Уважаемого Ота-сан осень не захватила во Владивостоке.

Он уехал в последнее, перед окончательным возвращением в Японию, путешествие по России.

Ота пережил достаточно, чтобы желать тихих раздумий в своем наследственном храме близ Нагойи.

— В Японии никогда не будет большевизма. Япония — это синто, путь богов.

Но что значит «путь богов», если помощник японского буддийского священника переходит в советское подданство?

Ота посетил Москву, Ленинград. Он был настроен грустно, но беззлобно. Он заказал свой бюст хорошему скульптору, чтобы поставить его во Владиво-хонгази, где он проработал тридцать лет. Он снимался во всевозможных видах в Ленинграде и Москве, чтобы потом в Нагойе переживать сладкую горечь воспоминаний.

Он не был во Владивостоке осенью и не мог видеть, какой японские рабочие выбрали для себя синто.

В октябре пришел во Владивосток японский пароход. Он вовсе не должен был приходить во Владивосток: пароход шел из Камчатки прямо на Хакодате.

Но японский пароход обогнул Японию. На пятый день пути взбунтовался трюм. Четыреста японских рабочих, снятых с концессионных рыбалок, захватили командный состав и потребовали вести пароход на Владивосток: там, в советском порту, а не у себя на родине, они будут рассчитываться со своими хозяевами.

На этом же пароходе возвращался и Береза. Он предполагал договориться в Японии о ряде срочных заказов, но смог помахать ей только издали рукой.

Береза стоял около трапа в группе недавних, но уже испытанных друзей. Старик Бункицы — тот, правда, старался скрыть под маской бесстрастия свое возбуждение. Но Юмено, такехарцы и четыреста других не старались ничего скрывать: они махали руками, шапками и кричали «банзай» наплывающей набережной.

Ноябрь 1930 г. — ноябрь 1931 г.