Книга: Быть киллером
Назад: ГЛАВА 28
Дальше: ГЛАВА 30

ГЛАВА 29

Проснулся я рано. На часах, которые мои тюремщики на мне оставили, было полшестого. Проснулся – и сразу вспомнил сон. Сон был, как все сны, хаотичный и малопонятный. Мы плывём с Дашкой на каком-то корабле. Море явно северное, холодное. Гуляем в обнимку по палубе. На палубе у бортика стоят спиной к нам Георгий Карпович и Анна Михайловна. К нам с Дашкой подходит Вадька с бутылкой пива в руках. Мы смеёмся, он рассказывает нам про свою виллу в Штатах. Дашка говорит «Не ври!» и отнимает у него бутылку пива. Вдруг я слышу крик, оборачиваюсь – и вижу, что Георгий Карпович толкает Анну Михайловну, стараясь сбросить её в море. Она сопротивляется – и вдруг падает вниз. И тут меня охватывает такое острое чувство потери, что я просыпаюсь.
Некоторое время лежу, стараясь успокоиться. Наконец. Прихожу в себя и заново обдумываю свой план. Теперь вся надежда на случай: повезёт – не повезёт. Окончательно успокаиваюсь и стучу кружкой по трубе. Стучу три раза – тишина. Ещё три раза – опять тишина. Начинаю стучать без перерыва. Наконец гремит замок и появляется заспанный охранник.
– Чего стучишь, падла? Я только-только заснул.
– Сочувствую, – говорю ему, не желая его злить, – своди меня в толчок и спи себе дальше.
– В толчок, – ворчит он и лезет в карман за ключом от наручников, – а потерпеть не можешь…
– Уже натерпелся, – отвечаю я и поднимаюсь на ноги, чтобы он привык к такому положению моего тела, чтобы оно не вызывало у него тревоги. Напасть на него я решил, когда он приведёт меня обратно. То, что сейчас я веду себя мирно, должно его успокоить. Он отцепляет наручник от трубы, и мы идём в уборную. Там я делаю своё дело и плещу себе в лицо водой из крана. Тем же путём мы возвращаемся назад. И когда он с наручником в руке наклоняется над трубой, я достаю из-под подстилки спрятанный там кусок бетона, медленно, чтобы не спугнуть, распрямляюсь – и что есть силы бью его этим куском по затылку. Не охнув, он падает. Первым делом я залезаю к нему под пиджак и вытаскиваю из наплечной кобуры пистолет. Взвожу, ставлю на предохранитель и засовываю за пояс. Потом беру из его руки ключ, снимаю со своей левой руки наручник и приковываю его к трубе. Чуть подумав, снимаю с его руки наручник, стягиваю пиджак и снова приковываю. Обшариваю карманы брюк. Так, кошелёк, не глядя – в карман пиджака. Какие-то ключи туда же – времени мало, надо торопиться. Осторожно открываю дверь, в кресле полулежит второй охранник. Очумело смотрит на меня и на наставленный ему в лоб пистолет.
– Тихо, – говорю я, – хочешь жить – слушайся дядю.
Он, похоже, намерен слушаться.
– Лицом к стене, – говорю я, – и не вздумай тянуться за оружием.
Он послушно становится лицом к стене. Повинуясь моим командам, опирается на неё обеими руками и делает шаг назад. Я упираю пистолет ему в поясницу, левой рукой лезу под пиджак и достаю его пистолет. Затем, отступая на шаг назад, сильно бью рукояткой пистолета по затылку. Он валится на пол. Я подтаскиваю его к батарее и приковываю к ней, наручники, слава богу, есть у обоих. Обшариваю карманы пиджака, забираю кошелёк и тихо выскальзываю из здания.
Как я и предполагал – добротная немецкая постройка. Большой склад или что-то в этом роде. Рядом какие-то здания такого же вида и назначения. Окраина города. Через пару сотен метров за деревьями поблёскивает пруд. Останавливаюсь под деревом и проверяю содержимое бумажников. В обоих пятьсот двадцать долларов и шесть тысяч рублями. Какие-то карточки, автомобильные права и тэ дэ складываю в один кошелёк, добавляю туда ключи и пару камней и кидаю в пруд. Вслед за ним летит один пистолет. Подумав. Туда же кидаю второй. Пиджак мне малость великоват. Чуть засучиваю рукава, одно время в Питере это было модно. Молодой человек, одетый по устаревшей моде, с лёгкой небритостью на лице – ничего страшного, бывает и хуже.
Медленно двигаясь к центру, обдумываю, что мне делать дальше. Оставаться в Калининграде значило подвергать себя опасности встречи с Вадимом Сергеевичем и его командой. Путей отсюда было только два: в Польшу и в Литву. Документов у меня нет, по-польски я не говорю, если и можно договориться с российскими погранцами – за доллары, то поляки меня всё равно не примут и отправят обратно, хорошо, если не под конвоем. Значит, в Литву. Русские пограничники не страшны, литовские по старой памяти почти все говорят по-русски, значит можно, по крайней мере, объясниться, да и доллары они тоже уважают. Там добраться до Вильнюса и идти сдаваться в американское посольство. Так, мол, и так, имею компромат на сотрудников советского КГБ. Может не сработать? Может. Но другого варианта всё равно нет. А пока надо где-то пересидеть до вечернего автобуса на Вильнюс. Почему вечернего? – Потому что вечером погранцы уже зевают и только и мечтают добраться до койки, знаю по афганской границе.
Не спеша добрался до центра города. В магазине «24 часа» купил сигарет, колбасы, хлеба и «фанты». Ещё взял энергетический напиток с римскими цифрами на банке. Перекусил на скамейке в небольшом сквере. Чтобы не тянуло в сон, выпил энергетический напиток и немного взбодрился. Скамейка стояла в тени, обзор был хороший, можно было немного расслабиться. Расслабиться и ждать. Умение ждать – профессиональное качество киллера, – говаривал мой первый шеф, отец этой сучки Дашки. Спасибо, Михаил Петрович, но я эту мудрость знал и до вас, когда был снайпером. Когда-то я это хорошо умел – ждать, но сегодня это занятие давалось мне тяжело. Я просидел на скамейке ещё три часа и зашёл в ближайшее кафе, только чтобы убить время. Без аппетита съел зелёный салат, бифштекс и с удовольствием выпил чашку чёрного кофе. Вернулся на свою скамейку и просидел ещё два часа. Всё, можно двигаться к автовокзалу.
Медленно, осторожно, стараясь держаться теневых сторон улиц, я продвигался по Калининграду, как разоблачённый разведчик по вражеской территории, менее всего желающий встретить связника. И вдруг в группе людей, пересекающей улицу, мне в глаза бросилась ярко-рыжая шевелюра. Боясь поверить своим глазам, я вгляделся пристальней… И через мгновенье убедился: Сеня! Сеня – мой знакомый по курсам английского, с которым мы почти подружились, и который уехал в Штаты, где «погром» является настоящим английским словом, заимствованным из русского языка и (когда-то) действительности.
Сеня шёл не торопясь, с любопытством глядя по сторонам. Я догнал его и тронул за плечо. Он обернулся…
– Андрей?!
– Сеня! – Мы обнялись и похлопали друг друга по плечам.
– Андрей! Вот не ожидал! Что ты здесь делаешь?
– Сеня! Я здесь на своей территории. В Калининградской области российской Федерации. А вот ты – гость. Вот и рассказывай, что тебя сюда занесло.
– Очень просто. В Нью-Йорке пристроился работать в еврейскую школу. Что-то среднее между сторожем и надзирателем. Раз в год вожу еврейских детишек в Освенцим, чтобы знали, что такое Холокост не только по учебникам. Позавчера в Варшаве посадил свою группу на самолёт, а сам сюда. Давно мечтал съездить на Куршскую косу, в Ниду, посмотреть на домик Томаса Манна, если ты не забыл, моего любимого писателя. Можно было и из Литвы, но отсюда на пароме значительно дешевле, а я пока ещё Рокфеллером не стал. Собственно, и всё. А теперь ты – где, что и всё такое.
– Сеня, – сказал я, – у меня проблема. Такая, что… Короче, мне угрожает серьёзная опасность. Ты в гостинице? Прошу тебя, вернёмся к тебе, там расскажу тебе всё подробно.
– Ты в опасности? Господи, когда здесь уже будет нормальная жизнь… Хорошо, в гостиницу так в гостиницу.

 

В номере я рассказал Сене, что мог, разумеется, без подробностей. Волею случая стал хранителем секретов, компрометирующих крупных чинов КГБ. Один раз уже попался, но бежал. Сейчас без крыши над головой, документов и ясного понимания, что делать дальше.
Сеня, как я и ожидал, принял мою проблему близко к сердцу.
– Надо серьёзно обмозговать. А, кстати, ты сегодня ел?
– Ел. Деньги, хотя и не много, есть. А вот побриться бы…
– Уверен, что надо? Ладно, брейся. Семён думать будет.
– Значит, так, – сказал он после почти получасового обдумывания. – Предлагаю тебе вариант. Может быть, не самый лучший, но других не вижу. Сейчас я иду за билетом для тебя, на паром. Когда я брал свой, было ещё много. Вечером мы принимаем по бутылке пива, от него запах сильнее, чем от водки. Ты, кстати, курсы окончил? Good. Значит, чего-нибудь по-английски вякнуть сумеешь. Перед паромом русские пограничники. Я тебя поддерживаю, ты солидно пьян, что-то бормочешь. Пограничникам я объясняю: мой приятель-американец снял русскую девочку, она его напоила и свалила, прихватив бумажник с деньгами и документами…
– А как же я взял билет, без документов?
– А билет-то взял я, забыл? Значит, дальше. В Ниде тебя ждёт жена, в общем, там с тобой разберутся. Ну и по сотне баксов на нос. Насколько я знаю ваших пограничников, проблем с ними не будет. А вот уже в Ниде…
– Уж как-нибудь… – сказал я. – Сейчас для меня нет ничего страшнее соотечественников. С литовцами, я думаю, договорюсь. Из Ниды в Литву документы не нужны. Доберусь до Вильнюса и пойду в ваше посольство.
– Правильно. Я поеду с тобой. На всякий случай. Свободные дни ещё есть, а самолёты в Нью-Йорк летают и оттуда.
Вечером, когда мы, подробно обговорив наш план, сидели и пили пиво, я попросил:
– Расскажи про Освенцим.
Сеня довольно долго молчал, потом сказал:
– Понимаешь, рассказать про Освенцим дьявольски трудно. Я был там четыре раза. Прочитал десяток – нет, два десятка книг – на русском и на английском. И переводы – с польского, с немецкого. И всё равно ничего не понимаю. Видел крематории, груды одежды, волос, пресловутое это мыло из человеческого жира… А вот вместить в себя это не могу. Там люди, ну, узники эти… жили и умирали, мы знаем. А вот как это – жить с сознанием, что тебя не сегодня-завтра превратят в пепел?… Как это понять, почувствовать? Но, допустим, можно. Трудно, но можно. А вот как понять этих, которые там работали? Легче всего тех, кто избивал, издевался, это понятно: садисты, маньяки, в общем, душевная болезнь. А те, кто просто работал? Я никак не мог отделаться от ощущения, что это обычная фабрика. Фабрика по переработке… Может быть, и для них это была просто фабрика по переработке… Людей? – Нет, просто материала. Человеческого материала. Но вот как понять, как они с этим жили? И тогда. И после. Наверное, поэтому немцы навсегда останутся для меня особой – непонятной – расой. Как, скажем, инопланетяне. Ну да, ладно, хватит. А ну-ка, скажи ещё что-нибудь на инглише. Да, акцент, конечно… Будем надеяться, что филологи пограничниками не служат.
Назад: ГЛАВА 28
Дальше: ГЛАВА 30