ГЛАВА 28

Очнулся я сидящим, точнее, полусидящим в углу какого-то подвала. В голове шумело, но не очень, вполне терпимо, так что можно было оглядеться и постараться оценить обстановку. Моя левая рука была пристёгнута к металлической трубе, шедшей вдоль всей стены, однако, я мог сдвинуться только на метр – полтора, дальше шла железная перемычка. В подвале было холодно, но я не замёрз, так как «благодетели» натянули на меня мой свитер, взятый из чемодана, да и сидел я не на голом полу, подо мной была довольно толстая подстилка, нечто вроде кошмы, если я правильно понимаю это слово. Карманы джинсов были, разумеется, пусты: деньги, документы – всё это исчезло. Метрах в трёх стоял стул, до которого я не смог дотянуться, а рядом с подстилкой – кружка с водой, которую я тут же жадно выпил.

Взвесив кружку в руках, я понял, что как оружие она бесполезна. Стены были старой, явно ещё немецкой кладки, а вот бетонный пол наверняка был более позднего происхождения. Труба шла на расстоянии примерно метра от пола, так что я мог встать и даже сделать пару шагов. Случайно сдвинув подстилку, я заметил, что в самом углу бетон немного раскрошился и взял это на заметку. Дальнейший осмотр пришлось прекратить, так как в двери, от меня метрах в десяти, поворачивался ключ. Первым вошёл, по всей видимости, охранник, молодой коротко стриженный амбал в чёрном костюме, под пиджаком явно угадывался пистолет, а следом за ним… А следом за ним вошёл – я не поверил своим глазам – следом за ним вошёл улыбающийся и на все сто процентов живой Вадим Сергеевич Стороженко, отец моего одноклассника Вадьки и мой бывший шеф. Пока я свободной рукой протирал глаза, он уселся на стул, достал сигареты и закурил, после чего протянул пачку мне: – Будешь?

Несколько минут мы курили молча, потом Вадим Сергеевич затушил окурок в уже пустой кружке и сказал:

– Ладно, Андрей, мы с тобой люди серьёзные, не будем тянуть кота за яйца. Объясняю тебе ситуацию.

– Можно вопрос? – спросил я.

– Если один и короткий – можно.

– По поводу вашей смерти…

– Ах, это… – он шутя отмахнулся. – Это, Андрей, проще пареной репы. Сто долларов фотографу, пятьсот журналисту, всего и делов. К слову сказать, и смерть эта у меня не первая.

– А зачем? – спросил я, пытаясь дотянуться окурком до кружки.

– Это уже второй вопрос, – сказал Вадим Сергеевич и ногой подтолкнул кружку ко мне. Но так и быть, отвечу. Просто дела потребовали моего присутствия в другом месте, в другой, так сказать, части света.

– А Вадька? – не смог удержаться я.

– А что Вадька, – сказал уже начавший раздражаться Вадим Сергеевич, – живёт на моей вилле. Машины, вино, девочки. Пробовал заставить учиться – результат ноль. Короче, оболтусом был – оболтусом остался. Всё?

– Последний, – сказал я, – как меня нашли?

– Ах, Андрей, Андрей! – сказал Вадим Сергеевич. – Парень ты неглупый и решительный, что я в тебе всегда ценил, но наивный. Может, это и естественно, ты наших школ не проходил. Мы, дружок, тебя и не искали, просто сидели и ждали, когда ты придёшь. Взяли бы ещё в аэропорту, но тут ты нас перехитрил, хвалю. Но, как видишь, не надолго.

– Так значит… – начал я, и мой голос сорвался.

– Правильно мыслишь, – похвалил Вадим Сергеевич, – хотя и поздновато, но соображаешь.

– Дашка! – Закричал я, – Как же она могла?…

– Конечно, Дашка, – спокойно подтвердил Вадим Сергеевич. – А как она могла – теперь могу рассказать тебе подробно. Когда её Алекс – помнишь пижона из вашей группы (я как-то прихватил его за наркоту, после чего он стал моим осведомителем) – так вот, когда этот Алекс убывал на учёбу за границу, пристроил-таки его папаша-посол учиться в Англию – он вместо себя передал мне Дашку. И замена, надо сказать, оказалась стоящая. Тот ещё оказался кадр – куда там бедному наркоману Алексу! Так что к вам с Вадькой на пьянку подослал её я.

– Чёрт возьми, – пробормотал я, – и после этого она со мной…

– Ах, Андрей, – плохо ты знаешь женщин. И передразнил: «И после этого она со мной…» А до этого она – со мной. И почти с первого дня нашего с ней знакомства вплоть до моего отъезда. Так что мы с тобой делили её и в постели. Не исключаю, что как сексуальный партнёр ты нравился ей больше, чем я, всё-таки возраст… Но и мне она не отказывала никогда, горячая девка… А какая искусница! – да ты знаешь. Понимаю, как тебе сейчас, но одно могу сказать:

– Брось! Через такое редкий мужчина не проходил! А теперь к делу. В двух словах обрисовываю тебе ситуацию. Подробности опускаю: или незначительные или ты сам можешь догадаться. У милой, а для тебя любимой Анны Михайловны за время её работы в наших славных органах скопился некоторый, скажем так, компромат на некоторых её коллег. Сказал бы я ещё – видных коллег. До поры до времени с этим мирились, она из системы не выламывалась, да и для нашей богохранимой страны эти материалы ничего такого – из ряда вон – не представляли. Ситуация изменилась после вашего американского дела. А поскольку она, как супруга одного из наших крупных людей знала больше, чем положено (с Георгием Карповичем уже был на эту тему тяжёлый разговор), то её материал превратился для нас в настоящую реальную угрозу. Пришлось поговорить с ней серьёзно.

– Да не дёргайся ты! – прикрикнул он на меня, заметив, что у меня кулаки сжались. – Разговаривали корректно, по-джентльменски. Но, конечно, жёстко. Толку, правда, не добились, женщина она, сам знаешь, с характером. Никаких спецсредств применять не собирались, а она – то ли не поняла, то ли что, а только небрежно так к окну, а потом раз – и из окна. А этаж шестой. Так что, как ты понимаешь, насмерть. Учитывая твои с ней отношения, приношу соболезнования. И всё же некий кончик ниточки она нам дала. Недолго надо было думать, чтобы понять, кому передала она эту заветную папочку. Вот этому, дорогой Андрей, наша с тобой встреча и обязана. И заметь, если бы не она, папочка эта, то очнулся бы ты не здесь, а в глубинах родного тебе Балтийского моря, хотя навряд ли там можно очнуться. Думаю, тебе уже стали понятны условия сделки, которую я тебе хочу предложить: ты нам – папочку, мы тебе – свободу.

– На пять минут, – сказал я, выдавив из себя улыбку, хотя улыбаться мне вовсе не хотелось. Я был по-настоящему растерян, да что растерян – раздавлен. Помимо того очевидного факта, что я сидел в подвале, прикованный наручниками к стене, была ещё смерть Анны Михайловны, которая сильно меня ударила, не знаю – по голове? – по сердцу? И предательство Дашки, которое ударило ещё сильней: наверное, подлость бьёт сильней, чем утрата.

– Жизнь на пять минут или на полдня, – продолжил я разговор с Вадим Сергеевичем. – На кой чёрт я буду нужен вам без этой папочки? Так что выбор у меня не из двух, а из одного. А такой выбор мне не нравится.

– Кое-какая логика в твоих словах есть, – признал Вадим Сергеевич, – но только кое-какая. Объясняю тебе подробнее. Твоя папка и ты представляешь для нас опасность только вне России. Дома, без папки, ты для нас не угроза и ликвидировать тебя нам просто нет смысла. А без смысла мы ничего не делаем. Материала на нас у тебя уже нет, а у нас на тебя – вагон и маленькая тележка: вспомни-ка свои специфические, скажем мы мягко, заслуги. Да что там твои киллерские подвиги! – всего одно слово друзьям «Папы» – и назавтра ты уже где-нибудь на лесной полянке отдыхаешь в виде готового к употреблению шашлыка. Разделан и поджарен. А нам ты ещё можешь пригодиться: твоя первая профессия ещё востребована. Правда, не как раньше, но и списывать её, как ненужную, ещё, дружок, рано. Расклад ты понял. Ну, так как?

– Понял, – сказал я, – есть, однако, мелочи, в основном технического свойства: ну, там, деньги, документы и ещё кое-что, о чём мне надо подумать. В основном вы меня убедили, но сказать «да», вот так сразу, сейчас, я не готов. Короче, дайте мне срок подумать.

– Ну что ж, подумать всегда не грех. Учти только, что у нас мало времени. И терпения, замечу тебе дополнительно. Короче, завтра в это же время я здесь. И жду ответа. Разумеется, положительного. А пока отдыхай.

Он взял в руки кружку и три раза постучал по трубе.

– Лёша, – сказал охраннику, – покорми парня, ну и – туалет, всё такое. Завтра в двенадцать я здесь. И, кивнув мне, вышел.

– Жрать будешь? – спросил Лёша.

– Попозже, через пару часов, – отозвался я. Голова ещё немного побаливала, и аппетита не было совсем. А главное, накопилось много информации, которую ещё следовало переварить.

Прежде всего – о какой папке идёт речь? О папке с компроматом, которая была у Анны Михайловны. Я об этой папке никогда от неё не слышал. Это, однако, не означает, что её не было. Но если она была, почему Анна Михайловна покончила с собой, а не воспользовалась ею? И ещё: почему она сказала (или дала понять), что отдала эту папку мне? Поломав голову над этими вопросами, я пришёл к выводу, что этой папки просто не существовало в природе. То есть, может, она когда-то и была, но в последнее время её уже не было. По всей видимости, в сегодняшней России она никакой опасности не представляла: то, что сейчас там происходит, пострашней любого фильма ужасов. На этом фоне шалости гэбэшного начальства и впрямь могли выглядеть пустяками. Так что, скорее всего, этой папки у неё не было. И сказала она, что передала её мне, только для того, чтобы меня спасти, дать мне шанс выжить. Тихо жил бы себе с этой «папкой» в Буэнос-Айресе или Гонолулу, и никто бы меня не искал – зачем будить лихо, пока оно тихо? А без неё замочили бы быстро и без разговоров, как моего подельника по американскому делу Виктора. И сейчас эта «папка», в которую эти зубры, которые ничему и никому не верят, поверили, потому что за ней самоубийство, – мой единственный шанс на спасение. Ах, милая моя, дорогая Анна Михайловна! Никогда, даже в постели не называл я её Аней, Анечкой или ещё каким-нибудь уменьшительным именем. Только по имени и отчеству. Нам обоим это нравилось, было в этом что-то возбуждающее. Как, наверное, в сексе у ученика с учительницей. А сейчас… А сейчас я вспоминаю её поцелуи, её смех, её губы…

И всё-таки сейчас надо было думать о другом. Я отогнул край своей подстилки и внимательно рассмотрел участок раскрошившегося бетона. Осмотрел и решил, что стоит попытаться отковырять кусок, могущий послужить оружием. Не жалея ногтей, я выцарапывал из щелей мелкие кусочки и отбрасывал их далеко в сторону. И после двухчасовой работы выковырял кусок бетона по моей прикидке грамм на четыреста-пятьсот. Это уже было кое-то… Я положил его под подстилку так, чтобы можно было быстро достать правой рукой. Весь день я разрабатывал подробный план действий, исполнение которого наметил на завтрашнее утро. Позавтракал, пообедал и поужинал, еда была, конечно, не ресторанная, но вполне сносная. Сходил пару раз, разумеется, под конвоем, в туалет, с которым тоже счёл нужным поближе познакомиться, и под вечер, устроившись поудобнее на своей кошме, постарался заснуть.