Глава двадцать седьмая
— Значит так. На сегодня рабочий день закончен. Кроме Карасёвой и Остапчук все могут быть свободны.
Наталья повесила на дверь магазина табличку «Закрыто», властно упёрла руки в боки, и взглядом, не терпящим возражений, воззрилась на застывших в оцепенении продавцов.
— А нам для чего оставаться? — подала голос Карасёва, покосившись на Люсю Остапчук, пышнотелую, угрюмую, неразговорчивую украинку, работавшую в отделе хозяйственных товаров.
— Поможете Сергею провести ликвидационную инвентаризацию, — отчеканила моя будущая супруга.
Продавщицы грустно переглянулись, тяжело вздохнули и гуськом потянулись в подсобку.
— А завтра на работу выходить? — спросил кто-то.
— Нет, — отрезала Наталья.
— А зарплата?
— Получите.
— А мы ещё будем здесь работать?
— Об этом спросите у Фомина. Теперь это его магазин. Карасёва, неси журнал учета остатков. Остапчук, сдвигай коробки в бакалее. Начнем с неё.
Товаровед покраснела. Её глаза нервно забегали из стороны в сторону.
— Чувствует себя неуютно. Верный признак недостачи, — злорадно шепнула мне Наталья.
— Зачем ты всех отправила по домам? — прошептал в ответ я. — С ними у нас дело пошло бы гораздо быстрее. А втроём мы провозимся бог знает сколько.
— За всеми ты не уследишь, — объяснила моя будущая супруга. — Растащат товар — и не заметишь. А двоих контролировать можно. Я скоро отъеду, а ты гляди в оба. Без внимания девчонок не оставляй. Особенно Карасёву. Она хитрая, как лиса. Не дай ей себя умаслить. Считай всё вместе с ней.
— Не беспокойся, всё будет нормально, — пообещал я. — Ты только быстрее возвращайся.
Наталья пожала плечами.
— Как получится. У нотариуса всегда бывают очереди.
Её отсутствие продлилось почти до сумерек. Когда моя будущая супруга снова вошла в магазин, инвентаризация была почти завершена. Не считая нескольких коробок с мылом, стиральным порошком и прочей бытовой химией, все остальные товары были скрупулезно подсчитаны, взвешены, упакованы и опломбированы.
Как и предрекала Наталья, без недостачи не обошлось. По колбасе — недовес, по консервам — недосчёт, по кондитерским изделиям — пересортица.
Карасёва, конечно, пыталась юлить. На меня обрушился весь арсенал её уловок: отвлекающие разговоры, милые улыбки, будоражившие тщеславие комплименты. Но убедившись, что я начеку, она в конце концов сдалась и обречённо махнула рукой.
— Только не надо всё вешать на одну меня. Девки воровали, а я отвечай?
— Надо было за ними следить. Это входило в ваши обязанности, — невозмутимо ответствовал я.
Люся большей частью помалкивала и вступала в разговор только тогда, когда этого требовала производственная необходимость.
Всё время, пока шёл подсчет, я нетерпеливо посматривал на часы. Внешне я был спокоен. Но в душе — словно сидел на раскаленных углях. Меня одолевало нехорошее предчувствие. Какой-то внутренний голос предрекал мне новую беду, и я очень боялся, что эта беда коснётся Натальи. Поэтому, когда она, наконец, вернулась, у меня словно гора свалилась с плеч.
— Что же ты так долго? — укорил её я, испустив вздох облегчения.
— Так получилось, — устало ответила она. — О, я вижу, вы уже почти всё закончили. Молодцы. Каков результат?
— Все воровали, а я отвечай? — обиженно воскликнула Карасёва.
— Так я и думала, — пробормотала моя будущая супруга и обессилено облокотилась о прилавок.
Я смущённо кашлянул.
— Я могу теперь уйти?
— Куда?… А-а-а, к Евдокии. Ну, что ж, иди. Может она и впрямь что дельное скажет. Господи, когда же это всё кончится?…
Солнце садилось за горизонт. Небо заливал розовый закат. В тенях, отбрасываемых деревьями, начинал накапливаться мрак наступающей ночи.
В окнах бабки Евдокии было темно. Сквозь закрытые шторы пробивался лишь отсвет телеэкрана. Я поднялся на крыльцо и вежливо постучал. Ответа не последовало. Я постучал сильнее, но мне по-прежнему никто не открывал. Я взялся за ручку и слегка подтолкнул её вперед. Дверь оказалась не заперта. Я осторожно переступил через порог.
— Евдокия Ивановна, вы дома?
Я прислушался. До моих ушей доносился лишь голос читавшего новости диктора. Я прошёл в комнату. Хозяйка сидела в кресле, уронив голову на плечо.
«Заснула», — решил я и протянул руку к выступавшему на стене выключателю. Вспыхнул свет. Увиденное повергло меня в шок. Бабка Евдокия была мертва.
Я в ужасе выскочил на улицу и стал растерянно стрелять глазами по сторонам. Из дома напротив появилась какая-то женщина. Я бросился к ней.
— Помогите, пожалуйста!
— Что случилось?
— Евдокия Ивановна умерла.
Женщина схватилась за сердце.
— Господи! Я же утром её видела. С ней было всё в порядке.
— Вы, наверное, Варвара Колесникова, — догадался я.
— Да.
— Мне Евдокия Ивановна о вас рассказывала. А я Сергей.
— А-а-а. Вы… это… с Наташей Буцынской?…
— Да, да. У вас, вроде, есть телефон. Вы не могли бы вызвать «скорую»?
— Конечно, конечно. Сейчас вызову.
Моя собеседница исчезла за калиткой. Я тяжело плюхнулся на примыкавшую к забору скамейку и вытер выступивший на лбу пот.
Ну и дела!
Тут мой взгляд упал на обгоревшие развалины Зинкиного дома. Из них украдкой выглядывал какой-то человек. В его осанке было что-то знакомое. Я приподнялся. Увидев, что его заметили, незнакомец быстро скрылся за соседними домами. Но того мгновения, в течение которого я имел возможность наблюдать его профиль, оказалось достаточно, чтобы мои ноги буквально приросли к земле. Это была Зинка. Провалиться мне сквозь землю, если это не так! Я её узнал. Значит, она жива. Но кто же тогда угорел в пожаре?
Сзади хлопнула дверь. Я обернулся. Варвара спускалась с крыльца.
— Всё, позвонила, — крикнула она. — Сейчас приедут.
Очутившись возле меня, она, запыхавшись, добавила:
— Какой ужас! Просто поверить не могу.
— Вы не ответите мне на один вопрос? — произнёс я.
— Пожалуйста, спрашивайте.
— Вы помните тот день, когда сгорела Зинкина хибара?
— Помню. Как не помнить. Ведь мы с мужем первые этот пожар и заметили.
— Вы видели своими глазами обгоревший Зинкин труп?
Мою собеседницу передёрнуло. Она обильно перекрестилась.
— Не приведи Господь такое ещё раз увидеть!
— Вы уверены, что это была именно Зинка? Это не мог быть кто-то другой?
Варвара изумлённо вытаращила глаза:
— Уверена. Она. Конечно она. Её лицо хоть и обуглилось, но рассмотреть его было можно.
Я задумчиво нахмурил лоб. У меня не было оснований не доверять её словам, но я готов был голову дать на отсечение, что у развалин стояла именно Зинка, и никто другой.
Я снова посмотрел на Варвару. Её взгляд словно остекленел.
— Господи! Вспомнила, где я его видела! — едва слышно прошептала она.
— Кого его? — насторожился я.
— Чёрного охотника.
Я возбуждённо подался вперед.
— Чёрного охотника?
— Ну да. Днём я поливала на подоконнике цветы. Вдруг гляжу, от Евдокии кто-то выходит. Такой среднего роста, худощавый, немного сутулый, в чёрном охотничьем плаще, а на голове — капюшон. Я тогда ещё подумала: чего это он так укутался? Дождя то нет.
Я прикусил губу. Значит, «чёрный охотник» — это, действительно, не Яшка. Яшка в тюрьме, и появиться здесь сегодня никак не мог. Но кто же тогда скрывается под этим таинственным плащом?
— Я его видела в ночь пожара, — продолжала моя собеседница. — Когда мы с Петром выскочили на улицу, он маячил вдалеке.
— Да, да, Евдокия Ивановна мне об этом рассказывала, — пробормотал я. — А скажите, у него было что-нибудь в руках?
— Ничего, — ответила Варвара.
— Вы в этом уверены?
На лице моей собеседницы появилось сомнение, но через несколько секунд она решительно тряхнула головой.
— Уверена. А почему вы об этом спрашиваете?
— Да так, — снова наморщил лоб я. — Очень может быть, что Евдокию Ивановну…
Заканчивать фразу мне не пришлось. Варвара всё поняла. В её глазах вспыхнул испуг. Вдали послышался вой сирены…
Моё подозрение оказалось верным. Осмотрев бабку Евдокию, пожилой бородатый врач вынес шокирующий вердикт:
— Она задушена.
Милиция приехала быстро. Не прошло и двадцати минут, как у забора с визгом затормозил желто-синий УАЗик.
— Без тебя, я смотрю, не обходится ни одно ЧП, — сурово констатировал выпрыгнувший из машины Ланько.
Мы прошли в дом. На меня обрушился целый шквал вопросов: что? зачем? почему? когда пришёл? где был до этого? кто меня видел?…
Я был напуган. Я был растерян. Меня давило чувство вины. И в этом не было ничего удивительного. Причастность к двум убийствам, пусть даже и косвенная, способна поколебать даже самую устойчивую психику.
Вырисовывающаяся в моём сознании картина походила на вдребезги разбитую мозаику, остатки которой не давали чёткого представления, что на ней было изображено. Нет, я, конечно, осознавал, что произошло. Но мне никак не удавалось вписать смерть бабки Евдокии в логику потерявшей свою целостность ситуации.
Проблемы с целостным восприятием ситуации наблюдались не только у меня. В растерянность впал и майор. Лихо поставленная им в деле Яшки Косого точка неожиданно трансформировалась в жирный вопросительный знак. Ланько выглядел нервным и напряжённым. Его резкий, враждебный тон, пытливый, подозрительный взгляд недвусмысленно свидетельствовали, что он не прочь взвалить всю вину на меня. И если бы не показания Варвары, что она видела, как я входил в дом бабки Евдокии, а спустя минуту выскочил из него с перекошенным от страха лицом, я бы точно не избежал участи арестанта.
Домой меня отпустили лишь за полночь. Автобусы уже не ходили, и весь обратный путь мне пришлось проделать пешком. Путешествие вышло жутковатым. Мне постоянно казалось, что меня кто-то преследует. Я беспрерывно озирался по сторонам и нёсся так, словно был облачён в сапоги-скороходы.
— Что случилось? — спросила Наталья, впуская меня в дом.
Я поведал ей о новом убийстве. Моя будущая супруга упёрла руки в боки и озабоченно покачала головой.
— Бог тебя уберёг. Это счастье, что ты не пошёл к ней сразу после её звонка. Застань убийца тебя вместе с ней — неизвестно, чем бы это для тебя закончилось.
Я угрюмо потупил взор.
— Ладно, иди в спальню, — вздохнула Наталья. — Полежи, отдохни, а я пока разогрею тебе ужин. Когда будет готово — позову.
Я повиновался.
В спальне было темно. Я зажёг свет, снял верхнюю одежду, обессилено рухнул на кровать и закрыл глаза. Моё тело налилось свинцом. Душу сдавила тяжесть. В мыслях царил кавардак. Я даже не мог понять, о чём думаю. В голове образовался какой-то винегрет из всего и вся.
Безжизненное тело бабки Евдокии… Причитающая Варвара… Подозрительный взгляд Ланько… Болото… Тина… Гигантские камыши… Нагая белокурая дива… Кочка в центре трясины… Зинка… Яшка Косой…
— Ужин на столе!
Услышав хозяйкин зов, я встрепенулся и разомкнул веки. И тут меня словно шарахнуло током. На потолке, прямо над люстрой, проступала неуклюжая кровавая надпись: «Мама».
Меня обуял леденящий и неумолимый ужас. Сердце замерло. Из горла вырвался беззвучный крик. В низу живота возникла тупая, ноющая боль. Лоб покрылся испариной. Мне стало чудиться, будто надо мной витает сама Смерть…
