Глава тридцать первая
Бывают такие дни, когда буквально всё валится из рук. И, что самое интересное, никак не можешь понять, почему так происходит. Вроде, здоров, чувствуешь себя, как обычно. Вроде, всё делаешь правильно. Однако, неурядицы словно следуют за тобой по пятам.
Сначала я надел наизнанку рубашку.
— Битым будешь, — пригрозила Наталья.
Примета сработала быстро. Не прошло и пяти минут, как я больно ударился мизинцем ноги о дверной косяк. Затем я каким-то непостижимым образом умудрился вылить на себя горячий чай, а после этого — подавиться рыбной костью.
— Да что с тобой сегодня такое случилось? — недоумевала моя будущая супруга, усердно барабаня меня по спине.
— Не знаю, — откашливаясь, прохрипел я.
Мои несчастья на этом не закончились. Их увенчали вдребезги разбитая тарелка и опрокинутая с плиты кастрюля борща.
Наталья не находила слов. Её комментарии перешли на междометия. Она озабоченно вздыхала и терпеливо устраняла последствия моей фантастической неловкости. Томимый чувством вины, я пытался ей помочь, но она решительно отпихивала меня в сторону.
— Знаешь что, — сказала она, закончив мыть пол, — посиди-ка ты лучше дома. Сегодня явно не твой день. А с Фоминым я встречусь одна. А то ещё навлечёшь на нас новых приключений.
Я согласно кивнул головой. Моя будущая супруга сосредоточенно посмотрела мне в глаза.
— Серёжа, с тобой всё в порядке?
Я пожал плечами.
— Полежи, — посоветовала Наталья, — отвлекись, включи телевизор.
— Не буду, а то ещё ни дай бог взорвётся, — мрачно пошутил я.
Моя будущая супруга уехала. Я же, проводив её, бухнулся на диван и впал в полудрёму. Но пребывать в ней мне было суждено недолго. Спустя примерно час в дверь раздался громкий, беспардонный стук. Я отогнал от себя сон и выскочил в прихожую. На крыльце стояли два угрюмых сержанта.
— Собирайся, — коротко приказали они.
— Зачем? — спросил я.
— В отделении узнаешь.
Я переоделся, вышел из дома и, в сопровождении прибывшего за мной «эскорта», направился к стоявшему за забором жёлто-синему УАЗику.
Едва я показался из калитки, как тут же попал под прицел десятка пар глаз. Любопытные старухи, завидев милицейскую машину, повыскакивали на улицу, чтобы узнать, в чём дело. Они опасливо глазели на меня и тихо о чём-то перешёптывались. Активнее всех вела себя Прасковья. На её заходившемся мимикой лице было недвусмысленно написано: «Вот, я же говорила, я же говорила». Похоже, она безапелляционно определила меня в преступники.
Я занял место на заднем сиденье, и тут в поле моего зрения попал Никодим. Он стоял в некотором отдалении от остальных. Я хотел было отжестикулировать, что всё в порядке, и что я скоро вернусь, но его взгляд заставил меня опешить. Мой будущий шурин не казался обеспокоенным, что смотрелось бы логичнее всего, а, напротив, как будто был полон торжества и злорадства.
Во мне точно всё перевернулось. А не скрывается ли под плащом «чёрного охотника» Натальин брат? Мой мозг заработал с лихорадочной быстротой. Я стал перелистывать страницы своей памяти и обратил внимание на одну любопытную деталь: перед тем, как происходило очередное убийство, мне обязательно встречался Никодим. Мы столкнулись с ним, когда Нигер вёл меня в лес. Мы виделись, когда я направлялся к Гоманчихе, — кстати, первым после выстрела в её дом прибежал именно он; значит, он был невдалеке. Плюс его осведомлённость о том, что бабка Евдокия проведала нечто важное про ружьё; мы с Натальей сами ему об этом сообщили. И, наконец, главное — вот у кого был мотив убить Димку. Замысел просматривался, как на ладони: минус племянник, минус сестра, и Никодим — обладатель солидного состояния. Ведь других наследников у Натальи нет.
Прорезавшее мой мозг открытие стало для меня сродни проглоченному яду, когда ты знаешь, что в твою кровь уже просочилась смерть, и что через час твой жизненный путь неминуемо подойдет к концу.
Я опустил голову и закрыл ладонями лицо. Если дело касается больших денег, человеческое коварство, порой, не знает границ. В пепел превращается всё, даже кажущиеся незыблемыми родственные узы. Страшно даже представить, что произойдёт с Натальей, если она узнает, что её сына погубил её собственный брат, и что она сама находится в смертельной опасности.
А может это всё же не так? Может я всё-таки ошибаюсь? Ведь я уже подозревал и Яшку Косого, и отца Агафония…
Мои рассуждения прервал визгливый скрип тормозов.
— Выходи, приехали.
Решив отложить свои размышления на потом, я вылез наружу и последовал за оперативниками.
Как я и предполагал, меня привели к Ланько. Правда, в этот раз он восседал совсем не там, где мы виделись до этого. Местом нашей очередной встречи стала маленькая, тусклая, походящая на темницу времён инквизиции, подвальная комнатушка с низким потолком, серыми стенами, и без окон.
Я уселся перед майором и поймал на себе его недружелюбный взгляд. Следователь зажёг настольную лампу и направил её прямо на меня. Это предвещало недоброе. Я зажмурился. По моей спине забегали мурашки. В моих ушах зазвучали Натальины слова: «Серёжа, не будь ребёнком. Не верь ты так в торжество справедливости. Твоему Ланько нужна не правда. Ему нужна статистика раскрываемости преступлений. Ему нужно на кого-нибудь всё спихнуть…».
Майор встал, засунул руки в карманы, вышел из-за стола, медленно прошёлся вокруг меня, вернулся на место, агрессивно подался вперёд и рявкнул:
— Где девчонка?
Его вопрос поставил меня в тупик. Это было совсем не то, чего я ожидал. Мои глаза непроизвольно расширились.
— Какая девчонка?
— Хватит ломать комедию! Где она? Отвечай!
— Кто она?
— Серафима. Внучка Гоманцовой.
— А я почём знаю? Её же забрали в детский дом.
— Вчера она оттуда исчезла, и не без твоей помощи.
Я возмутился.
— Что значит, не без моей помощи? Почему вы решили, что я к этому причастен?
— Не отпирайся! Мне всё известно!
— Что вам известно?
— Где ты её спрятал? Отвечай!
— Нигде я её не прятал. К её исчезновению я не имею ни малейшего касательства.
— Врёшь, собака! Отвечай, если не хочешь, чтобы я тебя сгноил! Брошу в камеру к уголовникам — они на тебе живого места не оставят. Будешь умолять, чтобы тебя привели на допрос.
От крика майора содрогались стены. В моих ушах стоял звон. Поджилки предательски тряслись.
— Я ничего не знаю! — в отчаянии воскликнул я.
— Врёшь! Знаешь! Тебя видели, как ты шёл за ней по улице. Что ты с ней сделал? Лучше говори, а то хуже будет!
Я уже открыл было рот, чтобы излить новую порцию протестов, но тут в моей памяти что-то вспыхнуло, и её, точно ночное небо, будто прорезал метеор. Когда я накануне следовал к церкви, впереди меня шагала девочка в розовом пальто. Я тогда ещё отметил, что она очень похожа на Серафиму. Значит, мои глаза меня не обманули. Значит, это действительно была она.
Скрипнула дверь. В «темницу» вошёл дюжий, устрашающего вида, субъект. Рукава его рубашки были по локоть закатаны, а размер его, походивших на арбузы, кулаков поразил бы даже самую невпечатлительную натуру. Я нервно сглотнул слюну.
Мордоворот сел рядом с Ланько и свирепо уставился на меня.
— Что, проблемы с памятью? — сипло спросил он. — Я умею лечить склероз. Я хороший доктор.
— Петя, погоди, — остановил его следователь. — Не торопись. Может он сейчас всё вспомнит. Поднатужится и вспомнит. Может твоего вмешательства и не потребуется.
Ланько выжидательно откинулся назад и сплёл руки на груди.
— К исчезновению Серафимы я не причастен, — твёрдо повторил я.
Петя вздохнул и принялся разминать кулаки.
— Где ты спрятал девчонку? — отчеканил майор.
— Я нигде её не прятал.
Голос Ланько угрожающе стих.
— Где девчонка? Спрашиваю в последний раз.
— Не знаю.
— А ты знаешь, как называется то, что ты нам сейчас поёшь? — снова вступил в разговор мордоворот.
— Как? — спросил я.
— Хрень.
Жаргонное словцо он выпалил с таким апломбом, словно это была древнегреческая цитата, памятью на которую он очень гордился. Это выглядело настолько забавно, что я, даже при таких, не располагающих к чувству юмора, обстоятельствах, не смог удержаться от улыбки.
Моя усмешка подействовала на Петю, как красная тряпка на быка. Он грозно поднялся с места и взмахнул рукой. Я оказался на полу. Моя щека горела огнём.
— Да подожди же ты! — выкрикнул майор. — Зачем так сразу? Человеку нужно дать шанс.
— Выйди, я с ним наедине потолкую, — сквозь зубы процедил мордоворот. — Он у меня живо заговорит.
— Погоди, погоди, не торопись. Вылечить его ты всегда успеешь. Может он ни в каком лечении и не нуждается. Человек просто пребывает в заблуждении, но уже близок к тому, чтобы это осознать. Возвращайся к себе. Дай нам с ним ещё немного погутарить.
— Как скажешь, — криво ухмыльнулся мордоворот. — Если что — зови.
Он хищно посмотрел на меня и вышел из «темницы».
Ланько заботливо склонился надо мной, протянул руку и помог подняться.
— Не человек, а сущий зверь, — сочувственно вздохнул он. — Косит всех без разбору. Мы сами его иногда боимся. Если заведётся — его и пушкой не отшибёшь. А жаловаться бесполезно. Даже если искалечит. На него уже многие жаловались — как об стенку горох. У него покровители на самом верху. Они его всегда прикроют.
Я отряхнулся и, потирая скулу, снова уселся на стул. Я понимал, что со мной играли, что передо мной разыгрывали спектакль, что мне просто давили на психику. На милицейском языке это называется «пресс». Но мне всё равно было страшно. Неужели Наталья в своих категоричных суждениях о милиции всё же была права?
— Чай будешь? — спросил заметно подобревший майор.
— Буду, — согласно кивнул я.
Нет, меня не мучила жажда. Я не хотел пить. Мне просто требовалась пауза. Она была необходима мне для того, чтобы снова взять себя в руки. После знакомства с Петей во мне всё бурлило и клокотало. И дабы эмоции не захлёстывали разум, нужно было на что-нибудь отвлечься. А чаепитие подходило для этого как нельзя кстати.
«Хорошо, что меня сначала спросили не о священнике, а о девчонке, — рассудил я, наблюдая, как Ланько заваривает кипяток. — Насчёт Серафимы я действительно ничего не знал, и благодаря этому моё недоумение выглядело правдивым и искренним. Ведь мне не пришлось его изображать. А если бы речь сразу зашла об отце Агафонии — трудно сказать, получилось бы у меня выдать его таким».
Чайник вскипел. Следователь поставил передо мной дымящуюся чашку и уселся напротив. Я принялся сосредоточенно помешивать в ней ложечкой. Я делал это для того, чтобы не смотреть майору в глаза. Уж слишком они казались проницательными.
— Ну, так где же девчонка? — опять спросил он, но уже без прежнего напора.
— Я же сказал, что не знаю, — ответил я. — Ума не приложу, почему вы решили приписать её исчезновение мне. Чем я навлек на себя такое подозрение?
— Ну ладно, ладно, — миролюбиво похлопал меня по плечу Ланько. — Не хочешь про девчонку — давай про другое.
Я поднёс чашку к губам и сделал глоток.
— Где Агафоний?
— Кхе, кхе, кхе, — старательно поперхнулся я и, наклонившись к самому полу, спросил. — Я, что, и его похитил?
— Хватит валять дурака, — мягко отчеканил майор. — Я знаю, что позавчера он был у вас.
— А разве я это отрицаю? — выставил глаза я. — Я это нисколько не отрицаю. Да, позавчера он к нам заходил. Это было вечером. Я даже более скажу — это я его пригласил.
— Зачем?
— Затем, что у Натальи совсем расшатались нервы; её нужно было как-то успокоить, а отец Агафоний это делать умеет.
— Ну и как, успокоил?
Я пожал плечами.
— Вроде, да. Во всяком случае, вчера и сегодня истерик не было.
— И как же он её успокаивал?
— Так же, как и все остальные попы: читал проповедь. О том, что всё, что происходит — угодно богу. Что если он забрал кого к себе — значит, так нужно. Говорил о смирении, терпении, силе веры, и всё такое прочее.
Произнося эту тираду, я намеренно растягивал слова, выдавливал их, точно зубную пасту из опустевшего тюбика, чтобы она не производила впечатление заученной. Ведь на самом деле она таковой и была. Я продумал её загодя. Так же, как и ответы на другие, касающиеся визита священника, вопросы.
— Что ж, говорить правду, я вижу, ты не хочешь, — с картинной озабоченностью вздохнул Ланько, но агрессии в его голосе уже не чувствовалось. — Без Петра тут, наверное, не обойтись.
Он встал и направился к двери. Но, подойдя к ней, остановился и повернулся ко мне:
— Последний раз спрашиваю, где Агафоний?
— Не знаю, — твёрдо произнес я.
Майор пронзил меня своим взглядом. Я, не мигая, смотрел на него. Ланько ещё немного постоял, затем вернулся за стол, выключил лампу и впал в задумчивость. Потом, вдруг, очнулся и спросил:
— А зачем ты вчера приходил к храму?
— Хотел поблагодарить, — быстро нашёлся я.
У меня внутри всё похолодело. Как он мог об этом узнать? Ведь меня там видели только две старые «клюшки». Или у него полгорода состоит в информаторах? А если ему известно и о моём тайном проникновении в церковь?
Но моё беспокойство оказалось напрасным. Следующий вопрос майора относился к событиям позавчерашнего дня. Значит, о моём пребывании в святой обители он ничего не знал.
— Во сколько Агафоний от вас ушёл?
— Часов в десять-одиннадцать, — сделав вид, что напрягаю память, ответил я. — Уже темно было.
— Он не говорил, куда собирается потом пойти?
— Нет.
— Может давал понять? Вспомни хорошенько. Любое слово, любой намек.
— Нет, — помотал головой я. — Наш разговор касался только Натальи.
— Он говорил что-нибудь про Серафиму?
— Нет.
Ланько надул щёки, попыхтел и задумчиво забарабанил пальцами по столу. Казалось, его мысли унеслись куда-то далеко-далеко. Я сидел, не шевелясь, и терпеливо ждал, когда они вернутся обратно. Глаза следователя снова воззрились на меня примерно через минуту.
— Кто, кроме попа, заходил к вам в последнюю неделю?
— Только брат Натальи.
— Никодим?
— Угу.
— Что ему было нужно?
Я пожал плечами.
— Я их разговоры не подслушивал. Но, по впечатлению, он приходил просить деньги.
— Значит, окромя него больше никого не было?
— Никого, — подтвердил я, и на всякий случай уточнил. — Я имею в виду, в моё присутствие.
— А кто вам в последнее время звонил?
— По-моему никто. При мне, во всяком случае, телефонных звонков не раздавалось.
Майор снова погрузился в раздумья. Я краешком глаза наблюдал за ним, и по смыслу его вопросов пытался уяснить линию его умозаключений. Но нащупать её так и не смог. Мне всё больше казалось, что Ланько блуждает в потёмках. То, как он со мной себя вёл, недвусмысленно свидетельствовало, что он не знал, где конкретно искать. Мне очень хотелось ему помочь. Меня буквально распирало поделиться с ним подозрениями касательно Никодима. Но боязнь в очередной раз попасть впросак ставила этому желанию крепкий заслон. Я понимал, что если снова ошибусь, это прежде всего обернётся против меня. Наталья вряд ли простит мне то, что я оклеветал её брата. Моя новая версия нуждалась в проверке. Как её проверить — я уже знал. В общих чертах, но знал. Нужно было только продумать детали.
Промурыжив меня ещё с полчаса, следователь наконец отпустил меня домой.
— Если вдруг что-нибудь узнаешь — тут же звони мне. Понял? — проговорил он на прощание.
— Что-то я вас не пойму, — окончательно расхрабрился я. — То убийцу во мне видите, то во внештатные сотрудники вербуете.
Ответом мне стало снисходительное молчание…
