ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Алтымигай, приток Югана, извилистым усом разрезает материковую тайгу. В весенний паводок берет свое начало таежная речушка из Ледового озера, а спадет вода, и озеро летует отрезанным от реки. И тогда зачахший, обмелевший Алтымигай питают только родники да болотные ручьи. В низкий водостой верховье реки местами вовсе пересыхает.
На большом Ледовом озере есть остров. Выпучился со дна озерного или в буйный разлив оторвало от берега всплывший торфяной мыс и оттянуло ветром на середину, на отмель – неведомо. Но прирос остров в том месте на многие столетия. Если смотреть с высоты, то Соболиный, как назвал остров Илья, похож на чуть сплюснутое яйцо в темно-синей озерной чаше. В длину Соболиный не меньше пяти километров, вширь – около двух. Растет здесь жеравый кедрач, по берегам белой каймой втискивается местами в чернолесье березняк. Ближе к осени, с солнечной стороны Соболиного, в низине, гроздится брусника густоты невиданной. Гребенчатыми совками за день одному человеку Не спеша можно набрать целую бочку ягоды. На тупоносой западной оконечности острова царствует рябинник – излюбленное место глухарей, рябчиков и, конечно, соболей. Они-то и засеменили обильно эти места рябинником.
Сегодня на Соболином праздник – день привоза продуктов. Югана называет этот праздник «Винкой». В день Винки пей что угодно: спирт, коньяк, ликер – наливай, сколько душа примет. Не берет душа то, другое да третье, тогда открути проволочку – и бухнет пробка, и ударит шампанское с клубами пены в берестяную кружку. Такое бывает у обитателей Соболиного лишь один день в году, а после весь винный запас прячет Костя в ящик под висячий замок. Выпивать, ясное дело, изредка приходится, особенно зимой, в холода да морозы, но употребляется спирт таежниками как лекарство для встряски желудка, если пропадет вдруг аппетит или если болезнь-тоска подкрадется.
Но для Юганы замок на ящике с огненным напитком не преграда. У нее имеется испытанный и верный способ: долго ли прикинуться больной… «Голова болит. Знобит», – начинает жаловаться она. Главное, чтобы говорить это Косте с угрюмым лицом, сонным, вялым языком. Тут уж ничего не поделаешь. У Юганы «простуда». Как выгонять болезнь, старуха знает. Забирается она на глинобитную русскую печь, в большую сковороду выливает поллитровую кружку спирта, ложится для прогрева на спину, ступни ног ставит в сковороду со спиртом и лежит, потеет, выгоняя придуманную простуду. Ну, а после такой процедуры сливает из сковороды спирт обратно в кружку. Спирт никогда грязным не бывает – чего брезговать: ноги-то свои в нем прели. Покряхтит Югана, хитро посмотрит на Костю. Видит, тот своими делами занят – соболиные клетки мастерит либо патроны набивает, – пригубит несколько глотков спирта, заест вареной сохатиной, куски которой нанизаны на деревянный шомпол и подвешены у трубы для сушки. Глядь, через полчаса «больная» песни запоет. Костя все эти хитрости Юганы давно знает, но виду не подает. Разве можно не верить старой эвенкийке, если сам он объявил: «Спирт – лекарство». Придет к Югане простуда или болезнь-тоска – ладно, можно старухе маленько и выпить.
День Винки еще не начался. Для праздничного стола готовила Югана закуску: отваривала оленьи языки, губы, печень. Выбирала лучшие куски мяса. Таня помогала ей – выкладывала из котла студить крупных окуней. Холодное окуневое мясо, да с горчицей, – такой еды не найдешь и у лучших столичных поваров. Хлопочут женщины, торопятся. Кости с Ильей нет дома. У них дело важное – нужно отвести неводник подальше от берега и поставить на якорь. Бензин-то авиационный в бочках. Закурит кто невзначай поблизости или из трубы ветер закинет искру… Мешки с мукой, крупой, сахаром и другими продуктами парни еще утром перетаскали в лабаз.
Тане очень хотелось расспросить старуху, как ведут отлов соболей в этом урмане, заброшенном за триста километров от Улангая. Два года назад она окончила в Томске сельхозтехникум – училась заочно и работала на звероферме зоотехником. Лисоферма в Улангае маленькая. Вместо прибыли пока приносит артельному хозяйству один убыток. За несколько дней до того как Тане уехать на Соболиный, был у нее с председателем важный разговор:
– Все, Танюша, о соболях высматривай. Выспрашивай Костю. И не запоминай, а врезай себе в память. Дело начинать нам с тобой предстоит новое, незнакомое, но, по всему видать, очень прибыльное. Зверофермы, которые у нас в стране занимаются соболеводством, по пальцам пересчитать можно. Выходит, доброго опыта зачерпнуть неоткуда. Есть в нашем деле один спорный вопрос: где удобнее основать будущую соболиную ферму – в Улангае или там, на острове? Это тебе решать.
– Они хотят передать в артель своих соболей? – удивленно спросила тогда Таня. – Но артели придется тогда выплатить громадные деньги…
– Видишь ли, помощница ты моя, – ответил председатель, – Костя с Ильей не хапуги, и ты бабьи пересуды в расчет не бери. Найдем с парнями общий язык. Большое дело они задумали. Ты это в виду имей…
Смущало Таню: почему Костя с Ильей держат соболиный свой промысел в таком небывалом секрете? Зачем, если согласны отдать в артель соболей? Знала Таня. Никто их к этому не принуждал. Знала, в специальных постановлениях правительства предусмотрен ряд льгот для приусадебного звероводства… И теперь, накрывая на стол обильную снедь, она продолжала думать обо всем этом.
– В самолетах по небу бегать любишь? – спросила Югана Таню, открывая берестяный туес с маринованными грибами.
– Ни разу в жизни не летала.
– Хорошо в небе! Смотришь, лес кажется редким: лось идет – вижу, медведь ковыляет – вижу. Надо сесть – в трубку крикну Косте, ткну пальцем на озеро или речку, и он, как селезня, свой самолет бросает на воду. Ходим по тайге… Зверя в этих краях люди еще не пугали.
– Откуда здесь самолет, Югана? – удивлялась девушка.
Спохватилась Югана, прикусила язык, покачала головой, укоряя себя за ненужные разговоры.
– Косте с Ильей давала клятву? – сердито спросила старуха.
– Обещала, бабушка, никому не рассказывать про Соболиный остров, – горячо заверила девушка Югану.
2
Председатель улангаевской артели «Промысловик» Александр Григорьевич Гулов по годам ровесник Косте. Старики, а зачастую и подростки называют своего председателя запросто «Саша» или «Шура». Коренастый, плечистый, а вот сердиться и ругаться совсем не умеет: глаза у него особенные – всегда внимательные и добрые. В деревне бабы, посмеиваясь, говорят: «Наш председатель курицы не обидит, да и петуху голову отрубить рука у него не поднимется».
Кончил Александр Томский лесотехникум. Хотел стать механиком, а пришел в райком – и сосватали на председателя. Людей, мол, знаешь в своей родной деревне, образование есть – тебе и карты в руки.
Женился Александр на сокурснице по техникуму Вале Кудрявцевой. Молод еще председатель, а детей уже – три дочери и два сына. Не по специальности работает Валя: заведует маленькими артельными детяслями.
Сегодня председатель поднялся чуть свет. Не позавтракав, отправился на лисоферму посоветоваться с дедом Чарымовым, который согласился временно заменить Таню.
Лисоферму построили на окраине деревни, обнесли высоким тесовым забором, упирающимся с двух сторон в стены небольшой приземистой избы. Это кухня – здесь готовят корм для лис. Здесь же, за перегородкой, рабочее место зоотехника.
Александр подошел к крыльцу, поглядел на висячий замок и сел на завалинку. Грустно покачивая головой, обозревал он небольшую полянку, усеянную костями, копытами, черепами. Испуганно каркали вороны, рассевшись поодаль на сухой осине.
«Сколько раз говорил, чтоб выбрасывали отходы в яму», – только и успел подумать председатель и сразу услышал старческий голос:
– Доброе утро, Саша!
– Здравствуй, Михаил Гаврилович.
– Сейчас замок открою… Чего, парень, не спится тебе? – поинтересовался Чарымов, открывая дверь и пропуская вперед председателя.
– А вот не спится. Вчера Аксинья Квашина заявила: «Провались ваша звероферма со всеми потрохами! Не буду работать. Провоняла псиной, в бане не отмоешься, – мужик в постель не пускает. Мантулишь день и ночь, а как получать в контору придешь – пшик».
– Да-а… А все же верно баба говорит. Опустились руки у всех. Нет заработка. Смотри, плита потрескалась, того и гляди рухнет: посуда ржавая. У ледника позавчера балка треснула и крыша осела. Беда… Как хранить мясо да рыбу теперь будешь? Летом-то…
– Гаврилович, а самцы больные выздоровели? – вздохнув, спросил председатель.
– Какое там: сгинули два самца и самочка. Закопал я их. Лиса, брат, любит чистую еду, свежую. А у нас ты, Саша, подумай: аль бы с голоду не пропали. Что это за кормежка?.. Лиса к еде строгая. Съест прижаренный корм или маленькую горелую корочку хлебную, считай, не пойдет ее шкурка за первый сорт. Белопухость появится. Забить осенью всех зверей и прикрыть этот лисятник, чтоб совесть нашу не сосали, вот мой сказ.
– Нет, Михаил Гаврилович, не дело говоришь. Будем сообща в нашем звероводстве революцию устраивать.
– Как это? – опешил дед, решивший уже, что убедил председателя кончить возню с лисофермой.
– А так. Давай думать. Вон на той поляне, за тремя кедрами, надо срочно строить дом побольше и забором обнести площадку раза в два большую, чем теперешняя. Да еще шед изладить, да клеток восемьсот соорудить…
– Ты, Саша, в уме?.. – вконец расстроился дед Чарымов. – С маленьким лисятником запурхались, а ты еще обузу добавить хочешь. Сам в петлю лезешь… Ухлопаешь артельные деньги, а прибылей опять с гулькин нос получишь…
– А если так, Михаил Гаврилович… В деревне пустуют одиннадцать домов. Чем новый дом для фермы рубить, перетащим сюда пятистенник, в котором жила когда-то солдатка Евденья. Дом просторный, и затрат почти никаких.
– Домина дай бог! Бревна звенят! – обрадовался дед Чарымов, сообразив, что председателя ему не переубедить.
– Ну, вот и договорились. Поднимем старых и малых на работу. Всего-то и делов здесь на пару-другую дней.
Дед почесал густую с проседью бородку, с прищуром глянул на Гулова:
– Мудришь ты, Саша. Признайся честно, что удумал? Чует мое стариковское сердце, что без Кости да Илюхи здесь не обошлось. Ну, варнаки! И тебя в свои фордыбачества затянули…
– Скоро, скоро, деда, все узнаешь, – рассмеялся председатель и похлопал старика по крепкой еще, прямой спине.
3
У постоянных островитян сложились уже свои обычаи. В торжественный день, когда на столе в берестяных кружках розлито вино и приготовлена лучшая закуска, каждый говорит о своей заветной мечте. Югана неторопливо собирается с мыслями, ей хочется сказать красиво и, конечно, русскими словами. Зачем торопить Югану, пусть думает, а пока можно рассказать о берестяной посуде и деревянных ложках, сделанных ее руками.
Югана живет по старому кочевому обычаю: в тайге у человека должны быть вещи простые, крепкие и обязательно легкие. Привозил Костя в позапрошлом году фарфоровые тарелки, разные стаканы, рюмки. Ложки с вилками из нержавеющей стали привозил. Посуду эту Югана побила, перетолкла в деревянной ступе, унесла и высыпала на песчаный берег, где осенью глухари слетаются выискивать мелкую гальку в песке. Так ушла фарфоровая и стеклянная посуда из зимовья в мускулистые желудки глухарей. Из нержавеющих ложек Югана изладила блесны на щук, а вилкам отломала зубья и смастерила скребки для выделки шкурок.
– Много денег хочу, – растягивая каждое слово, начала говорить старуха, – самолет купить хочу. Всегда Югана ходила на лыжах, таскала груженую нарту и завидовала птичьим прямым дорогам. Сейчас тоже все охотники ходят на лыжах, таскают нарту, летом ломают руки – толкут воду веслом. Мой самолет завезет охотника из Улангая в любой урман. Кому куда нужда есть! Пусть забудут люди про нарту. Пусть не натирают мозоли ремни заплечных мешков…
– Четвертый год у тебя, Югана, одно и то же, Только не сбудется это. Самолет – не мотолодка, не разрешается его иметь охотнику.
– Зачем, Костя, кидаешь пепел на мою мечту? Такой куплю самолет, как у тебя…
Подошла очередь говорить Илье. Он смущенно улыбнулся…
– Охота жениться…
Костя и Таня расхохотались, а Югана одобрительно и серьезно кивнула: «Хорошее желание у Ильи».
– А что волнует Танюшу? – спросил Костя.
– Моя мечта неисполнима… – девушка опустила голову и добавила, запинаясь, – хочется быть… красивой…
– Смешная ты, Танюша. Разве не знаешь, какая ты красавица?! Твоей фигуре любая актриса позавидует. А какие глаза у тебя! А характер!.. Любого парня можешь заарканить.
– Нет, Костя, нос-то… у меня… – смешавшись, возразила Таня и прямо поглядела охотнику в глаза: «Не утешай, мол, сама про себя все знаю».
Костя ни чуточки не смутился.
– Подумаешь, переносица разбита. Заработаешь денег, поедешь в Москву. Есть там институт красоты. И в этом институте чудеса творят. Не веришь?.. Как в сказке, из Золушек принцесс штампуют. Вот и тебя принцессой сделают…
Таня счастливо улыбнулась. Она и сама знала про этот институт, но поездка в Москву казалась ей недостижимой мечтой. И все же Костины слова тронули ее до глубины души.
После смерти матери у Тани на руках остались две сестренки. Не растерялась в беде молоденькая девушка, хоть и сама еще ребенок была. Бралась за любую работу в артели и учиться не бросала. А нередко ночами, когда сестренки спали, доставала она кусок жевательной кедровой серы, накладывала на переносицу и, отойдя от зеркала подальше, любовалась, когда из глубины мутного мерцающего прямоугольника смотрела на нее миловидная девушка с печальной улыбкой…
За столом все притихли и с сочувствием глядели на Таню, наконец Югана спросила Костю:
– Зачем долго молчишь? Говори свое желание…
– У меня желание простое, Югана, – улыбнувшись, ответил Костя, – чтобы ты была всегда бодрой, а Танюша стала красавицей. Денег мы ей на поездку в Москву найдем. Еще дадим ей выделанных соболей. Отвезет она шкурки в подарок хирургу, чтоб постарался и сделал Танюшу первой красавицей на Югане.
Таня смутилась и поспешила изменить тему разговора.
– Костя, а зачем вы кошек скупали с котятами, разве у вас другого выхода не было? Знаешь, вас кошачьими фокусниками Соня окрестила…
Илья стал мудрить с серьезным видом:
– Мы их дрессируем! Когда снег глубокий станет и собаки не смогут идти на промысел, то мы сажаем кошек в мешки и отправляемся в тайгу. Выпускаем там, они разбегаются в разные стороны, ловят белок, как мышей, и нам приносят. Мы с Костей только успеваем собирать добычу да шкурки снимать. Во как!..
Югана курила трубку, улыбалась и одобрительно кивала головой: хорошо, мол, врет Илюшка.
– Видишь ли, Таня, – серьезно пояснил Костя, – из всех промысловых зверей жизнь соболя и размножение его на воле менее всего изучены. Очень много неразгаданных тайн в жизни этого благородного зверька…
– Какие тебе тайны, – перебил Костю Илья. – Соболь любит человека, быстро привыкает, не боится…
– Любит, если ты вырастишь его дома, а как в тайгу выпустишь…
– Соболь повадился ходить в деревню и у Андронихи на вышке ел свиной окорок, – говорит Югана. – А в деревне собаки, люди. А он гулял себе, пировал, пока Паша Алтурмес не ухайдакал его. Еще скажу. Пять зим назад в моей избушке жил рыжий соболь. Следил за мной. Я утром уйду белковать. Он в дырку у трубы нырнет. В избушку заберется. Шныряет по чашкам, котелкам. Ложки-поварешки вылижет. Мыть не надо. Смешно. Сильга привыкла к нему. Не лаяла. А я беличьи шкурки сниму, тушки на ниточку свяжу и повешу на вышку. А он, шайтан, наестся сам да еще жену приведет.
– Чего ж ты их не добыла-то, бабушка, – спросила Таня.
– А зачем? Рыжие они. Совсем пустяк стоят, хотя рукавицы шей. Сами дружить ко мне пришли. Грех убивать, – закончила рассказ Югана.
– Понимаешь, Таня, есть одно «но». В урожайный год на кедровую шишку соболь резко, больше чем наполовину, уменьшает свои владения… – начал объяснения Костя.
– А в голодный год, – не дал досказать ему Илья, – за каждую колодину, за каждый километр таежной земли воюет. Дерутся меж собой самцы не на живот, а насмерть. Шел я однажды по тайге, слышу рычание. Это два соболя сцепились, теребят один другого, меня не видят и не слышат. Подошел, взял их в руки…
– Врешь! – не поверила Таня.
– Кучум правду говорит. Югана сама драчунов брала в руки.
– Отпустил я их, – продолжал Илья, – а они снова драку учинили, хоть в милицию тащи.
– Сильный самец прет слабого за десятки километров от своих владений, страх нагоняет, – добавил Костя. Вот этот чертов их инстинкт и мешает нам увеличить плотность соболей на полувольном содержании. Делали мы такой опыт. Выкладывали подкормку всю зиму в строго определенных местах, в амбариках, но ведь, черти, из-за дармового корма и то воевали, опять же только сильный захватывал весь кормовой участочек…
– Но ведь это же здорово! – восхитилась Таня. – Идет естественный отбор, и это можно использовать в нашей практике…
– Да, но ты забываешь, что матерые соболи угоняют молодняк от кормовых мест. И как вообще можно использовать в нашей работе звероводов те качества, которые мы хотим искоренить в зверьках…
– Будем строить больше лабазиков-кормушек, будем вывешивать объявления: здесь кормится только молодежь или, наоборот: закусочная пенсионеров, – пошутил Илья.
В таких разговорах прошел этот вечер. Крепко захмелевший Илья сидел молча. Смотрел на всех глазами в пьяной поволоке и улыбался своим счастливым потаенным мыслям. Югана еще держалась, но частая зевота возвещала, что скоро все ее мечты и думы, растревоженные спиртом, завьюжит крепкий сон. А утром будет старая умолять Костю дать ей хоть наперсток спирта на похмелье.
4
Южный ветер задиковал над располневшим Юга ном. Шалит южак, приседая на взмыленные волны, фыркает пеной, оголяя упругие хребты волн. Немного приостыв над кипящим половодьем, хлещет ветер затопленные заросли. Гнут спины тальниковые острова, кланяясь бушующей воде. Пляшет омоложенная река – дай ей простор. Проглотила болотные низины и луга, а все мало. Волны грохочут о крутояр, грызут и откусывают глыбы земли. Дай, тайга, жертву юганской богине. И тайга кидает в реку вековые кедры да молодую поросль, кидает глыбы торфяника с пахучим в цвету багульником. Кедры угрюмо, безропотно ложатся под яр. Стонут белотелые березы, скрипят сучьями сосны, упавшие в круговоротные заводи.
Юган забрал сора под нерест и пастбища рыбам. На отмелях, притаившись в космах прошлогодней травы, нежатся черноспинные полосатые щуки, а среди полузатопленного краснопрутника, смородинника и тальников, на тишистых круговинах жируют нагулистые язи, красноперые чебаки, осторожная стерлядь. Икромет. Рождается молодь. Малькам полноводный Юган станет матерью, вскормит, а потом обрежется в берегах, войдет в привычное русло. Зашумит разнотравье пойменных лугов. Засверкают цветы, как звездная россыпь полуночного неба. Насытится воздух пряным ароматом. Нагрянут дикие пчелы, осы и вместе с нектаром унесут запахи луговых трав, цветов в таежные дупла и в земляные норки на береговых солнечных пролысинах. Тихими ясными утрами придут на отмели лоси и будут бороздить сочнотравье, выискивать вкусные водоросли.
Прогреет летнее солнце юганскую землю, насытит своей искристой кровью таежные всходы, и даст земля обильные плоды: созреет кедровая шишка – хлеб птиц и зверей; заполнокровит брусника; напьется голубика северной белоночной голубизны и чудным синеватым облаком затуманит окраины болот; густым чернодробьем упадет переспелая черника, а на крутоярах да гривах застынут яркими карминными брызгами россыпи шиповника, гроздья калины и грузной боярки.
Разбеременится тайга в бабье лето и, ласково-задумчивая, притихнет, успокоится, выполнив свою извечную работу. Но взвизгнет северный ветер, пригонит из Заполярья стада диких туч. Срежет сивер переспелую шишку с кедрача, кровавым дождем разбросает сладкую ягоду по мшистой земле. Отбушует зима, и снова повторится все сначала: придет новая весна, новая молодость юганской земли. Только юность человека не повторится…
Шаманов долго стоял на берегу Югана, а южак нетерпеливо трепал полы брезентовой рыбацкой куртки, пузырил ее на спине, будто торопил скорее вернуться в брошенную деревню Мучпар, где пролетела неповторимая юность Андрея.
Когда-то произошло укрупнение охотничьих артелей, и люди из деревни ушли в Улангай. И теперь вдоль берега вытянулось в одичалой немоте с десяток уцелевших домиков: окна забиты досками, обрубками жердей; пригоны, стайки, огороды заросли лебедой. Пустуют раскорчеванные поля, ветер засеял их по краям молодым осинником. Раскачивается полуоторванная доска, тоскливо скрипит, как стонет. Хлябает и охает на крыше у трубы лист ржавой жести.
Здесь ветер и река выкормили и вырастили его.
Неторопливо подошел Андрей к дому возле одинокого низкорослого кедра. Постоял. Потом оторвал от окон доски, надергал из паза пригоршню мха, стер со стекол потеки грязи. Тихо, словно опасаясь кого потревожить, вошел в избу. Ударило запахом плесени и старой гари от полуразвалившейся печи.
– Вот и вернулся ты, Шаман, в родной дом, – неожиданно для себя сказал он вслух.
Пусто. Андрей долго смотрел на покрытые пылью и паутиной стены. Каждый вбитый гвоздь будил воспоминания: там, в переднем углу, над столом, висело зеркало, ближе к окну – книжная полка. Андрей перевел взгляд на потолок. Над печью виднелись еще следы дробин от случайного выстрела. Он подошел к дверному косяку, стер налет с сухой плесени. На растрескавшемся от времени гладком дереве сохранились зарубки. Ежегодно восьмого февраля, в день рождения сына, мать отмечала его рост охотничьим острым ножом. Сел Андрей на подоконник, и память унесла его в далекое детство, на другую сторону Югана. Вот она, эвенкийская деревня: дымят печи, слышится лай собак, скоргочут уключины лодок, постукивают греби…
Рано Андрею пришлось взяться за работу – за охотничье ружье и рыбацкую снасть. Двенадцатилетним парнишкой он наравне со взрослыми уплывал на обласке в залитые половодьем луга, ставил сети и фитили – добывал язей, щук, карасей. Когда умирало половодье и обрезались берега, таскал Андрей волоком легкий берестяной обласок на дальние озера, богатые крупным карасем. Рыбу сдавал на засольный пункт только мерную, крупную. А мелочь – ельца, чебака – мать оставляла на урак, сушила в этой русской печи, в вольном жару, и в зимнее время варила вкусную уху-урашницу из жировой весенней рыбы.
– Мама… Мама… – сами собой шептали губы взрослого, повидавшего жизнь человека.
Диковал южак над располневшим Юганом. Теребил ветви низкорослого одинокого кедра, и скрипела на ветру полуоторванная доска, будто стонала.
5
Еще в первый год, когда Соболиный остров облюбовали, Костя с Ильей решили, что гораздо легче перевезти пятистенник из ближайшей брошенной деревни, чем строить новый дом. Так и сделали. В весенний разлив за день раскатали самый большой дом в Мучпаре, увязали бревна в веретенный кошель и плавежом утянули на мотолодке к островной заимке. Разбежались у мужиков глаза: мало им показалось. Из гладкоствольного сосняка подрубили восемь нижних венцов – и получился из пятистенника двухэтажный домик. Верхний этаж поделили на три комнаты, внизу поставили плиту и глинобитную русскую печь, чтобы хлеб выпекать. Тут же, в нижнем этаже, соорудили мастерскую для изготовления бочек из колотой кедровой клепки, соболиных клеток да насторожек кулемковых. В боковой комнате нижнего этажа обрабатывали они и хранили соболиные, норочьи, беличьи шкурки. Сделали еще и утепленную пристройку к дому, для кошек.
Югана комнату называет по старинке юртой и не расстается со своим богом-идолом, как русская верующая женщина с иконой. У дверей на вбитом деревянном костыле висит бог Огня и Удачи – Тугэт, вырезанный из кедрового полена. Тугэт охраняет дом от пожара, гнуса и страшных снов. У бога Огня и Удачи вместо глаз и пупа – потускневшие медные пистоны. Перед выходом на промысел Югана просит у Тугэта добычливой охоты, разговаривает с ним ласково, угощает костным мозгом и жиром. Но бог Юганы совсем иное, чем русская икона. Он неприхотлив. Не обижается, что приходится болтаться вместе с ружьем и ножом в берестяных ножнах на деревянном костыле, как преступнику с затянутой ременной петлей на шее.
Тугэт помогает в промысле не только Югане, но и Косте с Ильей. Он бережет их ружья от промаха, патроны от осечек. Он приводит лучших зверей на мушку ружья, хранит спички и порох от сырости. С богом Югана обращается сурово: за малейшую провинность или оплошность беспощадно расправляется с ним. Нынешней весной, в месяц токования глухарей, ушла Югана на охоту, и перехлестнулась ее тропа с медвежьей. Вскинула Югана ружье – осечка. А лайка Сильга наседает на зверя… Перезарядила ружье старуха.
Второй патрон дал осечку… Вернувшись домой на остров, Югана разнесла топором своего бога Огня и Удачи в щепки и бросила в печку. Косте с Ильей она это объяснила так: «Нового Тугэта надо вырезать. Старый совсем обленился, не хочет помогать Югане».
Слушать не хотела Югана, когда Костя попытался ей растолковать, что с бумажными пыжами патроны двухлетней давности могли отсыреть. Но Югана упорно верит в своего молодого бога, дружит с ним до поры, пока тот «не обленится».
Держал Костя Соболиный остров в небывалой секретности из-за самолета, старенького «У-2».
6
Стоит заглянуть в ту комнату двухэтажного дома, где у топчана, на медвежьей шкуре, раскинутой по полу, сидят Костя с Таней и коротают вечер за беседой.
Замерли книги на стеллажах, подравнявшись в струнку. У окна – большой самодельный стол, на котором выделяются портативная пишущая машинка и обыкновенный школьный микроскоп. Шкафчик с остекленными дверцами – аптека. У дверей приколочены ветвистые оленьи рога, служащие вешалкой. Вся эта обстановка кажется Тане необыкновенной, а сам Костя в ее глазах выглядит настоящим таежным профессором.
Закатное солнце смотрит в окно.
– Почему, Костя, ты всегда такой угрюмый? – вполголоса спрашивает девушка и машинально гладит огрубелой от работы ладошкой шелковистую пышность медвежьего меха. – В этот ваш день Винки Илья с Юганой упились и заснули, а ты только пригубил шампанское, и все… Наверное, была у тебя несчастная любовь и ты тоскуешь о ней?.. – Таня робко взглянула на понурившего голову Костю.
– Пить я, Таня, желания не имею. Душу свою хмельным не обманешь, не усыпишь. Да и нужно кому-то при нашей таежной жизни оставаться трезвым на всякий аварийный случай.
– Расскажи мне о себе. Живем в одной деревне, а о тебе почти не знает никто. Девчонки тебя считают гордым, а мне кажется, ты совсем простой.
Костя внимательно посмотрел на нее, помолчал и вдруг заговорил, словно продолжая давно начатый рассказ.
– …Женился в Томске… Зимой мы катались на лыжах. Жена упала неловко. Бамбуковая палка пробила ей живот… Все это случилось почти шесть лет назад. Сейчас время сгладило боль, а нет-нет и вспомнится это катание на Степановке… – Костя тряхнул головой, словно отгоняя далекое видение. – А угрюмый я не от характера. Просто устал за последнее время. Дипломную работу писал. Вон, видишь, на тумбочке пухлая папка… Урывками приходилось делать, между работой.
– Я как-то полоскала на речке белье с твоей мамой. Она мне говорила, что ты учишься заочно в Иркутском сельскохозяйственном институте… Мне, Костя, тоже нелегко было техникум кончать, сам знаешь…
И снова кивнул Костя, соглашаясь с Таниными словами.
– А я тогда не поверила Марин Спиридоновне. Когда, думаю, тебе учиться, если из тайги не вылазишь?.. Какая у тебя тема дипломной?
– Предложили мне писать работу «Качество шкурок соболя и мероприятия по его повышению в Урминском коопзверопромхозе». Я отказался. Взял другую – «Вольное и полувольное соболеводство». Руководитель моей дипломной сначала возражал, но я его убедил, что справлюсь…
– Конечно, справишься, – горячо откликнулась девушка. – Ты сильный, решительный…
– Югана песни поет. Проснулась. Иди, Таня, – вдруг сказал Костя, поднимаясь. – Завтра у нас хлопотливый день будет.
7
Утром Костя поднялся рано, до восхода солнца. Уже на крыльце встретило его громкое кошачье мяуканье.
– Ну, ну… Сейчас покормлю… – пробормотал Костя, подошел к леднику, открыл дверь, включил карманный фонарик и повесил на гвоздь в притолоке. Нагреб в большое берестяное ведро чебаков, окуней. Тут же, на витой березовой чурке, изрубил крупных щук в куски. Щучьим мясом набил второе ведро.
Когда кошачья стая, расхватав корм из длинного корытца, разбрелась по закоулкам, перед домом снова стало тихо.
На ровной площадке среди кедрача – шед. У шеда-сарая двухскатная крыша из берестяных листов, под которой ряды соболиных клеток. Соболей и кошек обычно кормит Югана – два раза в день дает им еду. Но сегодня спится крепко старухе. Наконец и она вышла на крыльцо. Лениво потянулась и пошла к большому сараю-ангару, поставленному на самом берегу. Там Костя расчехлял самолет.
– Хороший день Винки был… Югана хочет лететь с Костей.
– У Юганы голова болит. Она останется дома.
– На земле душно. Воздух неба похмелит Югану, – сердито пробурчала старуха.
– Ладно, уговорила. Поднимай Илью и Таню, готовьте завтрак, пока я заправлю машину.
– У Юганы душа болит, хочет маленько винки.
– Не помрешь, перетерпи.
– Тогда пусть Костя даст Югане шипучего вина, – упорствует Югана.
– Стакан налью, а больше и не проси.
Стоял самолет большими пустотелыми поплавками, клепанными из дюралюминиевых листов, на полозьях. Через полчаса Костя с Ильей легко вытолкнули видавший виды «У-2» из сарая-ангара на воду, подвели небесный тихоход к мосткам. Таня с Юганой принесли четыре небольшие берестяные конобы, в каждой – кошка с котятами.
– Илья, дай изоленту… Вон на берегу, в пиджаке, в левом кармане. Провод у магнето пробило.
Пока Костя возился в кабине с пусковым магнето, Илья как бывалый воздушный пассажир успокаивал Таню.
– Сначала тебе страшно будет. Потом от радости песни запоешь…
– Илья, а это зачем там, под крыльями? – полюбопытствовала девушка.
Илья, подняв длинные голенища бродней и прихватывая их лямками к поясному ремню, ответил:
– Это багажники. Мы приспособили их под нижние плоскости. Видела в кино? Во время войны на «ПО-2» в таких багажниках раненых партизан вывозили на Большую землю. Мы сами с Костей их сделали, – гордо добавил он. – Я побреду в воду, а ты мне с мостков подашь конобы с кошками.
В левый багажник Илья погрузил кошек. Черная лайка стояла на мостках и повизгивала. Она давно привыкла к воздушным путешествиям и сейчас просилась в самолет. Илья посадил Сильгу в багажник, захлопнул дверцу.
– А мы с Юганой поместимся? – с сомнением спросила Таня.
– Посмотри, задняя кабина у нас двухместная, – пояснил Илья.
Когда Таня с Юганой уселись на мягкие откидные лавочки, Костя закрыл фонарь кабины.
– Илья, покрути винт. Должен схватить… Так, хорошо. От винта!
– Есть от винта! – ответил Илья.
Заурчало пусковое магнето. Не дал вспышку мотор.
– Ладно, дерни «лапой», – скомандовал Костя.
Илья взял с мостков полутораметровый черен с жесткой ременной петлей на конце и, цепляя ею за концы лопастей, провернул винт, «нащупал» компрессию.
– Внимание!
– Есть внимание! – ответил Костя.
– Контакт!
– Есть контакт!..
Зарокотал мотор. Костя, прогрев двигатель, сбавил обороты, поднял руку. Это означало: отцепить крюк и отвести в сторону мостки.
Самолет, легко скользя по озерной глади на больших пустотелых поплавках, взмыл, набрал высоту. Костя дал круг над островом и взял курс на Север.
8
Полдень. Солнце не скупится на тепло, заботливо прогревает таежную землю. Самолет приткнулся поплавками к маленькому клинастому мысочку у обрывистого берега озера. Когда-то очень давно остяки-кочевники назвали это озеро Тух-Эмтар, что значит Священное.
Тане на самом деле кажется озеро священным и таинственным. Глядится в воду густой кедрач. Глубины озеро невиданной. Изредка взбурлит вода – по первости даже страшно становится, – всплывут на поверхность куски черного торфа, а волны прибьют их к берегу. Невольно появляется чувство, что живет в озере какое-то загадочное чудовище.
Югана со Священным озером заключила мир. Она давала ему жертву, просила не обижать самолет, потому что это небесная птица человека-бога. Так хитрила старуха, пытаясь успокоить неведомых духов.
Костя с Таней еще утром ушли в тайгу. Вернуться обещали к вечеру. Маленько скучно Югане одной. Но ничего, у нее есть большая самодельная блесна из нержавеющей ложки. Можно порыбачить. Правда, рыбачить в этом озере большой грех. Нельзя обижать духа священной воды, но Югана умная старуха, она умеет разговаривать со всеми злыми и добрыми духами.
Местами вода вскипает от мальков: то здесь, то там будто плещет кто по озеру песком из сита. Водятся в озере только щуки да окуни. Нет в озере водорослей, букашек и жуков – пожирают крупные щуки свою родню да окуней.
Югана привязала леску к срезанному длинному рябиновому пруту-удилищу. Забросила в воду блесну и пошла вдоль берега, а следом за ней – любопытная Сильга. Не успела старуха и пяти шагов сделать, как повело, запружинило удилище – крупная щука попала. Сильга от радости взвизгнула, уши топориком навострила. Вытащила Югана черноспинную щуку, молча вынула нож из ножен, полоснула по щучьему боку у спинной мякоти. С одной стороны, с другой – развернула бока алым листом. Знает эвенкийка: у крупных щук самое вкусное мясо – ребровое, а костлявая спина, что трава – вкуса нет. Щучью спину отдаст она в жертву духу Священного озера, и он не будет обижаться на то, что рыбачит Югана в его владениях. Но дух тоже любит вкусное мясо: в воде он не может огонь развести. Югана щучью спину поджарит на углях, вон костер-то еще не потух…
А в это время Костя стоял у поваленного буреломом кедра и говорил Тане:
– Ну, вот и пришли. Теперь можешь смотреть, слушать и удивляться. – Он кинул свою брезентовую, куртку на кедровый ствол. Таня уселась поудобнее. Дорога сюда была нелегкой, и даже привычная к тайге девушка устала торопиться за быстроногим Костей.
– Где же твое чудо? – спросила она, когда Костя примостился рядом. Но ответа не получила.
Волнорезов достал из кармана маленький берестяный туесок, открыл его и начал посвистывать. Таня притихла – по стволу кедра бежал соболь. Зверек замер метрах в двух от них, насторожился.
– Ну, смелее… Чего испугалась, глупенькая.
Таня не верила глазам: соболюшка забралась на Костины колени, ткнулась мордочкой в туесок и безбоязненно занялась едой. Костя гладил зверька по спине и тихонько посвистывал.
– Она ручная? – ахнула Таня.
– Теперь дикая, а два года жила в дуплистом кедре под моим окном. Бывало, чуть свет скребется в окно, в избу просится.
– Какая она ласковая, доверчивая!
– Ну, хватит, не тебе одной лакомиться. – Костя посадил соболюшку на валежину, и зверек черной молнией метнулся прочь. Но тут же остановился и, поглядывая на человека, стал облизываться.
– Чем накормил ее таким вкусным?.. – полюбопытствовала Таня.
– У нее щенята в той осиновой дуплине…
Сидит Таня, любуется красавицей соболюшкой. Костя взял топор, подошел к сухому бревешку и стал делать зарубки в виде лестницы. Соболюшка метнулась на кедр, затаилась где-то на макушке.
Костя приставил бревешко к осине и полез к дуплу.
– Принимай, Таня, щенят, – весело крикнул он, подавая кепку с писклявыми пушистыми комочками.
– Ой, они еще слепенькие. Костя, смотри, как соболюшка мечется, бедненькая…
– Не жалей. Не осиротеет. Одного щенка я оставил в гнезде. Легче будет прокормить…
Таня заботливо уложила щенят на мягкую заячью шкурку в маленькую берестяную корзину.
– Ну вот, пока все, – сказал Костя, забирая корзинку из Таниных рук.
Шла восхищенная Таня следом за Костей и сыпала вопрос за вопросом.
– Ладно, все секреты раскрою, – посмеивался Костя. – Соболь разоряет гнезда ос, поедает личинки, но любит лакомиться и медом диких пчел…
– Так эта соболюшка прибегала за медом?
– Мед, Таня, неотразимая приманка. Видела, как дуреют кошки от валерьянки?.. Это я к тому говорю, что если мед сдобрить маленько валерьянкой, то с соболем происходит то же самое, что и с кошками. Однако парга с медом – самая лучшая приманка для соболей…
– Слышала о парге, но ни разу не находила этот гриб.
– Он коричневатый, шаровидный. Растет под землей. Заготовляем мы его летом, сушим в тени. На паргу, или, как его обычно называют, «олений трюфель», если его отварить в рассоле, хорошо идут белка и норка. А мясу этот гриб придает особый аромат… – увлекаясь, рассказывал Костя, когда они выходили к берегу озера и уже видели сизый дымок над Юганиным костром.
Югана наварила полный котел щучьих боков, нажарила на шомполах крупных окуней. Сидит старуха, курит трубку. Скоро придут Костя с Таней. Ишь ты, Сильга понеслась в лес – пусть встречает. Теперь самое время духу Священного озера хорошую жертву дать, чтоб он под ноги самолета не подкинул бревно-топляк или глыбу плавучего торфа. Костя – русский парень, он не верит в богов и духов, а зря. Но ему нечего бояться, когда рядом Югана. Она знает все законы и обычаи духов урмана.
Взяла старуха конобу, откинула крышку, вытащила пять котят. Замяукала кошка-мать. Заметалась в берестяной клетке.
Подошла Югана к берегу. Связала обрывком лески котят за ноги, насыпала в тряпицу песок, собрала в узел, захлестнула петлей – кибас, грузило получилось. Жертву кибас на дно утянет, к духу Священного озера…
К костру подошли Костя с Таней. Югана пососала потухшую трубку, спросила:
– Как живет Динка-соболюшка?
– Живет, царствует в тайге. Пять детей у нее.
– Кого оставил ей, сына или дочь?
– Парня оставил.
– Костя правильно понимает соболей. Смолевый самец многим самкам красивых детей сделает, – пробормотала одобрительно старуха.
Она взяла корзиночку со щенятами, вытащила их, посмотрела, радостно улыбнулась и положила соболят к кошке. Успокаивает старуха кошку:
– Я маленько ошиблась, старая, глаза плохо видят. Вот твои ребенки, принесла обратно. Дай им молока, пусть живут.
Кошка сначала поворочалась, принюхиваясь к зверькам, а потом разлеглась спокойно на меховой подстилке, вытянулась и замурлыкала, довольная. Соболята прочно прилепились к молочным соскам – проголодались за дорогу.
– Костя, смотри, она их лижет!..
– Кого ей не лизать-то, – безразлично отозвалась Югана. – Четвертый год кормит своим молоком соболят.
После ужина Костя вытащил из багажника кабины планшет с картой и толстую тетрадь. Сел в стороне от притухшего костра.
– Ну вот, Таня, слушай дальше. Весной мы с Ильей ищем соболиные гнезда. Улетаем за сотни километров от Ледового озера. Приводним самолет на речушке или озере и колесим по тайге с собаками. Лайки у нас наловчились разыскивать соболиные гнезда в дуплах и норах. Ну, а дальше все идет, как сегодня. Правда, не совсем так. Динка-соболюшка – у нас исключение, она не бросает гнезда, когда мы забираем ее щенят. А другие обычно перетаскивают оставленного детеныша в запасное гнездо, но недалеко от первого.
Мы заранее обычно обходим соболиные участки с собаками, тропы к гнездам метим затесами на деревьях. А вот когда начинаем забирать щенят из гнезд, то собак с собой не берем. Собачий лай и рычание пугают соболюшек. Зверьки начинают метаться в дупле или норе и часто щенят давят, затаскивают.
Берем мы щенят не всех – только от черных соболей. Попадают нам и гнезда рыжих соболей. Их выводки мы забиваем. Ты же знаешь, шкурка рыжего соболя стоит столько же, сколько шкурки четырех-пяти белок. А поедает рыжак за год немало белок, глухарей, рябчиков, не считая птенцов и яиц боровой дичи. Рыжий соболь плодовит и живуч, по сравнению с завезенным в наши края баргузинским. Все это тебе известно. Знаешь ты и то, что соболь живет оседло в своем владении. У нас места гнездовий нанесены вот на эту карту. Мудрить не приходится. Поглядим на карту – и точно сказать можно, что на будущий год в обозначенном месте или где-то рядом появится новое соболиное потомство. Вот как у нас все гладко получается. Если другие охотники убивают всех соболей, будь то самец или самка, выхолащивая охотничий участок, то мы занимаемся больше выращиванием молодняка. Ближе к осени, когда щенята возмужают, подкармливаем их паргой. Живет молодняк у нас на острове. Часть на воле, а часть в клетках. Вольные соболя даже зимой далеко от острова не уходят. В ноябре мы начинаем отлов. Очень даже просто. Подкинем в клетки-ловушки сдобренное медом и паргой мясо, и соболя сами идут в садок.
– Неужели у вас потерь не было? – спросила удивленная Таня.
– Были, конечно, но небольшие. В прошлом году из тысячи щенят, выпущенных на волю, потерялось около сотни… – Костя задумался, отложил тетрадь в сторону. – А рассказываю я тебе, Таня, все это вот к чему. Вольное и полувольное разведение соболей у нас в стране не ведется. Да и не только у нас, а вообще нигде не практикуется – не изучено. Так что ты вступаешь на неизвестную тропу, на тропу открытий. И многое нужно еще узнать, чтобы поставить это дело на научную основу. В наших руках, Танюша, судьба Улангая. Соболеводство для Юганья – золотая жила.
Слушает Таня Костю и не верит – слишком фантастические картины встают перед ней, когда она начинает думать о новом методе выращивания соболей.
Югана вытесала колья для палатки – придется заночевать на берегу Священного озера.
«Плохо нынче Костя соболей ищет. Танька всякими разговорами его от правильной дороги отводит», – недовольно размышляет старуха, неторопливо потюкивая острым топориком.
9
В первый же день приезда Андрея Шаманова в Улангай Костина мать увела его к себе домой.
– Я бегу в школу, а ты будь за хозяина. Достань на погребке сметану. Тесто у шестка, масло на столе.
Пеки блины или оладьи, завтракай. Жить будешь в Костиной комнате…
Мария Спиридоновна – одна из старейших учительниц школы-интерната народов Севера. Преподает биологию. И сыну передала она любовь к этой специальности.
Не успел отдохнуть Шаманов с дороги забежал к нему Гулов и скороговорочкой выпалил:
– Здравствуй, бродяга! Сегодня вечером ко мне. Посидим, поговорим, а сейчас бегу к магазину…
Попросил председатель продавщицу повесить в магазине объявление. Соня пробежала глазами объявление и рассмеялась. Потребовали бабка Андрониха и женщины, стоявшие в очереди за дрожжами, почитать вслух. Соня прочитала.
«Товарищи! Завтра нужно срочно…»
Притихли женщины, а Соня перечисляет, что нужно сделать и построить. Бабка Андрониха не вытерпела:
– Эка невидаль! На одной ферме лисы с голоду дохнут, а он, варнак, вторую оказию мастерить задумал. Дураков ищет задарма мантулить…
Женщины, поддакивая, закивали головами: мол, правильно, куда к чертям новый лисятник, проку от него. Но Соня хитровато помолчала, а потом повысила голос:
– «Каждый участник строительства новой зверофермы, будь то подросток или старик, получит за отработанный день сто рублей».
На миг застыли бабьи лица в удивлений. И началось… Одни хохочут, другие к Соне тянутся – так ли написано, верно ли прочитала объявление разбитная продавщица?
– Не врет Соня! Сто рублей! За два дня можно заработать корову или нетель.
– Ой, господи, миллионер Кочерыжкин нашелся…
– В областную газету шурануть это объявление, пусть пропечатают, как председатель народ обманывает!
Но притихли бабы, когда зыкнула сердито старуха Деда Чарымова.
– Эх вы, женщины… Сказала бы я вам, если бы девчушек рядом не было. Да разве когда Саша Гулов вас обманывал? Чего ты, Андрониха, свой мычальник дерешь, ну? Помнишь, в половодье твой дом покосило? Сашка сам помогал плотникам избу наладить. Просили они у тебя деньги, а?
Засмущалась Андрониха, платок к носу поднесла, вроде сморкается. Поверили бабы в объявление, хотя и наполовину. Решили, что утром все разъяснится. На другой день собрались у магазина старые и малые. Поднялся председатель на крыльцо, как на трибуну, и сказал коротко:
– Объявление было. Звероферму строить надо, знаете. Дед Чарымов возглавляет бригаду плотников…
– Да ты разъясни толком! – послышались крики.
Разъяснил председатель, кто и чем будет заниматься. Внимательно слушали артельщики.
– Вопрос!..
– Слушаю, – ответил Гулов.
– Сколько дней будем так работать?
– Четыре.
– Ой, врешь! Да где же у нас, в артели, найдется столько денег? Посчитай, чуть не двести душ с подростками. Ежели каждому по сотенке, ай-лю-ли…
– Пусть даже триста, все получат сполна за отработанный день, – уверенно ответил председатель.
– Шура, а мне дашь работу? В избенке-то я могу белить, помазать аль что-то покараулить, – приторно-ласковым голосом просила Андрониха.
Захохотал народ. Хитрая бабка Андрониха стоит на крыльце рядом с председателем. С раннего утра заняла это выгодное для себя место. А когда работу просила, уж такое у нее ангельское выражение лица было, столько мольбы в голосе слышалось – ну как тут не рассмеяться.
Все получили задание. Разошелся народ. Опустел магазин. Только Андрей стоял у прилавка.
– Андрюша, сейчас закрою магазин и пойдем ко мне… Посидим, вспомним… Небось не забыл, как тебя моим кавалером в школе дразнили?..
– Нет, Соня, не забыл. А посидим как-нибудь в другой раз. Сейчас я уеду в Мучпар. Надо домик подремонтировать… Поживу лето на заимке.
Как ни уговаривала Соня Шаманова, как ни просила, – а был у нее в Андрее свой, личный интерес, – не удалось ей уговорить парня. Очень это задело Соню, но виду она не показала, сдержалась. Простилась с Андреем дружески.
10
Удивляется Таня, как все у Кости получается складно, Знает он тайгу и повадки зверья не хуже Юганы.
– Чему дивиться, Таня? – возразил Костя. – За четыре года исползал эти места основательно. Тайга мне как дом родной.
Утром загрузил Кучум в багажник самолета десяток корзин – кошек с котятами. Сегодня Костя с Юганой и Таней отправятся далеко на запад, к озеру Круглому.
Оно действительно круглое, будто изготовила природа берега озерные по циркулю. Берет начало из этого озера небольшая речушка Кер-Петьегон.
Приводнил Костя самолет на озеро в исток реки – уперлись поплавки в песчаный берег. Ушли они с Таней в тайгу. Югана знает: в этих местах шесть соболиных гнезд. За день Костя управится. Ходит он по тайге, что лось, Таня едва за ним поспевает.
Опять нечего делать Югане. Опять она ждет возвращения промысловиков. Ее обязанность – охранять самолет. Но кому нужен самолет в этом безлюдье? Надо сходить к кедру – духу и подарить ему кэгэпэй, священный молот.
У самого берега – полусгнившая избушка с обвалившейся крышей. Около избушки, построенной когда то остяками, растет кедр, вокруг ствола которого стоят прислоненные «священные молоты». Много тут разных молотов, и больших и маленьких, часть погнила совсем, иструхлявилась. Каждый молот мечен орнаментом, родовыми знаками, семейными гербами давно умерших людей.
И Югана вырубила из корня буреломной сосны молот, похожий на мотыгу, вырезала семейный герб – рога оленя – и поставила к кедру:
– Прими, дух кедра кэгэпэй, от Юганы из племени Кедра, – бормотала она торжественно.
В узком истоке издавна остяки ставили запоры – Преграждали кольями выход рыбе из озера, а в середине ограды оставляли окно для большой морды, сплетенной из черемуховых прутьев. Вода по весне дурная, стрежистая. Если вал на озере разгуляется, стреж да волны расшатывают колья, выдергивают. Но Югана верит, что делает это дух – хранитель рыб. Чтоб колья крепко стояли и не размывало их водой, остяки и эвенки вырубали молот и дарили кедру. Ночью озерный шайтан этим молотом вбивает колья запора поглубже, назло духу – хранителю рыб.
Весной Костя с Ильей сделали на речке запор крепкий, глухой, без морды. Рыба после нереста осталась в озере, но ненадолго. Отбушевала буря, разбила запор.
«Пошто забыли дать священный молот кедру? Остался бы целым запор», – думает Югана и сокрушенно качает головой, глядя на вывернутые колья.
Это озеро – рай для норки. Рыбы много. Зимой озеро в иных местах не замерзает. Там, где бьют со дна теплые ключи. В прошлый сезон Костя с Ильей добыли самоловами да капканами сто девяносто норок. Столько шкурок напромышляешь не на каждом озере.
Старуха заметила, как в маленькой заводи плещется язь, играет. Решила порыбачить. Сделала из бересты большой ковш, набила в нем дырки, привязала к палке – получился черпак, букашку ловить. Пошла старая эвенкийка к отмели, заросшей травой-сарбеем. Любит сарбей турман-букашка. А на турмана язь берется – страх как! – удочку успевай вытаскивать да закидывать.
Булькает в туеске турман-букашка. Наживит Югана удочку, кинет. И сразу натянется леска, пойдет из стороны в сторону. Неторопливо подведет Югана крупного язя к берегу, саком-ручником из дели ловко, что ковшом, подцепит – раз, и язина на берегу. Хороший язь идет на удочку старухе, нагулистый, жирный, не то что на Оби.
На жестяном листе с загнутыми краями жарятся в собственном жире, румянятся язи. Сказочными драгоценными камнями полыхают угли. Вот и Сильга взлаяла – идут Таня с Костей на стан.
Покрывает ночь тайгу мягкой черной кисеей. Спят Костя с Таней рядом в летних спальных мешках. Югана не любит мешки – душно телу в них. У нее имеется меховое старенькое одеяло. А постелью ей служат пихтовые ветки, прикрытые куском брезента.
Костя с Таней не шелохнутся, крепко умаялись за день. И Сильга свернулась клубочком, спит. Не спится одной Югане. Лежит, думает о разном: «Танька – крепкая девка. Косте пара, как орлу орлица. 'Тайгу любит, зверей всех уважает! Пошто Костя в ней бабу не видит? В такую ночь, когда кругом тихо, тепло, тайга с ветром про любовь говорят, и волна озера тоже, однако, говорит с берегом про любовь. А Костя спит. Разве нет рядом с ним девки?..»
Когда же Югану наконец сморил сон, то приснилась ей далекая молодость, приснилась быстрая оленья упряжка, которая мчала ее к Орлану, вождю племени Кедра.
11
В Мучпаре Андрей занялся домом, порядок стал наводить: починил кое-как печь, под обрывом за деревней накопал белоглинки, побелил в избе. Пол еще сохранил старую окраску в тех местах, где когда-то стояли кровать, стол и широкая лавка у стены. Андрей не трогал тесаком крашеные места, а середину комнаты, вышарканную ногами, выскоблил до желтизны. К вечеру дом принял наконец жилой вид и выглядел уже не так сиротливо. Загорелись в русской печи дрова, поплыл над крышей сизый дымок в сторону реки.
12
Большой речной облас Юганы, сшитый из бересты, плыл против течения вязко. Старуха сидела на плетенной из лосиной кожи поперечине-беседке и торопливо гребла однолопастным веслом, выгнутым полукоромыслом, стараясь прижимать облас ближе к берегу, выгадывая так, чтоб из одной заводи попасть в другую. Когда струя воды, идущая против течения реки, водоворотом подхватывала облас, старуха ставила весло у борта рулевым плавником и некоторое время давала отдых уставшим рукам. В такие минуты она тихо пела свои песни:
Птицей или молнией спуститесь, великие охотники, на Юган,
Покиньте на время небесные урманы.
Взгляните на внуков и правнуков – тайга им стала чужой.
Пожары съедают наши леса. Кедрач в речки бросают.
Вон сколько бревен мимо меня плывет – в город их увезут.
Белка вся в тундру скоро уйдет.
Умрет Юган. Совсем обмелеет.
Тогда речку глухарь пешком перебредет, голяшки не замочит.
В носу обласка на повялой траве лежит Сильга с пятимесячным щенком. Югана верит, что Сильга все песни ее слушает и понимает. Да и как не понимать, если она так ласково смотрит на хозяйку. Но вот смолкла песня, застыло весло на миг в жилистых руках. Дым из трубы в заброшенной деревне привлек старухино внимание, и снова запела она:
На берег мертвой деревни человек пришел.
Кто забрел в дом Шамана?..
Кто вспомнил своих предков?..
Или это злой дух спрятался от людей?..
Сильга, почуяв близость жилья, приподнялась, прижала тревожно уши и вытянула морду в сторону берега. Когда обласок проходил совсем близко от яра, Сильга стрельнула на приплесок, за ней следом прыгнул щенок, но просчитался и плюхнулся у волнобоины. Старуха подсадила щенка лопастью весла на берег. Собаки понеслись по приплеску, заливаясь счастливым лаем.
Услышав лай, Андрей вышел из дома. Югана, опираясь на весло, поднялась на бровку берега и стояла, спокойно поджидая неизвестного человека, нарушившего покой мертвой деревни.
– Здравствуй, Югана! – сказал Андрей, узнав старуху, и протянул руки.
Голова, повязанная стареньким побуревшим ситцевым платком, с достоинством кивнула подошедшему: здравствуй, мол. А глаза старухины засветились, затеплились радостью.
– Сын вождя племени Кедра вернулся на Юган. Это хорошо… – торжественно произнесла старая эвенкийка.
– Вернулся, Югана, из большого кочевья.
– Молодой лес быстро растет, каждое дерево не запомнишь. Но Югана всегда помнила и ждала Шамана.
Андрей смотрел в лицо Юганы. От подбородка расходились по щекам эвенкийки красивой вышивки оленьи рога – старинный семейный герб. Когда Югане было шестнадцать лет, ее бабка, Унга, стальной русской иглой и лосиной жилой, смазанной пороховой копотью, вышила этот рисунок на лице внучки. Андрей на миг представил, какую мучительную боль испытала Югана, когда игла прошивала нежную девичью кожу. Ему захотелось обнять старуху, расцеловать. Эта женщина в длинные зимние вечера у очага, в просторном чуме при свете большого жирника учила Андрея делать резцом на бересте чудный орнамент «Бегущие олени». Это она учила Андрея парить в кипящей воде саргу, бересту и делать туески, набирки, чашки, солонки и большие заплечные конобы под крошни. Югана пробудила душу маленького Андрея к красоте великого таежного мира. Мальчиком он помогал Югане делать рисунки на замше и расшивать их разноцветным бисером. А еще Югана рассказывала Андрею удивительные эвенкийские сказки и легенды. Тогда мальчик неумелой рукой брал кусок угля и рисовал на бересте бога Огня, битву богатыря эвенка с татарским ханом, охотника с лайкой и все, о чем слышал от Юганы. Эвенкийка научила Андрея понимать и любить тайгу, всю живность ее – от медведя до жука-стригуна. Она научила его читать звериные следы и находить рыбные места. Красивую меховую одежду носил Андрей, сшитую руками Юганы. После удачной охоты заботливая эвенкийка всегда отдавала в чум матери Андрея лучший кусок мяса.
13
Рад Андрей встрече, очень рад. Но не бросился он обнимать Югану. Что поделаешь, он, как и Югана, вырос на кочевой тропе, где не в обычае при встрече с близкими целоваться, проявлять чувства радости внешне. Это считалось плохим признаком. Скупы таежные люди на слова и восклицания, но зато за столом, выпив по кружке крепко заваренного чая, обязательно вспомнят они всех близких людей из племени Кедра, которых уже нет в живых, пожелают им счастливой охоты в небесных урманах…
После долгого молчания Югана скажет Андрею:
– У молодого Шамана нет отца, нет матери. И Югана одинока, как сухая осина на береговой гриве. Ты был маленьким, и мы ели пищу, приготовленную на одном костре… Позади много потухших костров.
Сколько еще разожгу я костров Своими руками? Мало переходов осталось Югане сделать…
– Югана может считать меня сыном, – ответит Андрей, и старуха согласно кивнет головой.
– Скоро я потеряю мушку ружья и не смогу выходить в урман на промысел. Детское весло станет тяжелым моей руке. Тогда я буду нянчить детей Шамана.
Такой разговор у них произойдет, обязательно произойдет, а сейчас Югана, указав рукой на облас под яром, сказала:
– Карасей достану пойду. Варить будем. Жарить можно.
Она спустилась к воде, подошла к обласу, сбросила с кормы тальниковые ветки, прикрывавшие рыбу, выбрала самых крупных, еще живых карасей, тут же на лопасти весла очистила и распластала рыбу, сложила в закопченный котел-полуведерник, наполнив его водой.
Поставив котел с рыбой в печь, Андрей сел на топчан рядом с Юганой, вытащил из-за голенища рыбацкого бродня резиновый кисет, набил табаком самодельную трубку Юганы, вырезанную из витого корня березы, и протянул ее хозяйке.
– Зачем долго пропадал? – раскуривая трубку, спросила Югана.
– Это длинная история, Югана, расскажу в другой раз.
– Совсем пришел Шаман в край Вас-Югана?
Не сразу ответил Андрей. Задумался, глядя в окно, не замечая веселой игры Сильги со щенком, хотя и крутились они поблизости. Не видел он и приветливого покачивания ветвей низкорослого кедра, на верхушку которого любил забираться в детстве. Сердце тревожно защемило, а память принесла из прошлого яркую, почти осязаемую картину…
Белоснежное полотно аэродрома. Легкий ветерок метет тонкую пушистую перенову. Полярный долговечный день. Часы показывают утро. Ревел «ИЛ» на стоянке – прогрев, проба моторов перед полетами. Потом тишина. Придут летчики – и тяжелый транспортный самолет уйдет в рейс. Он опять видел себя юным и счастливым. Борт-механиком полярной авиации…
Не хотелось Андрею рассказывать Югане о своих неудачах. И для себя не решил он еще, как будет жить дальше. Пойти работать в улангаевскую школу? Но чему он научит детей, если сам в себя потерял веру?.. Ему хочется забыть о мытарствах и полечить душу в тайге, среди первобытной природы. Заняться охотничьим промыслом, как в юности, или уйти на баркасах с рыбаками, помериться силами с беспокойной весенней рекой.
– Пошто долго молчит Шаман? – ровным голосом спросила Югана. – Он не хочет остаться на земле своих отцов?..
– Я вернулся совсем, – медленно произнес Андрей.
Старуха долго смотрела на Андрея и потом довольно кивнула головой. После выпитого чая, когда сердце Юганы стало говорливым, уселась она поудобнее на топчане, рассказывала про то, как хорошо летать человеку рядом с птицами. Нисколько не страшно ездить по небу на воздушной нарте. Югана знает теперь, что облако – пустой пар, а тучи – мешки с мелкими капельками воды. Зачем не верит ей Шаман, улыбается? Она сама нюхала облака, брала на язык кусочки туч. А духи неба, оказывается, живут еще выше, под звездами. Югана часто просила, чтобы Костя пролетел низко над утренним Улангаем. Она бы ребятишкам и женщинам, перепуганным страшным гулом мотора, кинула свою трубку. А потом пришла бы в деревню и спросила, будто невзначай: «В небе я трубку потеряла. Тут она где-то, в деревне на улицу шлепнулась. Сидела я, курила. Увидела, как весь народ головы поднял на наш самолет. Смешно стало. Смеяться – рот разевать. Вот и выпала трубка из зубов». Ей отдадут трубку, а она спокойно и молча пойдет по своим делам. Такая картина не дает покоя Югане, но не захотел Костя над деревней лететь.
Костя, однако, не только Улангай, а и незнакомые заимки обходил далеко стороной. Высадил он Югану на ливе около веретья, возле дороги на Улангай, выгрузил вещи из багажников и улетел обратно на Соболиный, так же крадучись, облетая даже заброшенные деревни. Югана перебралась в обласок, который Сашка Гулов оставил здесь по договоренности с Костей, и направила лодку в сторону родной деревни. Проплывала она мимо карасевого озера – просто грех сеть не кинуть. Четыре года ела озерных щук да окуней.
Карасем захотелось полакомиться старухе. Очень язык соскучился по сладкому карасевому мясу, по рассыпчатой икре, отдающей илком. В Улангай чего торопиться: трубка-то вот она, за пазухой. А Сашке-председателю успеет Югана сказать, чтоб он был на веретье через неделю, во вторник, до восхода солнца и вывесил на жерди черный флаг-ветряк. Сигнал такой направление ветра покажет. Костя посадит самолет на щукастые поплавки. Сашка-председатель схватится за голову, когда из больших подвесных сигар-багажников под нижними крыльями выложит Костя на береговую мягкую траву мертвых соболей. Начнет Сашка кричать: «Загубил меня! Привез пропастину!» Костя неторопливо закурит магазинную крючковатую трубку и подмигнет хитровато: «Они спят…» У Кости лекарства много всякого в ящике со стеклянными дверцами. Может он иглой-соломинкой в соболиную кровь сон запустить на целый день. А может с мясом сонный порошок дать. Крепко спать звери будут, не чихнут. Югана сама пила-ела порошок, когда голова болела и сон уходил. Обрадуется Сашка. Обнимать, хвалить станет Костю. Потом сонных соболей положит на телегу, на мягкую траву, и увезет в Улангай.
– О-о, Югана все знает! Большой секрет Югана знает! Только тебе, Шаман, расскажет Югана, последнему из племени Кедра…
14
Пять суток жила Югана в доме Андрея. Не раз наполнялся котел вкусными сладкими карасями, не раз шипели караси на сковороде, поджариваясь, румянясь в печи. Отвела душу Югана – вдоволь насытилась сырой, чуть присоленной икрой. А сколько новостей пересказала она! Много. Десять лет рассказала Шаману.
15
Самолет стоял у берега, как обычно обставленный срубленными молоденькими елками и березками. Костя всегда маскировал машину на коротких или длительных стоянках, чтобы не увидели ее с воздуха и с земли, чтобы не привлекала она внимания какого-нибудь случайного таежника.
Утром Костя с Таней ушли к соболиным гнездовьям, взяли щенят из дуплистой осины. Таня заботливо уложила пищащих зверьков на мягкую заячью шкурку и закрыла берестяную корзиночку.
– Танюша, – обратился к девушке Костя, – забирай корзиночку со щенятами и отправляйся к самолету. По затесам с тропы не собьешься…
– А ты? – спросила Таня, переломив двустволку и закладывая патронами оба ствола. Она не хотела оставлять Костю одного.
– Я вернусь на стан ближе к вечеру. Тут надо одну топь посетить… Среди болота затаился небольшой кедровый островок. Давно я туда не заглядывал, а у меня на этом островке с прошлой весны примечено соболиное гнездо. Не хочется тебя напрасно через топь водить. Соболюшка-то, может быть, давно там не живет.
Он помог Тане надеть рюкзак с берестяной корзинкой, подмигнул подбадривающе, пожелал счастливой тропы и пошел в сторону виднеющегося сквозь редколесье болота.
Вокруг небольшого озера растет редкий приземистый кедрач и сосняк. Земля устлана беломшаником. Идет Таня, словно по ковру, мягко, приятно пружинит подстилка из моха под ногами.
Она остановилась, поправила рюкзачные ремни на плечах, прислушалась.
Погода стояла безветренная. Вдали тревожно кричала казара. Таня знала, что казара птица обидчивая – не зря она кричит, и потому подвинула патронташ так, чтобы удобно было достать при надобности пулевые патроны. Тут заметила девушка поблизости бугор, красиво заросший седым мхом, серебрящимся на солнце. Ей захотелось забраться на уютную вершинку и немного передохнуть. С собой у нее был хлеб с маслом и кусок отваренного мяса, можно пообедать.
Поднялась Таня на холм, стала снимать рюкзак, но тут под ногами осела земля,,и, вскрикнув от неожиданности, полетела вниз. Она больно ударилась и на миг потеряла сознание.
Девушка очнулась от сильной боли в ноге. «Не берлога ли это?..» – в страхе подумала она, но сразу вспомнила, что сейчас весна, что если эта яма и служила берлогой, то сейчас, конечно, заброшена.
Пересиливая боль, Таня скинула рюкзак, нащупала в кармане спички. При свете слабого вздрагивающего огонька она взглядом обшарила небольшое подземелье. Огонь обжег ей пальцы и погас. Но в памяти осталось навсегда только что увиденное: просторная подземная изба, кости на полу, истлевшая меховая одежда, утварь.
Сколько прошло времени, Таня не знала. Она еще раз ощупала коленку.
«Вывих, – решила девушка. Нужно попытаться вылезти отсюда…»
Таня вытащила из рюкзака помятую корзинку, нащупала мягкие недвижные тельца.
«Задавила…» – подумала девушка, разрывая корзинку на берестяные ленты. Она хотела поджечь их, потому что темнота и безмолвие действовали на нее угнетающе.
Жирный смолевой дым заполнил окружающее пространство. Берестяная лента, потрескивая, скручивалась, как живая, освещая это древнее жилье.
Таня видела толстые полусгнившие бревна стен и отметила про себя, что дверного проема нет. Только вверху над ней, средь накатного бревенчатого потолка, слабо светилось неясное отверстие.
С вывихнутой ногой ей отсюда не вылезти… Она решила дать несколько выстрелов: быть может, Костя услышит и придет ей на помощь.
Патронташ был на поясе, а ружье осталось там, наверху, возле пенька, на который она хотела присесть.
Девушка стала собирать в кучу разбросанные полуистлевшие луки, стрелы, топорища от костяных топоров. Когда набралось достаточное количество, Таня зажгла костер. Едкий дым расползся, стелясь понизу. Запершило в горле. Таня закашлялась. Дым нехотя тянулся к отверстию. Девушка рассчитывала, что Костя будет возвращаться тем же путем, что шла она, и заметит дым или услышит ее крики. Она почему-то верила, что Костя обязательно придет на помощь, и не очень волновалась.
При свете горящего маленького берестяного факела Таня собрала все, что могло пойти в костер. Однако вскоре ей пришлось отказаться от своей затеи. Дыма скопилось столько, что пришлось разбросать тлеющие головешки и затоптать их. Потребовалось значительное время, чтобы дым более-менее рассеялся. Но девушка все-таки не отказалась от своего замысла и снова разожгла маленький огонь. Тонкая струя дыма теперь поднималась прямо вверх, к еле видной дыре в потолке.
Боль в ноге, тишина и затхлый воздух подземелья действовали гнетуще. Девушке казалось, что давно уже наступил вечер, что Костя забыл про нее и никогда уже не придет…
Назад: ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Дальше: ГЛАВА ШЕСТАЯ
