ОТВЕТ
Филиппов приехал в маленькую пограничную деревушку, в штаб дивизии.
Вокруг были желтые сопки, по ним вились окопы. Впереди, за железнодорожной линией, виднелись те же выгоревшие на солнце травянистые сопки и те же окопы, но только китайские.
Между русскими и китайскими окопами лежали китайские поля. Когда утренний туман всплывал над полями, открывалось мирное зрелище: нежно и весело зеленели бобы, краснели помидоры, плотной стеной стояла пшеница.
В бинокль Филиппов отлично видел китайских солдат: короткие курмы, шапки-ушанки.
Кадровая китайская армия генерала Чжан Сюэ-ляна, сына Чжан Цзо-лина!
Несколько раз в день китайцы открывали огонь. Били пушки, стреляли винтовки.
Батареи с нашей стороны отвечали немедленно. Столько, сколько требовалось для того, чтобы противник замолчал.
В шесть вечера по китайским окопам разносился тонкий вибрирующий крик. Солдаты вылезали из шалашей, из окопов, смотрели в сторону советских позиций и вдруг быстро, неукротимо, как лавина, бросались вниз, на поля. У каждого на плече или в руках болтался мешок. Солдаты бежали, обгоняя друг друга, прыгали через ямы и камни. Достигнув полей, они рвали баклажаны, кукурузу, помидоры, ножами-штыками срезали пшеницу. Солдаты шли по полю, как саранча.
Всю долину усеивала китайская армия, желавшая ужинать.
Когда солдаты уходили, на поля выползали синие фигурки крестьян. Они блуждали вдоль гряд и полос, подсчитывая оставшееся, распрямляя каждый растоптанный стебель. Они сидели над разоренными грядами в позе настоящего отчаяния...
Филиппов двинулся вдоль фронта. В некоторых деревнях нашел следы бандитских налетов: сгорели дома, хлеб, хоронили убитых. Собирались красные партизаны и писали правительству письма с просьбой вооружить их, чтобы, как в годы интервенции, они могли ответить врагу.
— Выдержка! — говорил Филиппов. — Если они не образумятся... тогда, понимаете? Только тогда, не раньше!
Китайские генералы не образумились. Выдержку и миролюбие Советского Союза они приняли за слабость.
Накопив силы, собрав армии, Чжан Цзо-лин решил наступать. Он готовил удары из Санчагоу на Владивосток, из Лахасусы и Фугдина на Хабаровск, из Джалайнора и Хайлара на Читу.
Никогда Лахасуса не видела такого количества отлично вооруженных войск. Даже такие много видавшие лица, как А-сюань, владелец электростанции, и Ван Хэ-фу, владелец цементного завода и мучных складов, присутствовавшие в свое время на парадах царских войск во Владивостоке, искренно удивлялись.
Войска двигались через город: одни — пешком, стройными рядами, хорошо одетые, другие — на грузовиках, сверкая ружьями, пулеметами, бомбометами. Проскакала конница.
Просыпаясь ночью, горожане слышали грохот колес, треск моторов, лязг железа.
Первой должна была наступать Сунгарийская флотилия. Адмирал Шон Хун-лин наносил удар на Хабаровск.
Обстреливая берега и советские пароходы на Амуре, белокитайские канонерки, во главе с гордостью китайского флота крейсером «Киан-Хын», вышли из широкого устья Сунгари.
Филиппов был на мониторе «Ленин». Он снимал приближающихся врагов, кипение волн вокруг лодок, дымки разрывов, лица краснофлотцев, взволнованные, сосредоточенные: приказа открыть ответный огонь не было.
Неужели мы будем стесняться?!
Но Филиппов был спокоен. Он знал больше краснофлотцев, он поглядывал на небо.
И вот стали подниматься самолеты. Звено за звеном самолеты и гидросамолеты взмывали с нашей стороны и шли в тыл китайской эскадре.
— Заградительная зона, — сказал Филиппов краснофлотцу, стоявшему около него, — ни одна канонерка не уйдет.
В ту же минуту на канонерские лодки обрушился огонь наших мониторов.
Филиппов высадился вместе с батальоном волочаевцев и краснофлотцами. Коротким ударом волочаевцы выбили противника из укрепленного района Чичиха и обеспечили высадку Приамурской Краснознаменной дивизии.
Упорно сопротивлялись белокитайцы в Лахасусе, опоясанной тремя линиями окопов. Но натиск приамурцев был страшен. Через три часа судьба сражения выяснилась, и в то время, когда некоторые части белокитайцев еще защищались, другие, готовясь бежать, уже грабили город.
Грабили дом начальника района Ли Мин-чена. Дом горел, а на дворе насиловали женщин. Сам Ли Мин-чен стоял неподалеку, зажмурив глаза, чтобы не видеть среди валяющихся женщин своей жены. Полдюжины двуколок въехало в ворота грузить награбленное. Ошалелая прислуга металась по дворам и комнатам. Мать Ли Мин-чена, лишенная, ради красоты, ступней, разъезжала на спине служанки. С девушки лил пот, ноги ее подкашивались, глаза были вытаращены.
Лавки и дома заколачивались. Ожидалось нечто чудовищное. Если так грабят свои, то на что способны чужие?!
Заваливались входы во дворы, рылись ямы в потайных местах. Туда сваливали ценные вещи. Страшными глазами мужья смотрели на жен, предполагая их невыносимую судьбу.
Красная Армия вошла в город утром.
В тюрьме среди политзаключенных оказалось много не только русских, но и китайских детей. Красноармейцы недоумевали. Вдруг один из заключенных, невысокий изможденный молодой человек, заговорил на русском языке.
— Я Лян Шоу-кай, — сказал он, — студент Пекинского университета. А эти дети — наши китайские пионеры.
Лян Шоу-кай рассказал: месяц назад погиб его друг, тоже студент Пекинского университета — Чен. Его схватили во время беседы с солдатами, которым он разъяснял дела милитаристов и изменников китайской революции.
— Вот его фотография... Посмотрите.
Филиппов увидел молодое лицо, с зачесанными назад черными волосами, с широко раскрытыми глазами. Глаза были полны света, прекрасно схваченного объективом.
До полудня город был мертв. Заколоченные дома и лавки, пустые, со следами грабежа, базары. Собаки быстро, не оглядываясь, пробегали вдоль стен... Почта, цементный завод... нигде ни человека.
Красноармейцы стояли на перекрестках, патрули проходили по улицам мертвого города и по древним стенам с башнями.
Возрождение началось в вонючем рабочем поселке у цементного завода. Туда пришли добровольцы-красноармейцы Ли Шу-и и Ли Ю-ню. Они заглянули в фанзу и увидели женщину на корточках перед очагом. Луч солнца, проникая в прорванное окошко, освещал закопченные нары с чайником и посудой, почерневшими от грязи и времени. В черной дымной мгле, в глубине, на нарах, сидел мужчина и двое детей.
— Идите получать муку, — сказал Ли Шу-и.
Звуки родной речи взволновали фанзу. Мужчина соскочил с нар, за ним дети. Всматриваясь в гостя, хозяин подошел к дверям.
— Если вы будете тут сидеть, на вашу долю ничего не останется.
— Что такое? Какую муку, господин военный?
— Так ты еще ничего не знаешь? — искусно удивился Ли. — Город занят Красной Армией, армией рабочих и крестьян. Беднякам выдается со складов отличная мука.
Красноармейцы направились в следующую фанзу.
— Какая мука, где выдается? — бежал за ними рабочий. — Господин, господин, умоляю остановиться и разъяснить!
— Иди к любому складу.
Так жизнь вошла в город. Весть о раздаче муки распространилась по городу и окрестностям с непостижимой быстротой. Длинные очереди бедняков, к тому же совершенно разоренных постоем чжанцзолиновских войск, вытянулись у складов.
Купцы, не успевшие в суматохе неожиданного отступления выбраться из города, приняли раздачу муки за начало грабежа. Слуги снова рыли в комнатах ямы, куда господа, выгнав всех, прятали свои драгоценности.
Когда красноармейцы начали стучать в ворота к Ван Хэ-фу, никто не отозвался. Тогда они взломали ворота и вошли. Переводчик громким голосом звал хозяина.
Долго никто не появлялся: ни слуги, ни хозяева. Наконец показался мальчишка-слуга.
— Это дом Ван Хэ-фу? — спросил переводчик, — дом владельца мучных складов? Красная Армия для раздачи бедному населению взяла из ваших складов муку. Пусть хозяин немедленно идет в штаб и получит деньги.
Слуга побежал к трепещущим хозяевам и передал невероятную весть.
К вечеру в городе творилось необычайное: открылись лавки, зашумел базар. Господин А-сюань осветил город так, как не освещал его никогда. С окон и дверей срывались доски, ворота распахивались, ремесленники, купцы, дети сновали по улицам.
Через несколько дней Красная Армия двинулась назад. Она не собиралась ничего и никого завоевывать, она только восстановила неприкосновенность границы.
Но этот страшный удар не образумил белокитайцев. Потребовались еще удары на Фугдин, Джалайнор и Хайлар, чтобы Чан Кай-ши и американцы поняли истину.
Часть генералов попала в плен, часть бежала, сея панику. За границу полетели телеграммы: «Харбин отрезан. Русские идут на Мукден. Помогите!».
Но помочь уже никто не мог. Нужно было расплачиваться за всё.
