ГЛАВА 27

Так, собственно, и проходили мои дни, пока однажды она не позвонила мне днём.

– Андрюша, ты сегодня свободен?

– Как пионер, то есть, всегда готов!

– Слушай. Хочется погулять где-нибудь в красивом месте. Давай, съездим куда-нибудь на природу.

– В Царское Село, – закричал я. – Конечно, туда. Я там знаю такие места… Куда за тобой подъехать?

– Не надо никуда подъезжать. Оставь машину дома. Поедем, как все нормальные люди, на автобусе. С машиной, к слову сказать, и не выпьешь. Если ты готов, встречаемся через час на «Техноложке». У первого вагона в сторону «Московской».

Через час я уже ждал её с цветами на указанном месте. Анна Михайловна была, как всегда, стильно одета и хотя выглядела спокойной, по необычному блеску глаз я понял, что она чем-то взволнована. Но торопить событий не стал, у нас было достаточно времени для разговоров. У «Московской» за памятником Ленину мы сели на 287-й автобус, идущий до Пушкина. Вышли в моём любимом месте – у Египетских ворот и пошли в сторону Екатерининского дворца. У Лицея свернули не к главному входу, налево, а направо, и вдоль фасада Екатерининского пошли в сторону Китайской деревни. Этим маршрутом мы всегда ходили с Сеней. Он же мне и объяснил, что то, что все принимают за фасад дворца – фасадом в действительности не является. Настоящий фасад там, где перед дворцом находится двор, окружённый одноэтажными службами и закрытый воротами с ажурной решёткой. Перед беседкой Большого Каприза мы сделали первую остановку, эти остановки Сеня называл «станциями». Там мы присели на скамейку и я достал из сумки приготовленную бутылку хорошего портвейна и пару пластиковых стаканчиков.

– По стаканчику, – объявил я Анне Михайловне, на следующей «станции» – по второму, на третьей – по третьему, прогулка от этого только выигрывает.

Мы чокнулись и выпили, закусив хорошее вино нежным поцелуем.

Закурив, Анна Михайловна сказала:

– Андрюша, у меня к тебе серьёзный разговор. Никогда ничего серьёзнее ты в своей жизни не слышал. Поэтому слушай внимательно.

Недоумевая, я приготовился слушать.

– Значит, так, – сказала она, – тебе срочно необходимо скрыться, я бы даже сказала – бежать. Куда, я не знаю, но бежать надо срочно. Это значит, что в запасе у тебя не месяц и не недели, а день, максимум два. Очень может быть, что только день.

– Да что случилось-то? – спросил я, полностью сбитый с толку. – Я ничего не понимаю.

– Сейчас поймёшь, – сказала Анна Михайловна. По поводу вашего американского предприятия. Человек, которого вы… Для американцев он действительно, фигура невеликая, но они терпеть не могут, когда на их территории кто-нибудь сводит свои политические счёты. Поэтому они серьёзно взялись за расследование. А американские копы, я тебе уже говорила, это не наши менты: когда они копают, они, как правило, докапываются. Короче, они довольно быстро вычислили ваших друзей – тех, кто вам там помогал: квартира, машина, инструмент и прочее… А те в Америке не новички и сразу поняли, чем пахнет. Пособничество в политическом убийстве – это лет двадцать– тридцать-сорок, при этом вполне реальных. И вашим американским друзьям перспектива сидеть эти сроки совсем не улыбается. Сообразив что к чему, они сразу стали сотрудничать со следствием. А ребята они наблюдательные, поэтому вас с Виктором они сдали со всеми потрохами. Но главное – это то, что они кое-что знают и про ваших заказчиков. А это значит, что когда вас повяжут – не думаю, что наша прокуратура будет долго сопротивляться вашей депортации – вы будете представлять собой серьёзнейшую угрозу – сам должен понимать, для кого. И прокуратура там тоже не наша, от неё не откупишься. Ты всё понял, что я тебе сказала?

– Понял, – ответил я с, должно быть, побелевшим лицом. Всё, понял я, так и есть, как рассказала Анна Михайловна. Угроза была самая настоящая.

– Так, значит, нам с Виктором, – начал я…

– Нет, Андрюша, только тебе. Виктору уже ничего не угрожает. Попал вчера, бедняга, под электричку. Как в протоколе было записано, в состоянии тяжёлого опьянения. Не знали, видимо, что Виктор ничего, кроме пива, не пьёт: аллергия на крепкие напитки или что-то в этом роде. Надеюсь, ты меня понял. Беги. Деньги «Визой» пока не снимай, успеешь. Снимешь где-нибудь там. Возьми, что есть дома. Я принесла тебе три тысячи долларов, всё, смогла достать сразу. Отпросись у Георгия Карповича на завтра: болен, ногу сломал, шею вывихнул, – всё, что угодно, но правдоподобно. И беги. Если бы ты знал, как мне тяжело с тобой расставаться. Я только эти немногие годы и жила. Жила, а не существовала с одной мыслью, как бы это существование прекратить. А теперь прощай, – она встала, взяла мою голову двумя руками и поцеловала в губы так крепко, что у меня просто помутилось в голове. И, оторвавшись от моих губ, пошла вперёд, не оглядываясь.

Домой я вернулся быстро. Ещё в Пушкине взял такси. У дома осмотрел машину: кажется, чужие не копались. Дома, не удержавшись, выпил ещё рюмку. И задумался. Придумав путь отхода, позвонил шефу. Говорил через тонкий платок, не забывая сморкаться и кашлять:

– Простудился, сам не знаю, как. Из носа льёт, кашляю, температура невысокая, 38.2. Две стопки водки с перцем, народное средство, не раз уже пользовался. Завтра, если можно, не выйду. Послезавтра, думаю, буду как огурчик. И последнее: если можно, чтобы послезавтра за мной заехали, моя что-то барахлит. Ну, всё, спасибо, Георгий Карпович, два дня не неделя, всё будет путём.

Сложил чемодан. Так, джинсы на мне, ещё две пары. Замшевая куртка, свитер. Три рубашки, три комплекта трусов, маек и носков. Бутылка коньяка. Туфли – хватит одних. Бритвенный прибор, зубная щётка, расчёска, паста, дезодорант. Всё!

Свет оставляем. Приглушённая музыка. Дверь на ключ. Предварительно звоню Дашке.

– Привет, солнышко, это я – твой любящий Андрей.

– Любящий! Это надо ещё доказать!

– Затем и звоню, драгоценная. Не собралась куда-нибудь намылиться?

– Порядочные девушки вроде меня в это время ложатся спать, а не…

– Прекрасно, – перебиваю её, – я тоже в это время ложусь, короче, я соскучился и через час у тебя.

После как всегда бурных ласк, говорю задумчиво:

– Всё надоело, хочется оттянуться. Как ты смотришь – прямо завтра махнём в Европу, развеемся.

– Угу, без визы, – говорит Дашка, – так нам и дадут махнуть. У тебя-то, наверное, есть.

– Всё продуманно, умная ты моя, – говорю ей. – Завтра ранним утром ты едешь в кассу, берёшь два билета на самолёт до Калининграда, виз туда не надо, это РФ. Там есть наше консульство, меня знают, и мы без хлопот берём тебе любую визу. Ну, как план?

– А что, – говорит Дашка, – и впрямь. А то всё острова да острова. Где же это мой паспорт?

– Завтра найдёшь, – говорю, – притягивая её к себе. – А мой уже у тебя на столике.

Утром я разбудил Дашку рано, затолкал в ванную, вынул оттуда, одел, напоил кофе и вытолкнул за билетами, наказав взять на ближайший рейс и тотчас сообщить мне на мобилу. Включил телевизор и сел ждать. Через пару часов Дашка отчиталась: рейс в 4,30, едет домой собираться. До трёх надо было чем-то себя занять, я взял свой чемоданчик и поехал в гараж, где без дела пылилась моя старая машина. Вот, подумал я, и пригодилась.

Около трёх, зная, что Дашка уже томится в аэропорту, позвонил ей на мобильный.

– Дашуня, тут такое дело, форс-мажор, лететь сейчас не могу, но не переживай, наших планов это не меняет. Лети одна, мой билет не сдавай, не возись. Прилетишь в Калининград, сразу бери такси до гостиницы «Балтийская». Сними номер на своё имя на двоих, скажи, муж подъедет с минуты на минуту. Я буду у тебя завтра, в крайнем случае послезавтра. Не грусти, веди себя хорошо и опасайся случайных связей.

– Это ты опасайся, – сказала моя верная подруга, – у меня все связи не случайные.

– Поэтому целую тебя в ушки и в носик.

И я отключился.

Ещё через час, осмотрев машину, заправив бак и запасную канистру, я выехал в направлении Минска. Ещё через восемь я снимал номер в гостинице «Свислочь».

– На сколько дней, – спросила администратор.

– Пока на неделю, – сказал я, не исключаю, что задержусь.

В номере я немного подремал, посмотрел белорусское TV на странно звучащем языке, подкрепился в ресторане и, не сдав ключа, забрался в свою машину. В загранпаспорте у меня стояла многократная литовская виза, так что на границе никаких осложнений не было. В Вильнюсе я провёл столько времени, сколько было нужно, чтобы приехать в Калининград под вечер. В «Балтийской» я поинтересовался, где остановилась моя жена Дарья Милютина и для убедительности информации – у нас с Дашкой в паспортах стояли разные фамилии и не было штампа ЗАГСа – вложил в паспорт пятидесятидолларовую банкноту. Дама-портье привычным жестом смахнула её в ящик стола и, протягивая мне паспорт, не удержавшись, подмигнула. Подмигнул в ответ и я. На втором этаже я подошёл к двери номера двадцать четыре, постучал и, услышав знакомое «Войдите», переступил через порог. На противоположном конце номера, у окна, стояла улыбающаяся Дашка и призывно тянула ко мне руки. Опустив чемодан, я тоже протянул к ней руки и сделал несколько шагов навстречу. Но, получив сильный удар чем-то тяжёлым по затылку, рухнул на пол, словно специально для подобных случаев покрытый пушистым ковром.