Я уверен, мнения будут разные, но впечатление все же сложится. А чего ты со своим отрядом желаешь здесь добиться? Присоединения наших областей к России?

– Ты опять повторяешь слова киевских пропагандистов, которые говорят только то, что им нашепчут из-за океана. Сейчас власть в Киеве принадлежит тем, для кого американцы ближе, чем русские. Не они жгли шины на майдане, только посылали туда людей. Те, кто вышел на майдан, хотели новой жизни. Но не по американской подсказке. Они себе хотели лучшего, а в итоге власть захватили другие. Не самые достойные. Другие, которым нужно напряжение между Украиной и Россией. Нужно, потому что им так их хозяева говорят. Не Украине это напряжение нужно, а американцам. Кто платит, тот и музыку заказывает. А что касается отряда, который я создаю, я тебе так скажу. Из Киева в Донецк поехали киевские менты и «Правый сектор». В Донецке их встретили с оружием в руках. По дороге к Донецку они много сел прошли и везде грабили. Рядом с нами, в Гавриловке, люди охотничьи ружья готовят. Тоже хотят их на обратном пути встретить, чтобы к себе в село больше не пустить. Я ставлю своему отряду задачу защитить ближайшие села и не пустить фашистов в наши дома. Тебе не нравится моя затея?

– Ты хорошее дело задумал… – только и ответил мне Харис. – А где оружие найдешь? Двустволки против автоматов малого стоят.

– Добуду. Но это мои проблемы. Сейчас вот и поеду добывать. Надеюсь, получится.

Харис резко перевел разговор на другую тему, ничего не сказав мне по самому острому на данный момент вопросу – с кем будет он сам, кого он поддерживает? Сказано было только то, что я хорошее дело задумал. Но это было ясно и без него. Защищать свой дом, своих близких, своих соседей – это дело не может быть плохим. Так я понимал. Однако меня интересовал вопрос, кто пойдет за мной. С малой группой защитить всех мы не сможем.

– Мать похоронил? – Харис, оказывается, уже знал, что с мамой случилось.

– Похоронил.

– Прими соболезнования. Как твой отец себя чувствует? Если по-прежнему не шевелится и не говорит, я могу жену послать за ним поухаживать. Она у меня медсестра, умеет это. Чтобы ты спокойно своими делами занимался.

– Буду очень тебе благодарен. Дом открыт…

Мы вернулись в здание школы, ставшее нашим штабом, чтобы приклеить на рукава эмблемы «Правого сектора». Харис Шихран догнал меня с бутылкой клея, про который я забыл, слегка разволновавшись от встречи с другом детства.

Милицейский «уазик» стоял на прежнем месте, словно привык к нему. Значит, Амирхан с Валерой вернулись. Мы вошли в классную комнату. Но моем столе, на том самом, что я себе выбрал, хотя и не имел склонности к учительству, лежало семь отпоротых с чужих курток эмблем и целая кучка долларов, в пачках и россыпью. Амирхан внял моим словам о том, что продукты для кормления бойцов нужно будет покупать у местного населения, и принес деньги, что остались у убитых бандитов. Все справедливо. Бандитские деньги должны пойти на защиту от самих бандитов. Я, не считая, демонстративно равнодушно сгреб «баксы» в пластиковый пакет, который достал из ящика стола. Туда же, где уже лежали бандитские трубки и документы. Конечно, деньги лучше держать в сейфе, хотя бы для того, чтобы не вводить в соблазн того, кто имеет к этому склонность, но сейфа у меня не имелось, и потому я сунул пакет в тот же ящик и принялся рассматривать эмблемы. Сами эмблемы, нельзя было не признать, выглядели красиво. На красно-черном картуше стилизованное изображение атакующего сокола, которое иногда зовут «украинским трезубцем», а поверху трезубца, составляя его средний зуб или просто прикрывая этот зуб поверху, обоюдоострый меч. Насколько я помнил, фашисты носили эмблему или на рукаве в районе плеча, или на клапане нагрудного кармана, если таковой был на их «разгрузках». На моей «разгрузке» такой клапан был. Туда я и прилепил свою эмблему, толстым слоем смазав ее монтажным клеем. А пока клей подсыхал, снова вытащил пластиковый пакет из стола, поковырявшись там, нашел документы коротышки Олександра и положил их себе в карман. Как-никак это документы одного из командиров отрядов «Правого сектора». Я не знал еще, как их можно будет использовать, но решил взять их с собой. Они тоже могут стать оружием…

Монтажный клей подсыхал быстро. Потрогав свою эмблему и определив, что она уже основательно прилипла, я положил в другой карман оставшиеся эмблемы и бутылочку с клеем.

– Может, придется кого-то в Гавриловке маскировать, – ответил на вопросительный взгляд старшего лейтенанта Шихрана. – Ну, мы поехали. Звони майору Головину. Пусть ждут и грузовики готовят. Паша, Василий! За мной!

Дорога до Гавриловки относительно хорошая, насколько может быть хорошей сельская дорога, пусть и давно не ремонтированная. Но я был не за рулем и потому за дорогой не особенно следил, проигрывая в голове предстоящий разговор с майором милиции. У меня была надежда, что начальник участковых, как всякий мент, будет против любых противоправных действий. Главная задача – и милиции, и моя – обеспечение безопасности простых жителей ближайших сел. Следовало воспрепятствовать действиям бандитов, пусть часть из них и будет в милицейской форме. При этом я отдавал себе полный отчет в том, что майору Головину в этой ситуации намного сложнее, чем мне. Он обязан выполнять приказы Министерства внутренних дел. Но тогда он должен встать на противоположную сторону баррикады, то есть выступить против нас. А он решился выступить на нашей стороне. Значит, «ломка» в его сознании уже началась. Вопрос был только в том, завершилась ли она и насколько Головин решителен. Я раньше не был с ним знаком и не имел представления, что это за человек. Но необходимо было убедить его в принятии срочных и эффективных мер. Ведь не побоялась же милиция в Донецке выступить против своих киевских коллег! Это могло стать самым сильным аргументом. В данном случае у милиции Донецка сработал естественный инстинкт самосохранения. Точно такой же инстинкт должен сработать и у жителей Гавриловки. И у майора Головина тоже. Только этот инстинкт необходимо пробудить, направить в нужное русло, чтобы пришлым бандитам противостояла не толпа, а нормальное военизированное подразделение самообороны. Если все пустить на самотек, то люди, получившие в руки оружие, сами способны стать опасными, как бандиты, и это надо пресекать в корне.

Старший сержант Волоколамов, как оказалось, хорошо знал, куда ехать, и уверенно припарковался перед зданием сельсовета, где сидел в своем кабинете майор милиции.

Рядом с сельсоветом стояли три грузовых бортовых «КамАЗа». Должно быть, Амирхан передал мою просьбу Головину, и тот сразу ее выполнил. Здесь же бродило человек тридцать мужчин разного возраста, многие из которых были с охотничьими ружьями. Среди них трое держали в руках автоматы «АКС74-У». Я предположил, что это оружие из милицейских запасов. Значит, Головин уже начал вооружать народ.

Мы остановились у самого крыльца, и тут же из дверей вышел довольно еще молодой, высокий сухощавый майор милиции. Я понял, что это и есть Головин, поскольку про наличие других майоров милиции в Гавриловке Амирхан мне ничего не сообщал. Следом за Головиным на крыльцо вышли еще три милиционера. Сержант, младший сержант и старший прапорщик. Все с автоматами. Лица их были серьезны и решительны. Мне такие лица у людей нравятся. С такими лицами выходят не в туристический поход, а идут в бой, зная, что могут погибнуть, но готовые погибнуть, лишь бы не допустить бандитов в свои дома, где остались жены и дети…

– Я несколько дней назад случайно телевизор посмотрел, – объяснил я. – Российский канал. Там говорили, что отряд «Правого сектора» численностью около десяти человек, – я показал на знак, приклеенный на клапан моего кармана, – приехал на армейскую базу, полностью забрал все оружие и никакого сопротивления со стороны охраны не встретил. Охрана велась силами войск Министерства обороны Украины и не оказала никакого сопротивления. Уголовного дела по факту нападения на склад возбуждено не было. Никто не наказан ни в среде «Правого сектора», ни в среде охраны. Это о чем-то говорит? Можем мы повторить этот же вариант, только теперь уже не с армией, а с внутренними войсками?

– Пока мне лично это не говорит ни о чем, – сказал майор Головин. – Там могли быть какие-то особые обстоятельства. В конце концов, там могли быть другие люди. Один человек, в силу своего характера, уступит наглости, уступит напору, даже сопротивления не окажет, а другой поднимает тревогу и завяжет бой. Вот к бою мои люди пока не готовы. Не забывайте, товарищ подполковник, что там профессиональная охрана.

– У вас есть другие варианты захвата склада?

– Нет. Потому я и не пытаюсь лезть на рожон.

– А я знаю, что бандиты уже едут сюда, – вмешался в разговор старший сержант Волоколамов. – Я только что разговаривал по телефону с парнями из Котовки и Богданова. У них пять автоматов и десяток охотничьих ружей. Им сообщили, что машины основной группы остановились в Елизаветово. Это уже Донецкая область. Там грабят село, насилуют женщин, убивают каждого, кто скажет против даже слово. А передовая группа на двух грузовиках уже выехала в сторону Котовки. Со своим оружием парни там долго продержаться не смогут. Бандитов и числом больше, и вооружены они лучше. Там всех просто перебьют. Кто имеет возможность, те все бросают и едут сюда, в Гавриловку. Но бандиты после Котовки и Богданова обязательно сюда двинутся. У вас семья есть, товарищ майор? Или вы свою семью уже куда-то отправили?

– Да, я отправил семью в Крым к родственникам. Но отправил задолго до того, как здесь появились бандиты. Еще до крымского референдума.

– Вы с ними общаетесь? – спросил я.

– Перезваниваемся.

– И что они вам про референдум говорят?

– Если бы они сказали, что референдум был проведен под русскими стволами, я не был бы сейчас с вами. Я встретил бы вас автоматной очередью.

– По крайней мере, честно. И на том спасибо.

– Значит, у вас нет опасений за свою семью. А у ваших людей? – продолжил свой напор Паша. – Они же не могли все свои семьи обезопасить. О домах я уже не говорю.

– У охраны оружейной базы на вышках стоят пулеметы. Вы предлагаете мне провести почти безоружных людей на пулеметы?

Мне в голову пришла мысль.

– А семьи у офицеров охраны где?

– У обоих свои дома в Ковалевке. И у начальника базы, и у начальника караула. Вы что, думаете захватить семьи в заложники?

– Я думаю о том, как нам выглядеть настоящим «Правым сектором». Настоящий «Правый сектор» сделал бы это, не задумываясь. Без всяких сомнений.

– Но вы же не собираетесь им уподобиться? И нас уподобить…

– Нет. Просто я предлагаю к каждому из домов выслать по группе вооруженных людей. Пусть остановят машину прямо под окнами и выйдут, чтобы их было видно. Я же буду в это время разговаривать с офицерами. Постараюсь быть убедительным.

– Если без настоящего захвата… – неуверенно проговорил Головин.

– Вы этим и будете командовать, товарищ майор. Во избежание эксцессов. А мы с Пашей и Василием Волоколамовыми поедем на базу. Нам нужны еще четверо бойцов с автоматами.

– Почему именно четверо?

– Потому что у меня в наличии только четыре эмблемы «Правого сектора». Хорошо бы, чтобы кто-то из них был на своей машине. К нам все не поместятся. И грузовики должны «стоять под паром». Давайте карту.

Майор Головин вытащил из ящика стола планкарту и разложил на столешнице…

Я изо всех сил, еще до того, как мы въехали в Ковалевку, старался изобразить на своем лице выражение брезгливой высокомерности. В собственных актерских способностях я уверен не был и потому не знал, насколько верно это у меня получалось. И вживаться в образ бандита я не желал, чтобы не увлечься. Но видимо, что человеку не свойственно в принципе, то ему и изобразить трудно. В конце концов я решил, что буду просто самим собой. Есть же, наверное, даже в «Правом секторе» честные люди, которых толкает на поступки идея. Может быть, даже неправильная идея, но они сами пока запутались и не понимают, насколько эта идея жизнеспособна и куда она может завести Украину. Такого человека изобразить даже я был способен, потому что у меня у самого в душе была сумятица.

– Вот она, база! – сказал старший сержант Волоколамов. – Забор солидный возвели.

– А ворота где?

– За углом. Я уже раз, было дело, проезжал мимо.

– Давай сразу к воротам… Флажок на капот установи…

– Это минутное дело. Поехали, товарищ подполковник…