Книга: Аномалия души
Назад: Глава двадцать седьмая
Дальше: Глава двадцать девятая

Глава двадцать восьмая

Церковь никогда не входила в число заведений, порог которых переступала моя нога. Я не то, чтобы её игнорировал или намеренно обходил стороной. Нет. Я просто был к ней равнодушен. Так же, как всякий рационально мыслящий человек бывает равнодушен к тому, что лежит вне пределов его осязания. Но рациональность мышления зачастую пасует перед необъяснимостью обстоятельств. И когда необычное словно ходит за тобой по пятам, и ужас от него достигает своего апогея, ноги сами ведут туда, что издревле считается оплотом борьбы со всякого рода нечистью.
События минувшей ночи существенно поколебали мои мировоззренческие устои. Обозначившаяся необъяснимым образом на потолке надпись стала той самой гранью, за которой потустороннее перестало казаться мне таковым. Оно словно сплелось с реальностью. Кровавые буквы повергли в смятение не только меня. Они шокировала и Наталью. Увидев их, она едва не лишилась чувств.
Мы не сомкнули глаз до самого рассвета. Мы сидели, крепко прижавшись друг к другу, и напряжённо вслушивались в ночную тишину. Любой маломальский шум, любой едва уловимый шорох, будь то хоть свист пробивавшегося сквозь щели ветра, или шевеление пробиравшегося внутри стен древесного жука, заставляли нас вздрагивать и испуганно озираться по сторонам. Наши мысли блуждали в лабиринтах суеверий. Нам казалось, что рядом с нами таится всё самое злое, чудовищное и ужасное, что только существует на свете.
Наталья заснула под утро. Бережно уложив её на кровать и заботливо накрыв вытащенным из шкафа одеялом, я подошёл к окну, сквозь которое пробивались первые утренние лучи, и задумчиво уставился в даль. Моё внимание привлёк выпукло освещённый восходящим розовым солнцем церковный купол. Он словно звал меня к себе…
Массивная дубовая дверь была открыта. Покрестившись, как полагается, на строго взиравший сверху образ, я шагнул внутрь. Храм был пуст. Каждый мой шаг отдавался гулким переливчатым эхом. Я прошёлся по кругу. Но ко мне никто не выходил.
— Кхе, кхе! — громко покашлял я, стараясь привлечь к себе внимание. — Есть тут кто живой?
Располагавшаяся за алтарём дверца приоткрылась. Из неё выглянуло знакомое лицо.
— Здравствуйте, батюшка, — приветственно произнёс я.
— Здравствуй, сын мой, — ответствовал отец Агафоний.
— Вы меня не помните?
Взгляд священника заострился.
— Лицо, вроде, знакомое.
— Меня вам представляла Наталья.
И я вкратце поведал ему о нашей августовской встрече в «бистро».
— А-а-а, — протянул святой отец. — Теперь вспомнил. Как же, как же. Да, да, да. Что же привело тебя в мою обитель? Просто зашёл, али решил исповедоваться?
— Мне очень требуется ваша помощь, — доверительно проговорил я.
Священник испытующе посмотрел на меня и подошёл ближе.
— Я никогда не отказываю в помощи, если она нацелена на добро и мне посильна. У тебя очень усталый вид. Тебя съедают переживания. Поведай мне о них. А опосля решим, как поступить дальше.
Он указал рукой на скамью. Мы сели, и я подробно изложил отцу Агафонию всё то, что произошло с момента моего повторного приезда в Навалинск. Картину за картиной, видение за видением. В определённые моменты повествования меня тянуло оглянуться на дверь, — не зашёл ли сюда кто ещё? — ибо я ловил себя на мысли, что со стороны кажусь душевнобольным. Ведь в сознании большинства людей укоренено, что со всей серьёзностью рассуждать о призраках могут только ненормальные. Но в храм, к счастью, никто не входил, а священника я не стеснялся. Я питал к нему доверие, ибо уже имел возможность убедиться, что его восприятие мира отлично от заурядного. Я не сомневался, что он меня поймёт, и поэтому излагал ему всё открыто.
Батюшка выслушал меня, не перебивая. По его задумчивому лицу было понятно, что мой рассказ его взволновал.
— Недоброе у вас творится. Недоброе, — озабоченно резюмировал он, когда я закончил.
Отец Агафоний откинулся назад, сложил руки на груди и погрузился в раздумья. На его лбу прорезалось несколько глубоких складок, а в карих, глубоко посаженых глазах промелькнула грусть. Так продолжалось несколько минут. Всё это время я сидел и терпеливо ждал, не осмеливаясь отвлечь священника от его размышлений. Наконец он очнулся, воздел взор к куполу, и с подобающей его сану меланхолией изрёк:
— Нельзя ставить под сомнение непреложный факт только потому, что нашему разуму не под силу постичь природу феноменов, которые лишены внешних проявлений. Не нужно верить во всё и вся. Но не нужно и уподобляться законченному скептику, не признающему ничего, что лежит дальше его носа. Я допускаю существование некоего Высшего Разума, но полностью за сие не поручусь, ибо не обладаю достаточными на этот счёт знаниями. Но в том, что окружающий нас мир многомерен, я убеждён. Ничто не берётся из ниоткуда, и не исчезает в никуда. Это не постулат. Это аксиома. Это никем не оспариваемый закон. Если человек усоп в этом мире, он непременно очнётся в мире ином. И этот иной мир совсем рядом. Мы просто его не видим, ибо наши органы чувств настроены на другое измерение. Но проникнуть в него нам пока не суждено, ибо нам ещё неведом механизм трансформации. А там он давно освоен, и поэтому гости из того мира в нашем измерении — не редкость. Ты спросишь, зачем они здесь появляются? Цель у каждого своя. Кто-то просто скучает по земному бытию, а кто-то стремится что-то предотвратить. Что преследует беспокоящий вас дух — сказать пока трудно. В этом нужно разбираться на месте. Мне требуется осмотреть ваш дом. Но я не могу пообещать, что мне удастся это определить.
— Но вы хотя бы попробуйте, — попросил я.
— Попробую, — согласно кивнул мой собеседник. — Сделаем это вечером…

 

Отец Агафоний пришёл ровно в семь.
Заслышав трель наружного звонка, мы с Натальей вышли в прихожую.
— Здравствуйте, проходите, — кивнула моя будущая супруга; на её лице промелькнула бледная тень улыбки. — Дай вам Бог избавить нас от этих кошмаров. Ещё одну подобную ночь я не переживу.
— Помогу, чем смогу, — любезно ответствовал священник и, сняв с плеча суму, переступил через порог.
— Чай будете?
— С удовольствием, но потом. Давайте сначала займёмся делом. Покажите, если можно, мне комнату вашего сына.
— Пожалуйста. Пойдёмте.
Наталья сделала приглашающий жест и увлекла гостя за собой. Я последовал за ними.
Отец Агафоний даже не подозревал, на каком скандале вызрело это хозяйкино гостеприимство.
Весть о приходе священника Наталья поначалу встретила в штыки.
— На кой чёрт ты его позвал? — злобно процедила она. — Кто тебя об этом просил?
Я едва не задохнулся от такой неблагодарности.
— Ты противоречишь сама себе! Ночью ты вопишь, что сходишь с ума, а теперь мечешь в меня гром и молнии за то, что я пытаюсь тебе помочь.
— И это, по-твоему, помощь? И это ты называешь помощью? — взвилась моя будущая супруга.
— А как ты предлагаешь это называть? — вспыхнул я. — Может, ты ещё скажешь, что я тебе врежу?
— Может и вредишь!
— Ах, вот оно что! Тогда давай начистоту. Что я сделал не так?
— Всё!
— Что всё?
— Всё, что ты сделал — всё не так!
— Например?
Наталья раздражённо отмахнулась и сделала попытку уйти, но я решительно преградил ей путь.
— Нет, ты не отмахивайся, не отмахивайся! Заикнулась — так говори. Слово — не воробей. Чем я тебе навредил?
— Тем, что слишком много на себя берёшь! — встала в позу моя будущая супруга. — С чего ты вдруг возомнил, что можешь здесь всем распоряжаться?
— Что я возомнил? Поясни детально.
Градус напряжения между нами возрос. Казалось, что от нашего крика содрогались стены.
— Значит, ты хочешь детально? — подалась вперёд Наталья. — Пожалуйста! Зачем ты стал учинять допрос всему городу? Зачем ты начал всех будоражить? Ты видишь, к чему это привело?
— А для кого я всё это делал, для себя? — парировал я. — Это у меня пропал ребёнок? Это я не находил себе места? Это я кричал, что милиции на всё наплевать?
— Ну и чего ты добился?
— Я хотел помочь тебе найти сына!
— Ну и как, помог? Где он, мой сын?
Я горько усмехнулся.
— Ты хочешь сказать, что позвала меня к себе зря?
— Может и зря.
Последняя фраза точно резанула меня по живому. Я развернулся, вышел из дома и уселся на верхнюю ступеньку крыльца. Мною владели досада и боль. Меня переполняла обида. Несправедливые Натальины тирады ранили меня в самое сердце. А не уехать ли мне, действительно, домой? Какой прок лезть со своей помощью, если тебя за неё только попрекают?
Сзади раздались тихие шаги. Скрипнула дверь. Наталья вышла наружу и уселась подле меня.
— Серёжа, прости меня, пожалуйста, — тихо проговорила она. — Мои нервы стали совсем ни к чёрту. Господи, какая я дура! Совсем не думаю, что говорю.
Её рука обвила мою шею. В щёку чмокнул поцелуй.
— Ладно, проехали, — смягчившись, глухо проворчал я.
— Значит, мир?
— Значит, мир…
Обогнув «детскую» по периметру и задумчиво поводив глазами по потолку, отец Агафоний подошёл к письменному столу и извлёк из сумы несколько предметов: старинное, потемневшее от времени, распятие, небольшой металлический кубок и несколько подставок со свечами. Опустив свечи на пол и расставив их в форме креста, он откинул крышку кубка и обрызгал окружавшее его пространство какой-то мутноватой жидкостью. Затем он опустил в кубок конец распятия, подержал его там, что-то пошептал, после чего очертил им линию вокруг себя. В довершении своих приготовлений, он зажег свечи, достал из сумы Библию, положил её перед собой и попросил нас оставить его одного.
Мы вышли.
— Иди в спальню, — прошептала моя будущая супруга и, скользнув по мне загадочным взглядом, подалась в гостиную. — Я сейчас.
Я прошёл в соседнюю комнату и уселся на кровать. За окном посвистывал ветер. По крыше барабанили редкие капли начинавшегося дождя.
Меня пробрало любопытство. Покосившись на люстру, над которой проступали тёмные «разводы», — следы смытой утром Натальей надписи, — я привстал и на цыпочках подкрался к стене. Из «детской» доносилось тихое, походящее на молитву, бормотание. Священник словно кого-то призывал.
В коридоре послышались шаги. Не желая быть застигнутым за своим неприглядным занятием, я в два прыжка снова очутился на кровати. Дверь открылась. В проёме возникла Наталья. В её руке была небольшая, обитая красным бархатом, коробочка. Моя будущая супруга подошла ближе и протянула её мне.
— Я хотела преподнести тебе это в день бракосочетания, — смущённо улыбнулась она. — Но вот решила не ждать.
Я взял коробочку, заглянул внутрь и ахнул:
— «Романсон»? Настоящие?
— Конечно настоящие, — ответила Наталья. — Не могу же я подарить своему мужу фальшивку.
Она взяла лежавшие в коробочке часы, расстегнула браслет и одела их мне на руку. От зеркала отскочили позолоченные «зайчики».
— Это слишком дорогой подарок, — растерянно пробормотал я. — Зачем ты так потратилась? Право же, не стоило.
— По-мол-чи, — мягко отчеканила хозяйка и приложила палец к моим губам. — Это я буду решать, что мне дарить. Мне очень хотелось преподнести тебе настоящую, значимую вещь. А часы — это как раз то, что украшает любого мужчину. Ты в них очень элегантен. Тебе они очень идут.
Натальин презент и впрямь смотрелся великолепно.
— Я твой должник, — констатировал я. — Я обязательно тебе тоже что-нибудь подарю. Что-нибудь аналогичное по уровню.
— Для меня самый лучший подарок — это твоё внимание.
Моя будущая супруга взяла мою ладонь и крепко сжала её в своей руке. Мы потянулись друг к другу и слились в глубоком, страстном поцелуе.
Когда отец Агафоний закончил свой ритуал и снова предстал перед нами, его лицо походило на безжизненную восковую маску.
— Ну? — хором спросили мы.
Наш гость вздрогнул, окинул быстрым взглядом Наталью и уселся на придвинутый мною стул.
Моя будущая супруга поднялась с места и вышла из спальни.
— Ну как? — повторил вопрос я.
Батюшка неуверенно пожал плечами.
— Зла я не почувствовал, — негромко произнёс он. — Есть горечь, отчаяние, недоумение, но зла нет. Чужая душа — потёмки. И в этих потёмках порой трудно сориентироваться. В таких обстоятельствах лучше доверять своим собственным глазам, а не судить по чьим-либо другим. Мне нужно разобраться. Придётся провести ночь на Любавиной топи. Там контакт будет лучше…
Мои глаза непроизвольно расширились. Какие потёмки? Какие обстоятельства? В чём именно ему нужно разобраться? И почему для этого требуется проводить ночь на болоте?
Вернулась Наталья. Она поставила перед отцом Агафонием чашку горячего чая и уселась рядом со мной. Мы переглянулись. В глазах моей будущей супруги светился вопрос. Я недоумённо выпятил губу. Мы перевели взгляды на батюшку. Он неподвижно сидел на месте и смотрел куда-то перед собой. Наконец он очнулся, опасливо покосился на Наталью и тихо, словно читая проповедь, вымолвил:
— Жил на свете один мальчик. Он был угрюм и замкнут. У него не было друзей. Большей частью он гулял в одиночку, играл сам с собой. Иногда принимал в свои игры живущую неподалёку девочку. Он мечтал побыстрее стать взрослым, он хотел быть лётчиком, он стремился служить человечеству верой и правдой, помогать людям ежедневно и ежечасно, и всеми своими делами, всеми своими поступками оправдывать высокое звание Человек. Но однажды явился злой Демон, который прервал его, едва успевший начаться, жизненный путь. И теперь его безгрешная, чистая, ещё не замутненная чернотой жизни душа пребывает в непреходящем смятении: почему и за что его обрекли на жертву? Жертву плотских, похотных помыслов.
Отец Агафоний поднялся со стула и, не попрощавшись, направился к выходу, так и не прикоснувшись к предложенному ему чаю.
Я посмотрел на свою будущую супругу. Она сидела ни жива, ни мертва.
— Ты что-нибудь поняла? — прошептал я.
Наталья помотала головой.
— Нет. А ты?
— Я тоже.
— Какой-то невнятный, маразматический бред!
— Однако, в нём наверняка есть определённый смысл, — возразил я и бросился вслед за уходившим священником.
Я нагнал его у калитки.
— Погодите, святой отец. Вы же толком так ничего и не сказали. Может вы не хотели говорить при Наталье? Так скажите мне одному. Что у нас всё-таки происходит?
Отец Агафоний поморщился от моросящего дождя, бросил взгляд на моё запястье, где сверкали подаренные Натальей часы, окинул меня острым, пронизывающим взором и сухо проговорил:
— Я пока не уверен. Мне нужно разобраться. Господь справедлив. Он воздаёт каждому по его делам. И ежели нечестивец хочет смягчить подобающую ему кару, ему нужно не медля обратиться к Господу с раскаянием, отвратить от себя пленившее его зло, и отныне творить только добро. Может этим он и вымолит себе хотя бы частичное прощение.
Священник вышел на улицу, оставив меня в глубоком недоумении. Я удручённо посмотрел ему вслед и пошёл обратно к дому.
Моя будущая супруга сидела на кровати всё в той же понурой позе.
— Ну, что он тебе сказал? — с тревогой спросила она.
— Какую-то несуразицу, — пожал плечами я. — Опять он в чём-то не уверен, опять ему нужно в чём-то разобраться. Стращал Господней карой, призывал к раскаянию. Как будто на мне лежит какой-то грех. Как будто я в чём-то виноват. И всё-таки он явно что-то скрывает.
Я развернулся и решительно направился в «детскую». Наталья последовала за мной.
Обстановка в комнате ничуть не изменилась. Вся мебель стояла на своих местах. Шторы висели в прежнем положении. Я внимательно оглядел стены, пол, потолок, но так и не заметил какой-нибудь подсказки, которая привела бы меня к пониманию, что за информацию почерпнул здесь наш недавний гость.
Я мысленно прокрутил весь произнесённый им монолог и обратился к своей будущей супруге.
— Он говорил про какого-то мальчика, у которого не было друзей, и который мечтал стать лётчиком.
— Это не про Димку, — поспешно замотала головой она. — Мой сын был общительным ребёнком. У него была куча приятелей. И никаким лётчиком он быть не хотел. Он мечтал стать моряком.
— Кого же он тогда имел в виду? И о каком Демоне, о каких плотских похотях шла речь?
Моя будущая супруга озабоченно вздохнула, махнула рукой и двинулась на кухню.
— Неужели он и вправду вознамерился провести сегодняшнюю ночь на болоте? — задумчиво процедил я.
Наталья остановилась.
— С чего ты это взял?
— Он сам мне об этом сказал. Придётся, мол, провести ночь на Любавиной топи. Там, мол, контакт будет лучше.
Моя будущая супруга хмыкнула.
— Чудак — он и есть чудак.
— Да, он чудной, — согласился я. — Но он не безумный.
— Кто не безумный? Агафон, что ли? — раздался в коридоре хриплый, прокуренный голос.
Мы как по команде повернули головы. У двери, прислонившись к косяку, стоял ухмыляющийся Никодим.
— Да он же лунатик! Что он у вас делал?
— Ты как сюда попал? — сердито спросила Наталья.
— Очень просто, — ответствовал её брат. — Вошел, и всё. Дверь была не заперта.
Моя будущая супруга перевела глаза на меня. Я хлопнул себя по лбу.
— Это, наверное, я забыл закрыть.
Наталья снова обратилась к Никодиму.
— Чего тебе надо? Ты зачем пришёл?
— Проходил мимо. Гляжу, от вас поп выходит. Дай, думаю, зайду, узнаю, в чём соль. Так что он у вас делал?
— Что надо — то и делал, — грубо оборвала его сестра. — Ты когда долг отдашь?
Никодим смутился.
— Я же сказал, через неделю.
— Неделя уже прошла.
Натальин брат смущённо попятился назад.
— Ну дай ещё два-три дня.
— А почему Агафоний лунатик? — крикнул вдогонку ему я.
— Потому, что он постоянно по ночам разгуливает. Ты, что, разве не знаешь?
Никодим хотел ещё что-то добавить, но хозяйка бесцеремонно вытолкнула его за порог.
— Пока не вернёшь деньги — сюда не приходи! — решительно распорядилась она и захлопнула дверь. — Алкаш несчастный.
— Это правда, что Агафоний разгуливает по ночам? — осведомился я.
— Правда, — как бы нехотя подтвердила моя будущая супруга. — Не каждую, конечно, ночь. Но иногда бывает.
— И как он это объясняет?
— Жалуется на бессонницу. А там, кто его знает?
Во мне закопошились подозрения.
А так ли уж безобиден этот поп? Не вообразил ли он себя какой-нибудь мессией? Не помешался ли он на религиозных предрассудках? А может он и есть тот самый «чёрный охотник»?
Как быстро, порой, меняется мнение о человеке. Ещё десять минут назад я испытывал к священнику уважение и почёт. А теперь, охваченный новой idee fixe, я видел в нём чуть ли не исчадие ада. Может Наталья была права, и его действительно не следовало приглашать в дом? Не принёс ли он нам с собой каких-нибудь новых несчастий?…
Назад: Глава двадцать седьмая
Дальше: Глава двадцать девятая