5
На улице свирепствовала гроза. После ослепительной вспышки молнии во всем двухэтажном особняке резиденции гестапо погасли огни. В помещении зажгли свечи. Те распространяли бледный, скудный свет, превращавший предметы и фигуры людей в нечто загадочное, пугающее и в то же время хрупкое и неуловимое.
В большом кресле у стены перед низким квадратным столиком восседал сам шеф городского гестапо штандартенфюрер Отто фон Лансдорф. Он сидел молча, подперев подбородок кулаками и устремив взгляд в темноту. Рядом с ним замер обер-лейтенант Ганс Курт – его правая рука и начальник спецотдела.
– Сейчас механики осмотрят движок и запустят электричество, – сказал Ганс Курт, повернув голову.
– Хорошо, – кивнул шеф. – Темнота действует на меня угнетающе.
Они снова помолчали. Звуки грозы затихали.
– По поводу «гостя» больше не звонили? – спросил Лансдорф.
– Телефонная линия тоже вышла из строя, – ответил обер-лейтенант. – Ее сейчас восстанавливают совместно с электричеством. Полагаю, что «гость» из Берлина персона важная, раз о нем проявляют такое беспокойство?
Лансдорф пожал плечами.
– Я много слышал о нем, но видеть никогда раньше не приходилось. Шведский немец, вот и все, что мне известно.
– Шведский немец, – повторил обер-лейтенант задумчиво. – Он что, родился в этой стране или?…
– Нет, он родился в России, в Поволжье, – продолжил Лансдорф. – Его семья эмигрировала во Францию во время большевистской революции. Вилли Штерн тогда еще был подростком.
– Франция, Швеция… А как он в Германии оказался? – спросил Курт заинтересованно. – Жажда мести за потерянную родину или еще что-то подтолкнуло его под крыло фюрера?
– Биографии таких людей – тайна, покрытая мраком, – ответил шеф неопределенно. – Хотелось бы знать, для чего он сейчас прилетел к нам, раз нам с тобой приказано оказывать ему содействие…
Вдруг холл ослепил свет автомобильных фар. Штандартенфюрер и обер-лейтенант вскочили с кресел. Фары погасли, раздался звук шагов, слегка скрипнула дверь. В холл вошел человек, которого трудно было рассмотреть в полумраке, но уверенный шаг его и голос говорили о том, что он знает себе цену:
– Я Вилли Штерн, – представился он. – Прошу именно так обращаться ко мне и впредь как к человеку гражданскому и не носящему военную форму.
Лансдорф и Курт смутились, как дети, и переглянулись.
– Мне нужна комната с ванной, – продолжил гость. – От сытного ужина тоже не откажусь, ужасно устал во время перелета.
– Да-да, конечно, – засуетился Лансдорф, пожимая ему руку. – Мы приготовили вам комнату, прямо здесь, на втором этаже. Вы…
– Мне нужен номер в гостинице, – неожиданно возразил прибывший. – Надеюсь, в вашем городке имеется такое заведение?
– Да, но-о-о… – Курт хотел что-то сказать, однако Штерн опередил его, прервав на полуслове.
– Я не должен афишировать свою принадлежность к Германии, – сказал он. – Для жителей этого города я русский, Георгий Устюгов. Именно на данное имя и фамилию изготовлены мои документы.
– В городе есть гостиница, – сказал Лансдорф, выслушав его. – Обер-лейтенант Курт подготовит номер. А эту ночь вам все равно придется провести в нашем особняке, хорошо выспитесь, и…
В отведенной для ночлега комнате Штерн поставил к стене чемодан и, сбросив пиджак, расположился в кресле.
– Вы к нам надолго? – спросил штандартенфюрер, ставя на стол подсвечник с горящими свечами.
Штерн словно не заметил вопроса, а может быть, и не расслышал. Он медленно откинулся на спинку кресла, а его голос прозвучал устало:
– Вы знаете Василия Носова?
– Кого вы имеете в виду? – напрягся Лансдорф.
– Я имею в виду того, о ком спрашиваю, – ответил Штерн, доставая из кармана пиджака фотографию и бросая ее на стол. – Разве не вы прислали это фото в Берлин по моему запросу, господин штандартенфюрер?
Лансдорф внимательно рассмотрел снимок и пожал плечами.
– Этот человек известен как Ефрем Романович Родионов, – сказал он, хмуря озабоченно брови. – Сейчас он на посту начальника полиции поселка Большой Ручей.
– И это все, что вам известно? – усмехнулся гость.
– Нам известно, что в прошлом этот человек работал часовщиком, – неуверенно произнес Лансдорф.
– Вижу, плохо работает гестапо на оккупированной территории. На фотографии, которую вы держите в руках, господин штандартенфюрер, запечатлен уголовник Василий Носов. Это вор-рецидивист, или, как в России ему подобные себя называют, вор в законе!
– Простите, но нам это известно, – осмелился подать голос обер-лейтенант Курт.
– Обер-лейтенант знает, что говорит. – расплылся в улыбке Лансдорф. – Под его контролем и служат Германии все русские полицейские.
– Хорошо, пусть будет по-вашему, – гость из Берлина поднялся из кресла и, стремясь придать своему голосу как можно более убедительный тон, проговорил: – Тогда скажите мне, господа, что вам еще известно об этом человеке?
– Разве только то, – смутился Курт, – что как начальник полиции он нас вполне устраивает, служит добросовестно и…
– Вы уверены в его лояльности фюреру, как в себе лично? – с едкой улыбкой перебил его Штерн.
Несколько секунд обер-лейтенат молчал, обдумывая услышанное, а затем тихо произнес:
– Я начинаю понимать, вы к нам приехали именно по поводу этого человека?
Вопрос прозвучал непраздно. Вилли Штерн понял, что он означает закамуфлированное требование выложить все о цели своего приезда в город.
– Совершенно справедливо, – согласился он. – Я прилетел именно из-за этого человека – он необходим для очень важной операции.
– А какова в ней наша роль? – поинтересовался Лансдорф.
– Мне нужны машина и ваше полное невмешательство в мои дела и поступки, – Штерн вперил взгляд в штандартенфюрера, который сразу же вытянулся по стойке «смирно» и замер.
– Всем обеспечим, не сомневайтесь! – чеканя каждое слово, отрапортовал он.
– Тогда прикажите принести мне ужин и приготовить ванную, – сказал Штерн, возвращаясь в кресло. – Спокойной ночи, господа. Я был рад с вами познакомиться и прошу сегодня больше меня не беспокоить…
* * *
Бригитта Кранц, сидя в первом ряду, не узнавала обычно красноречивого пропагандиста. Информацию о положении на фронтах он читал сбивчиво и непонятно. Сегодня обычно ровный и четкий голос Классена звучал глухо и невыразительно. Персонал госпиталя и раненые не могли понять, чем так расстроен «птенец гнезда» доктора Геббельса. Не закончив одной фразы, он переходил на другую, потом снова возвращался к первой, уже прерванной. «Что с ним? – думала Бригитта. – Наверное, у него какое-то несчастье в семье. А может быть, дела на фронте так плохи, что Классен не решается говорить о них?»
Пропагандист, видимо, понял, что несет околесицу. Извинившись, он вышел, оставив слушателей в полном недоумении и беспокойстве.
Вернувшись в свой кабинет, женщина услышала, как звонит телефон, и поспешила к аппарату.
– Да, начальник госпиталя Кранц… Послушайте, господин зондерфюрер, я ведь уже сказала вам… Состояние вашего здоровья не вызывает опасений. И мест у нас свободных нет. Даже коридоры заняты ранеными… У вас другие сведения? Они ошибочны, уверяю вас и… Прошу больше не звонить и не отнимать у меня время!
Бригитта бросила трубку на стол. Раздраженный голос зондерфюрера все еще звучал из нее на весь кабинет. Тогда она положила трубку на рычаг.
В кабинет вошел хирург Адольф Крамер. Бригитта указала ему на стул и тяжело вздохнула.
– Кто-то хочет казаться больным и с вашей помощью сбежать в Германию? – высказал свою догадку хирург.
– Именно так, – еще раз вздохнула Бригитта и развела руками. – Операция «Цитадель» на Курской дуге всех держит в напряжении. Если наши войска не победят русских, то…
– Мы уже проиграли танковое сражение на Курской дуге, – сказал Крамер и низко опустил голову. – Теперь на разгром России нам можно не рассчитывать!
Тут опять зазвонил телефон, и потрясенная Бригитта машинально взяла трубку. Послышался мужской сердитый голос:
– Фрау Бригитта?
– Да, это я! – ответила она раздраженно. – Если вы относительно «кому-то полечиться в госпитале», господин комендант, то я здоровых людей принимать не буду!
– Я как раз и звоню вам по этому поводу, – послышался голос коменданта. – Госпиталь не дом отдыха и там места только для раненых! Фамилии тех, кто желает «подлечиться» и получить отпуск в Германию, сообщайте немедленно лично мне!
Адольф Крамер сидел, обхватив голову руками. Когда Бригитта положила трубку, он усмехнулся.
– Теперь у бравых офицеров вермахта не героическое, а чемоданное настроение, – сказал он, поднимаясь с места. – Все мысли сейчас не о победе над врагом и мировом господстве, а как уцелеть в развязанной самими же бойне…
Он вышел, что-то еще бормоча себе под нос и сутулясь. Бригитта не удерживала его. Оставшись одна, она подошла к окну и, распахнув створки, закурила. Теперь ей была понятна спутанная и сбивчивая речь пропагандиста Классена. Он знал о поражении на Курской дуге. Германией война проиграна, и эта победа советских войск окончательно сломит дух немецкой армии.
Стук в дверь. Вошел Карл Пеннер, врач из терапевтического отделения.
– Извините, фрау Бригитта, – начал он прямо от порога. – Я хочу обратиться к вам с просьбой.
– Излагай, я слушаю, – ответила она, выбрасывая папиросу и закрывая окно.
– Даже не знаю, с чего начать… – нахмурился Пеннер, топчась на месте. – Мне нужна ампула с цианидом, – ошеломил он неожиданной просьбой. – Без вашего письменного разрешения мне ее на складе не дают.
Бригитта села за стол и сложила перед собой руки.
– Прошу прощения, Карл, но для каких целей тебе понадобился цианид?
Пеннер нахмурился и провел ладонями по волосам.
– Я хочу убить себя, если попаду в руки русских.
– А почему ты считаешь, что непременно попадешь в их руки?
– Я уверен в этом. Русские громят наших на всех фронтах. Сначала нас отшвырнули от Москвы, затем Сталинград, а теперь уже и Курская дуга… Скоро начнется большое отступление, и у нас мало шансов на спасение.
– Если начнется отступление, то о раненых и медперсонале позаботятся в первую очередь.
– В первую очередь позаботятся о себе, – возразил Пеннер с уверенностью. – Раненых и нас с вами бросят на произвол судьбы. Это будет именно так, можете мне поверить!
– И вы предпочитаете умереть, а не сдаться в плен? Почему вы так боитесь русских, ведь они люди, а не звери?
Пеннер, явно волнуясь, снова пригладил волосы ладонями.
– Русские не звери, – согласился он. – Вот только жестокость всегда порождает жестокость. Наше вторжение в Россию, бесчеловечность относительно мирных жителей, сожженные города и села… Такого нам не простят. Победители не будут разбираться, кто из нас, немцев, причинил им зло. Для них все мы «проклятые фашисты», захватчики и враги, которым нет прощения. Нас будут выгребать из России, как вшей, одной гребенкой…
– Хорошо, я дам тебе ампулу с ядом, Карл, – вздохнула Бригитта. – Только прежде ты дашь мне слово использовать цианид только тогда, когда не будет иного выхода.
Их разговор был прерван стуком в дверь. На этот раз в кабинет заглянул дежурный санитар.
– Чего тебе, Ганс? – спросила Бригитта.
– К вам просится какой-то человек в гражданском костюме.
– Чего он хочет?
– Требует пропустить в кабинет и не задавать лишних вопросов.
– И все?
– Нет, он еще просил передать, что его зовут Вилли Штерн…
– Кто-кто? – быстро переспросила Бригитта, меняясь в лице. – Немедленно приведите в мой кабинет!
Карл Пеннер, понимающе усмехнувшись, покинул её. Бригитта даже не заметила этого. Она тяжело дышала в ожидании.
Топот приближающихся шагов в коридоре, скрип двери… В кабинет вошел высокий худощавый, физически крепкий человек. Русые волосы зачесаны назад. Красиво очерченный рот с припухшими губами заметно оживлял его бледное лицо.
– Господи, это ты! – воскликнула женщина, устремляясь к вошедшему. – Как я счастлива, что снова вижу тебя живым и невредимым.
– Я тоже бесконечно счастлив, душа моя, – ответил гость, жарко целуя ее в лоб, щеки, губы. – Ты стала еще прекраснее, чем была прежде! Я просто умираю от любви к тебе, голубка моя ненаглядная…