Глава двадцать первая

Наутро нас ждало комедийное шоу.

Мы встали. Моя сожительница раздвинула шторы. После этого комнату огласил изумленный вопль:

— О, господи!

Я заглянул через её плечо. Рядом с домом щипал траву здоровенный козёл. Его шею обрамляла белая веревка, конец которой тянулся к опрокинутому забору, разделявшему наш и соседний дворы.

— Знакомься, Нерон, — сердито представила незваного гостя Наталья. — Питомец нашего соседа Митрича.

— Хорошая кличка для козла, — усмехнулся я. — А зачем твой Митрич его у себя держит? Какая от него польза? Молока, насколько я понимаю, он не даёт.

— Вот у Митрича и спроси, — парировала моя курортная знакомая. — Я сейчас к нему. Скажу, чтобы забрал своё «сокровище». А ты проследи, чтобы эта тварь больше ничего здесь не порушила.

Мы вышли из дома. Наталья устремилась к калитке, а я направился к «нарушителю границы».

Козла моё появление не испугало. Он отреагировал на него с таким высокочтимым безразличием, которому, наверное, позавидовал бы и его знаменитый древнеримский тёзка. Нерон соизволил повернуть свою голову лишь тогда, когда разделявшее нас расстояние сократилась до пары шагов. Он исподлобья посмотрел на меня, сердито «бекнул» и угрожающе выставил рога. Я остановился. Я, конечно, знал, что парнокопытные не относятся к опасным для человека хищникам. Но рога козла были столь остры, а взгляд столь свиреп, что я решил не искушать судьбу и ограничиться ролью простого наблюдателя. Бог знает, что у него на уме. В природе ведь тоже случаются сюрпризы.

Убедившись, что я спасовал, Нерон с победоносным видом вернулся к трапезе. Но его пиршество продолжалось недолго. Калитка распахнулась, и во двор в сопровождении Натальи вошёл невысокий, коренастый, кривоногий дед, на голове которого красовалась колоритная «будёновка».

— Ах ты, сволочь! — воинственно выкрикнул Митрич, обращаясь к своему подопечному. — Тебе что, дома травы мало?

Он схватил конец верёвки и стал дергать её на себя.

— Пошли, тебе говорю! А ну, пошли!

Но козёл с наплевательским видом продолжал предаваться трапезе.

Митрич в сердцах отбросил верёвку в сторону и стал стрелять глазами по сторонам.

— Ну, погоди! Я тебе сейчас задам!.. Ага! — радостно воскликнул он, заметив стоявшие у сарая грабли. — Сейчас ты у меня получишь!

Схватив садово-огородный инвентарь, Митрич вскинул его на манер копья и двинулся на Нерона.

Увидев, что хозяин вооружён, козёл принялся отступать. Митрич ускорил шаг. Почувствовав, что дело запахло жареным, животное пустилось наутёк. Митрич с гиканьем бросился за ним. И тут во дворе внезапно появился какой-то бродячий кот.

Заглянув к нам из чистого любопытства, он явно не рассчитывал встретить здесь боевые действия. Увидев несущиеся на него рога и копыта, он выгнул спину, вздыбил шерсть, и с перепугу поступил вопреки всем законам логики. Вместо того, чтобы задать стрекача, он запрыгнул на спину поравнявшегося с ним козла, и от души выпустил в него когти. Опешивший от неожиданности Нерон издал дикий вопль и резко затормозил. Не успевший оценить ситуацию Митрич врезался перед козлом граблями в землю и, описав по воздуху красивую дугу, приземлился точнёхонько в кадку с водой. В небо взмыл фонтан брызг. Голова отставного кавалериста возвысилась над ободком; на ней застыло неописуемое изумление. Нерон тем временем вертелся из стороны в сторону и всячески пытался избавиться от своего пушистого наездника. Но кот, которому, по всей видимости, понравился столь возбуждающий экстрим, слезать с его спины категорически не желал, и вцепился в козла ещё сильнее. Тот, обезумев от боли, рванул вперёд и заехал рогами в «пятую точку» только что спрыгнувшего на землю Митрича. Отставной кавалерист снова оказался в бочке, но на этот раз уже в положении вниз головой. Его ноги беспомощно барахтались в воздухе. Нерон с котом на спине сиганул через забор и умчался в неизвестном направлении.

Мы с Натальей валялись на земле и, задыхаясь от хохота, с трудом удерживали готовые разорваться на части животы.

Немного придя в себя, мы вытащили из кадки обескураженного Митрича, проводили его до калитки и принялись наводить во дворе порядок.

Какая всё-таки это действенная штука — смех. Воистину, лучшее лекарство от всех болезней.

Утреннее происшествие зарядило нас позитивом на весь оставшийся день. Все тревоги и волнения как-то разом отошли на второй план.

— Как жаль, что здесь нет камеры видеонаблюдения! — восклицал я. — Этот сюжет стал бы хитом всех юмористических телепрограмм.

— Да вот же! — досадливо всплёскивала руками моя сожительница. — Знала бы, что предстоит такое шоу — непременно бы поставила.

Наше веселье продолжалось до вечера. Но как только на землю спустились сумерки, в наши души снова вселился мрак.

Ближе к полуночи в прихожей запиликал дверной звонок.

— Кого это принесло? — недоумённо спросила Наталья, оторвав голову от моего плеча.

— Наверное, это ко мне, — отозвался я.

Брови моей курортной знакомой взметнулись вверх.

— К тебе? Кто?

— Потом объясню.

Я поднялся с дивана, вышел во двор и выглянул за калитку. Моим глазам предстала бабка Евдокия.

— Ну, ты готов? — шёпотом осведомилась она.

Я утвердительно кивнул.

— Тогда переодевайся и пошли. Не забудь игрушку. Только Наташу с собой не бери. Её присутствие там излишне.

— А может, наоборот, стоит её взять? — возразил я.

Старушка помотала головой.

— Ни в коем случае. Лукерья не велела. Ну, давай. Только побыстрее.

Я угукнул и вернулся в дом. Моя сожительница стояла у порога. На её лице играли молнии.

— Ты куда? — ревностно спросила она.

— Так надо, — уклончиво ответил я.

— Кому надо?

Наталья упёрла руки в боки, встала перед дверью и решительно преградила мне путь.

— Тебе, — уверил её я.

— Мне? — нервно усмехнулась она. — А почему тогда эта старая карга сказала тебе меня не брать? Я всё слышала. Что-то здесь не вяжется. С кем ты там гуляешь?

Я обессилено опустился на стул.

— Наташа, эта сцена не уместна. Я иду не гулять. У меня совершенно другая цель.

— Какая?

— Можно я тебе потом всё объясню?

— Нет, нельзя, — решительно отрезала моя курортная знакомая.

Я понял, что просто так мне не уйти. Видя, что у моей сожительницы вот-вот начнётся истерика, я счёл разумным назвать адрес предстоящего визита, и объяснил, зачем бабка Евдокия ведёт меня туда.

Наталья вздрогнула. В её взгляде промелькнула тревога.

— Спиритический сеанс? — переспросила она. — Что за чушь?

— Не знаю, чушь это или не чушь, — развёл руками я, — но, чтобы разобраться, что произошло тогда в лесу, не следует пренебрегать ничем, какой бы это на первый взгляд ни казалось ерундой.

— Зачем тебе это надо?

— Я хочу узнать, что случилось с твоим сыном, — твёрдо произнес я.

Моя сожительница тяжело вздохнула и отвела взгляд.

— Серёжа, не ходи туда, — умоляюще произнесла она. — Ничего хорошего из этого не будет. Что может сообщить эта полоумная старуха, от которой чурается весь город?

— Как знать, может что и сообщит, — не отступал от своего я. — В милиции, во всяком случае, её хвалят.

Увидев, что меня не переубедить, Наталья обречённо махнула рукой.

— Делай, что хочешь.

Она отошла от двери и скрылась в гостиной.

— Не волнуйся, всё будет хорошо. Я скоро вернусь, — накинув куртку, прокричал я, после чего зажал в подмышке «спайдермэна» и выскочил наружу.

— Что так долго? — поёживаясь, спросила бабка Евдокия. — Я уже вся продрогла.

— Не пускали, — посетовал я. — Значит, ваша Лукерья Агаповна, всё-таки, согласилась?

— Согласилась, но не сразу. Сначала категорически отказалась. Не буду, мол, и всё. От этого дома де веет чернотой. Пришлось уговаривать.

— От нашего дома чернотой? — удивился я. — С чего это?

— А шут его знает! Не бери в голову. Лукерья воспринимает мир не так, как мы. У неё своя система координат. Её не всякий поймёт.

Мы пошли по улице. Фонари не горели. Путь нам освещала лишь луна. Её холодный, безжизненный свет придавал ночи аромат тайны. Мною овладело волнение.

Я, конечно, не профессор в области психологии, и не могу подвести под свои наблюдения научную основу. Но мне кажется, что психика человека устроена таким образом, что в минуты беспокойства у него обостряются чувства, заложенные в подсознании. Лично у меня всегда происходит именно так. Когда мы отдалились от дома Натальи, я вдруг явственно ощутил, что мою спину сверлит чей-то острый, пристальный взгляд. Я резко обернулся. Невдалеке мелькнул силуэт. Несмотря на то, что он быстро спрятался за дерево, я всё же успел его опознать. Это был Яшка Косой. Он явно за нами следил. По моей спине пробежал неприятный холодок.

Старушка тем временем завела речь о своем утреннем визите в домоуправление.

— Говорила я с Валькой, но добилась немногого. Яшка ей настолько опостылел, что она старается внимания на него не обращать. Сказала, что в последнее время в его доме было тихо. А это верный признак того, что к Яшке никто не приходил. Если он с кем-то напивается, сразу начинается шум-гам. Ещё вспомнила, что он на днях разговаривал на дороге с каким-то здоровенным, бритым мужиком.

— А о чём они беседовали?

— А шут его знает! Она не прислушивалась. Уловила только, что Яшка упоминал про лес.

— Про лес? — насторожился я. — А в каком контексте, в какой связи?

Моя спутница пожала плечами.

— А когда она их видела?

— Говорит, что дня за три до пожара.

Мой мозг пронзила вспышка. А может в этом разговоре шла речь о Димке? О том, где он спрятан. А здоровенный, бритый мужик — это не кто иной, как покупатель.

Я нервно оглянулся. Дорога позади нас сияла пустотой. Но меня, тем не менее, не отпускало чувство, что в мою спину направлен прицел ружья. Я непроизвольно сгорбился и ускорил шаг.

— Вот бы узнать, уходил ли Яшка из дома в ночь пожара, или нет.

— Это может сказать только его мать, — отозвалась бабка Евдокия. — Но из неё ничего не вытянуть. Сына она не сдаст.

— А если спросить её не напрямую, а как бы между прочим, с хитрецой?

— Да хоть как. Про Яшку она больше никому ничего не говорит, сколько ни спрашивай.

— Почему?

— Потому, что в своё время сильно обожглась. Было это пять лет тому назад. Тогда на оптовой базе случилась крупная кража. Яшка, который работал там грузчиком, попал под подозрение. И вот к ней пришли из милиции якобы поговорить просто так, по душам, без протокола: мол, вы ничем не рискуете, на вашем сыне это никак не отразится, мы ему только добра желаем. Ну, она по простоте всё про Яшку и выложила: когда отлучался, кто к нему приходил, что говорил. А потом вся эта информация против Яшки и повернулась. Смолчи она тогда — никакого бы уголовного дела, может, и не было.

— Так вот почему она такая забитая, — понимающе произнёс я.

— Будешь тут забитой от такой жизни, — заключила моя спутница.

Когда мы подошли к дому Гоманчихи, меня вдруг кто-то окликнул. Вглядевшись в маячившую невдалеке фигуру, я узнал Никодима.

— Привет, — вскинул руку я.

— Привет. Куда это ты в такое время?

— К Лукерье Агаповне.

— Зачем?

Я замялся.

— Да так, по одному делу.

— По какому делу?

— Много будешь знать — скоро состаришься, — шутливо проговорил я. — После расскажу. Как-нибудь потом…

Затхлый, отдававший какой-то гнилью, запах Гоманчихиной хибары заставил меня поморщиться. В носу защекотало. Я чихнул.

— Будь здоров, — бросила бабка Евдокия и впихнула меня в комнату. — Лукерья, ты здесь? А вот и мы.

Я огляделся. Внутренняя обстановка «ведьминой обители», как я и ожидал, была весьма убогой: стены со множеством штукатурных клякс, которыми, очевидно, замазывали отвалившиеся куски краски; проседающий местами пол; потёртые, дырявые половики; старая, полуразвалившаяся мебель; тусклое освещение, исходившее от одной-единственной лампочки, которая без всякого абажура висела под потолком.

Поймав на себе недружелюбный взгляд сидевшей за столом хозяйки, я смущённо отвёл глаза. Та явно была мне не рада. Она даже не ответила на моё «здрасьте». Я хотел было присесть на стоявший у стены диван, но, заметив забившуюся в его угол Серафиму, тут же подался обратно.

Уловив моё замешательство, бабка Евдокия вытащила из-под стола табуретку и слегка подтолкнула меня к ней.

— Присаживайся.

Чувствуя себя Иван-Царевичем, забредшим во владения Бабы Яги, я занял предложенное мне место. Моя провожатая сняла с головы платок и обосновалась рядом.

— Ну, что, Лукерья, вся надежда только на тебя.

Она протянула руку к зажатому у меня в подмышке «спайдермэну». Я отдал ей игрушку, после чего та перекочевала к Гоманчихе. Хозяйка задумчиво повертела фигурку в руках и положила её на стол.

— Этого ребёнка более нет в мире живых, — категорично вымолвила она.

По моей спине поползли мурашки. Внутри что-то болезненно оборвалось.

«Так вот почему она распорядилась не приводить сюда Наталью, — подумалось мне. — Сказать такое при матери было бы, конечно, жестоко».

Серафима соскочила с дивана и подошла к столу. Гоманчиха протянула ей «спайдермэна». Девочка взяла игрушку, вернулась на своё место и крепко прижала её к груди.

Бабка Евдокия тем временем поставила перед хозяйкой ещё один предмет. Это был маленький механический будильник.

«Наверное, Зинкин», — догадался я.

Погладив пальцами по закрывавшему циферблат стеклу, Гоманчиха подняла глаза.

— Когда она умерла?

— Три дня назад, — ответила бабка Евдокия. — Угорела при пожаре.

Губы хозяйки вытянулись в трубочку.

— Это хорошо, — пробормотала она. — Значит, большой подпитки не потребуется.

Я недоумённо нахмурил лоб. Моя провожатая наклонилась к моему уху.

— После физической смерти жизнь человека не заканчивается, — тихо разъяснила она. — Она просто переходит в другое состояние и покидает тело в виде души. Каждая душа имеет свою энергию, которая с течением времени ослабевает. И для того, чтобы вступить с ней в контакт, её нужно зарядить, подпитать. Медиумы делают это с помощью своей внутренней энергии. Они, как бы, становятся донорами. Чем долее душа существует вне тела, тем больше для связи с ней приходится тратить сил.

Висевшие на стене часы пробили полночь. Старухи занялись приготовлениями. На столе появился большой пожелтевший лист ватмана, на котором был изображен разбитый на сектора круг. В каждом секторе значилось по букве. В центре круга, по разным сторонам, были написаны заключённые в квадраты «Нет» и «Да». Возле ватмана поставили старинный канделябр. Хозяйка зажгла свечи, погасила верхний свет, подошла к окну, распахнула шторы, открыла форточку, после чего снова уселась за стол.

— Это для того, чтобы дух понял, что его ждут, — шёпотом пояснила мне бабка Евдокия. — Хорошо, что сегодня полнолуние.

— Почему? — спросил я.

— Потому, что при полной луне духи более активны.

Проникнутый таинственностью антуража, я придвинулся ближе к столу. Гоманчиха поставила перед собой Зинкин будильник и сурово посмотрела на меня.

— Предупреждаю, — проскрипела она, — спиритический сеанс проводится при полной тишине. Говорю только я. Никакие реплики и движения не допустимы. Это может нарушить контакт.

Я послушно кивнул.

В поглотившем комнату полумраке воцарилось абсолютное беззвучие. Хозяйка положила руки на стол и закрыла глаза. Её лицо стало каким-то каменным. Она словно ушла в себя.

Снаружи посвистывал ветер. Слышались постукивания слегка накрапывающего дождя. Невдалеке залаяла собака.

Мы сидели, не шевелясь. Так прошло несколько минут.

Веки Гоманчихи медленно открылись. В её зрачках горел дьявольский огонь. Она забормотала какое-то заклинание. Мне стало не по себе. Я подался назад и схватился руками за края табуретки.

Сверху повяло холодком. Огонь свечей задрожал. По шторам пробежала лёгкая волна.

Впав в транс, хозяйка вытянула руки перед собой.

— Слышишь ли ты меня? — раскатисто пробасила она.

— Это она Зинке, — зачарованно прошептала бабка Евдокия.

Левая рука Гоманчихи качнулась вниз. Под ней, внутри алфавитного круга, значилось «Да».

— Согласна ли ты пообщаться со мной?

Рука хозяйки снова указала положительный ответ.

— Готова ли ты омыться, очиститься, освободиться от всякой злобы, чтобы ответы твои не диктовались обидами?

«Да».

— Видела ли ты в лесу пропавшего недавно мальчика?

«Да».

— Знаешь ли ты, что с ним произошло?

«Да».

— Причастна ли ты к этому сама?

«Нет».

Общение с потусторонним миром, похоже, и впрямь отнимало много сил. Гоманчиха с трудом сохраняла равновесие. На её бледном лице выступили красные пятна.

Со двора послышался какой-то шум, но я не придал ему значения. Хозяйка тем временем продолжала зычно вопрошать:

— Можешь ли ты поведать мне об увиденном?

«Да».

Гоманчиха раздвинула руки в стороны и принялась медленно водить ими вдоль линии круга. Сначала их движение было прямым и плавным, но затем одну из ладоней резко дёрнуло вниз.

— Е, — прочла бабка Евдокия находившуюся под ней букву.

Моё сердце заколотилось. В висках запульсировала кровь.

Хозяйка продолжала делать круговые пассы. Её ладони попеременно дёргались вниз, как будто по ним чем-то били.

«Г»… «О»… «У»… «Б»… «И»… «Л»… снова «И».

— Его убили, — составил фразу я, и едва удержался, чтобы не вскочить.

Бабка Евдокия ахнула и схватилась за сердце.

— Ты видела, кто это сделал? — прогремела Гоманчиха.

Ответ последовал незамедлительно.

«Да».

— Можешь ли ты назвать имя убийцы?

«Да».

Меня словно наэлектризовало. Во рту пересохло. Лёгкие заходили ходуном. В ожидании предстоящей развязки я подался вперёд и, не моргая, следил за манипуляциями хозяйкиных рук.

Лицо Гоманчихи заливал пот. Оно словно пропиталось кровью. Старуха задыхалась. Её трясло. Её силы явно были на исходе. Но, несмотря на это, она продолжала терпеливо водить руками по алфавитному кругу.

Ладонь хозяйки снова качнулась. Я устремил взгляд вниз, чтобы зафиксировать соответствующий её положению знак, но сделать этого не успел. Ночную тишину внезапно прорезал выстрел. Раздался звон разбитого стекла. Я инстинктивно зажмурился и втянул голову в плечи. В меня ударил град осколков. Стало темно. В мои уши ворвался хриплый вскрик. На руку капнуло что-то мокрое и склизкое. Послышался глухой стук. Со стороны окна повеяло сыростью…