Non gratum anus rodentum
Брайан Кин

Уже погас верхний свет в коридорах и вышли на ночную вахту уборщики, когда заместитель директора Уолтер Скиннер решил, что пора отложить дела в сторону и отправиться на пробежку. Он и раньше любил проводить свободное время, занимаясь боксом и бегом, но в последнее время пробежки стали чем-то большим – он словно пытался сбежать от самого себя. Размеренное движение успокаивало и приводило мысли в порядок, которого сейчас так не хватало в жизни. С нынешними проблемами дома и на работе несколько минут спокойствия были ему просто необходимы.

Он взглянул на рабочий стол. Слева стояла их свадебная фотография с Шерон, шестнадцатилетней давности, справа – пепельница, полная окурков. От одного взгляда, что на фото, что на пепельницу, Скиннеру становилось тошно. Несмотря на то что для своего возраста он был в хорошей физической форме и легко проходил обязательные ежегодные медосмотры, Скиннер уже знал, что обнаружил бы у него врач – язву. И, конечно, назвал бы причины: бактериальная инфекция, стресс, неправильное питание, курение (точно не его случай), алкоголь (а с этим не поспоришь) и далее по списку. Но две главные причины Скиннер знал и сам. Он смотрел на них прямо сейчас.

После возвращения из Вьетнама Скиннер ценил каждый прожитый день. Война, а затем и работа в Бюро научили его, что все может измениться в любой момент. Не важно, насколько ты уверен в себе или считаешь, что подготовился к чему угодно. Все могло – и менялось – мгновенно. В одной песне пелось: «хоть изменения непостоянны, но они случаются постоянно», и в этом была своя правда. Скиннер старался проживать каждую минуту осознанно. Пытался радоваться любому хорошему мгновению, будь то просто объятие жены или нечто сложное вроде помощи в уничтожении преступной группировки, распространяющей детское порно. Он ценил такие моменты и находил в них опору в тяжелые периоды.

Однако в последнее время, похоже, все шло из рук вон плохо.

Его брак рушился. Оглядываясь назад, Скиннер мог бы сказать, что плохие дни начались уже очень давно. Сейчас он чувствовал, что уже ничего не исправить и судьба не подарит ни отсрочки, ни второго шанса. После шестнадцати лет брака у них снова разные банковские счета, разные друзья и разные жизни. Когда они с Шерон оказывались дома в одно время, что случалось теперь не часто, они чувствовали себя чужими. Их разговоры стали редкими, предельно вежливыми и банальными, хотя в первые годы они могли часами разговаривать обо всем на свете. Скиннер не мог припомнить, когда они в последний раз прикасались друг к другу и искренне говорили «Я люблю тебя», а не отзывались механически, словно отвечая «Будьте здоровы» на чей-нибудь чих.

Как и многие другие, Скиннер мог бы уйти с головой в работу и забыть о семейных проблемах, но, увы, она была источником еще большего стресса. В качестве заместителя директора Бюро Скиннер должен был принимать решения и делать выбор. И прямо сейчас он очутился на распутье: между несправедливо обиженным сотрудником и давлением одного из руководителей Бюро, который явно использовал служебное положение в своих сомнительных тайных целях. Того самого руководителя, что оставил на столе Скиннера пепельницу, полную окурков.

Безусловно, Скиннер знал, что агент Малдер не обвинял его в закрытии так называемого отдела «Секретных материалов» и переводе его самого в общий департамент, который в данное время занимался прослушкой телефонов. Эти приказы поступили от высшего руководства ФБР, а говоря менее официально, но более точно – от сегодняшнего собеседника Скиннера. Человека, оставившего все эти окурки в пепельнице. Но как непосредственный руководитель Малдера Скиннер все равно вынужден был принимать на себя и возмущение агента, и его дерзкий тон. Он понимал и гнев, и разочарование молодого человека, да и сам испытывал те же чувства. Как несправедливо! Малдер – один из лучших агентов Бюро. Один из самых перспективных за все шестьдесят лет его существования. Он заявил о себе еще до выпуска из академии. И вот теперь все его таланты будут потрачены впустую из-за грязных интриг курильщика. Попробовав надавить на начальство и выяснить причины отстранения агента, Скиннер столкнулся той же непробиваемой стеной молчания, что и Малдер, когда начинал задавать слишком много вопросов.

Однако все эти эмоции не имели принципиального значения, Скиннер должен был опираться в своих решениях на логику, чтобы защитить и самого Малдера, и его напарницу Скалли. Скиннер подозревал, что если он этого не сделает, то перевод в общий отдел окажется еще не самым плохим, что может случиться с Фоксом Малдером. Так что каждый день Скиннер, оказавшийся меж двух огней, занимал выжидательную позицию и не принимал никакого решения, пытаясь сохранить баланс между двумя противоположными интересами и задаваясь вопросом, как долго он еще сможет так продержаться.

Да, ночная пробежка под звездами была бы кстати. Может, получится придумать что-нибудь или просто отвлечься на несколько минут от всех этих мыслей. Хорошие поступки, дурные дела… Звезды равнодушно смотрят с ночного небосклона – мирозданию безразличны тревоги людей, их борьба, победы и поражения.

И, может быть, после пробежки ему удастся нормально заснуть, хотя вряд ли. Еще до того, как их брак с Шерон начал трещать по швам, жена заставила его обратиться в клинику нарушений сна. Слишком часто он просыпался среди ночи, крича от ужаса, в поту. Он сказал ей, что ему снится Вьетнам, и не лгал. Но это была не вся правда. Его мучил один и тот же кошмар – снилась старуха, лишь один раз встреченная им во Вьетнаме, но про нее он не рассказывал ни Шерон, ни кому-либо другому.

Однажды ночью во время патрулирования отряд Скиннера расстреляли из засады. Всех до единого. Его тоже. Несколькими мгновениями позже Скиннер вдруг понял, что смотрит сверху вниз на свое распростертое на земле тело. Спокойно и без страха наблюдал он за подошедшими к нему вьетконговцами, видел, как они забрали форму, оружие, снаряжение и как ушли. А когда на рассвете появились морпехи, Скиннер, по-прежнему со стороны, смотрел, как его собственное тело уложили в мешок для трупов. Спустя две недели он очнулся в госпитале в Сайгоне, где и узнал, что уже практически перед самым погребением у него обнаружили пульс.

Эту часть истории Шерон знала – и только она одна. А вот то, что какая-то старая женщина оставалась с ним все то время, – об этом он не рассказывал ни единой душе. Старуха появилась, когда он упал после выстрела и увидел себя со стороны. Она оставалась рядом с ним до тех пор, пока он не очнулся в больнице, поддерживала его и уносила прочь от яркого, манящего света.

Скиннер не верил, что получил тогда, как бы это назвал Малдер, околосмертный опыт. Он был уверен, что и старуха, и все прочее – это просто галлюцинации, вызванные тяжелым ранением и тем количеством препаратов, которые он принимал, чтобы справиться с происходящим на войне. И все равно даже спустя годы он просыпался от собственного крика, видя ее во сне.

Ну что ж, неудивительно, если его брак разваливается.

Скиннер снял очки и потер переносицу – там начинала пульсировать головная боль. В этот момент кто-то постучал в дверь.

– Входите. – Скиннер снова надел очки и выпрямился.

В открывшуюся дверь заглянул один из уборщиков, парнишка из Гватемалы, на вид лет двадцати с небольшим. Он улыбнулся Скиннеру, тот ответил коротким кивком.

– Вы сегодня задержались. Много работы?

– Да, но надо же кому-то ее делать.

– Зайти попозже?

– Нет, – покачал головой Скиннер. – Все нормально, я как раз собирался уходить.

Убедившись, что компьютер заблокирован и выключен, он взял портфель, пальто и оружие и вышел из кабинета. За его спиной парень, тихонько напевая что-то, принялся за уборку. Скиннер вспомнил себя в этом возрасте. Он не проходил проверку службы безопасности, как этот парнишка, чтобы получить работу уборщика в штаб-квартире ФБР, а записался добровольцем в морскую пехоту и уже через три недели выстрелом в голову убил вьетнамского подростка-смертника, обвешенного гранатами.

Ушел воевать добровольцем.

Застрелил смертника с гранатами.

Скиннер сам решал, каким путем идти, и пусть иногда и совершал ошибки, что ж, не важно, главное – это был его выбор. А став старше, он пытался жить, не делая выбор вообще.

Скиннер старался не думать, какая стратегия хуже.

– Сделай мне одолжение: убедись, что пепельница пуста. Запах отвратительный.

– Без проблем, – кивнул парень. – Она уже переполнена. Знаете, вы слишком много курите.

Скиннер промолчал, решив не объяснять, что он не курит вовсе.

Он спускался в подвал, рассчитывая забрать спортивную одежду и кроссовки из своего шкафчика в спортзале, и прошел мимо офиса Малдера. Когда Скиннер только начинал здесь работать, в этой тесной комнатушке сначала держали копировальную технику, затем отдали под офис «Секретных материалов». А теперь их расформировали.

Единственным знакомым Скиннеру человеком, который тратил на сон еще меньше времени, чем он сам, был Малдер. Вполне вероятно, он до сих пор сидел в офисе, корпел над каким-нибудь делом. Решив проверить достижения Малдера в деле телефонной прослушки, он постучал в дверь, приготовившись услышать какую-нибудь саркастическую реплику. Когда Малдер не ответил, он открыл дверь и вошел внутрь. Свет в офисе все еще горел, но Малдер уже ушел. Нахмурившись, Скиннер подошел к его столу, на котором громоздились кипы отчетов и расшифровок записей. Скиннер не смог сдержать улыбку при взгляде на блокнот Малдера: среди записей угадывались рисунки летающих тарелок, фигура девушки, спирали и нечто вроде снежного человека. Но Скиннер снова нахмурился, стоило ему углядеть, что спрятано под папками с отчетами.

Скиннер вытащил подборку газетных статей, первая из которых, судя по дате, вышла две недели назад. Она называлась «Два трупа найдены в канализации» и не имела никакого отношения к порученному Малдеру делу. В подзаголовке уточнялось, что два ассенизатора были растерзаны неизвестным животным.

– Да какого ж черта!

Похоже, Малдер все еще собирал материалы по прежней работе, хотя это было ему официально запрещено.

Сжав челюсти, Скиннер пролистал остальные вырезки: все они были посвящены нападениям неизвестного животного и гибели нескольких бездомных в канализации. Скиннер покачал головой и посмотрел на последнюю публикацию, датированную нынешним утром. При взгляде на фотографию в статье у него перехватило дыхание, а язва напомнила о себе резкой болью. На снимке был спуск в канализацию, вероятно, возле очередного места убийства, и группа людей, попавших в кадр: спасатели, полиция, зеваки. В стороне от них держался еще один бродяга. Фотография была черно-белой, и тот мужчина оказался вне фокуса, но…

– Рамирес?

Неужели? Скиннер всмотрелся внимательнее. Мужчина на черно-белой фотографии казался намного старше, чем мог бы быть Рамирес, но, возможно, всему виной его потрепанный вид. У него была грязная одежда, спутанные длинные волосы и борода, а руки и лицо покрыты грязью или болячками.

Но глаза мужчины и шрам на левой щеке, который не могла скрыть даже неухоженная борода, не оставляли места сомнениям.

– Рамирес…

Про умиротворяющую пробежку Скиннер больше не вспоминал.

Он аккуратно отделил последнюю вырезку и сунул ее в карман, остальные вернул на место. Затем вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Перед выходом из здания он проверил табельное оружие, портфель и захватил свой пистолет. Бюро поощряло агентов носить оружие во внеслужебное время, Скиннер подчинялся, но доверял своему кольту больше, чем дерьмовому казенному глоку.

– Сегодня не пойдете бегать, сэр? – спросил его на выходе охранник.

– Нет, собираюсь встретиться со старым другом.

В джунглях даже ночью держалась влажная, липкая жара. А от дождя становилось лишь хуже.

Девятнадцатилетний Уолтер Скиннер сидел на корточках в банановой роще в трех километрах от Дак Хо и слушал, как барабанят по густой листве капли дождя. С промокшей одежды капала вода. Скиннер раздраженно прихлопнул очередного комара. Даже насекомые во Вьетнаме живучие и совершенно не боятся грозы, в отличие от их американских собратьев. Он шлепнул себя по шее обеими руками, прибив двух комаров, и вытер ладони о штаны, но на них все равно осталась кровь.

Часом ранее их патруль обнаружил комплекс подземных туннелей, расположенный как раз в центре банановой рощи. Им было приказано охранять вход, пока не пришлют туннельных крыс, которые уничтожат объект. Морпехи рассредоточились по территории, и хотя Скиннер не мог никого из них увидеть, но знал, что они рядом. Его позиция располагалась справа от входа в туннель. Рядом присел недавно выпустившийся из учебки уроженец Сиэтла Кайл Либек. Присматривать за ним поручили Скиннеру.

– Покурить-то пойдем сегодня? – шепотом спросил в темноте Либек.

– А как же! Без курева тут вообще не жизнь, – отозвался Скиннер. – Но только попозже. Если вьетконговцы заметят огонь, не успеешь оглянуться – снесут тебе голову. Зажженная спичка – тут как мишень, понимаешь? Да и вообще я все еще под кайфом от вчерашней кислоты.

– В каком смысле, под кайфом? ЛСД? Здесь? Старик, ты рехнулся? – Глаза Либека округлились от изумления.

– Расслабься, – отмахнулся Скиннер. – Я в порядке. Сейчас только чуть под парами.

– Господи, Скиннер…

– Я в порядке, говорю же. Закончился бы этот чертов дождь, и было бы вообще зашибись.

– Как думаешь, сколько нам еще тут ждать?

– Столько, сколько потребуется. Ты же знаешь, как это: то поторапливайся, то жди.

Где-то в стороне заорал радиопередатчик. Птицы и насекомые продолжали шуметь, дождь не переставал, теперь он больше походил на густой, мокрый туман. Несмотря на жару, Скиннер поежился, словно от холода.

В конце концов из темноты их окликнул лейтенант, сигнализируя о своем приближении, чтобы не быть подстреленным по ошибке. Он пришел с еще одним солдатом.

– Скиннер, Либек, – сказал лейтенант. – С вами останется сержант Рамирес из первого батальона. Он здесь, чтобы разобраться с туннелем. Вы оба будете ему помогать, покажите, что вы обнаружили.

– Так точно, сэр, – отозвались оба.

Солдаты смотрели друг на друга молча, пока офицер вновь не исчез в темноте.

– Так, парни. Вы оба слишком высокие для работы в туннелях, – сказал наконец Рамирес. – Так что можете не париться, вниз вам лезть не придется. Просто покажите мне вход, а об остальном я позабочусь.

– А что ты будешь делать? – поинтересовался Либек.

– То же, что и обычно, – пожал плечами Рамирес. – Спущусь вниз, разведаю территорию, обойду мины-ловушки, соберу разведданные, а потом взорву все к чертовой матери.

– Звучит рискованно, – сказал Скиннер. – Уверен, что хочешь пойти в одиночку?

– Я люблю работать один. Туннели, конечно, хреновое место для прогулок, но у меня больше шансов выбраться оттуда живым, если я смогу сосредоточиться на деле. А я не смогу сосредоточиться, если мне придется присматривать за парочкой морпехов.

– Да пошел ты.

– Без обид, парни. Можете назвать меня козлом, если вам станет от этого лучше, но вы ж понимаете, что к работе в туннелях вы ни черта не готовы. В отличие от меня.

Либек посмотрел на вход в туннель:

– А что там внизу?

– Мины-ловушки точно есть. Иногда попадаются летучие мыши, змеи или крысы. Я как-то спускался в туннели Хо Бо, это лес к северу от Сайгона, так туда вьетконговцы запустили отравляющий газ.

– Надеюсь, на тебе был противогаз?

– К счастью, да. Хотя обычно я хожу без него. Там и без противогаза в темноте ни черта не видно, а с ним еще хуже. Но в тот раз я почему-то надел его. В любом случае, парни, вы остаетесь тут, наверху. А если услышите пальбу, не дергайтесь, это мой приветственный салют узкоглазым.

– Уверен, что помощь не потребуется? – еще раз спросил Скиннер.

– Пока я не начну кричать – нет. – Рамирес ухмыльнулся. – А тогда… ладно, тогда можете протянуть мне руку помощи. Или помолиться.

– Молитвы – не мой вариант. После месяца здесь я уже ни во что не верю.

Рамирес улыбнулся еще шире, освобождаясь от лишнего снаряжения и складывая его в аккуратную кучку.

– Придурок ты, а не морпех. Тебя зовут-то как?

– Скиннер.

– Не фамилия, имя.

– Уолтер.

– Слушай сюда, Уолт. Расслабься, а то ты слишком грузишься. И, по-моему, сидишь на какой-то дури. Лучше бросай. Поверь, с ней ты во Вьетнаме не выживешь.

Скиннер фыркнул:

– У тебя есть предложение получше?

– Попробуй расслабиться и получать удовольствие от прогулки. Это же просто Диснейленд, и мы тут на каникулах. – И без дальнейших слов Рамирес нырнул в туннель, исчезнув в его темном нутре.

Скиннер и Либек молчаливо ждали его возвращения.

Минуты, казалось, еле ползли. Мокрый туман снова превратился в дождь, комары возобновили нападения, а джунгли наполнились звуками: кашлем кого-то из морпехов, треском радиоприемника, щебетом птиц и стрекотом насекомых.

А затем из-под земли раздался приглушенный выстрел.

Вздрогнув, Скиннер и Либек вернулись ко входу в туннель. Оттуда послышались еще два выстрела, затем ужасный крик боли и еще три выстрела, один за другим.

Со всех сторон раздавались оклики остальных солдат, желавших знать, что случилось.

– Какого черта там происходит? – спросил Либек испуганным голосом. – Там что, какое-то животное?

Вместо ответа Скиннер, наклонив голову, вошел в туннель. Он спускался все ниже и ниже, и узкий проход вел его только вперед, никуда не сворачивая. Снизу тянуло холодным воздухом и едким пороховым дымом. Прищурившись, Скиннер вглядывался в темноту и ждал новых выстрелов. Но все было тихо.

– Темно хоть глаз выколи. – Скиннер повернулся к напарнику. – Фонарик взял?

– Взял. Я хотел оставить его, ты же сказал не таскать с собой все барахло, но я думал почитать комиксы, а без него…

– Дай мне фонарик, – перебил его Скиннер. – Сам возвращайся наверх и приведи лейтенанта и остальных парней.

– А я не могу пойти с тобой?

– Нет! Делай, что сказано!

Судя по лицу Либека, тот был только рад выбраться наружу. Он порылся в рюкзаке, нашел фонарик, передал его Скиннеру и побежал за остальными.

Скиннер включил фонарик и направил луч света вперед. Темнота окружила его, словно раздосадованная вторжением на ее территорию. Глубоко вздохнув, он пригнулся и продолжил спуск, настороженно прислушиваясь, нет ли чужого движения рядом. В туннеле стояла тишина. Луч фонарика прыгал по стенам и полу в поисках мин-ловушек. Чем дальше шел Скиннер, тем уже становился туннель. И хотя он двигался, пригнувшись, головой все равно задевал потолок туннеля.

В конце концов, чтобы продолжать двигаться вперед, ему пришлось ползти. С трудом удерживая винтовку и фонарик, Скиннер отмахивался от паутины, лезущей ему в лицо, и пытался разглядеть ловушки или врагов, до того как станет поздно.

А затем он увидел первый труп.

Мертвый вьетконговец в разодранной одежде лежал на спине. Его лицо, грудь и конечности покрывали глубокие царапины и странные укусы, похожие на колотые раны. Скиннер протянул руку и, все еще слабо веря в реальность происходящего, прикоснулся к трупу. Кожа оказалась холодной, скользкой и мягкой, как сыр. Рядом с левой рукой мертвеца лежал пистолет, и Скиннер его забрал, решив, что ползти с ним будет проще, чем с винтовкой. Потом он двинулся дальше.

Вокруг все так же стояла тишина. Оглянувшись назад, Скиннер не смог разглядеть даже намека на свет от входа в туннель.

Вскоре проход немного расширился, и Скиннер увидел две ниши, вырытые экскаватором, – он заглянул в обе. Одна из них оказалась пуста, во второй лежал обезглавленный труп. На нем обнаружились все те же следы когтей и укусов, а рядом – сломанное бамбуковое копье. Голова валялась ярдах в двадцати дальше по проходу. Глаза ее были все еще открыты. Скиннер двинулся дальше и заметил, что туннель снова начал сужаться. Снова пришлось ползти. Теперь он увидел на земле царапины от когтей и странный след. Тут словно тащили что-то волоком: то ли это был хвост, то ли просто очень большая змея.

Скиннеру пришлось переползти еще через три трупа. Один из них оказался в буквальном смысле выпотрошенным, и Скиннер испачкал руки и колени в его еще теплой крови, пока пробирался вперед. Раны на всех телах были одинаковыми. Никаких следов пуль, только колотые раны – определенно от укусов, а не от ножа или штыка.

Скиннер пытался понять, что случилось с этими людьми. Убил ли их Рамирес? Нет. Он был вооружен пистолетом и ножом, но ни один из убитых не был застрелен. Тогда что за выстрелы они слышали на поверхности? Что убило этих людей и где Рамирес?

Вдруг Скиннер услышал стон.

Он подавил первый порыв окликнуть человека – ведь, в конце концов, неизвестно, кто еще находился в туннеле, друг или враг.

Проход опять расширился, и Скиннер смог встать на ноги и выпрямиться во весь рост. Вскоре впереди показалась пещера, откуда донесся еще один мучительный стон, а затем – тяжелое дыхание. Держа пистолет наготове, Скиннер вошел в пещеру и осветил ее фонариком. Вдоль стен ее стояли грубо сколоченные двухъярусные кровати, ящики для хранения вещей, стол и стулья из деревянных обрубков, но все было разбросано, повсюду следы борьбы. Воняло порохом и чем-то звериным, мускусным.

– Кто здесь?

Скиннер вздрогнул и направил луч фонарика в сторону голоса.

Там, прислонившись к грязной стене, сидел, тяжело дыша, Рамирес. Его форма была изодрана в клочья, а на теле все те же раны, что и на трупах.

– Рамирес! – Скиннер подбежал к нему и опустился на колени. – Держись, приятель, помощь уже в пути.

– Я тебя едва слышу, Уолт, – прохрипел в ответ Рамирес. – Я стрелял в ублюдка, но у меня уши до сих пор заложены. И вспышка от выстрела, я от нее почти ослеп, слышишь?

– Помощь уже в пути, – повторил Скиннер громче. – Тут еще есть вьетконговцы?

– Все мертвы, – покачал головой Рамирес.

– Что здесь, черт побери, произошло?

Раненый солдат слабым кивком указал в угол пещеры. Скиннер осветил его фонариком и увидел еще один труп. На нем была драная, едва опознаваемая форма северовьетнамской армии, но он определенно не был вьетконговцем. Да и человеком, если на то пошло. Существо было гораздо крупнее, высотой где-то футов семь, весом под две сотни фунтов. Скиннер вяло удивился, каким образом оно передвигалось в узких туннелях. Руки и ноги существа покрывала грубая коричневая шерсть, а голова походила на крысиную – вытянутая морда, крошечные черные глазки, заостренные уши и острые зубы. И длинный лысый хвост.

– Я, должно быть, все еще под кислотой, – прошептал неверяще Скиннер.

– Нет, – выдохнул Рамирес. – Эта тварь реальна, ты в норме.

Обыскав кровати и ящики, Скиннер нашел немного чистой одежды, разорвал ее на полосы и начал перевязывать кровоточащие раны Рамиреса, которых оказалось больше десятка, самая глубокая – на груди, где крысочеловек укусил его. От потери крови Рамирес сильно побледнел.

– Не засыпай, – скомандовал Скиннер. – Оставайся со мной.

– Тут было его логово, – откликнулся Рамирес. – Должно быть, он убил их не так давно. А я влез посреди обеда. Тварь ведь сдохла, я убил его?

Скиннер бросил еще один взгляд на труп и обеспокоенно заметил, что тот изменяется. Черты крысиной морды постепенно исчезали, уступая место человеческому лицу, а размеры тела уменьшались.

– Чем дальше, тем хуже, – пробормотал Скиннер.

– Говори громче, Уолт, я не слышу.

– Я собираюсь вытащить тебя отсюда, приятель. Ползти сможешь?

– Сомневаюсь, – пожал плечами Рамирес. – Нога болит чертовски.

– Ладно. Тогда жди здесь.

Скиннер кинулся обратно в туннель, добрался до двух ниш и оттуда, сложив руки рупором, закричал изо всех сил:

– Врача! Срочно!

Сердце бешено заколотилось, когда он услышал голоса Либека и остальных парней. Убедившись, что они все поняли, Скиннер пополз обратно к Рамиресу. Вернувшись в пещеру, он заметил, что крысочеловек выглядел теперь как обычный мертвый вьетконговец. Его форма была все такой же изодранной, но хвост и прочие кошмарные приметы пропали. Обычный изрешеченный пулями труп.

И Скиннер сказал себе, что всему виной и в самом деле кислота.

– Уолт?

– Да, приятель. – Он повернулся к Рамиресу. – Я вернулся.

– Побудешь со мной?

– Конечно.

Скиннер сел рядом, прислонившись к стене, и держал Рамиреса за руку, приговаривая, что все будет хорошо. Вслушиваясь в спокойный голос, Рамирес положил голову ему на плечо и затих. Не в первый раз Скиннеру приходилось поддерживать раненых. Он помнил одного морпеха, которому осколочной миной разворотило живот. Скиннер держал его за руку и повторял, что все будет хорошо, зная при этом, что тот не выживет. В тот момент он думал, что это как будто молитва, и надеялся, что даже если парень его уже не понимает, то Бог услышит наверняка и в конце концов все устроится наилучшим образом.

Теперь Скиннер так уже не считал. Но все равно утешал Рамиреса, как мог. И к приходу основной части отряда оба солдата все еще молились.

Скиннер добрался до места преступления пешком, пистолет он спрятал под пальто, а газетная вырезка так и осталась в кармане. Холодный ветер гонял по тротуарам мусор и опавшие листья. Желтые полицейские ленты развевались, словно флажки на вечеринке. Кроме четырех бездомных на улице почти никого не было видно: ни пешеходов, ни машин. Трое бродяг держались рядом, завернувшись в грязные одеяла и спальные мешки. Четвертый сидел в стороне, украдкой отпивая что-то из бутылки, завернутой в бумагу.

Скиннер достал газетную вырезку и подошел к трем бездомным – двум мужчинам и женщине, которые взглянули на него с опаской и что-то забормотали меж собой, стараясь не встретиться взглядом со Скиннером. Разглядев их поближе, он удивился тому, насколько они молоды. Где-то около двадцати, хотя жизнь на улице их явно не красила.

– От тебя несет копами, – сказал один из бродяг. – Не лезь к нам. Мы никому не мешаем.

– Я тут не ради вас. Я кое-кого ищу.

– Ищешь Тони? – Девушка выпрямилась, неожиданно заинтересовавшись. – Или Френки? Их, по ходу, все ищут.

– Не слушай ее, – сказал первый бродяга. – Она несет всякую ерунду со времен Ирода.

Скиннер постарался скрыть разочарование и вымученно улыбнулся:

– Со времен Ирода? Вы про того серийного убийцу? Я работаю с командой, которая его отловила.

– Так это ты убрал Ирода с улиц? Охренеть. Тогда давай выпей с нами. Народ, двигайтесь!

Парень подтолкнул своих соседей.

– Я знаю, они забирают нас по ночам, – сказала девушка. – Появляются большие огни, а потом ву-ух! И тебя нет. Они ставят над нами эксперименты и все такое. Вот почему я не могу иметь детей!

Скиннер с тоской подумал: где агент Малдер, когда он так нужен? И показал бродягам фотографию из газеты.

– Я ищу этого человека. Видели его?

Все трое искоса посмотрели на газетную вырезку.

– А что он сделал? – спросил тот, что помоложе.

– Ничего. Он старый друг, которого я потерял и хочу найти.

– Не видел его, старик. По фотке сложно сказать, да и бумажка мятая.

Скиннер вытащил из бумажника десятидолларовую купюру.

– А что насчет этой бумажки? Ничего не проясняется?

– От денег не откажусь, – ухмыльнулся парень. – Но этого типа я все равно не видел.

Скиннер какое-то время в задумчивости смотрел на бродяг и затем, вздохнув, протянул парню десятку.

– Спасибо, старик! Уверен, что не хочешь потусить с нами?

– Да-да! – подхватила девушка. – Может быть, большие огни снова сегодня появятся!

– Нет, спасибо. – Скиннер покачал головой и указал на четвертого бродягу. – А что насчет него? Может, он что-то знает?

– Не в курсе, – пожал плечами парень. – Он сам по себе. Ни с кем не общается.

Выдавив пару слов благодарности, Скиннер подошел к одиночке и повторил вопрос. Бродяга внимательно изучил снимок, потом пробурчал что-то невнятное, поднял на него взгляд ввалившихся глаз и указал на крышку люка.

– Он внизу?

Мужчина кивнул.

– Уверен?

Он кивнул еще раз.

– Вот дерьмо.

Скиннер протянул бродяге свою последнюю десятидолларовую купюру и подошел к люку, вокруг которого полиция установила стойки с натянутыми предупредительными лентами. Вновь поднявшийся ветер весело заиграл с ними. Скиннер смотрел на ленты, обдумывая свои следующие шаги. Он, заместитель директора ФБР, стоит посреди ночи, разглядывая место преступления, и планирует спуститься в канализацию столицы Соединенных Штатов Америки. Вдруг ему пришло в голову, что никто из коллег даже и не знает, где он находится. Интересно, а Шерон вообще заметила, что он еще не вернулся домой? И если с ним что-то случится, когда она начнет волноваться? Да и начнет ли?..

Скиннер покрутил головой, разминая шею, а затем, придержав очки, нырнул под ленту. С трудом просунул пальцы под крышку люка и приподнял его, захрипев от напряжения. Тяжелый люк громко лязгнул об асфальт, когда он оттащил его в сторону. На всякий случай Скиннер оглянулся, но улица была все так же пустынна, и только четверо бездомных наблюдали за ним.

– Удачи! – пожелал молодой бродяга, когда Скиннер начал спускаться. – Надеюсь, ты найдешь своего друга.

А молчаливый одиночка ничего не сказал, но его испуганные, полные скорби глаза были последним, что Скиннер увидел перед тем, как спустился ниже уровня земли.

Уже стоя у основания лестницы, Скиннер запоздало осознал, что ему следовало бы прихватить фонарик. Свет уличных фонарей, проникавший вниз сквозь отверстие, едва позволял разглядеть окружение, но по крайней мере здесь можно было стоять во весь рост.

В гофрированном стальном проходе оказалось теплее, чем наверху, но слишком сыро и пахло тухлыми яйцами, а влажный воздух лип к лицу, словно мокрая марля. Все это напомнило Скиннеру Вьетнам и ночь, когда он познакомился с Рамиресом. Прошли годы, и вот он снова спускается в мрачный туннель в поисках того же человека.

Скиннер достал пистолет, и тяжесть оружия в руке придала ему уверенности. Он посмотрел назад и вперед, прикидывая, в какую сторону идти. Обе части туннеля выглядели одинаково темными и неприветливыми. Спустя несколько мгновений он решил пойти вперед и сделал первый шаг. Под ногами захлюпала вода, затем ее уровень поднялся до щиколоток. Радовало только то, что она была теплой. Вонь усилилась, и Скиннер наморщил нос, представив, на что наступает. Он отогнал эту мысль и упорно двинулся вперед по прямому горизонтальному туннелю, сопровождаемый звуком монотонного капанья воды. Каждые несколько ярдов темнота отступала, будто разбегалась в стороны от лучиков света, падающего сквозь канализационные решетки.

Подчиняясь какому-то внезапному порыву, Скиннер достал телефон, который, к его удивлению, хоть и слабо, но все же ловил сигнал.

Скиннер задумался, как ему объяснить свое присутствие здесь, если встретит кого-то из работников канализации или полиции? Было бы затруднительно обосновать, что заставило заместителя директора ФБР зайти за полицейское ограждение и спуститься на ночную прогулку по канализации.

И вдруг он услышал страшный крик, от которого туннель будто завибрировал. Эхо многократно повторило его, отразив от стен. Скиннер не был ни в чем уверен, но решил, что звук раздавался где-то впереди, и ускорил шаг, громко шлепая по воде. Вскоре туннель сделал поворот, и Скиннер едва не закричал сам.

Прямо перед ним, освещенный рассеянным светом уличного фонаря, сидел монстр, привидевшийся ему во Вьетнаме из-за кислоты. Тот самый человек-крыса.

Но только это существо было крупнее. На его массивном, покрытом шерстью теле висела изодранная в лохмотья одежда, а на шее болталось что-то серебристое. Вытянутая морда, усы и кончики длинных когтистых пальцев монстра блестели от крови, а сквозь дыры в ботинках торчали черные когти. Заостренные уши на голове конвульсивно шевелились. Воняло от крысочеловека даже отвратительней, чем от канализации.

Существо склонилось над еще дергающимся телом очередного бродяги. Жертву буквально выпотрошили, и из разодранного живота поднимался пар. Скиннера передернуло от ужаса, когда он понял, что человек был еще жив, покуда монстр вырывал куски его плоти и пожирал ее.

Монстр посмотрел на Скиннера и взревел. Звук этот был очень похож на дикий вой, что Скиннер слышал тогда во Вьетнаме у входа в туннель. Но в том крике отражалась боль, в этом же Скиннер слышал ярость.

– Не двигаться! – хотел было рявкнуть Скиннер, но голос отказал ему, и он смог выдавить из себя только невнятный хрип.

В горле пересохло, и Скиннер откашлялся:

– Подними руки и отойди от него!

Существо моргнуло и напряглось. В его взгляде читался злобный ум.

А Скиннер внимательней присмотрелся к серебристой вещице на шее монстра и понял, что это пара армейских жетонов.

– Рамирес? Это ты?

Услышав его вопрос, крысочеловек замер и словно растерялся. Он бросил взгляд на неоконченную трапезу, потом посмотрел на Скиннера и с новым пронзительным воплем вскочил на ноги.

Скиннер дважды нажал на курок, целясь в грудь. Выстрелами существо отбросило в сторону, но оно развернулось и ринулось в атаку. Хлестнув хвостом, монстр сбил Скиннера с ног. Пистолет выскользнул и исчез в темноте.

Ловя ртом воздух, Скиннер сел. Брюки и пальто намокли в вонючей сточной воде, а очки запотели. Торопливо протерев очки, как мог, он первым делом кинулся на поиски оружия. Пистолет нашелся почти у самой кромки воды. Когда Скиннер вернулся, монстр ушел, но еще слышался звук когтей, царапающих металл.

Он склонился над жертвой и проверил пульс, почти не надеясь почувствовать биение. Конечно, человек был мертв.

Поднявшись на ноги, Скиннер пустился в погоню. Заметив пятнышко крови на стене туннеля, понял, что сумел ранить монстра. Чем бы тот ни был. Реальным он быть не мог.

Света становилось все меньше, и ситуация настолько походила на произошедшее во Вьетнаме, что впору было заподозрить, что мозг играет с ним дурные шутки. Если бы агент Скалли была здесь, она бы подтвердила.

Вскоре царапанье впереди прекратилось. Скинер замедлил шаг, гадая, остановился ли монстр и выжидал, чтобы напасть из засады, или ввел Скиннера в заблуждение и ускользнул? Но за следующим поворотом он обнаружил, что ни одна из версий не верна.

Рамирес сидел в воде, ссутулившись и вытянув ноги. На нем были те же лохмотья, что и на монстре. Но теперь они болтались намного свободнее. Армейские жетоны все так же висели на шее. Услышав приближение Скиннера, Рамирес устало поднял голову. Его рот и руки были заляпаны кровью, но еще больше струилось ее из пулевых ран на груди.

– Рамирес! Это правда ты?

– Кто здесь? – нахмурился раненый.

– Скиннер. Помнишь, познакомились во Вьетнаме. Морпех.

– У-уолт? – Несмотря на боль, Рамирес ухмыльнулся. – Твою ж мать! Ты?

Скиннер настороженно приблизился к нему, держа пистолет наготове.

– Нет надобности, Уолт. Стрелять больше не придется. Я умираю. – Рамирес покачал головой. – В кино слишком много хрени. На самом деле, не нужны никакие серебряные пули. Обычные ничуть не хуже.

– Рамирес… Я…

– Успокойся, все нормально. Все правильно. Я хочу умереть.

Скиннер убрал пистолет в кобуру и опустился на корточки рядом с Рамиресом.

– Держись. – Он достал телефон, который все еще ловил слабый сигнал. – Я вызову помощь. Просто оставайся со мной.

– Нет, – с присвистом прохрипел Рамирес. – Не зови никого. Просто побудь со мной.

– Не мели чепухи. Нужно вызвать врачей, или ты умрешь.

– Я и хочу умереть, Уолт. Но не хочу умирать в одиночестве. Побудь со мной? Прошу. Останься со мной, как тогда.

Кивнув, Скиннер сунул телефон в карман телефон и без всяких колебаний взял Рамиреса за руку, покрытую кровью.

– Что… Что же с тобой случилось?

– Проклятые туннели. – Рамирес кашлял кровью. – Лучше б вы дали мне помереть еще тогда. Но я не виню тебя, Уолт. Ты просто пытался помочь. Но, когда меня укусила та тварь… он меня заразил, наверное. Это началось не сразу. Меня вывезли из джунглей, и еще две недели я провалялся в госпитале в Сайгоне, прежде чем меня отправили обратно к цивилизации. К концу месяца я оказался в Штатах, там меня и накрыло.

– В смысле?

– Изменения. Они случаются раз в месяц, как у женщин критические дни. Хотя сомневаюсь, что это как-то связано с фазами луны или чем-то таким. Иногда я меняюсь раньше, иногда позже. Но раз в месяц…

Он снова зашелся в кашле, сотрясаясь всем телом. Кровь потекла изо рта и носа. Когда приступ закончился, Рамирес продолжил, тяжело дыша:

– Раз в месяц я превращаюсь в монстра. Я не хочу этого, но ничего не могу с собой поделать. И монстр голоден… Уолт, он так голоден…

– Тише, тише, – успокаивал то ли его, то ли себя самого Скиннер.

– Скоро затихну совсем, приятель… но пока… пока я должен сказать тебе. Я виноват. Я делал… всякое… действительно плохое… хуже, чем то, что мы творили там. Все это время я был как в ловушке. Во мне жило… понимаешь… два существа. Я и… тот, другой. И когда он брал контроль на себя, я ничего не мог сделать… Я чувствую себя чертовски виноватым. Больше не хочу так… никогда. Но я не мог… не мог сделать выбор… сам.

Рамирес умолк, дыхание толчками вырывалось из груди. Скиннер держал его руку, мысленно прощаясь с другом, но тот внезапно вздрогнул и прохрипел:

– Ты… понимаешь, Уолт?

– Понимаю, – кивнул Скиннер.

Рамирес сжал его руку:

– Ну, вот, второй раз… ты спасаешь меня… морпех.

Он улыбнулся в последний раз и перестал дышать, на этот раз навсегда.

Скиннер обнял его и заплакал в окружившей их темноте.

– Я хочу знать, что произошло там, внизу.

Собеседник Скиннера сердито раздавил окурок в пепельнице, затем достал из пачки еще одну сигарету и снова закурил.

– Я уже докладывал вам. Он был виновен в убийствах нескольких человек.

– А я хочу услышать подробности, мистер Скиннер.

– Все детали есть в полицейском отчете. – И Скиннер кивнул на желтую папку, лежавшую на столе.

– Вы чертовски хорошо знаете, что я имею в виду. Но, похоже, не осознаете, в каком вы положении, Скиннер. Может быть, мне напомнить?

– Если у вас есть вопросы по поводу моей профпригодности, вы можете обсудить их с директором. Или с главой службы безопасности, Блевинсом. Вы с ним, кажется, в хороших отношениях.

– И что это должно означать? – Курильщик нахмурился.

– Это означает, что вам пора вернуться в ваш собственный кабинет. У меня еще много работы.

– Понимаю, – протянул Курильщик, выдохнув большое облако дыма. – Пожалуй, пора пересмотреть вашу рабочую нагрузку.

Скиннер пожал плечами, стараясь сохранить невозмутимый вид, и подвинул пепельницу ближе к собеседнику.

– И еще один момент. Я был бы признателен, если бы вы перестали здесь курить.

– Надеюсь, вы помните, что с людьми случаются вещи и похуже пассивного курения.

Затем, не говоря больше ни слова, он потянулся через стол, вытащил и обнюхал наполовину выкуренную сигарету из пепельницы и вышел, хлопнув дверью.

Скиннер вздохнул и убрал пепельницу в ящик стола, потом запер его и посмотрел в окно. Руки его сжались в кулаки.

Он почувствовал влагу на щеках и только тогда понял, что снова плачет. Он вспоминал последние слова Рамиреса о том, как тот был пойман в ловушку, как не принадлежал сам себе, как не мог сделать собственный выбор.

Дым все еще висел в воздухе, когда Скиннер принял для себя решение, встал и отправился к Малдеру.