— Без проблем.

Владимир рефлекторно перевёл, едва удержавшись от вопроса отцу. И тот добавил:

— При одном условии.

— Каком?

Торопливо выпалил Лейв. Батя усмехнулся и лениво произнёс:

— Мы сделаем только первичную операцию. Восстанавливать обратно дыхание кислородом наши специалисты не будут.

Выслушав перевод, Каан опешил:

— Что значит, дыхание кислородом?

Отец заговорил поучающим тоном:

— Наша раса не является кислорододышащей. В качестве энергии для наших кровяных телец служит фтор, являющийся сильнейшим ядом для всех вас. Мы…

Он терпеливо дождался, пока Владимир мучительно подберёт слова для пояснений, затем продолжил:

— Наши тела, присутствующие здесь, всего-навсего белковые копии, могущие функционировать в вашей атмосфере. Реальный наш облик вы, скорее всего, не увидите и не узнаете.

Сотовцы переглянулись:

— Тогда почему вы, точнее, он…

Марр Бранш ткнул пальцем во Владимира.

— Прихватил с собой нашу женщину?

Звонарёв-младший напрягся, но отец тем же скучающе-поучающим тоном сказал:

— Ах, эта? Кто из вас решил, что данное примитивное существо живо? После извлечения зародыша из её организма, тело отправлено на утилизацию. Белковые существа не могут жить в нашей атмосфере.

— Получается, что мы отправим посланца на смерть?

Отец подался вперёд, с ехидным превосходством глядя прямо в глаза Браншу:

— Разумеется.

— Нам… Надо посовещаться.

Батя откинулся на спинку своего жалобно заскрипевшего стула:

— Пожалуйста. Если недолго…

Совещание между двумя мужчинами было недлинным, но бурным. Наконец оба смогли как-то договориться, и слово вновь взял Каан:

— Мы решили не посылать к вам человека, раз он не вернётся.

— Правильно, господа. Какой смысл посылать разведчика, если он не будет возможности передать полученную информацию? Итак, ваше решение?

Оба вновь переглянулись:

— Что именно вас интересует?

— Металлы. Растительные волокна. Целлюлоза.

И тут Каан торжествующим тоном, ткнув пальцем в Звонарёва-старшего произнёс:

— Зачем вам наша органика, если у нас разный обмен веществ, по вашим словам? Вы лжёте!

Михаил сделал условленный жест и поднялся со стула. Молча прошёл мимо троих сотовцев, Владимир и Коновалов так же молча двинулись за ними. Едва они вышли из домика, как из земли вновь с шипением забили струи холодного тумана, и чужаки растворились в нём на глазах потрясённых сотовцев…

— Пап!!! Что за ахинею ты нёс?! Какого…

Батя усмехнулся:

— Лучший вариант для этих особей — чистая ложь, Володя.

Сын буквально рухнул на стул в шлюзовой камере.

— Я не понимаю…

— Смотри.

Отец обратился к оператору, сидящему за отдельным столом:

— Как, есть картинка?

Тот поднял большой палец:

— Даже звук.

Развернул монитор, и мужчина замер — в домике шло выяснение отношений. Бранш буквально напрыгивал на съёжившегося Кааана. От Марра не отставала и якобы переводчица. И в этот раз разговор, точнее, разборка, шла на том же незнакомом языке, только с воплями, визгом и брызганьем слюны. Бах! Очки Бранша улетели в угол. Тресь! Каан осел, скуля, когда острый носок туфельки Юрши вонзился ему между ног. Стерев ладонью кровь с лица, Марр вцепился в кудри Лейва, рванул. Тот взвыл тоненьким писклявым голоском. Полюбовавшись пару секунд на трансляцию, Владимир тоскливо произнёс:

— Ну и что? Нам то что от этого?

Отец удивлённо взглянул на сына:

— А ты что? Так ничего и не понял?!

Хлопнул себя по лбу, потом шёпотом произнёс, скорее, для себя:

— Точно. Моё упущение…

Перешёл на нормальную громкость речи:

— Запомни, Володя — ни один из членов Совета, включая Серого, не будет иметь с этими…

Ткнул пальцем в монитор, где продолжалась драка между сотовцами.

— Никаких дел, даже если от этого будет зависеть судьба всего нашего поселения.

— Но…

— Хватит!

Неожиданно батя вспылил, и Владимир растерялся:

— Мне плевать, что ты скажешь, какие аргументы приведёшь! Но тебе придётся подчиниться.

И обратился к операторам и охране:

— Сворачиваем лавочку. Всё демонтировать, уходим отсюда. На мир накладывается вето и алый протокол безопасности.

— Так точно!

Взглянул на сына:

— Поехали обратно. Больше здесь ничего интересного не будет.

Прошагал к выходу из шлюза в тоннель, уселся на тележку. Дождался, пока рядом устроится Владимир, запустил механизм. Сын молчал, отец — тоже. Наконец младший не выдержал:

— Но почему?!

— Приедем домой — покажу. Мне достаточно было только взглянуть на их рожи, и всё сразу стало ясным. И не переживай. Здесь заражение. Смертельное для нас. И для планеты. Думаю, что ещё года два, максимум, три, и этот мир станет точно таким же, как тот, что уничтожен в ядерной войне. Если не хуже.

— Что ты несёшь?!

Отец нахмурился, потом терпеливо повторил:

— Приедем домой — я дам тебе все материалы. Прочитаешь, особенно, посмотришь, и всё поймёшь. А пока тебе важно знать только одно: мир закрыт. Контактов с ним пока не будет. Всё. Точка.

Отвернулся, потом пробурчал в сторону:

— Даже фамилии похожи…

…О чём он? Владимир ничего не понимал. Отец вёл себя настолько странно и непохоже на всё, что он знал раньше… Его безапелляционное, не оставляющее никаких двусмысленностей решение о запрете всех контактов с новым миром — абсолютно ничего не понятно. Но явно, что он знает чего-то, неизвестное сыну…

— Прибыли.

Лёгкий толчок в бок, мужчина очнулся от раздумий.

— Приехали.

Повторил отец. Встал на платформу смонтированного в шахте подъёмника, дождался сына, включил механизм. С лёгким гудением тот поднял их на поверхность, где их ждала машина. Усевшись, Михаил тронул джип, одновременно включая рацию:

— Приготовьте канал связи с Сергеем.

— Будет сделано.

— Мы прибудем через пятнадцать минут.

— Всё будет исполнено.

Отключился, чуть добавил хода. Широкая машина уверенно мчалась по асфальтированному шоссе.

— Удивляешься?

Владимир, ничего по-прежнему не понимающий, вздрогнул от неожиданного вопроса:

— Мягко сказано.

— Поэтому сейчас поприсутствуешь при нашем разговоре с Серым. Если и после этого останется неясным — дам тебе кое-что почитать. Тогда, может, сообразишь.

Сын пожал плечами, потом кивнул. Ему уже было всё-равно. Вскоре джип замер у резиденции, и отец, на ходу расстёгивая броню, в которой был по-прежнему, устремился наверх, в свой кабинет:

— Не отставай.

Когда сын вошёл в помещение, тот уже сидел за столом перед большим монитором и смотрел в камеру. Замелькал отсчёт — 5, 4, 3, 2, 1… Вспыхнуло изображение, и Владимир узнал Сергея. Глава Совета кивнул ему, как старому знакомому, потом поздоровался, после официальной части перешёл к делу:

— Ну, что там, Миша?

— Настаиваю на закрытии этой планеты по алому протоколу.

— Ты уверен?

Было хорошо заметно, что Серый встревожился не на шутку, даже побледнел. Отец кивнул, подтверждая своё решение.

— Это настолько серьёзно?

Снова произнёс Сергей. Отец ткнул пальцем в клавиатуру:

— Посылаю тебе фотографии тех, кто явился на переговоры от Союза Освобождённого Труда.

На мониторе вспыхнули три лица. Серый оторвался от своей камеры, посмотрел на полученные изображения и ахнул:

— Ничего себе…

Отец снова кивнул:

— Даже фамилии похожи. И, самое страшное, что они у власти.

Помедлив, Серый произнёс:

— Поддерживаю алый протокол. На планету ввести право вето. Следующее посещение не ранее, чем через десять лет.

Сделал паузу, потом, явно не заботясь, чтобы его услышали, прошептал. Но Владимир разобрал:

— На этот раз нас спасло чудо…

Спохватился, вновь становясь тем самым жёстким и хватким руководителем колонистов:

— Хорошо, Миша. Тогда сворачивай экспедицию, пусть они варятся в собственном соку.

Отец кивнул:

— Я и не сомневался в таком решении, поэтому базу уже сворачивают. Чем заниматься нам?

Сергей раздумывал недолго:

— Оставьте на входе станцию перехвата, пусть мониторит эфир. Людей немедленно к нам. Пусть помогут Апокалипсису. Ну, а вам двоим, конкретно…

Короткая пауза:

— Отдохните месяц, пока не проведём вылазку на следующий мир. Проверьте дела фирмы. А там решим.

Батя нахмурился:

— А стоит ли? У нас и так две планеты — Апокалипсис, потом эти… Превосходящие… Ещё Алый Протокол теперь. Стоит ли распыляться, Серёжа?

Тот задумался:

— Может и не стоит. Но хочется узнать как можно больше.

— Мы ещё здесь порядок не навели до конца.

— Считай, тут всё. Теперь только рутинная работа. Нам нужны новые контакты, понимаешь? Нужны. Так что отдохните, ты, Миша, когда свою жену живьём видел? Полгода назад?

— Три месяца.

— Вот! Попробовал бы я от своей половины на столько времени отойти! Так что давай. отдохни, а мы пока прощупаем новые направления.

— Хорошо. Тогда у меня на сегодня всё. Конец связи.

— Конец связи.

Монитор вспыхнул, снова появился обратный отсчёт. Промелькнули цифры, и монитор погас окончательно. Отец поднялся:

— Слышал приказ?

Сын кивнул.

— На сворачивание базы уйдёт неделя. Потом возвращаемся на Новую Русь.

Хмыкнул:

— Ты, вообще то, зря сбежал от Арьи. Ну да ничего. Месяц на наведение контактов…

— Пап! Зачем ты врал сотовцам?

Отец нахмурился, потом провёл вокруг себя рукой, очерчивая круг:

— Скажи, только честно — тебе нравится этот мир?

Владимир удивлённо ответил:

— Разумеется, только я не понимаю, при чём тут сотовцы?

— Так вот, прими на веру — продолжи мы с ними контактировать и завязать обмен и контакты, здесь бы был мёртвый мир. И гарахи показались бы детскими игрушками или лёгким насморком по сравнению с чумой оттуда. Или ты думаешь, что Серый случайно подтвердил моё распоряжение? Причём, даже ужесточил его?

— Нет, но…

Отец мягко взял его за плечи, пристально взглянул в глаза:

— Володя, поверь — меньше знаешь, лучше спишь. Съезди домой, на Новую Русь. Разберись со своей, хм, швабкой окончательно, раз и навсегда. Может, девчонка не так плоха, как ты считаешь. Мало ли чего там было в пути. В общем, подумай, не ошибаешься ли ты. Иногда ты считаешь, что сделал всё правильно, а в реальности получается наоборот. Так что, поезжай.

Сын рванулся, освобождаясь:

— Да как ты не понимаешь! Она же предала меня!

— Уверен? Может, ты просто посчитал таким её желание остаться на Родине? Испуг перед неизведанным? Что ты вообще знаешь об этой девочке? И подумай на досуге вот ещё над чем — она беременна. Но не по собственной воле. Её заставили пойти на это. Сам говорил, что под действием препаратов. Теперь внутри её растёт нечто, что она даже не может вообразить! И ей страшно. Очень страшно! Теперь она оказывается в совершенно чужом мире, где всё не так, как у них. Единственный её знакомый, который хоть как-то заботился о ней в трудную минуту, бросает её совершенно одну, пусть и под присмотром, но опять же — чужих людей. Тебе ведь Арья доверяла?

Мужчина медленно кивнул.

— А по сути — ты её предал. Да ещё и собираешься совершить нечто страшное — отобрать у матери ребёнка. Чем ты лучше её соплеменников? И, поверь, поскольку девочка из властных структур, принадлежит к их гестапо, значит, знает достаточно, чтобы не доверять никому, каждый миг ожидая самого страшного.

— Ты её вообще ангелом расписал!

— Она не ангел. Далеко не ангел. И руки у неё в крови. Поверь. Но мы даём шанс каждому. На лучшее, на возможность начать жить заново. Всё, что она совершила, произошло не у нас. И против Новой Руси Арья Гёнц не совершила ничего криминального или предосудительного. Так что, Володя, вернись домой, и разберись со всем. Поговори, объясни. Не всё так просто, и она — не твои местные подружки. Будь терпелив, и, поверь, она раскроет свой настоящий облик. Вот тогда и решишь. Да — значит, да. Нет — значит, нет. Тогда и поступишь, как решил. Понял?

— Хорошо. Попробую.

Владимир кивнул. Потом выдавил из себя:

— Закажи мне место на самолёт. А я… Мне надо подумать.

Отец кивнул…

…Арья проснулась привычно рано. Да не спалось ей здесь, в совершенно чужом мире, несмотря на прекрасный, удивительно удобный и комфортный дом с невероятным количеством всякой техники, облегчающей ведение домашнего хозяйства и кучей всяких других технических штучек. И всё потому, что больше всего её угнетала неизвестность. Что с неё будет дальше? Коснулась под мягким и тёплым одеялом ещё плоского живота, вздохнула. Внутри её зреет новая жизнь, зачатая без любви, без каких либо чувств, под воздействием химии и по приказанию вышестоящего начальства. Кто или что родится у неё от чужака? И какая судьба ждёт этого ребёнка? И её саму? Не случится ли такого, что её просто используют, а потом выгонят, или просто уничтожат? Пусть он и сказал тогда на поле, полном расстрелянных пленных, что не оставит своего ребёнка, ни словом не обмолвился о её будущей судьбе. Тревожное настоящее, не менее страшное будущее… Всхлипнула, затем зло вытерла выступившие против воли слёзы, спрыгнула с кровати, набросила на длинную ночную рубашку, приятно облегающее ещё стройное тело, прошлёпала босыми ногами по мягкому ковру. Привела себя в порядок, вернулась в спальню. Поискала в шкафу, чтобы её одеть. После первой ночёвки на новом месте очень удивилась, что когда проснулась, в доме утром никого не было, кроме неё. Потом пришли две молодые женщины и с ними девочка-подросток. Увы, ни она, ни они не смогли общаться. Кроме… Ох, она ведь даже не знает до сих пор его имени! Совершенно ничего не знает о нём самом! И вообще ничего об этом мире… Нет, её не ограничивают ни в чём, позволяют гулять, осматривать город, купили, если это можно так назвать, кучу всевозможных платьев и белья. Денег она не видела, расчёт шёл при помощи какого-то прямоугольника, который совали в небольшой прибор. И всё. Привозили ей еду, показали, как пользоваться холодильным шкафом, печками. Одной для разогрева еды, второй, для приготовления. Готовила она сама, свои любимые блюда. Впрочем, вчера эти женщины принесли что-то своё. Но ей не понравилось, слишком острое, хотя и вкусное. Съела только из вежливости. Пытались ей что-то объяснить, но несмотря на все усилия, так ни до чего и не договорились… Вздохнула, повертев в руках свободное платье из очень лёгкой льняной материи до самого пола. Чудесная вещь, особенно, для такого жаркого климата. Но, как и всё здесь, пошлое. Все плечи и половина груди обнажена… Если бы хотела — легко бы сбежала отсюда. Но куда? И зачем? Снова коснулась живота. Здесь, по-крайней мере, её кормят, одевают, есть крыша над головой, относятся предупредительно-ласково. По мере понимания. А там? Сбежит она. И куда денется? Без знания языка, обычаев, устройства этого мира? Вздохнула, одевая выбранное платье, поискав ещё, взяла с полки лёгкую косынку, повязала на плечи, прикрывая слишком откровенный вид. Хотя их, местные, женщины, ничуть не стесняются. Невероятно короткие юбки, как гимнастические платья девушек родной Швабии, очень короткие цельные кофточки, часто обнажающие животы, иногда, не менее короткие шорты. И, что ещё очень странно, она ни разу не видела пожилых. Ни на улицах, нигде вообще. Либо просто молодые, либо дети и подростки. Что необычно — очень много молодых мам и маленьких детей. Снова вздохнула — когда придёт положенный срок, будет ли она, как местные жители, гулять с коляской, в которой станет лежать её малыш? И будет ли вообще коляска? И… Насторожилась — что-то изменилось вокруг. Тут же собралась, резко обернулась к двери — никого. Почудилось? Впрочем, нет. Явственно потянуло кофе. Так здесь зовут напиток, который ей очень понравился с первого глотка, и который местные обитатели пьют по утрам. Кто-то из женщин надсмотрщиц? Но с чего бы вдруг? Они никогда не вмешиваются в её дела. Просто присматривают. И, тем более, так рано, никогда не приходят. У каждой свой дом, поэтому сначала делают свои личные дела. И только потом приходят к ней. Как правило, уже после того, как она позавтракает…

Медленно спустилась по лестнице, дальше было проще — на кухне действительно кто-то был. Доносилось звяканье посуды, негромкая, почти неслышная мелодия на местном языке. Странно, раньше никогда ничего подобного не случалось. Решительно распахнула застеклённую матовым стеклом лёгкую дверь из белой пластмассы и замерла на месте — эту знакомую фигуру, сейчас находящуюся к ней спиной и что-то помешивающую на плите, невозможно было не узнать. Непонятным образом чужак понял, что она здесь, обернулся, и — улыбнулся ей. Немного огорчённо, почему то, затем произнёс:

— Доброе утро.

Арья вздрогнула, услышав звуки знакомых слов.

— Ты уже проснулась? А я хотел сделать тебе сюрприз — подать кофе в постель.

— Кофе… В постель?! Зачем?

Он сделал странное движение кистью:

— Ну… У нас есть такой обычай — если мы хотим показать своё отношение к женщине, то подаём ей горячий кофе и тосты, это такие горячие бутерброды, в постель. Чтобы она могла позавтракать не вылезая из кровати.

Девушка вздёрнула носик, отвернулась:

— Глупый обычай.

— Не знаю. У нас считают его красивым.

Чуть помедлив, снова произнёс:

— Раз ты уже встала, может, позавтракаешь здесь?

Медленно шагнула к столу, простому, из той же вездесущей пластмассы, села на стул, подперла подбородок руками, внимательно взглянула на него, потом выпрямилась, кивнула. Что-нибудь скушать нужно. Так почему бы не попробовать его стряпню? Может, окажется съедобным? Он просиял улыбкой, что было удивительно, быстро накрыл на стол: чашки, парящая ароматом маленькая кастрюлька необычной формы, в которой положено варить кофе, золотистые кусочки пожаренного хлеба в яйце, сверху посыпанные сахаром, сама сахарница, пакет молока. Поставил перед ней тарелочку, уселся напротив:

— Прошу.

Сделал приглашающий жест. Попробовала — вкусно. Даже… очень вкусно. Хотя и необычно. Вроде всё просто, и вместе с тем роскошно. В Швабии по утрам она пила обычный суррогатный бави из желудей, плюс тонкий кусочек чёрного хлеба, намазанный тонким слоем маргарина или фруктового мармелада. Он спокойно сидел, отпивая кофе маленькими глотками и глядя на неё. Почему то под его спокойным взглядом девушка чувствовала себя неуютно. Впрочем, кому понравится. Когда его так бесцеременно разглядывают? Не выдержав, отложила в сторону очередной недоеденный бутерброд, перехватив его взгляд, не отводя свой, жёстко спросила:

— Что не так?

— Да нет, всё так. Извини, если тебя обидел.

— Тогда чего так смотришь?

Опять улыбается. И ей захотелось ударить его. Стереть улыбку с губ.

— Пробу понять, зачем тебе платок сверху.

— Что?

Не сообразила вначале. Он пояснил:

— Зачем ты повязала косынку? Обгорела на солнце? Или тебе холодно?

Неожиданные вопросы.

— А тебе зачем знать?!

Запальчиво выпалила, начиная злиться.

— У тебя красивая…Красивые…

Замолчал. Потом встал, подошёл к мойке, отскребая кусочком жёсткой сетки использовавшуюся для приготовления сковороду.

— Могу я узнать у тебя, Арья, насчёт твоих планов на сегодняшний день?

— Я ничего не планировала. Просто буду тупо ходить по дому. Или посплю. Попытаюсь что-нибудь понять из разговоров надзирательниц, оставленных тобой следить за мной…

Развернулся в мгновение ока, она даже моргнуть не успела, как застыл над ней мрачной глыбой, шумно выдохнув:

— Они не надзирательницы! Я тебе уже говорил, что это мои сёстры и моя мачеха!

— Почему я должна тебе верить?

Внезапно успокоившись, отошёл опять к мойке. Потом снова принялся за мытьё посуды.

— Пока они не будут к тебе приходить. Потому что я дома. Но времени у нас не так много, поэтому тебе придётся осваивать наш язык.

— Зачем? Что толку, что я выучу ваше наречие? Для чего?

Мужчина, не оборачиваясь, вытирая посуду, ставил на полки чашки и тарелки. Звякнули вилки.

— Ты не ответил — для чего я должна выучить ваш язык? Зачем?

— Ты хочешь оставаться немой?

Первым чувством при этих словах был испуг — он что, собирается отрезать ей язык? Потом поняла, что хотел сказать этими словами чужак, отлегло на сердце.

— Тогда скажи, что будет со мной дальше. Сколько мне ещё быть в неведении?! Почему мне никто ничего не говорит, все молчат и скрывают от меня всё?

Помимо её воли, из глаз брызнули слёзы. А в следующее мгновение он оказался перед ней, и Арья почувствовала, как взлетает в воздух. Ахнула, ощутив себя на его руках, прижатой к сильной груди. Потом забилась:

— Отпусти! Отпусти сейчас же!

Впрочем, он послушался, очень осторожно, словно нечто хрупкое, ставя её на пол, но против её желания, мужские руки не разомкнулись окончательно, а просто скользнули вверх, прижав её к нему. Потом одна из ладоней погладила её по голове, привлекая к себе.

— Не надо. Не плачь. Пожалуйста…

Странный у него тон. Ей кажется, или он действительно испуган неожиданным взрывом её эмоций? Впрочем, такая реакция пугает и её саму. Но… Немного успокоилась, он, словно почувствовав это, разжал свои руки. Отступила назад, зло тряхнула головой, отчего волосы взметнулись снежным вихрем.

— Ты расскажешь, что со мной будет дальше? И с моим…

— Нашим.

— Что?

— Нашим ребёнком. Арья, привыкай, пожалуйста, к осознанию того факта, что ребёнок не твой, а наш.

— Наш?

— Да, наш. Нас обоих. И твой, и мой.

..Она с шумом втянула воздух сквозь стиснутые зубы:

— Это был эксперимент. Ты знаешь, что между нами нет никаких чувств. Я, кстати, согласилась на него добровольно. Хотя могла и отказаться, в отличие от тебя. Так что можешь не считать себя чем-то обязанным по отношению к нему. Или ко мне.

— Ещё одно слово в таком ключе, и я не обещаю, что сдержусь.

— Что?

Подобной реакции девушка никак не ожидала. Его глаза заледенели, а губы превратились в тонкие ниточки. Почти не разжимая их, он заговорил:

— Значит, так. Выслушай и запомни, раз и навсегда, потому что больше повторять я тебе не буду. Первое — ты носишь моего ребёнка. Второе — никто из моей семьи никогда не бросит своего сына или дочь. Никогда. А значит, родившееся у тебя дитя будет членом нашей семьи. И уж гарантированно не попадёт ни на какие опыты или чего-то ещё, что ты себе представляешь. Мы — не чудовища, уничтожающие своих детей. Ясно?

Против воли, словно зачарованная его словами, Арья кивнула в знак согласия. И он продолжил говорить дальше:

— Второе — мы, Звонарёвы, очень любим своих детей, и ради них готовы на всё. Поэтому, если понадобится, я прикую тебя к себе, и ты не расстанешься со мной до того момента, пока тебя не повезут в родильную палату. Ни на шаг.

Арья невольно отшатнулась от него — с таким бешенством он произнёс это. Но тут же справилась с испугом, и попыталась сама перейти в наступление:

— А я?! Ходячий инкубатор для твоего…

Каким то чудом удержала готовое сорваться с губ обидное слово, выдохнула:

— Твоего… Ребёнка? И потом меня можно будет выбросить? После использования? Да?

Внезапно лёд в его глаза растаял, уступаю место теплу и задумчивости.

— Вот как ты думаешь?

Дальше буркнул коротко на своём языке что-то непонятное, тут же вновь перешёл на швабский:

— Знаешь, малышка, тут всё зависит от тебя.

— В каком смысле?! Что значит, зависит от меня? Выживу я после родов, или нет? Ты это хочешь сказать?

— Нет. Совсем другое. Ты сама выберешь, что будет дальше.

Отвернулся, зачем то осматривая кухню, потом вдруг резко спросил:

— Тебе купили одежду и обувь?

— Да. Там, наверху, в спальне.

Показала пальцем на потолок. Неожиданно мягко он попросил:

— Можешь показать?

Зачем, интересно? Но раз хочет, то почему бы и нет? Кивнула в знак согласия.

— Тогда — показывай…