«ВЫ — УМНАЯ ЖЕНЩИНА»
Первые дни пути Зейд была полна тех чувств, которые побудили ее согласиться на предложение Борейчука.
Она сделает полезное дело. Много золота получит родина!
Мир кругом был полон интереса и не походил ни на что, виденное ранее.
Реки, горы, ущелья — все было грандиозно и пустынно. Впрочем, пустынно, если говорить об отсутствии человека. Она видела оленей, которые вдруг, сломя голову, проносились по тайге, только дробный топот копыт да треск чащи сопровождали их бег. Она видела горных баранов. Они стояли на острых скалах на птичьей высоте и вдруг срывались с этих скал и неслись с неправдоподобной быстротой и легкостью. Она видела медведей, которые не очень-то торопились дать дорогу человеку.
Она видела лис и зайцев, пузатый барсук скрылся в своей норе.
Звери и птицы наполняли этот мир. Человек здесь был гостем.
Она шла гордая и сожалела, что не имела фотоаппарата. Хорошо бы принести и показать фотографии той же Точилиной и тому же Гончаренко.
В первые дни она все думала о том, как будет хорошо, когда во Владивосток придет пароход, а на пароходе — она и мешки с золотом.
Посевин и Борейчук вначале мало между собою разговаривали. На Зейд Посевин не обращал никакого внимания, но Борейчук частенько поглядывал на нее и спрашивал:
— Не устали, дорогой товарищ? Ну, молодец, молодец! Я так и говорил Посевину: эта здоровая девушка пройдет не хуже мужчины...
В один из первых вечерних привалов Посевин буркнул Зейд:
— Разложи костер.
Очевидно, он хотел на нее, как на женщину, возложить хозяйственные обязанности. Зейд это не понравилось, но она еще ничем не успела выразить своего недовольства, как Борейчук сорвался с места:
— Нет, зачем, к чему? Что мы! Нас же двое мужчин! — и побежал собирать хворост.
С тех пор хозяйственные заботы нес он.
У Посевина была палатка. В сущности это была не настоящая палатка, а какая-то укороченная — квадратное полотнище, которое Посевин устраивал на двух жердях и перекладине.
Там можно было лечь двум, третьему — трудно. В первую ночь Зейд устроилась было на воле, но комаров оказалось такое количество, а ночная прохлада так напоминала холод, что она, пролежав час в своем одеяле, проползла в палатку.
Остались позади первые хребты. Путешественники подошли к реке, названия которой ни Посевин, ни Борейчук не знали. Они просто называли ее: река.
Река неслась в крутых каменных горах по узкой долине и была зла до остервенения. По сравнению с ней предыдущие речки казались благодушными овцами.
Нужно было переправиться на противоположную сторону. Спускались к реке долго и трудно. Труднее всего оказалось Борейчуку. Ноги и руки его совершенно были неприспособлены к тому, чтобы цепляться за выступы, упираться в почти несуществующие выемки, совершать прыжки.
— Чортова дорога, — говорил он, — ничего не понимаю. Бывают горы, но по горам можно идти. А это что же?!.
— Как же ты будешь идти назад с грузом? — кричал Посевин.
— Не знаю, не знаю, не предполагал, — безнадежно дрожащим голосом отвечал Борейчук. — Ты говорил: дорога. А разве это дорога?
— Возьмите мою палку, — предлагала Зейд. — Где ваша палка?
Свою палку Борейчук упустил в трудную минуту, когда двумя руками хватался за скользкий камень, а ногами искал опоры и с ужасом чувствовал, что опоры нет.
— Берите... Иначе сорветесь!
Больше на животе, чем на ногах, спустились в заросли кедрового стланника на берегу реки.
— Километров тридцать в час дает, не меньше, — сказал Посевин, глядя на вздутый грохочущий поток.
Река неслась желтая, пенистая, и Зейд казалось, что она торопится обогнать себя саму: до того одна волна накатывалась на другую, перекатывалась, стремительно обгоняла. До того она точно слизывала стремительно берег.
Через реку протянулась гряда камней. Камни разной величины: плоские, круглые, острые — торчали близко друг от друга.
— Чортова тропа, — сказал Посевин. — Когда чорт здесь проходил, оставил следы, а теперь нам за ним нужно топать.
Борейчук молчал. Зейд посмотрела на камни. Пройти по ним, если бы они лежали на земле, не представило бы никакого труда. Но когда они торчат из пучины?!
— А если поскользнешься? — спросила она.
— Нашему брату поскальзываться запрещено. Ничего, пройдем, я проходил трижды.
Во Владивостоке свою ловкость Зейд проявляла, играя в волейбол, а за дорогу она убедилась, что она ловка вообще. Если пройдет Посевин, пройдет и она.
— Чай будем пить? — чужим голосом спросил Борейчук.
— На том берегу выпьем. Ну, благословясь, — проговорил Посевин, поправил на спине груз, подтянул ремень и взял палку. Он сделал первый пробный шаг; потом слегка подпрыгнул и пошел быстро, почти бегом, с камня на камень.
У Зейд заколотилось сердце. Через несколько минут идти ей!
— Эгоо! — донеслось с того берега.
Посевин стоял и махал палкой.
— Товарищ Борейчук, теперь вы? — спросила Зейд.
— Как хотите... — Борейчук подошел к берегу и, наклонившись, стал разглядывать камни.
— Неужели нет другого пути? Почему бы не перейти ее в мелком месте?
— Посевин, наверное, выбрал самую проходимую дорогу, товарищ Борейчук.
— Вы думаете он выбирал? Ничего не выбирал, пошел по первой попавшейся. А я убежден, что можно найти брод.
— Какой брод, вы смотрите, она бешеная.
— Я пойду последним, товарищ Зейд... Идите осторожнее... чорт его дери, не понимаю! Неужели люди ходят по этим чортовым следам?
— Эгоо, эгоо! — доносился сквозь грохот реки крик Посевина.
Минуту Зейд колебалась, но выхода не было: нужно было перейти, и она пошла.
Она смотрела только на камни, вода с бешеной быстротой неслась под ее ногами, и если сосредоточиться на этом беге, голова закружится, и нога ступит в пучину.
Но она смотрела только на камни, плотно становясь на плоские и едва касаясь острых.
По последним камням она бежала.
— Хорошо, — сказал Посевин, когда она прыгнула на узкую полосу красного песка.
— В самом деле чортова тропа!
Борейчук оставался на том берегу. Несколько раз он ступал на первые два камня, но на третий не решался и возвращался назад.
Посевин молча ждал. Наконец, терпение его иссякло. Он стал давать советы, пересыпая их угрозами.
— Он не перейдет, — сказала Зейд. — Он плохо видит, он близорук.
— Ты что же это, долго будешь плясать?
Борейчук снова ступил на камень, сделал два шага, постоял и вернулся.
— Не могу, — крикнул он. — Где брод?
— Ступай, ступай! Баба перешла!
Борейчук стал ходить по берегу. Казалось, он что-то искал. Но что он мог искать?
Через час он бросил таинственную ходьбу. Стоял на берегу и смотрел в реку.
— Скажите, пожалуйста, это человек? — говорил Посевин. — Разве я мог думать, когда брал его с собой?
— А золото нашли вы или оба вместе? — спросила Зейд.
— Оба вместе! — захохотал Посевин. — Разве он может найти золото? Если мы опоздаем еще на день, чорт знает, что будет!
Борейчук не перешел реки. Он сидел на берегу. Охрипший голос Посевина смешивался с ровным грохотом реки.
— Исключительная сволочь, — говорил Посевин. — Он меня погубит! Я и так уже опоздал!.. «Старый Джон» уйдет к чортовой матери.
Зейд приподняла брови: «Старый Джон»?
Палатку разбили тут же на песке. Разожгли костер, но чаю не варили: чайник был у Борейчука.
Борейчук тоже разжег костер и кипятил воду. Чаю у него не было.
— Пошел бы Дождев — давно были бы на месте. А так — петля. Взять половину золота? Значит, на остальном поставить крест.
Зейд не поняла, почему если взять половину, то на остальном надо поставить крест. Ей казалось, что можно взять и не так уж много, потому что всего открытого все равно не унесешь. А для того, чтобы поверили в сделанное открытие, наверное, довольно и одного рюкзака золота. Но она не высказала своего мнения и не спросила разъяснения, потому что Посевин не располагал к разговорам.
Она завернулась в одеяло и улеглась. Шум реки был приятен, он не был тяжел и угрюм, как грохот океанского прибоя. В нем была мелодия и нежность.
Засыпая, она спросила:
— Если он не перейдет, что мы будем делать?
— Если он не перейдет, я его убью,
Утром Борейчук разложил костер, должно быть, готовил завтрак. Он не собирался переходить реку.
Посевин побежал к нему.
Зейд не могла разобрать слов в грохоте реки, она только видела жесты.
Оба сначала размахивали руками, потом Посевин поднес к лицу Борейчука кулак.
Борейчук ударил по кулаку.
Друзья схватились и упали. Долго извивались по земле. Встали, Посевин потащил Борейчука к реке, Борейчук изловчился и ударил Посевина ногой, Посевин упал на колени.
«Надо прекратить», — с тревогой и отвращением подумала Зейд.
Опять бешено неслась под ее ногами река, опять нужно было сосредоточиться только на камнях. Она перебралась в тот момент, когда Борейчук дрожащими руками возобновлял костер, разметанный ударом сапога Посевина, а Посевин изрыгал ругательство за ругательством.
— Успокойтесь, как вам не стыдно! — начала она.
Ни тот, ни другой не обратили на нее внимания.
— Я близорукий! — кричал Борейчук. — Я оступлюсь!
Его речь прервали новые ругательства Посевина.
Зейд подошла к Посевину и сказала твердо и с досадой:
— Перестаньте ругаться! Ругань ни к чему не приведет. Надо что-то придумать.
Посевин посмотрел на нее с удивлением. Потом выругался.
— Это что же? — спросила Зейд. — Как вы смеете?
— Тут я хозяин, — крикнул Посевин. — Я! Вы понимаете, кто я?! Завтра в Америке шепотом будут произносить мое имя!
— В какой Америке? Почему в Америке?
— А по-вашему, где? В Африке? На Африку мне наплевать. В последний раз спрашиваю тебя, перейдешь ты или нет?
— Я перейти не могу, — сказал Борейчук. — Как хочешь. Не кричи. Поищи другой переправы. Ты человек бывалый. Есть и другие переправы. Не может быть, чтобы только эта одна.
— Я буду искать, а Старый Джон будет нас ждать? Из-за вас я потерял столько времени. Одного дурака ждал, убеждал — не пошел. Теперь второй пнем стоит на берегу. А за рекой вся жизнь... так он, понимаете ли, готов счастье всей жизни променять на свой страх.
— Если я сорвусь, на какого чорта мне будет твое счастье?!
Перебранка возобновилась. Часто повторялось имя Старого Джона. Зейд сидела на камне. Она начала понимать, что дело с золотом обстоит совсем не так, как говорил на белушьем промысле бывший бухгалтер.
Противники снова смолкли, и Посевин пошел вниз по реке.
— Послушайте, Борейчук, — сказала Зейд, — что это за Старый Джон, который не будет нас ждать лишнего дня? Вы мне ничего не говорили о нем на рыбалке.
Борейчук пожал плечами.
— Не мог же я всего говорить на рыбалке. Вы — умная женщина! Неужели вы сами не понимаете? Но все будет в порядке. Не волнуйтесь. Я убежден, что Посевин напрасно порет горячку. Американец нас подождет.
Борейчук сел готовить завтрак: мелко накрошил в котелок соленую кету и варил ее с луком.
Зейд окаменела. Весь мир: Борейчук, Посевин, река, горы — перестали для нее существовать. Бывший бухгалтер! Вот как иногда бывает. Разве она могла думать?! Теперь она понимала его двусмысленные слова о Харбине и загранице. Он испытывал Зейд: не клюнет ли?
Обижалась на замечания Точилиной! Что теперь делать?
Американец Джон! Значит, вот что они собираются делать! А что теперь должна делать она? Бежать?
Что угодно, только не бежать! Теперь она должна идти с ними неотступно до того места, где спрятано золото.
Что же будет в тот момент, когда она дойдет с ними до тайника?
Вот они пришли к золоту. Положили его в рюкзаки... Двинулись в условленное место встречи с американцем. К этому времени она должна знать, где это место, и бежать с дороги к своим, чтобы предупредить власти о преступниках.
Но если она про место встречи не узнает ничего, что вполне возможно, потому что Посевин скрытен, тогда она пойдет с ними дальше. В один прекрасный день она окажется у шхуны. В этом случае могут быть два варианта: первый — они насильно увозят ее с собой, не пожелают оставить на берегу свидетеля. Второй — убивают ее. Скорее всего они убьют ее.
И Борейчук будет убивать? Конечно, и Борейчук. Что с того, что она ему нравилась!
Может ли быть в этом случае третий вариант? Может ли она каким-нибудь образом помешать отплытию шхуны? Неизвестно, ничего неизвестно.
Известно только одно: она не должна думать о себе... Она не должна испугаться даже смерти, и она не испугается.
Река шумит. У реки своя жизнь. Суп из соленой кеты готов. Пришел Посевин, молча сел хлебать. После завтрака спросил:
— Так не перейдешь?
— Не перейду.
Не говоря ни слова, Посевин пустился на ту сторону, перенес оттуда имущество, и экспедиция двинулась вверх по реке в поисках другой переправы.
