Мимо притворно скромных девиц и их робких потных клиентов Кильон, Мерока, Калис и Нимча поднялись в импровизированный лазарет этажом выше. Уже стемнело, практически ничто не указывало, что за окнами город. Ни огней, ни костров, ни даже фонового шума города – гула далекого транспорта и торговли в кварталах, а то и в целых районах от купальни. «Красный дракон» словно плыл по безмятежному черному морю, в бесчисленных лигах от земли и цивилизации.

– Ты доверяешь этому типу? – спросила Калис, едва они оказались на безопасном расстоянии от чужих ушей.

– Не вижу других вариантов, – ответил Кильон. – Желай Тальвар предать нас – сделал бы это в нашу первую встречу. Порой союзников выбирать не приходится.

– Мясник прав. Этот тип помог нам выбраться с Клинка, – поддержала Кильона Мерока.

– Что с ним случилось? Почему он такой?

– Тальвар прогневил ангелов. По крайней мере, это у нас с ним общее.

– Святая правда, – отозвалась Мерока.

– Нам это, может, не по нраву, но вполне логично, что милиция получит препарат раньше остальных. Если от этого зависит, будет ли порядок в городе, или воцарится хаос, милиция должна получить приоритет. – В знак самообладания Кильон неловко пожал плечами. – В любом случае «Репейница» привезла слишком мало сыворотки-пятнадцать, чтобы население получило ощутимую помощь. С массовым распространением повременим до прилета других кораблей. Небольшое количество, которое в распоряжении сейчас, разумнее отдать тем, кто извлечет из препарата максимум пользы.

– Ты говоришь так, а сам себе не веришь.

Кильон застыл на лестнице, чувствуя во рту привкус желчи.

– А каких слов ты от меня ждешь? Мол, я не считаю, что мы должны расстараться и доставить Нимчу, куда ей нужно? Калис, я не сверхчеловек. Никто не снабдил меня письменными инструкциями о том, как правильнее вести себя по отношению к тебе, Нимче и городу с миллионами жителей. Я поступаю так, как считаю правильным, без чужих подсказок, без четкой уверенности в том, кому можно доверять, а кому нет. Зато не сомневаюсь: меня на части разорвут, если узнают, кто я такой.

– Критиковать я не хотела, – проговорила Калис, потупившись.

– Перелет тяжело дался каждому из нас, вам с Нимчей – особенно. – Кильон постарался говорить мягче. – Но если считаешь, что остаток пути лучше пройти без меня, просто скажи мне «стоп!» – и я с удовольствием умою руки. Здесь наверняка тысячи больных и раненых нуждаются в лечении, которым я мог бы заниматься прямо сейчас, вместо того чтобы помогать Клинку.

– Ты поступаешь правильно, – заверила Калис.

– Да, правильно, – согласилась Нимча. – Доктор, пожалуйста, не бросай нас. Я не хочу спускаться в туннели без тебя.

– Эй, мы не пропадем, – пообещала Мерока, по-дружески сжав ей руку.

– Не знаю, далеко ли ты сможешь зайти с нами, – предупредила Калис. – Даже если захочешь.

– Насколько меня пустит город, – отозвалась Мерока. – Это я вам обещаю.

– И я тоже, – вставил Кильон.

– Как доктор? – уточнила Нимча.

– Как ваш друг. – Сделав паузу, Кильон добавил: – И как доктор, разумеется. От моей медпомощи так легко не отделаетесь. Кстати, о медпомощи: нас ждут Куртана и другие ройщики.

– Она ведь поправится? – спросила Нимча.

– Думаю, да, – ответил Кильон, чувствуя, как от тревоги сосет под ложечкой.

Больным и раненым выделили целый этаж, распределив их по нескольким комнатам. У дверей самой большой из них Кильон забрал свою докторскую сумку, которую заранее поставили на стол. Ситуация оказалась в чем-то лучше, в чем-то хуже, чем он ожидал. Хуже, потому что от пожара на «Репейнице» пострадало много клиношников. Лучше, потому что раны Аграфа оказались поверхностными, а ожоги у Куртаны – не такими сильными, как боялся Кильон. Капитана разместили рядом с большой комнатой, в каморке без единого окна. С потолка там свисал бумажный фонарь, а стены украшали элегантные миниатюры. Аграф уже ждал там. Кисти обожжены, на скулах сажа, брови и мягкая бородка опалены – зато обошлось без серьезных повреждений.

– Как самочувствие? – поинтересовался Кильон, критически оглядывая повязки молодого человека.

– Руки я обжег, когда спускался по лестнице, но в остальном отделался малой кровью. – Аграф глянул на белые, обложенные ватой шары, в которые превратились его ладони. – Местные знатоки основ медицины твердят, что я смогу работать руками, а у меня такое чувство, что понадобятся протезы. – Он сумел философски улыбнуться. – А уж о том, делают ли сейчас протезы, я даже думать боюсь.

– Уверен, мы что-нибудь придумаем.

Куртане повезло куда меньше. Она не покидала гондолу до страшного конца, пока не выгрузили последний ящик. Кильон в этом и не сомневался.

– Она не желала уходить, пока на корабле оставался препарат, – сказал Аграф. – К окончанию разгрузки пол-«Репейницы» пылало, огнезащитная пена горячим воском стекала с оболочки. Гондолу усеяли трупы авиаторов, раненые – члены экипажа и клиношники – кричали от боли. Когда корабль выровнялся, одну из соединительных переборок заклинило. В панике мы потеряли друг друга. С «Репейницы» я выбирался, уверенный, что живых там не осталось. Подумать не мог, что Куртана до сих пор на корабле! – Аграф раздосадовано покачал головой. – Если бы только знал…

– Рассуждать так бессмысленно. Вы оба задержались на корабле куда дольше моего. Я считаю: ни одному из вас не надо убеждать кого-то в своей смелости. По крайней мере, не меня.

– Как по-твоему, Куртана поправится? Мне ничего определенного не сказали.

Кильон осмотрел безвольное тело капитана «Репейницы».

– Она просыпалась?

– Куртана бодрствовала, когда ее принесли сюда, но потом ей что-то дали, и она заснула. Она сказала, что ни в чем не нуждается, только я понял, что ей больно.

Правую руку Куртане забинтовали от кисти до локтя, левую – до плеча, голову тоже перевязали, закрыв уши и лоб. Волосы неряшливо рассыпались поверх повязки. Капитан лежала на боку, отвернув лицо от посетителей, и чуть слышно дышала.

– Это все ее раны? – тихо спросил Кильон.

– Думаю, да.

Поставив у кровати докторскую сумку, Кильон открыл ее и, пошарив по отделениям, вытащил пинцет. Он не стал будить Куртану – неизвестно, какое снотворное ей дали, – а размотал повязку на ее левой руке, чтобы осмотреть ожоги. Кожа потемнела, но Кильону казалось, что повреждены лишь поверхностные слои. С окончательным решением следовало повременить до конца осмотра. Он снял бинты, наложил стерильную мазь, которую достал из своей сумки, попросил свежих бинтов и перевязал руку заново. Потом то же самое он проделал с правой рукой Куртаны. Там местами были ожоги посерьезнее, но ничего опасного для жизни. Рубцы, конечно, останутся, но чтобы потребовались протезы… Кильон осторожно осмотрел раны на голове и вздохнул с облегчением, не обнаружив серьезных повреждений.

– Она поправится, – тихо сказал он. – Больно ей наверняка было, а командование «Репейницей» довело до грани изнеможения. Так что местные правильно сделали, дав ей снотворное.

Куртана зашевелилась и что-то пробормотала. «Приходит в сознание», – подумал Кильон, но через несколько секунд она снова погрузилась в безмятежное молчание.

– Спасибо, – сказал Аграф и попытался сжать перевязанные ладони.

– Говорите, бо́льшую часть препаратов удалось спасти?

– Буквально пара ящиков сгорела или разбилась. Остальное, насколько мне известно, цело и невредимо. Конечно, понадобится тщательная инвентаризация и много чистой воды, чтобы развести раствор. Ты уже говорил с Тальваром о программе распределения?

– И об этом, и, хм, о другом.

– Он имеет в виду Нимчу, – пояснила Калис.

Женщина так и стояла у двери, обнимая дочь за плечи.

– Как отреагировал Тальвар?

– С учетом всего случившегося на удивление хорошо, – сказал Кильон. – Убеждать понадобилось меньше, чем я думал. Сыворотку-пятнадцать распределят справедливо, первую партию отдадут милиции. Неприятный осадок есть, но альтернативы я не вижу. Если милиция удержит ангелов на бывшей территории Неоновых Вершин, мы доставим Нимчу в туннели.

– Тальвар понимает, что произойдет потом?

– Я объяснил, на что способна девочка, – ответил Кильон. – Возможные последствия пусть обдумывает сам. При удачном раскладе в путь мы отправимся завтра. Я просил отправить нас раньше, но Тальвар не желает слушать.

– Уверен, ты сделал все, что мог. Есть новости о «Хохлатке ольховой» и других наших кораблях?

– С тех пор как мы приземлились, ничего.

– На большинстве наших кораблей препаратов нет, поэтому им бессмысленно биться с черепами и рисковать, поднимаясь на большую высоту. Остальные не полетят к Клинку, пока сопротивление черепов не подавят хотя бы частично, а сегодня этого точно не произойдет.

– Разве ночью тактическое преимущество будет не у кораблей Роя? – спросил Кильон.

– Отчасти да, отчасти нет, – сказал Аграф. – Ты сам видел, с каким трудом мы поражали наземные цели даже в светлое время суток. Ночью будет еще сложнее. Черепа не сумеют так легко подниматься на шарах, но у них есть и стационарная артиллерия, и ракеты. И чем холоднее будет, тем быстрее наши корабли будут терять высоту. Не бесконечно ж сбрасывать балласт! Да и Рикассо не пойдет на сближение, пока вокруг Клинка мертвая зона. Это уничтожит Рой, а Рикассо вряд ли на это готов.

– Думаю, Клинку и Рою пора воссоединиться.

– Воссоединиться, доктор, еще не значит жертвовать исправными кораблями.

– До этого, может, и не дойдет. Если Нимча вернет зоны на место… – Кильон не закончил, чувствуя всепоглощающую усталость, но через секунду хлопнул в ладоши и постарался говорить бодрее. – Нас ждут дела поважнее. Если позволите, я хотел бы осмотреть ваши раны. Потом займусь другими пострадавшими, а затем воспользуюсь приглашением Тальвара и поем. Да и вам, Аграф, тоже поесть не мешает. Вы ведь были на посту не меньше Куртаны и не отдыхали.

Аграф показал забинтованные кисти:

– Боюсь, есть мне теперь непросто.

– Только не когда вы среди друзей, – возразил Кильон.

Близилась полночь, когда Кильон решил: для раненых авиаторов он сделал все, что мог. Жизни некоторых еще грозила опасность, но прямо сейчас доктор был не в силах изменить ситуацию кардинально. Кильон сложил инструменты и препараты в сумку. От усталости дрожали руки и болели глаза, есть особо не хотелось, но он заставил себя пойти с Калис, Мерокой и Аграфом в комнату, где подали ужин. Находилась она, похоже, над покоями Тальвара – снизу доносились повторяющиеся мелодии каллиопы. По сравнению с последними трапезами на «Репейнице», ужин показался настоящим пиром: трудностям вопреки, клиношники угощали поразительно вкусной едой. Наверное, хорошо, что ройщики не слишком интересовались, откуда солонина, которой их потчуют, и как долго ее хранили. Главное, что вкусно. Кильону кусок не лез в горло. Он съел для вида пару кусков запил их терпким пурпурным вином. Из разговоров он понял: Нимча уже спит и, несомненно, видит во сне такое, что под силу вообразить лишь ей. Мерока вымылась, но вокруг глаз остались черные следы от очков, которые она надевала в турели. Калис помогала Аграфу – резала еду на кусочки и подносила ему к губам на вилке с перламутровой ручкой. Остальные авиаторы – ни милиционеров, ни гражданских клиношников на ужине не было – то радовались, что долетели до Клинка, то горевали о погибших товарищах, ведь цена успеха получилась невероятной. Каждый присутствующий понимал, что добраться до Клинка – большая удача, что, независимо от дальнейшего развития событий, они внесли огромный вклад в благополучие города. С этим не поспорит никто. Понимали авиаторы и то, что основная часть Роя перелет еще не завершила и что среди них потерь будет не меньше. Один за другим усталые ройщики поднимались из-за стола и, извинившись, шли в отведенные им комнаты. Мерока пообещала проведать Куртану. В итоге за столом остались Кильон и Калис.

– Ты гадаешь о моих чувствах к дочери, – проговорила Калис, пока Кильон допивал пурпурное вино. – Гадаешь, способна ли я ее любить, зная, что ей предстоит сделать.

Кильон сел поудобнее: теперь он мог не волноваться, что его крылопочки увидят.

– В твоей любви к дочери я не сомневался никогда. Буквально ни на секунду.

– Я не знаю, что с ней случится.

– Зато ты всегда знала, что случится, если Нимчу сюда не пустят. Кошмары с конвульсиями не исчезли бы со временем. Они становились бы только страшнее, и в итоге мои лекарства не смогли бы их купировать. Нимча умерла бы, Калис, и умерла бы в муках. Ты сделала то, на что способна только мать, – защитила дочь. Единственным верным решением было привезти Нимчу на Клинок. А сейчас у тебя нет выбора, кроме как закончить путешествие, и будь что будет.

– Вдруг город что-то с ней сделает?

Кильон потянулся и накрыл ладони Калис своими:

– Он уже сделал. Но Тальвару я сказал правду: Нимча нужна Клинку, вот он и подзывал ее ближе к себе. Нимча приблизилась. Сейчас по какой-то причине Клинок не желает ее обижать.

– Ты хочешь и меня утешить, и сказать правду. Вот только настоящая правда в том, что ты не представляешь, как события будут развиваться дальше.

– Да, не представляю, – со вздохом подтвердил Кильон. – Но я всегда могу надеяться на лучшее. По-моему, это никому из нас не помешает.

– Ты ведь пойдешь с нами завтра?

– Насколько получится. Буду идти, пока меня будет пускать город. Слово даю.

– Благодарю. – Калис подняла голову и пристально посмотрела Кильону в глаза. – Ты хороший человек, доктор. Никогда этого не забывай.

– Так на моем месте поступил бы любой другой.

– Других рядом не было. Был только ты с докторской сумкой в руках. Ты спас Нимчу, хотя мог спокойно пройти мимо. Потом ты заставил Рой спасти этот город.

– Клинок еще не спасен, – напомнил Кильон. – Нам еще предстоит завершить миссию. Вне зависимости от того, что случится завтра.

– Дело уже начато, – заявила Калис. – Сейчас важно лишь это.

Проснулся Кильон на рассвете. Сон принес облегчение, но осталось бремя усталости, которое отдых не снял. Крылопочки чесались, словно вступили в новую, интенсивную стадию роста. Он вымылся, оделся, вышел на балкон купальни и прислонился к облупленному деревянному поручню. Кильон заранее выпросил сигарету у помощника Тальвара и теперь курил, исполненный чувства благодарности.

Ночью прошел дождь, смыв самые неприятные из запахов, которые наводняли район накануне. Прохладный воздух бодрил и едва ощутимо пахнул древесным дымом. Выдался погожий день, идеальный для воздухоплавания. Балкон выходил на выступ Клинка и по счастливому стечению обстоятельств позволял видеть воздушную флотилию. Рой буквально заслонял горизонт. Зрение Кильона обострилось, но разглядеть отдельные корабли или определить, работают ли на них двигатели, он не мог. Он видел лишь плотную группу, в сердце которой наверняка скрывалась «Переливница ивовая» с Рикассо на борту. Кильон мысленно пожелал ему удачи. Сегодня она пригодится всем им.

– Ты как, огурцом, Мясник? – спросила Мерока вместо приветствия.

– Как это – огурцом?

– В смысле – свеж, бодр и готов разгребать сегодняшнее дерьмо?

– Тогда я огурцом.

– Жаль «Хохлатку ольховую».

– Я ничего о ней не слышал.

– Еще услышишь. «Хохлатка» неудачно приблизилась к Клинку и распорола себе брюхо – все кишки вывалились. Сейчас там бери – не хочу и спасай, что успеешь, пока черепа не наложили потные лапищи на препараты.

Новость сразила Кильона, словно удар под дых.

– Важна каждая капля!

– С этим никто не спорит, Мясник, и уж точно не я. Меня вообще тянет спуститься и проверить, нельзя ли чем помочь. А потом думаю: плевать, пойду лучше с Мясником.

– Наверное, я должен гордиться.

– И не вздумай. Не хочу, чтобы ты облажался. От тебя же зависят Нимча и Калис.

– Давай посмотрим, что сумели организовать местные.

Они вернулись в купальню и, ориентируясь на ритмичные звуки органа, пришли к Тальвару. Тот стоял, нагнувшись над разбитым ящиком. Провод системы жизнеобеспечения натянулся, когда Тальвар принялся рыться в соломе. Разбитые бутыли он выбрасывал в пустой ящик.

– Закончим с этой миссией – и я попробую помочь вам, – пообещал Кильон. – Наверняка можно что-то сделать, хотя бы отключить музыку.

Тальвар достал из соломы невредимую бутыль и поднес к глазам, завороженно разглядывая прозрачное, бесполезное на вид содержимое.

– Отключишь музыку – и конец моей репутации.

– Никто ничего не узнает.

– Тут ты прав, не узнает. – На миг Тальвар затих, неуклюже подавшись вперед, словно давление пара катастрофически упало. Потом выпрямился и сказал: – Мерока ведь сообщила трагическую новость?

– О «Хохлатке ольховой»?

– Да уж, образцового приземления не вышло. Каркас сломался, гондолу разорвало пополам, груз высыпался на крыши зданий уровнем ниже. – Тальвар покачал головой, словно перед глазами у него до сих пор разворачивались страшные картины. – «Хохлатка ольховая» попала под ракетный обстрел черепов. Потеряла бо́льшую часть экипажа. Когда стало ясно, что падения не избежать, авиаторы запустили шар-наблюдатель, погрузив на него часть препарата. Шар сел в нескольких кварталах отсюда, и мои люди еще до него не добрались. Кроме того…

При мысли о погибших авиаторах сердце пронзила боль, но Кильон заставил себя выяснить, что стало с партией сыворотки-15, которую везла «Хохлатка ольховая».

– Много ли удалось спасти, помимо того что погрузили на шар?

– Перед тобой первый ящик из той партии, – ответил Тальвар. – Мы ужасно торопились, хотели добраться до груза раньше черепов. К счастью, на крыше того здания у них никто не стоял, не то мы потеряли бы все…

– А дальше?

– Наши люди спустились на тросах, чтобы зачистить крышу. По ходу погибло немало наших храбрецов: черепа без боя не сдавались. Боюсь, потеряна как минимум треть бутылей. Прости, но если эта партия заражена или испорчена черепами, то должна остаться здесь, у меня.

Перепады настроения напоминали качели – Кильон то сгорал от разочарования, то искренне радовался, что спасли хоть часть партии. С гибелью «Киновари» ценность препарата возрастала еще сильнее.

– Аграф знает, что стряслось с его бывшим кораблем?

– Я сообщил ему. Говорят, сегодня утром Куртана бодрее и новость восприняла стоически.

– Куртана всегда понимала, что потери неизбежны. Она сама чудом уцелела.

Тальвар аккуратно накрыл сломанный ящик крышкой.

– Пожалуй, лучше радоваться успехам, чем скорбеть о промахах. Тебе приятно будет услышать, что препараты, которые вы привезли, уже работают. Их, разумеется, в обрез, но я постарался, чтобы они попали к тем, кто в них особенно нуждается.

– По возвращении буду рад оказать посильную помощь, – заверил Кильон.

– Мы примем ее с благодарностью. Кстати, есть хорошие новости. Мои люди зачистили вход в туннели у «Розового павлина».

– Баром до сих пор владеет Малкин? – спросила Мерока.

– Как такового, бара, боюсь, уже нет. Ни воды, ни электричества, ни клиентов. В общем, не лучшая ситуация для бесшабашного веселья. Ты хорошо знала Малкина?

– Он тоже погиб? – Мерока отметила прошедшее время.

– Малкин уцелел в шторме и спустился аж до Второго округа, где не то стал жертвой голодного бунта, не то расследовал его. Его затоптали до смерти. Первое время обстановка была жуткая: даже просто убирать трупы оказалось колоссальной проблемой. На улице их не оставишь; если сбросишь с выступа, то лишь переложишь проблему на чужие плечи, а горят трупы дольше, чем многие думают.

– Ты понятия не имеешь, о чем я думаю, – заявила Мерока.

– Жаль Малкина. Я не очень хорошо его знал: «Розовый павлин» – территория Фрея, а не моя. Хотя все говорят: человек был полезный. Впрочем… Давайте не будем о непоправимом. Самое главное – у нас есть доступ в «Розовый павлин». По крайней мере, сейчас есть, – поморщившись, поправил себя Тальвар. – Ангелы тоже перешли в активное наступление, поэтому неизвестно, как долго мы сможем удерживать тот район и обеспечивать безопасность коридора через Неоновые Вершины. Если хотите попасть к туннелям, мешкать не советую.

– Мы не собираемся мешкать, – отозвался Кильон. – И ничего не просим, только к туннелям попасть помогите.

– А к прачечной точно не пробиться? – спросила Мерока. – Главное – внутрь попасть, дальше хреновых проблемок поубавится.

– Боюсь, тот район сейчас недоступен.

– Ладно, тогда будем действовать, как решили, – сказала Мерока.

– К «Павлину» вас проводят, – пообещал Тальвар, судя по голосу – довольный результатом переговоров. – После того что вы для нас сделали, это сущая малость. Доктор Кильон, ты впрямь думаешь, что есть надежда? Ты веришь, что девочка все исправит?

– Если у Нимчи не получится, то у других и подавно.