Норвежец порадовал невозмутимой физиономией еще раз: когда она повела всю компанию, включая новых матросов «Ульфдалира» и стайку детей, прочь из города, к дикому каменистому берегу. Там она попросила каждого взять по камню, самому красивому или самому большому, какой смогут унести. Норвежец подал пример, взвалив на плечо изрядный булыжник. Его матросы переглянулись и взяли по такому же. А девочки набрали разноцветных, обкатанных морем — кто с кулак, кто побольше. Сама Марина взяла обломок кварца с прожилками, блестевший сколом на солнце.

Физиономия Торвальда оставалась такой же невозмутимой, пока они шли обратно в город, к окраинной улице. Разномастные домишки лепились к склону холма, у одних заросшие кактусами палисадники занимали площадь чуть больше шляпы, у других росли целые сады авокадо, манго и агавы. Большинство заборов были глинобитные, где-то беленые известью, где-то облезлые. И лишь один, неровный и в самом высоком месте едва доходящий Торвальду до пояса, был каменным. Причем камни были самые разномастные, от здоровенных кусков местного желтоватого известняка до обломков цветного мрамора и черного базальта, а раствор местами совсем свежим. Окованные медными полосками деревянные ворота были забору совсем не по размеру, словно делались на вырост.

Над чудным забором склоняли тяжелые ветви ухоженные золотые манго вперемешку с апельсинами, агавами и мандаринами, ближе к дому росли в три ряда маленькие яблони и сливы — деревьям было года по два. И совсем наособицу, посреди вересковой лужайки перед домом, тянулись к солнцу испанские «каменные» дубки, всего-то ростом в пару футов. Сам же дом мало чем отличался от обычных для Тортуги легких построек под крытой пальмовыми листьями крышей. Разве что опорные столбы обвивали вырезанные по дереву змеи, дверь была расписана трилистниками и чертополохом, и на окнах висели амулеты, сделанные из всякой всячины: от драгоценного голубого янтаря до бросовых ракушек и птичьих перьев.

Именно к этому дому и привела Марина всю честную компанию.

К чести кормилицы, она не стала креститься и шептать молитвы, ее девочки — тоже, лишь с любопытством глазели по сторонам. А вот матросы — северяне осенили себя крестным знамением, поплевали через левое плечо и поглядели на Марину с суеверным ужасом. Она же привела их к ведьме!

На стук дверного молотка из сада выскочили сразу три девчонки лет десяти — двенадцати, одетые в простые полотняные платья, подоткнутые для удобства работы. Увидели Марину, просияли, залопотали на дикой смеси английского, испанского и французского. Самая старшая, Жанетт, побежала открывать ворота, остальные две — за дом, призывая Кассандру.

— Капитан Морган! Как здорово! А у нас рагу с кроликом на обед, вы же останетесь обедать? — радостно трещала Жанетт, кидая любопытные взгляды на стайку девочек и их кормилицу. Северян она проигнорировала.

— Конечно, мы останемся обедать, — улыбнулась ей Марина и потрепала по голове. — Познакомь девочек с остальными.

Жанетт как раз увела кормилицу с девочками за собой, когда в дверях показалась Кассандра.

За спиной Марины обалдело и восторженно выругались сразу на три голоса. Что-то про валькирию и Вальхаллу.

Кассандра и в самом деле куда больше походила на валькирию из северных легенд, чем на ведьму. Ростом самую малость пониже Торвальда, со светлой улыбкой и кулаками молотобойца, она едва перешагнула вторую дюжину лет. Совершенно несерьезный возраст для ведьмы! Мало того, Кассандра даже и не собиралась одеваться в соответствии с ремеслом. Выдающийся бюст обтягивало холщевое платье, крашеное вайдой и отделанное трехцветной тесьмой, светло — рыжие волосы были заплетены в две косы и прикрыты белой косынкой, повязанной на пиратский манер. Амулет на ней был всего один — оплетенный кожаным шнурком невзрачный камешек. Никакого вам вороха «колдовских» оберегов, браслетов, перышек и прочей ерунды, никаких безумных причесок и странных нарядов. Обыкновенная шотландская девица, не особо красивая и уже совсем не юная.

Правда, улыбка…

Несколько мгновений Кассандра вглядывалась в Марину — северян она словно не замечала — и вдруг просияла, словно ласковое валлийское солнце выглянуло из туч. Ни слова не говоря, подошла, дотронулась до феникса на ее берете и удивленно отдернула руку.

— Ай! — Лизнула обожженный палец, покачала головой. — Твой феникс нашелся, хорошо. Прошу в дом.

Северянам она небрежно указала рукой на кучу камней около ворот, мол, складывайте, а дальше — на что духу хватит. Истинно загадочная и недосягаемая ведьма! Для северян. Марина-то прекрасно видела, каким взглядом Кассандра одарила спину Торвальда. Правда, когда он обернулся, Кассандра вновь его не замечала. А хваленая северная невозмутимость уже вовсю трещала по швам: холодные глаза горели, на скулах играли желваки. Как же так, его, такого могучего воина, и не замечают!

Марина бы посмеялась над тем, как Кассандра взялась вываживать жеребца, но ей было не до того.

Феникс обжег Кассандру! Что это значит, хорошо это или плохо? И почему ее проклятие все еще при ней, она же все сделала, как велела Кассандра? Но приходилось молчать о важном и говорить о пустяках. Не совсем пустяках, конечно. О новых девочках, которых Кассандра обещала научить прясть, ткать, вязать кружево и варить мыло — девушка с ремеслом нигде не пропадет, даже на пиратской Тортуге. О затеянном губернатором строительстве крепости и грядущем нападении испанцев на пиратский оплот. О саженцах груши, ждущих в трюме «Розы Кардиффа».

И все это — под пыхтение закипающего Торвальда, которого поили отваром из семи ароматных трав, кормили сладким печеньем с орешками, но опять не замечали.

Марина наблюдала за северянами краем глаза. То есть матросы вели себя предсказуемо: со страхом и уважением к ведунье. Сидели смирно, пили свой отвар, в меру глазели по сторонам, пугаясь и восхищаясь всяким диковинкам, от сушеного крокодила под потолком и до стеклянной бутыли с заспиртованной каракатицей в углу. Все любопытное барахло, годное для украшения «колдовской» комнаты, Марина не выбрасывала за борт, а везла сюда. Да и не только она.

В отличие от матросов Торвальд бояться отказывался. То есть где-то в глубине души он явно опасался, что его ненароком превратят в лягушку, но показать это другу Моргану? Да ни за что! К тому же, Кассандра совершенно точно была воплощением его мечты. Валькирия же! А настоящие северные воины никогда не отступают, если видят богатую добычу.

Вот как раз на саженцах груши борьба между врожденным почтением к ведуньям и внезапно вспыхнувшей страстью к прекрасной валькирии увенчалась безоговорочной победой страсти.

Торвальд решился.

А если настоящий воин на что-то решился, его и бешеный кракен не остановит.

«Незаметно» порывшись в поясном кисете, Торвальд нашел там нечто, по его мнению, достойное внимания валькирии. Он же воин и добытчик ничуть не хуже друга Моргана, а если разобраться, то и лучше!

Дождавшись, пока Кассандра встанет из — за стола и потянется к его кружке, чтоб наполнить ее в третий раз, отважный капитан начал атаку с прямолинейностью летящей секиры. Он поймал Кассандру левой рукой за талию, а правой потянулся к груди…

Марина едва успела увидеть, как Кассандра извернулась, сцапала со стола кружку с остатками отвара и треснула Торвальда по макушке. Кружка разлетелась на черепки, травяная гуща потекла по косматой голове, а на физиономии отразилось недоумение пополам с восхищением.

Брошь, которую Торвальд собирался прицепить Кассандре на платье, выпала из могучей руки и звякнула об пол.

Мгновение поглядев на дело рук своих и на массивную золотую брошь у ног своих, Кассандра рассмеялась.

Громко, заразительно, уперев руку в бок.

Марина рассмеялась следом, а за ней и сам Торвальд. Отсмеявшись и утерев с лица травяной отвар, он подобрал брошь и протянул ее Кассандре, сопроводив ужасно мудреной речью на смеси норвежского, английского и французского. Судя по ритму, это было что-то поэтическое, а по отдельным понятным словам — восхваляло количество молока и красоту грудей, которыми Кассандра будет выкармливать их с Торвальдом детей.

Кассандра сделала загадочные глаза и усмехнулась, мол, посмотрим какой ты добытчик Северяне уставились на своего капитана с суеверным восхищением, а Марина поспешно отвернулась. Не хватало еще, чтоб Торвальд решил, будто друг Морган над ним смеется. К тому же, Марина вовсе не смеялась. Ее неожиданно взяла за горло тоскливая зависть. Эти двое поиграют немножко, поженятся и заведут детей.

Дюжину, не меньше. Их жизнь сейчас понятна и проста. А вот Марина… у нее детей не будет. Какие к дьяволу дети у пиратского капитана Моргана?! Нормальная жизнь не для нее, и не найдется на свете того капитана, что будет к ее ногам складывать трофеи, вернувшись из опасного плавания.

И феникс на ее берете по сути ничего не значит. Даже если Тоньо помнит о ней, даже если любит, даже если они встретятся — ничего хорошего из этого не выйдет. Будущий герцог Альба мог бы жениться на Морвенне Лавинии Торвайн, но никогда не женится на Марине, девице из рода морских фейри. Несколько жарких ночей — это все, на что она может надеяться. Даже испанского бастарда она не родит, травы Кассандры об этом позаботятся.

Видимо, Кассандра почувствовала ее настроение, потому что быстренько отправила Торвальда на задний двор выбирать красного петуха и колоть поросенка, а заодно доказывать свою полезность в хозяйстве. Матросы утянулись за капитаном, наконец-то оставив Марину с Кассандрой наедине.

— А теперь рассказывай, — отобрав у Марины пустую кружку, велела Кассандра.

Рассказ о встрече с Тоньо занял всего несколько минут. Да и о чем там было рассказывать? Единственная ночь вместе, и то испанец чуть ее не убил. Да, он стал ее мужем. Да, она отпустила его обратно в Испанию и попросила море хранить его. Нет, Генри Морган никуда не делся, и она по-прежнему не может его остановить.

Выслушав ее, Кассандра покачала головой и потянулась к ее берету. Трогать феникса она не стала, только поднесла к нему палец. Показалось, золотая птичка шевельнулась? Да нет, это всего лишь солнечные блики.

Блики, сны и наваждения.

— Всего лишь сны? — тихо засмеялась Кассандра. — Не дури. После всего лишь снов у тебя в руках не может оказаться кусочек чьего-то сердца.

— Я не понимаю. Я все сделала правильно!.. — возмутилась Марина.

— Нет, — оборвала ее Кассандра. — Не все и не правильно. И ты сама это знаешь.

— Но…

— Нет, дело не в таинстве венчания. Ты можешь стать его супругой перед богом и людьми, но не быть ею на самом деле. А можешь — наоборот.

— Опять ты говоришь загадками, — вздохнула Марина. — Просто объясни, что мне делать.

Кассандра пожала плечами:

— Быть собой. Делать то, что нужно твоему сердцу. Верить себе. Это очень просто.

— И причем тут феникс?

— При том, что ты должна стать его женой. По-настоящему, — терпеливо повторила Кассандра. — Считай, что это и есть твое волшебное зелье. Только варить его надо самой. Только самой!..

Кассандра, похоже, хотела сказать что-то еще — и, быть может, Марина наконец поняла бы, в чем суть всех этих вроде бы простых и понятных слов, но внутренняя дверь распахнулась и в комнату ворвалась перепуганная насмерть Жанетт.

— Он умирает! — воскликнула она, кинулась к Кассандре и дернула ее за рукав. — Так нельзя!

Кассандра вскочила и без лишних вопросов побежала за девочкой.

Марина — следом. На задний двор.

Открывшая картина заставила ее и смеяться, и плакать разом.

Северяне кололи поросенка. Как положено — подвесив за ножки и подставив корыто. И вот теперь поросенок истекал кровью из вскрытого горла, бедняжка Жанетт билась в истерике, умоляя Кассандру сделать хоть что-нибудь, Кассандра ее утешала и не подпускала к поросенку, а Торвальд обшаривал крышу в поисках ножа, которые Жанетт у него вырвала и туда забросила.

Ох уж эти героические девочки!

Пришлось Кассандре объяснять, что поросят для того и разводят, чтобы резать и есть. И что маленьким девочкам не надо на это смотреть, а если смотрят — то не надо плакать или мешать мужчинам делать их работу.

Все равно судьбы поросенка это не изменит.

Жанетт сверкнула глазами и заявила, что судьба — это то, что человек делает сам!

Сам, так сам, пожала плечами Кассандра и отправила Жанетт на крышу. Нож-то она забросила далеко, вот теперь пусть сама и ищет. А то если пустить на пальмовую крышу Торвальда, будет у них дом без крыши и гость со сломанной ногой.

Когда нож был найден, поросенок разделан, а красный петух пойман, пришел черед последнего важного дела. Пожалуй, даже более важного, чем проклятие Марины.

За шкурами в кладовую тоже отправили полезных в хозяйстве северян. Шкур на этот раз было много, десятка три. Разного цвета, качества и выделки.

Их свалили грудой на полу гостиной.

Марина опустилась на колено и принялась перебирать Кассандрину добычу.

Может, вот эта? Густой темный мех, рука словно тонет… нет, не годится. И вот эта, гладкая, переливчато — черная — не та. А есть ли здесь хоть одна?..

Перебрав больше дюжины котиковых шкур, Марина наконец нашла нужную. Шкура была выгоревшая, с коротким, колючим на вид, словно пересохшим мехом. Не годная ни на муфту, ни на шубку. И хорошо, нельзя из этих шкур делать муфты. Ее Марина бережно отложила в сторону, про себя отметив, что северяне полны любопытства и недоумения. Пусть. Ничего объяснять она не будет. Матросам знать правду незачем, они и сами отлично придумают очередную мистическую байку. А Торвальд и сам поймет, только чуть позже.

Просмотрев оставшиеся шкуры, Марина нашла еще одну. Маленькую, посветлее прочих, пробитую в нескольких местах. Детеныша убили. Жалко.

Отложив и ее, кивнула Кассандре:

— Остальные можно продать.

Прощаться с Мариной высыпали все питомицы Кассандры, даже новенькие. Они все еще были худы до прозрачности, зато уже сыты, отмыты и одеты в чистое. Самая маленькая, дочка кормилицы, даже подбежала к Марине и протянула «куриного бога», на счастье. Правда, смутилась донельзя и сразу убежала обратно к матери.

А Торвальд, против всякого ожидания, улыбнулся, и в глазах его мелькнула такая знакомая и понятная надежда на собственный дом, где его будут любить и ждать.