ГЛАВА 14
— Вот уж истинная правда, — раздалось вдруг откуда-то слева.
Мой гадж принял боевую стойку и ощетинился, я с трудом удержался на его спине.
Из-за небольшого каменного уступа поднялся человек и направился в нашу сторону. Он был невысок, но кряжист и с ног до головы затянут в кожу; из оружия — лишь длинный изогнутый кинжал, похожий на клык. Лицо человека напоминало морду хищника, серые короткие волосы щетинились на макушке. Пересекая лоб, через левую щеку проходил, скрываясь в густой бороде, длинный багровый рубец.
Гаджи продолжали пятиться и тихонько поскуливать от страха.
Я спрыгнул со своего зверя и перекинул повод Ромке, а потом двинулся навстречу незнакомцу. И без подсказок было понятно — передо мной Мохнатый.
— А ты не робкого десятка, человек, — недобро заметил эррхарг.
— Кого же здесь бояться, — пренебрежительно осведомился я, — тебя, что ли, шавка облезлая?
Тот глухо зарычал и попытался опуститься на четвереньки. Потом, видимо вспомнив, что находится в человеческой ипостаси, гордо выпрямился.
— Как ты смеешь оскорблять меня?! Да ты знаешь, кто перед тобой?
— Понятия не имею, — усмехнулся я, — но еще не поздно представиться.
— Я — Ранга, племянник вожака свободной стаи!
— Всего лишь племянник?.. — разочарованно протянул я. — Сказать правду, это — оскорбление. Я — потомок Мастера и рассчитывал встретиться если не с вожаком, то хотя бы с его прямым потомком!
Ранга сердито сплюнул.
— Вожак? Кван — слабак! Старый беззубый волк, позабывший о славе и чести! Все, что его волнует, — хлеб насущный да безопасность стаи. Бе-зо-пас-ность! Тьфу! Будто не нас боится вся округа! Кван сам испугался боя и своим щенкам запретил с тобой связываться! Но я, Ранга — хищник! Я разорву тебя!
— Ой, как страшно! — хохотнул я. — Наверное, в награду за великий подвиг Моргана пообещала тебе место Квана?
— А почему бы и нет? Вожаком должен быть сильнейший!
— Тогда почему ты не вызвал на поединок своего беззубого дядюшку?
— Обязательно вызову. Но сначала тебя порву.
— А, ну понятно… — зевнул я. — Так что, приступим или подождем ночи, чтобы ты мог перевоплотиться?
— К чему тянуть? С зазнавшимся выскочкой я и при свете дня справлюсь!
— Ой, страшный какой, — подал голос дотоле молчавший Ромка. — Пап, можно я с этим блохастым разберусь?
— Ни фига, сейчас моя очередь! — отозвался я, про себя удивляясь прыти отпрыска. — Ты лучше за гаджами проследи. Сбегут — дальше пешком потопаем?
— Не переживай, брат ташшар, — обратился Ранга к Ромке, — ты следующий на очереди!
Скандалист плавно вытянул нож, со значением поглядел на мой меч, презрительно сплюнул. Вроде как предупредил: против ножа — только нож. Или кулаки, больше чести в победе.
Я передал Ромке Гелисворт и, разложив наваху, встал напротив Мохнатого:
— Ну что, начнем?
Ранга прыгнул — мощно, по-звериному, выбросив вперед руку с зажатым в ней кинжалом. Я отшагнул в сторону и влепил ему кулаком в печень. И… попал в прижатый к боку локоть. Шустрый, гад!
Отпрыгнув, он развернулся и снова ринулся в бой. Я шагнул вперед, плавно отвел в сторону навахой клинок противника и, резко сблизившись, ударил лбом в переносицу. Голова Мохнатого дернулась, глаза закатились, он грузно осел в траву. Я подобрал нож и присел над поверженным. Из носа и ушей Ранги тонкими струйками текла кровь. Густая, черная кровь, так не похожая на алую человеческую. Интересно, для упырей она в пищу пригодна?
— Серебром бы его, — заметил Ромка, — очухается ведь!
— Да и черт с ним! До вечера точно проваляется, а мы к тому времени будем далеко.
Я отобрал у Ромки повод своего гаджа и вскочил в седло. Еще раз обернулся — оборотень не шевелился. Какое-то время еще колебался: может, все же стоит вернуться и добить? Решил, что не стоит.
Мы двинулись дальше.
— Круто ты его, — с уважением заметил Ромка, — только чересчур быстро!
— Хотел шоу? — усмехнулся я. — Ну, извини. Не было ни времени ни желания долго возиться с этим недоумком. И кстати, расслабляться еще рано. От здешних могут объявиться еще какие-нибудь претенденты. Этот ведь дурак сам полез, по собственной инициативе. Власти захотелось.
— А тебе будто никогда не хотелось? — поддел сынуля.
— Мне? — Я хохотнул. — На кой птицам профсоюз? Я свободный охотник, а власть — она покрепче цепей держит. Нет уж, увольте.
— Чудной ты, бать, честное слово, — вздохнул Ромка.
Дальше дорога пролегала по самой границе леса, иногда отступая от его кромки на добрых десять — пятнадцать метров, местами приближаясь вплотную, так что ветви крайних деревьев нависали над нашими головами. Кутний Кряж и на карте маленьким не выглядел, а в реальности оказался просто огромным. И где-то здесь одна из Призрачных твердынь, знать бы еще — где…
Я поглядывал на небо — дело шло к вечеру — и подгонял гаджа. Зверь, которому это место нравилось не больше моего, несся во весь опор. Ромка скакал рядом, со стороны пустоши, то чуть обгоняя меня, то приотставая и время от времени вглядываясь в сумрак леса.
— По-моему, там кто-то есть! — крикнул он мне через какое-то время. — Ты заметил?
Я только согласно кивнул. Заметил и уже довольно давно. Параллельным с нами курсом, прячась за кустами и поваленными деревьями, двигалась какая-то темная масса. Люди, звери? Кто б там ни был, встреча ничего хорошего не сулила.
— Это что, местные? — спросил Ромка.
— Нет, блин, польские туристы ловят Сусанина! Для водных процедур…
Гаджи неслись во весь опор, почти летели, так что деревья в лесу сливались в одну полосу, но мне казалось — медленно, слишком медленно!
Я уже видел край леса, дорога плавно отворачивала в сторону…
Но они все же решились напасть!
Толпа с оглушительным воем и криками вылилась из леса и направилась в нашу сторону. Эти походили на людей еще в меньшей степени, чем Ранга. Безумные глаза, оскаленные пасти. Вооружение, как при крестьянском восстании — палки и рогатины.
Впереди, потрясая длинным топориком, огромными скачками несся седовласый свирепого вида патриарх, на его груди подпрыгивала подвеска в виде звезды на мощной цепи. А вот и сам «смотрящий» за волчьей стаей.
Сказать правду, я немного струхнул. Сражаться с такой толпой мне еще не доводилось, да и не получится сражаться: только дай приблизиться — растопчут вместе с гаджами. В другой ситуации я бы просто тихонько слинял в Паутину. Но в Амеште этот путь был для меня закрыт. Реально закрыт. Я попробовал — не вышло.
Что-то свистнуло, тяжелый удар по затылку выбил меня из седла. Низкая трава с торчащей из нее кочкой резко приблизилась, я инстинктивно выставил руки, смягчая падение. Больно ударившись левым плечом и локтем, перекатился, попробовал встать. Ноги подгибались, в глазах плясали радужные пятна, а затылок стремительно наливался острой режущей болью.
— Батя! — как сквозь вату донесся отчаянный крик. — Сзади!
Я машинально пригнулся, благо ноги и так подкашивались, и надо мной пролетело что-то длинное и серое. В нос ударил тяжелый запах псины. В ушах все еще шумело, но я наконец собрался и выдернул Гелисворт из ножен, одновременно нанося удар по хребту врага. На том конце меча смачно хрустнуло, завизжало дурным голосом, а я уже повернулся к новому противнику. Попутно успев заметить, как Ромка, верхом на рычащем гадже, бодро машет катаной, а вокруг носятся с дрекольем похожие на селян Мохнатые. В этот момент, рыча и брызгая слюной, на меня налетел сам Кван. Отшатнувшись в сторону, ткнул его мечом в солнечное сплетение, и тут же отдернул руку. Задрав к небу патриархальную бородищу, «предводитель местного дворянства» рухнул на спину. Я крутнулся волчком, выставив перед собой клинок.
— А-а-а!!! — раздалось слева. — Вот вам, волки позорные!
Обернувшись, я замер с поднятым клинком. Ромки видно не было, лишь в траве возилась рычащая куча-мала, из которой торчали полосатые лапы Сарни. И тут меня накрыло. В груди полыхнуло жаром, глаза застил кровавый туман ярости. Я дал волю Силе. Моя ярость, помноженная на мощь Гелисворта, выплеснулась в окружающее пространство. Я стоял, подняв меч лезвием к небу, а с острия разливались волны смертоносной энергии. Вокруг падали и корчились на земле ставшие вдруг совсем не страшными фигуры Мохнатых, трава вокруг стремительно желтела, скручивалась. Крик перешел в вой, вой — в хрип… И наступила тишина.
Я опустил меч. Багровая пелена ушла, сменившись серой дымкой. Все вокруг: трава, земля, трупы врагов, кусты и деревья — все стало монотонно-серым. Я сделал шаг к погребенному под телами Мохнатых сыну. Нога по щиколотку провалилась в… прах. Вот во что превратилось все вокруг. В прах. В тлен. Я тронул кончиком меча ближайший куст, и он рассыпался, как сигаретный пепел. Вот ты какая, Сила Разрушителя… А как же…
— Ромка-а-а!!! Не-э-эт!!!
Рухнув на колени и подняв в воздух тучу серой пыли, я кричал: отчаянно, на грани срыва связок.
— Не ори, бать!.. Голова и так трещит…
Из кучи рассыпавшихся оборотней поднимался мой сын и поднимал за шею гаджа.
— Живо-о-ой!!! — не чувствуя себя от радости, подскочил к Ромке, обнял до хруста.
— Тише ты, медведь… — пропыхтело из моих объятий, — задавишь…
Когда я наконец отпустил Ромку, тот с ошарашенным видом огляделся:
— Что это с ними?
— Прах к праху… — Я мрачно сплюнул в пыль. — Пошли, что ли?
— Так это ты?.. — Глаза сына остекленели. — Это ты их так?..
— А чего ты ожидал от Разрушителя?
…Мы ехали почти до заката и остановились на ночлег, лишь миновав абсолютно круглый, точнее — похожий на полусферу, поросший изумрудной травой холм трех-четырех метров в высоту. Холм эльфов, как и говорила Алва.
С места, где мы разбили лагерь, холм был виден как на ладони.
— Там действительно живут эльфы? — спросил Ромка, разглядывая диковинное сооружение.
Я пожал плечами, а потом неожиданно для себя — снова включилась память отца — ответил:
— Так говорят. Вообще-то их никто не видел. Но иногда из холма доносится странная музыка, а в Полнолуние здесь исчезают люди. Так что все списали на эльфов.
— Но сам ты в них не веришь, — подытожил сын мой монолог.
— Наоборот, — возразил я, — после всего, что мне довелось повидать, я верю во все. То есть допускаю, что где-то во вселенной может существовать любая, самая невероятная реальность, которая нормальному человеку покажется горячечным бредом. А эльфы — они, по нашим понятиям, почти обыденность.
— Тоже скажешь…
— Я встречал эльфов в других мирах, почему бы им не водиться в Амеште?
Мы напились, умылись и напоили гаджей из ручья, благо размер водоема позволял.
Я очертил защитный круг и установил для верности Хранителей, а Ромка, не дожидаясь подсказок, снял с шеи крестик и принялся выводить внутренний контур. Когда линия была замкнута, я ощутил восходящий энергетический поток.
Итак, отягощенная наследственность рода Са-Масте не миновала моего сына. И где же было проснуться его магическим способностям, как не в Амеште, сам воздух которого пропитан волшебством? Но Ромке я пока ничего говорить не стал. Позже, когда будет подходящий момент. Я и со своей-то магией не до конца разобрался, а тут…
Ромка полюбовался результатами своих трудов: его круг светился, отливая серебром, — и принялся доставать из рюкзака припасы.
— Папа, ну что ты стоишь как столб! Костерок организуй!
Я организовал — чего уж проще! — и без сил опустился на землю.
— Эй, ты в порядке? — тут же обеспокоился сынуля.
— Все путем… Устал немного.
— Тогда отдыхай, сам все сделаю.
Он принес мне сложенную куртку под голову и заботливо укрыл Вуалью Ветра, потом занялся ужином.
Какое-то время сквозь полуприкрытые веки я еще понаблюдал за его действиями и незаметно уснул…
И мне приснился сон. Я снова был в Зазеркальном Дворце, бродил его пустынными коридорами, рассматривал портреты на стенах. И ведь ни одного человеческого лица, лишь звериные морды! Иногда навстречу мне попадались зазеркальные, я хотел заговорить с ними, но все шарахались в стороны и разбегались, стоило мне хоть немного приблизиться. Вдруг растворилась высокая двустворчатая дверь бального зала и передо мной предстала Моргана — величественная и пугающая. Росту в ней было метра три, глаза сверкали, волосы шевелились, как змеи.
— Твой час пробил, Арчи! — изрекла она, и тут же прямо над моей головой раздался глухой удар.
Я поднял глаза: Царь-колокол, подвешенный прямо в воздухе, гудел набатом и медленно спускался вниз, норовя меня прихлопнуть. Я попытался отскочить, упал и, пятясь, принялся отползать в угол.
— Тебе не скрыться от меня! — заявила, заливаясь безумным смехом, ведьма. — Берегись! Берегись!!!
Вдруг пол подо мной стал рушиться, и я полетел в образовавшийся пролом. Глубже, глубже, в разверзшуюся пропасть, в глубине которой бесновались языки адского пламени. Моргана продолжала хохотать, а пламя внизу вдруг превратилось в огненные локоны Джеммы, и я увидел ее объятое мукой лицо.
— Это ты во всем виноват! — закричала она, увидев меня. — Ты! Ты тоже сгоришь, как и я! Возмездие неминуемо!
Я заорал и проснулся.
Надо мной было звездное небо, но его тут же перекрыло Ромкино обеспокоенное лицо.
— Что? Чего ты орешь-то?
— Снится всякая чертовщина, — пояснил я, садясь, и принялся глубоко дышать, чтобы унять сумасшедшее сердцебиение. — Долго я спал?
— С полчаса, наверное, — ответил Рома. — Хорошо, что у нас тут защита, а то ты своими воплями весь лес перебудил бы! Идем ужинать.
Мы поели, и я отправил Ромку спать. Тот не сопротивлялся, слишком утомленный дневным переходом, но буркнул, что по-честному очередь дежурить все же его.
Потом он уснул, а я еще долго сидел, глядя на пляшущие языки костра, и в их танце снова видел локоны Джеммы. Почему-то увиденное во сне слишком меня беспокоило.
Нет, я никогда не был провидцем, и вещие сны меня не посещали, а к толкованиям сновидений я относился более чем скептически. Но перед глазами стояло искаженное мукой лицо, а в ушах — ее обвиняющее: «Ты во всем виноват!»
Но в чем — ответь, Мастер?!
Виноватым я чувствовал себя перед Юлей. Это о ней надо беспокоиться. Это она, а не Джемма в руках Морганы, а уж второй такой змеюки, как моя милая сестрица, во всей Паутине не сыщешь.
Но Джемма… Или, как она теперь зовется, Виктория Са-Масте? Уж с ней-то, под теплым крылышком Алекса и за высокими стенами, защищенными силами поколений магов края, не должно случиться никаких неприятностей. Какие, действительно, проблемы могут возникнуть у супруги правителя Иррата?!
И снова, через столько лет, мысли о чете Са-Масте вызвали у меня тупую ноющую боль. Я так и не смирился, что она выбрала принца. При всей абсурдности и неуместности подобных чувств, я до сих пор ревновал. Ну не глупо ли?
«Сон — он и в Амеште сон, — напомнил я себе, — игра памяти, воображения и подсознания».
Я попытался выкинуть его из головы. Честно. Попытался.
