Ариэль Макадаме сбежала из дома Нандиты много лет назад и жила одна в южной части Ист-Мидоу, но после смерти своего ребенка – почти у каждой женщины на Лонг-Айленде было по меньшей мере один-два мертвых ребенка, «спасибо» Закону надежды, – вообще покинула город. Маркус нашел ее приблизительный адрес в больничном архиве, задержка ради поиска едва не стоила ему свободы. Парень не расставался с рацией, чтобы слушать сводки с фронта и говорить с Кирой, когда та выходила на связь. Новости не радовали. Армия партиалов вступила в Ист-Мидоу примерно через час после его ухода. У него не оставалось выхода, кроме как драпать без оглядки.

Маркус снова проверил «адрес», записанный на клочке бумаги: «Остров в Айслипе». Негусто, но лучше, чем ничего.

Из радиоперехватов Маркусу стало известно, что партиалы оцепили Ист-Мидоу, захватив большую часть населения города, прежде чем люди успели убежать, и высылали патрули, прочесывавшие остров в поисках отставших одиночек, возвращая всех в столицу. И все же остров был слишком велик, чтобы сто тысяч партиалов могли одновременно присутствовать в каждом его уголке. Маркус держался скрытно, не зажигал костра, никогда не выходил на открытые места, и ему удалось не попасться первые несколько дней. «Долго я так не пробегаю, – понимал он, – но, если успею найти Ариэль и залечь на дно, перестав шляться туда-сюда, смогу продержаться дольше».

Вечером второго дня рация защебетала; его сердце подпрыгнуло, но он быстро понял, что это не Кира и не переговоры партизан Сети. Говорила доктор Морган.

– Всем жителям Лонг-Айленда! Мы не хотели захватывать вас, но обстоятельства вынуждают. Мы ищем девушку по имени Кира Уокер, шестнадцати лет, пять футов десять дюймов ростом, вес примерно сто восемнадцать фунтов. Индийского происхождения, светлокожая, волосы черные, хотя могла перекрасить или остричь их для маскировки. Выдайте нам эту девушку – и оккупация закончится; продолжайте укрывать ее – и мы будем казнить одного из вас каждый день. Пожалуйста, не вынуждайте нас делать это дольше необходимого. Это сообщение будет распространяться на всех частотах и повторяться, пока наши требования не будут выполнены. Спасибо за внимание.

Сообщение закончилось, и Маркус в ужасе слушал треск помех, повисший в воздухе.

После секундного замешательства парень повернул ручки настройки, ища следующий канал. Объявление передавалось и там, как и обещала Морган, и Маркус снова прослушал его, не веря собственным ушам. Он включал его еще четыре раза на разных частотах, словно надеялся, что это окажется сном, что Морган ничего такого не говорила, но каждый раз все было по-прежнему: им нужна Кира, и они будут убивать невинных людей, чтобы найти ее, не останавливаясь ни перед чем.

Меряя шагами пол своего самодельного убежища, Маркус целый вечер размышлял об этом объявлении. Собственно, все вторжение ради того и затевалось: чтобы захватить Киру любой ценой. Что в ней такого? Почему они так отчаянно хотят заполучить ее?

Почему Кира уже давно не выходила на связь?

У него не было солнечных батарей для подзарядки рации – все их реквизировали Сенат и Сеть в первые дни после Эпидемии, но Маркус взял с собой ручной генератор и крутил его изо всех сил, чтобы приемник не отключался. Дни начали сливаться в один: с утра до вечера он искал Ариэль, а ночью крутил ручку, в надежде, что Кира выйдет на связь. Добравшись до Айслипа, Маркус укрылся в непримечательном домике, где подсоединил рацию к велотренажеру, и теперь, крутя педали, слушал тихое шипение, заполнявшее дом. В особо безумные мгновения он подумывал самому отправиться за Кирой на Манхэттен, представляя всевозможные ужасные картины: ее схватили партиалы, или съели львы, или просто завалило при обрушении здания. Глупо путешествовать одной, и глупо было отпускать ее. Но остановить Киру у него никогда не получалось.

Хрипло гудела рация, скрипели колеса. На закате он позволил себе перерыв на воду и яблоко, сорванное с согнувшегося под тяжестью урожая дерева во дворе, и снова сел на велосипед. Ночью, как он знал, Кира скорее вышла бы на связь – путешествовать становилось небезопасно, и ей приходилось останавливаться. Он крутил педали за полночь – пока не заболели и не затряслись ноги, а на руках, сжимавших руль, не вскочили мозоли. Маркус дополз до кровати, все еще слыша треск радио в ушах, и мгновенно отрубился.

Утром еще немного покрутил велосипед, но, не выдержав давления четырех стен, выскочил подышать свежим воздухом. Потерев ноющие икры, Маркус отправился на прогулку, снова ища Ариэль. «Остров в Айслипе». Айслип – большой округ, но лишь малая его часть выходит на побережье. Маркус прошел вдоль него взад и вперед, с рацией в рюкзаке, ища хоть какие-то следы человеческой жизни. На второй день нашелся остров, а на третий – и обитаемый дом на нем: подстриженный газон, ухоженный сад, крыльцо, ранее увитое лианами, аккуратно расчищено. Он поднялся по покоробившимся доскам и постучался в дверь.

Клацанье затвора ружья не удивило Маркуса – он даже не вздрогнул.

– Кто?

– Меня зовут Маркус Валенсио. Мы встречались, хотя и довольно давно. Я друг Киры.

Молчание, затем:

– Убирайся.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– Я сказала: убирайся!

– Нандита пропала…

– Скатертью дорожка.

– Ариэль, послушай, я не знаю, из-за чего вы поссорились, не знаю, почему ты их так ненавидишь. Но уверяю тебя: они не питают к тебе никаких дурных чувств. И вообще я здесь не поэтому: это не они послали меня, я ничего не стану им рассказывать о тебе, не стану уговаривать тебя вернуться – ничего подобного. И я совершенно точно не пытаюсь найти Киру, чтобы передать в лапы Морганши. Однако мне нужно кое-что выяснить.

Ариэль не ответила, и Маркус ждал на крыльце. И ждал, и ждал. Через добрую минуту он наконец сообразил, что она, по всей видимости, просто игнорировала его, и уже повернулся уйти, как вдруг увидел на крыльце маленькую скамеечку: не традиционное кресло-качалку, но низенькую деревянную лавку, чтобы сидеть и наблюдать за бегущей мимо жизнью. Смахнув грязь, он сел и стал рассказывать:

– Первый вопрос, который я должен задать тебе, при условии, что ты вообще слушаешь, – это как ты встретилась с Нандитой. Я говорил с другими девочками, которых она удочерила, и все в один голос утверждают, что, когда они с ней познакомились, ты уже жила при ней. Изольда что-то говорила про Филадельфию – якобы ты была там, когда Нандита тебя нашла. Оттуда же родом и Зочи, но я не знаю, имеет ли это какое-то значение. Что я хочу узнать, так это… наверное, прежде всего, откуда ты, да? Как познакомилась с Нандитой? Была ли это обычная история «одинокого ребенка, бродящего по улицам»? У нас много таких на острове, приятно много – в каком-то извращенном смысле. Твоя семья мертва, соседи мертвы, ты голоден, или напуган, или все сразу и выходишь на поиски хоть чего-нибудь. У меня это было молоко: дома было полно кукурузных хлопьев, и это было единственное, что я умел готовить в пять лет, поэтому ел их каждый день, на завтрак, обед и ужин, и скоро молоко кончилось. Я пытался сделать еще что-нибудь: намазать арахисовое масло или варенье на лепешку и тому подобное. Но я даже консервные банки не умел открывать! – Маркус засмеялся и вытер слезинку из угла глаза.

– В общем, пришлось выйти на поиски молока. Не знаю, где я рассчитывал его найти, а вокруг весь мир замер, понимаешь! Что-то горело, помню, машина и аптека, но это же было Альбукерке – там не так-то много растительности, чтобы пожар мог распространяться. Из нескольких пожарных шлангов текла вода, все текла и текла: вдоль улицы бежал настоящий ручей. Но нигде ни одного человека. Я дошел до ближайшего магазина, который знал: дядиного, продуктовой лавки, «абарроте» по-испански. Он располагался всего в нескольких кварталах, но был заперт, и я не смог попасть внутрь, поэтому пошел дальше, и дальше, и весь город был пуст: ни единого человека. Наконец, я нашел Уолмарт – если пройти по большому городу довольно долго, обязательно наткнешься на Уолмарт – и зашел в него, ища молоко, и там оказался этот парень – я никогда раньше его не видел, – загружавший тележку бутылками воды. Он посмотрел на меня, я посмотрел на него, и он подхватил меня и усадил в тележку, и дал мне колбасы. Он даже нашел мне молока в подсобке – «долгоиграющего», так что оно еще не испортилось, – и я съел тарелку хлопьев, пока он набирал все остальное, что ему было нужно. Его звали Трей, фамилии не знаю. Трей привез меня в Оклахому-Сити, где мы наконец встретили Национальную Гвардию. Я потерял его след и, честно говоря, даже не в курсе, добрался ли он досюда: к своему стыду должен признаться, что нечасто вспоминал о нем в последние годы. Думаю, если он и здесь, то живет где-то в глуши, рыбачит или землю пашет, или что-нибудь такое. Я бы наткнулся на него, если бы он жил в городе. И вообще не знаю, зачем рассказываю тебе всю эту историю, – разве что ради того, чтобы сказать: вот такие люди нам нужны – и мы такие и есть. Никто не выжил, если не объединялся с другими, не помогал друг другу, так что РМ и Эпидемия – самый крутой естественный отбор за всю эволюцию. Не знаю, как тебя нашла Нандита, но она нашла и спасла тебя, и привела сюда, и теперь она куда-то пропала, и я просто пытаюсь разобраться, что происходит. Что она знала, что она делала, для чего жила здесь? И зачем ее ищут партиалы?

– Нандита не подбирала меня в Уолмарте, – сказала Ариэль сквозь окно. Маркус, убаюканный звуком собственной речи, вздрогнул, когда голос девушки вырвал его из задумчивости. Приглушенные звуки доносились из-за по-прежнему плотно закрытых штор, но слова можно было разобрать. – Она сама пришла ко мне домой – со смерти родителей и суток не прошло. Пришла и забрала меня.

Маркус нахмурил брови, пытаясь сложить куски головоломки:

– Думаешь, она могла знать, что ты дома? И пришла именно за тобой?

– Думаю, она никогда от меня не отстанет.

Маркус повернулся посмотреть на Ариэль, но увидел только плотно задраенные шторы.

– Сочувствую, – не найдя, что еще сказать, он добавил: – Хреново, конечно.

Ариэль не удостоила его ответом.

– Ее ищут партиалы, – снова заговорил Маркус. – И Киру – думаю, из-за того, что она сделала несколько месяцев назад, но Нандиту тоже – считают, она что-то знает. И она точно что-то знает. Ариэль, я видел фотографию, где Нандита и какой-то мужик стоят рядом с Кирой на фоне «ПараДжена». Что бы она там ни знала, это явно связано с Кирой, и партиалы объявили нам полномасштабную войну, пытаясь получить эти сведения. Если ты знаешь об этом хоть что-то… пожалуйста, расскажи.

Ответа не было. Маркус слышал частое дыхание Ариэли за занавеской и ждал – а что еще оставалось делать?

– Нандита была ученым, – наконец решилась Ариэль. – Ставила опыты.

– На Кире?

– На всех нас.

Внутри, как обнаружил Маркус, дом Ариэли был заставлен цветочными горшками.

– Не знал, что ты садовница, – произнес он, когда глаза немного привыкли к полумраку. При таком обилии партиалов, прочесывавших остров, у Ариэли не было иного выхода, кроме как заткнуть все окна как можно плотнее.

– Меня вырастила Нандита. Я ничего другого особенно и не умею.

– Ты за это ее ненавидишь?

Она понизила голос:

– Я тебе уже сказала, за что.

– Опыты, да, – Маркус взглянул на девушку. – Ты готова рассказать о них?

– Нет, – ответила Ариэль, глядя на улицу. – Но это не отменяет того, что время пришло. – Она закрыла дверь, заливая комнату кромешной тьмой.

Маркус дал глазам привыкнуть и сосредоточился на силуэте девушки.

– Что за опыты? И почему другие девочки о них ничего не говорили?

В ее голосе обозначились резкие нотки:

– Знаешь, как много сил я приложила, что уйти от всего этого? Чтобы притвориться, будто живу нормальной жизнью? Устроилась на работу, хотя в этом не было необходимости, лишь бы занять себя чем-нибудь на целый день; забеременела за два года до того, как обязывал Закон надежды. И огород-то этот чертов я пропалываю, потому что… потому что до Эпидемии все так поступали. Я сделала все, что могла, даже сбежала от своих сестер…

– Что произошло? – требовательно спросил Маркус. – Что она натворила?

– Это случилось однажды перед завтраком, – начала Ариэль, уставившись в пол. – Нандита обычно вставала пораньше и готовила нам чай: с ромашкой, мятой и всем таким. Она же травки выращивала, ты знаешь, у нас весь дом был в травках, и еще оранжерея. Некоторые, типа ромашки, нам разрешалось трогать, но другие она держала в стеклянных пробирках под номерами, словно какие-то образцы, и к ним даже подходить запрещалось. Я до поры до времени ни о чем особенно не думала – нам попадало, даже если мы просто забегали в оранжерею, играя, так что запретные склянки меня не удивляли, – но как-то утром я тоже проснулась рано и спустилась помочь с чаем, а она заваривала ту дрянь из пробирок. Опять же, я бы ничего такого не подумала, но, когда я спросила, что она делает, у нее был жутко виноватый взгляд – я так смотрела, когда меня ловили на чем-то запретном. Нандита разыграла невинность: мол, просто новый аромат хотела добавить, но я не могла забыть ее взгляда. На следующий день я тихонько пробралась в кухню, и она снова этим занималась, теперь уже с другими пробирками, записывая что-то на листе бумаги. Она делала так почти каждое утро, и я перестала пить чай.

– А тот листок видела?

– Однажды, когда прокралась в оранжерею. Но, кажется, она поняла, что я там побывала, потому что больше никаких бумаг мне не попадалось. И то не были просто заметки о чае, а результаты наблюдений за нами: как быстро мы растем, насколько здоровы, хорошо ли видим, слышим и прочее. Нандита постоянно устраивала с нами игры – на координацию, запоминание, но после тех записей мне уже и играть расхотелось. Она не играла с дочерьми – она испытывала наши способности.

– Но, может быть, она просто… ну, не знаю… следила за вашим развитием? – возразил Маркус. – Я плохо представляю себе, как должны поступать ответственные родители, но, наверное, это нормально?

– В этом не было ничего нормального! – настаивала Ариэль. – Все служило испытанием, или исследованием, или наблюдением. Она не играла в мяч – она бросала его, чтобы проверить наши рефлексы; мы не играли в салки – мы проходили испытания на скорость, бегая друг за другом по улице. Если кому-то случалось порезать палец или поцарапать коленку, она, конечно, обрабатывала и заклеивала ранку, но прежде внимательно рассматривала ее во всех кровавых подробностях.

– Почему же другие девушки ничего про это не рассказывали? Уж я у них все выпытывал про Нандиту, что они только могли вспомнить. И никто не говорил ничего подобного.

– Я несколько раз пыталась поговорить с ними, но они мне не верили. Конечно, девчонки же не видели ни пробирок, ни бланка с записями, а скоростные испытания считали просто веселой игрой в догонялки.

– Ты заглянула за кулисы – и потому все предстало перед тобой в ином свете.

– Именно.

– Но… – Маркус говорил медленно, как можно осторожнее подбирая слова, – не может ли быть так – я не говорю, что ты завираешь или что-то такое, – но не может ли быть так: маленькая девочка увидела что-то непонятное, но по сути совершенно невинное, и от этого у нее развилась… мания… и после ей стало везде чудиться вероломство, которого и в помине не было?

– Думаешь, я не задавала себе этот вопрос по сто раз на дню? По тысяче раз? я убеждала себя, что у меня мания, что я неблагодарная, что я все придумала, но всякий раз видела что-то еще, от чего снова «заводилась». Каждый шаг Нандиты был безумным, извращенным способом контролировать нас, заставить нас поступить так или иначе, или думать в определенном направлении, или еще не знаю чем.

– Почему ты так уверена, что целью было именно это?

– Потому что это было написано прямым текстом на той бумажке. Запись про Мэдисон прямо говорила о контроле.

– Что там было?

– Она написала: «Мэдисон – Контроль». Тебе что, все два раза нужно объяснять?

Маркус покачал головой:

– Просто все это как-то… не вяжется с тем, что я видел. Ты кому-нибудь жаловалась?

Ариэль фыркнула:

– Ты когда-нибудь видел восьмилетнего ребенка, который бы жаловался взрослым, что мама пытается его контролировать?

– Но ты хоть попыталась?

– Конечно, пыталась, – кипятилась Ариэль. – Перепробовала все, что в голову приходило. Знай я тогда про совращение малолетних, я бы ее и в этом обвинила – в чем угодно, лишь бы вырваться из ведьминого дома. Но она не била нас, сестры лучились счастьем, а я была просто Маленькой Букой Ариэлью. Никто мне не верил, а когда и родные сестры не захотели верить, я поняла, что они уже под контролем, что им уже промыли мозги или запрограммировали, или еще хуже. Я сделала единственное, что смогла придумать: разнесла на кусочки оранжерею.

Маркус нахмурился, вспоминая аккуратное сооружение на заднем дворе Зочи.

– Она сама ее отстроила?

– Ты думаешь о новой, – пояснила Ариэль. – А та была в старом доме: я вдребезги ее расколошматила ломом: каждый кусок стекла, каждый горшок, каждую пробирку, какую только нашла, хотя, конечно, понимала, что это не все. Нандита чуть не взорвалась, придя домой, – жаль, не буквально. Я убежала на другой конец города, укрывшись в пустом доме, меня месяц не могли найти. Думала, Нандита… ой, не знаю, чего я от нее ожидала, но уж точно не того, что она приведет меня обратно. Наверное, ей хватило времени, чтобы успокоиться. Зла была как собака, но вернула домой.

– Потому что любила тебя, – предположил Маркус с надеждой.

– Потому что я была нужна ей для каких-то безумных экспериментов! – горько выплюнула Ариэль. – Не хотела искать новую морскую свинку для опытов. – Вздохнув, девушка забарабанила пальцами по деревянным ступеням. – Это случилось зимой, а весной мы переехали в новый дом: Нандита говорила, что у старого крыша прохудилась, но, конечно, ей просто была нужна новая теплица для травок. Я еще несколько раз убегала, но «дети – наш самый драгоценный ресурс» и все такое, поэтому меня все время возвращали обратно. Как только закон позволил мне жить отдельно, я ушла и уже не возвращалась.

– Может быть, ее опыты как-то связаны с РМ? – задумался Маркус. – Ты же жила с ней до… шестнадцати, да?

– Да.

– И вот она записывала все, все физические изменения с детства и до юности.

– Думаю, да.

– Я просто рассуждаю, – пояснил Маркус. – Мэдисон – мать единственного выжившего ребенка на всем острове. Конечно, благодаря найденному Кирой лекарству, но что, если дело не только в этом? По крайней мере, любопытное совпадение. Не думаешь, что это Нандита как-то нахимичила? Повышенный иммунитет или более жизнеспособный новорожденный… я не знаю – хватаюсь за соломинки. Может, все это ради будущего человечества?

– Не знаю, – ответила Ариэль, – и провела многие годы в попытке даже не думать об этом.

– А теперь Нандита пропала, – рассказал Маркус. – Совершенно, будто с лица Земли исчезла. И ты понимаешь, что это значит.

Ариэль вскинула лицо:

– Что?

– Она не сторожит дом, – со значением проговорил Маркус. – А какие-то записи, возможно, остались…

Ариэль прищурилась:

– Но это в Ист-Мидоу – под партиалами.

Маркус кивнул с легким намеком на свою старую лукавую улыбку:

– Ага, куда они отправляют всех, кого им удается поймать. Бесплатная доставка, а?