Его новый радужно-зеленый ирокез шириной в дюйм и вышиной в три торчал, как гребень на шлеме центуриона. Кроме того, Пенни прибавил в весе и смотрелся, как ни странно, моложе и мягче, чем в Брекбиллсе: не столько одинокий ирокезский воин, сколько упитанный гангстер из белого пригорода. Он стоял, отдуваясь, на персидском ковре и косился по сторонам с настороженной повадкой прежнего Пенни. В черной кожаной куртке с хромовыми пиками, черных линялых джинсах и грязной белой футболке. Господи, неужто не все еще панки повывелись? Этот, должно быть, последний в Нью-Йорке.

Пенни шмыгнул носом и вытер его рукавом. Оба молчали: Квентин, зная, что Пенни никогда не опустится до того, чтобы там поздороваться, спросить, как дела, или объяснить, за каким он чертом сюда приперся, был даже благодарен за эту паузу — ничего хорошего его явление не сулило. В конце концов он заговорил первым, с трудом приведя в действие пересохший язык:

— Ты как вошел-то сюда?

— Твой швейцар дрыхнет. Гнать такого в три шеи.

— Это не мой швейцар. И ты определенно что-нибудь применил.

— Только проникновение Чолмондли. — Пенни произнес это как англичанин: Чомли.

— Элиот оградил весь этаж — я сам ему помогал. А чтобы открыть лифт, нужен ключ.

— Придется нам поставить новое ограждение — это я снял.

— Кому это «нам»? — Квентина одолевало единственное желание — окунуть лицо в раковину с теплой водой. И хорошо бы кто-нибудь утопил его там. — Слушай, Пенни, мы эти чары весь уик-энд ставили…

Но Пенни определенно говорил правду: чары, охраняющие квартиру, рухнули так основательно, что даже не предупредили его о своем крушении. Невероятно! Выходит, Пенни снял их извне за считаные секунды, когда поднимался в лифте на десятый этаж. Квентин постарался не показать, как это его впечатлило.

— А ключ?

Пенни достал его из кармана куртки и бросил Квентину.

— У швейцара взял. На улице всему учишься.

Твоя улица пролегала не иначе по колонии для малолетних, а вытащить ключ у спящего, применив заклятие Чолмондли, очень просто, мысленно сказал Квентин. Слова лежали внутри, точно камни, которые можно выкашлять только с большими усилиями. Шел бы этот Пенни куда подальше — Элис, вот с кем надо поговорить.

Но на сцене уже появлялись другие действующие лица. Ричард возник из кухни, где прибирался — чистенький, причесанный, наглаженный, смотреть тошно. Вышла Дженет в стеганом одеяле, взвизгнула при виде Пенни и скрылась в ванной.

Надо бы одеться, подумал Квентин. С началом дня вернулась необходимость врать и вести себя как ни в чем не бывало. Есть на завтрак яичницу-болтушку, жаловаться на похмелье, пить «мимозу», пить «кровавую Мэри» с избытком табаско и перца — и делать вид, что все хорошо, что он и не думал разбивать сердце Элис по пьяной лавочке. А еще, при всей немыслимости такой перспективы, выслушать Пенни.

Отстав на год от Квентина и Элис, он в конце четвертого курса решил, что Брекбиллс больше ничему его научить не может. Так начал Пенни, когда все оделись и разместились вокруг него в гостиной с напитками и тарелками — кто стоя, кто лежа, кто сидя на полу по-турецки, согласно физическому и эмоциональному состоянию. Приняв это решение, он переехал в Осло, городок в штате Мэн чуть севернее Бар-Харбор. Население этого захудалого курорта в мертвый сезон сокращалось процентов на 80.

Осло, к громкому имени коего не позаботились даже приделать спереди «Нью», Пенни выбрал из-за отсутствия каких-либо отвлекающих факторов. Приехав туда в сентябре, он без труда снял фермерский дом за чертой города, на тихой грунтовой дороге. Хозяин, школьный учитель на пенсии, отдал ему ключи и слинял на зиму в Южную Каролину. Соседями Пенни были церковь пятидесятников без единого прихожанина и летний лагерь для проблемных детей, в это время пустующий. Он нашел свой Уолден.

Здесь он имел все, в чем нуждался: тишину, одиночество и трейлер с целой магической библиотекой — монографиями, справочниками, сборниками легенд. Добавьте к этому основательный письменный стол, хорошее освещение и окно с не особенно соблазнительным видом на задний двор. Разрабатывая свой многообещающий и довольно рискованный проект, Пенни жил как в раю.

Так прошло несколько недель. Однажды, уставив свои бледно-голубые глаза в начертанные пером гиппогрифа формулы, Пенни обнаружил, что не может сосредоточиться. Он наморщил гладкий обычно лоб. Кто посмел вмешаться в его занятия — уж не соперник ли? Он потер глаза, потряс головой, но так и не сумел сфокусироваться.

В тот день он открыл в себе постыдную слабость. Пенни и за тысячу лет — именно столько в итоге кое-каких своевременных поправок он намеревался прожить — не заподозрил бы, что в нем может таиться нечто подобное. Он, как выяснилось, плохо переносил одиночество.

Это он-то! Одинокий волк, десперадо, Хан Соло города Осло. Таким он себя знал и любил. Четыре года он маялся в Брекбиллсе среди идиотов — исключение он делал только для Мелани, профессора Ван дер Веге — и вот что вышло, когда он освободился.

То, что Пенни делал теперь, было совершенно бессмысленно. Он стоял на бетонной плотине около фермы и кидал камни, проламывая тонкий ледок на пруду. Прошел полторы мили до центра города и долго играл в видеосалоне на задах аптеки, набивая рот залежалой жвачкой из автомата. Подростки с остановившимися глазами, окружавшие его, делали то же самое. Неумело пробовал завязать флирт с малолеткой из книжного магазина, продававшей больше канцтовары и открытки, чем книги. Поделился своим горем с четырьмя быками, жившими на ферме по дороге в Бар-Харбор. Ему хотелось перелезть через забор и погладить их, но на это он не решился. Быки были здоровые — кто знает, что у них на уме.

Так миновал сентябрь. В октябре Пенни купил зеленую «Субару Импреза» и стал ездить в Бангор, в танцклуб. Все сорок пять минут, которые занимала дорога через сосновый бор, он отхлебывал водку из четвертушки на пассажирском сиденье (клуб был для всех возрастов, и алкоголь там не продавали). Проект свелся к тому, что он пару часов в день перелистывал древние записи, перемежая это занятие онлайновым порно. Его самооценка упала ниже нуля.

Клуб работал только в пятницу и субботу вечером. Пенни играл там в пул с такими же одинокими особями мужского пола, даже близко не подходя к танцплощадке. Как раз в этой темной бильярдной он, к своему тайному испугу и еще более тайному, смешанному с благодарностью облегчению, увидел однажды знакомое лицо. Лицо это, снабженное жуткими тонкими усиками, вполне могло сойти за физиономию покойника, который даже при жизни не был особо хорош, но на самом деле принадлежало странствующему торговцу Лавледи.

В клуб тот пришел примерно по той же причине, что и Пенни: убежав как можно дальше от Брекбиллса и от магии, он почувствовал себя одиноким. Распив по кружке легкого пива и сыграв несколько партий в пул, которые Лавледи неизменно выигрывал — нельзя всю жизнь торговать псевдоволшебными предметами, не научившись какому-то реальному мастерству, — они рассказали друг другу свои истории.

Торговля Лавледи целиком зависела от удачи и от доверчивости клиентов. Он мотался по блошиным рынкам и распродажам целого мира на манер рыбака, закидывающего удочки с катера в океан. Подкатывался к эмоционально неустойчивым вдовам недавно скончавшихся магов и прислушивался к разговорам живых — вдруг да подвернется что-нибудь ценное. Последние несколько месяцев он занимался этим в северной Англии, живя над гаражом в мрачном пригороде города Халла. Передвигался он на автобусах, а когда уж совсем не везло — на древнем велосипеде, взятом без спросу из гаража.

Вскоре он стал замечать, что привлекает к себе внимание. В другое время он бы этому только порадовался, но сейчас с ним творилось что-то не то. Незнакомые люди в автобусе пристально смотрели на него без всякой причины. Телефоны-автоматы начинали звонить, когда он проходил мимо. Все монеты в кармане относились к году его рождения. Включая телевизор, он видел только свое собственное лицо на фоне таинственного пустого города. Лавледи, не имея образования и не отличаясь выдающимся интеллектом, обладал зато хорошо развитыми инстинктами, которые говорили ему, что дело нечисто.

Поразмыслив на своем пенопластовом диване, он пришел к выводу, что приобрел, сам того не зная, подлинную вещь большой силы и теперь за ним кто-то охотится.

Той же ночью он снялся с якоря. Махнул рукой на отданную вперед квартплату, нацепил кучу амулетов и уехал автобусом в Лондон. Перебрался по туннелю в Париж, пересек Атлантику и бросился под защиту Брекбиллса, которой не раз уже пользовался. Весь день он прочесывал лес в поисках колледжа.

Когда солнце опустилось за деревья и ранний морозец стал покусывать уши, он постиг страшную правду: Брекбиллс ему не откроется. Что-то в нем самом или его товаре вызывает тревогу у защитных чар колледжа.

Тогда-то он и двинулся в Мэн. Какая ирония: когда ему наконец повезло найти подлинный артефакт, находка превысила его полномочия. Он, конечно, мог бросить весь свой товар прямо в том морозном лесу, но после целой жизни алчного собирательства у него бы сердце не выдержало. Вместо этого он снял летний домик по зимним расценкам и занялся инвентаризацией.

Искомое, как он сразу понял, лежало в завязанном пластиковом пакете вместе с костюмной бижутерией и прочими побрякушками. Он не знал, что это, но сила, идущая от загадочного предмета, не оставляла сомнений.

Он поманил Пенни в угол, достал пакет из кармана потрепанного пальто, которое не снимал весь вечер, и положил на круглый буфетный столик, осклабив свои желтые зубы. Там, как в любой домашней шкатулке, лежали пуговицы: с двумя дырочками, с четырьмя дырочками, из поддельной кожи и черепахи, большие многоугольные и крошечные, из бакелита. Между ними попадались разномастные бусины. Опытный глаз Пенни сразу засек одну, перламутровую, около дюйма диаметром. Пуговица была тяжелее, чем следовало, и прямо-таки вибрировала от заключенной в ней силы.

Трогать ее он не стал.

— Волшебная пуговица? — вставила Дженет. — Что за чудо такое?

На голове у нее творилось черт знает что, но ее это совершенно не напрягало. Она сидела на подлокотнике, пила кофе и выставляла напоказ ноги из-под шелкового халатика, открыто торжествуя победу, одержанную в том числе и над Элис. Квентин ненавидел ее в эту минуту.

— Вы правда не знаете? — удивился Пенни.

Квентин догадывался, но не собирался ничего высказывать вслух.

— Как ты действовал дальше? — спросил он.

— Забрал его к себе прямо из клуба — там хотя бы базовая защита была поставлена, а у него совсем никакой. Мы позвонили женщине, которая продала ему в том числе и этот пакет, но она сказала, что ни о каких пуговицах понятия не имеет. На другой день мы заехали за его вещами, двинули в Бостон, и я заплатил ему восемьдесят тысяч за эту штуку. Деньгами он не брал, только золотом и бриллиантами — пришлось очистить местного «Гарри Уинстона», но оно того стоило. Потом я велел ему сваливать, он и свалил.

— Тебе хватило бы одной витрины у Зельса, не говоря уж о Гарри Уинстоне, — заметил Элиот. Пенни пропустил это мимо ушей.

— Это было два дня назад. Я остановился в отеле, но прошлой ночью двумя этажами выше случился пожар и погибла уборщица. Я сел на автобус «Фун Ва» на Южном вокзале, а из Чайнатауна сюда шел пешком. Стоит сесть в такси, мотор тут же глохнет. Но это все ничего — главное, что пуговица теперь наша.

— Чья это «наша»? — осведомился Ричард.

— Ты гребаный псих, — холодно сказал Квентин.

— Квентин, я вижу, уже просек — кто следующий?

— Кью, о чем это он?

Этот голос пронзил сердце Квентина, как ледяное копье. Он не слышал, как вошла Элис. Она стояла взъерошенная, неумытая — точно ребенок, который проснулся ночью и пришел в комнату, где сидят взрослые.

— Он сам не знает, о чем, — пробормотал Квентин, не глядя на нее. Совесть мучила его так, что он чуть ли не злился на Элис.

— Сам объяснишь или я? — спросил Пенни.

— Говорите уже, не то я опять пойду лягу, — заявил Элиот.

— Леди и джентльмены, — торжественно произнес Пенни, — мы все отправляемся в Филлори.

— В конце «Блуждающей дюны», — стал продолжать он, явно подготовившись загодя, — Хелен и Джейн Четуин получают подарок от Прыгуна, капитана клипера, встреченного ими в пустыне. В дубовом, окованном медью сундучке лежат пять волшебных пуговиц разного цвета и формы, по одной на каждого Четуина; каждая из них может перенести владельца с Земли в Филлори и обратно.

«Филлори» читали все присутствующие, а Квентин много раз перечитывал, но Пенни все-таки уточнил, что это не прямой рейс: для начала ты попадаешь в некий промежуточный мир, а из него уже в Филлори.

Никто не знает, что представляет собой этот мир. Неизвестно, лежит ли он в каком-то отдельном измерении, или вложен между другими, как цветок в книгу, или связывает эти самые измерения наподобие книжного корешка. Невооруженному глазу он предстает как покинутый город с бесконечным количеством площадей, на самом же деле это что-то вроде многомерного коммутатора. В центре каждой площади есть фонтан: ступив в него, ты переносишься в другую вселенную. Сколько площадей, столько же и вселенных. Корабельные зайчики именуют это место Нигделандия, а иногда просто Город.

Но вот что самое главное, сказал Пенни: Хелен в конце «Блуждающей дюны» прячет все пуговицы в доме своей тетушки, в Корнуолле. Эта волшебная механика, считает она, делает путешествие слишком уж легким. Так не годится. Нельзя отправляться в Филлори, когда тебе вздумается — как на автобусе, заявляет она. Филлори нужно заслужить. Так было всегда: божественные овны Эмбер и Амбер награждали ею достойных. Пуговицы узурпируют их власть, и бараны ничего не могут с этим поделать. Филлори задумывалось как религиозное фэнтези, в пуговицах же ничего священного нет — они всего лишь орудия. Их можно использовать как для добрых дел, так и для злых. Волшебство в конечном счете сводится к обыкновенной технике.

Поэтому она их и прячет. Безутешная Джейн, понятно, перерывает весь дом, но пуговиц не находит — по крайней мере, в «Блуждающей дюне», а продолжения Пловер так и не написал.

«Блуждающая дюна» заканчивается летом 1917-го или 1918 года: отсутствие деталей реального мира затрудняет точную датировку. О судьбе пуговиц после этого остается только гадать. Попробуем решить эту загадку, предложил Пенни. Сколько может пролежать в тайнике коробка с пуговицами, спрятанная двенадцатилетней девочкой? Десять лет, пятьдесят? Ничто не остается спрятанным вечно. Напрашивается вывод, что в последующие десятилетия пуговицы были найдены горничной, агентом по недвижимости или другой девочкой, а потом уж как-то просочились на волшебный теневой рынок.

— Я всегда думал, что это пуговицы с лацканов, — сказал Ричард. — Вроде значков. «Ай лайк Айк».

— Минуточку, — весело сказал Квентин. Ему очень хотелось сделать дураком кого-нибудь, кроме себя, — и если этим кем-то окажется Пенни, тем лучше. — Книги о Филлори — это вымысел, правильно? Ничего этого в реальности не было?

— И да и нет, — на удивление резонно ответил Пенни. — Я признаю, что многое в повествовании Пловера является вымыслом или стилизовано под него. Но базовую механику перехода из одного измерения в другое он, думается мне, совершенно верно описывает.

— Да неужели? — Квентин, зная, что Пенни никогда не блефует, из чистой вредности гнул свое. — С чего ты взял?

Пенни, посмотрев на него с благосклонной жалостью, нанес свой финальный удар.

— Ну, Нигделандия уж точно реальна. Последние три года я просто не вылезал из нее.

Все молчали, не зная, что на это сказать. Лицо Элис, когда Квентин осмелился все же взглянуть на нее, застыло как маска — лучше бы уж рассердилась, честное слово.

— Не знаю, известно ли вам, — продолжал Пенни, — скорее всего неизвестно, но почти весь свой брекбиллсский срок я путешествовал между мирами — или планами, как выражались мы с Мелани. Мы определяли это как совершенно новую специальность. Я не то чтобы первый исследовал эту тему, но нужные для этого способности проявились у меня первого. Я так выделялся среди всех остальных, что Мелани — профессор Ван дер Веге — решила заниматься со мной отдельно.

С чарами приходилось импровизировать. Многие из канонических, скажу я вам, никуда не годятся. Они не охватывают всего, а то, что охватывают, как раз наименее важно. Казалось бы, ваш друг Бигби должен в этом что-нибудь понимать, но он ничего не смыслит, вот что удивительно. Но кое-чего и я не сумел.

— Например? — спросил Элиот.

— Например, я путешествовал всегда в одиночку. Мог перенести себя, то, что на мне надето, и кое-какие припасы, но на этом и все. И еще: я каждый раз застревал в Нигделандии, дальше мне ходу не было.

— То есть как? — расстроилась Дженет. — Только на пересадочной станции и побывал? А я-то думала, ты у нас странник по иным измерениям.

— Нет. — Пенни умел огрызаться, когда хотел, но сейчас даже откровенные насмешки отскакивали от его аутической скорлупы. — Мои исследования ограничились Городом. Это тоже артефакт изумительной сложности, и магу там есть чем заняться. В книгах так мало информации. «Блуждающая дюна» рассказана от лица ребенка, и мне непонятно, владели ли Пловер или Четуины техникой, которая там описывается. Я сначала думал, что все это место — клудж, ляп в системе, виртуальная среда, функционирующая как трехмерный интерфейс, подключенный к многомерному коммутатору. Лабиринт одинаковых, никак не обозначенных площадей вряд ли можно считать интерфейсом, но больше мне в голову ничего не пришло. Потом я вник в это дело и начал думать, что все обстоит ровно наоборот. Наш мир гораздо менее материален, чем Город, и то, что мы считаем реальностью, есть только сноска к тому, что там происходит. Эпифеномен. Но теперь, с пуговицей, — он похлопал себя по карману джинсов, — мы узнаем куда больше и продвинемся куда дальше.

— Ты уже пробовал? — спросил Ричард.

Пенни замялся. Для человека, выдающего себя за крутого парня, он был до боли прозрачен.

— Где там, — встрял почуявший кровь Квентин. — Он же в штаны наложил со страху. Знает, что эта штука чертовски опасна, и хочет сделать кого-то из нас морской свинкой.

— Неправда! — У Пенни побагровели уши. — Артефакты такого уровня всегда исследуются совместно, с обеспечением надлежащих мер безопасности! Ни один здравомыслящий маг…

— Слушай, Пенни, притормози. — Роль здравомыслящего Квентин с максимальным ехидством взял на себя. — Больно ты прыток. Сначала ты повидал старый город с кучей фонтанов, потом нашел пуговицу с тяжелой магической начинкой и пытаешься пристегнуть то и другое к Филлори. Приди в себя! Ты втискиваешь случайные факты в историю, не имеющую с реальностью ничего общего. Вдохни поглубже и сдай назад, не нарушай границ резервации.

Все молчали. Скептицизм в комнате сгустился так, что стал осязаемым. Квентин знал, что перевес на его стороне. Пенни обводил лица молящим взглядом, еще не веря, что проиграл.

Тогда в пустое пространство вокруг него вошла Элис.

— Ты самый неверующий сукин сын на свете, Квентин. — Сказав это чуть дрогнувшим голосом, она взялась одной рукой за его запястье, а другую запустила в карман черных джинсов Пенни.

Миг спустя она и Квентин исчезли.