Глава тридцать седьмая

Английские трехфунтовые пушки били залпами. Каленые чугунные ядра, величиной всего-то с гусиное яйцо, за пять залпов излохматили бриг в доски. При первом залпе одно ядро вдарило по ногам Рыжебородого, и теперь он матерно орал, валяясь без ног под рулевым бревном.

Макар успел заметить, что Бывалый Сенька после крика Молодшего Ерошки: «Англы! Пушки», тут же прыгнул в воду. Его понесло течением от брига, и старик исчез за приречными кустами.

Хлыст ползал по берегу в десяти шагах от Макара и орал вниз, Молодшему Ерошке, коего вместе со стягом залпом снесло с мачты под берег.

– Лежит в глине, вроде шевелится, но не мычит! – крикнул Макару Хлыст.

Ватажники, спавшие в трюме, уже не кричали, как было после трех залпов. Повыбило ватажников и затопило.

Макар, у которого заледенело сердце, отполз задом к куче амуниции, где они с Хлыстом только что спали. Откопал ружье, проверил заряд. Подсыпал пороху на запальную полку, встал на одно колено и начал чиркать кремнем по железу, стараясь запалить фитильную веревку, примотанную к прикладу ружья.

– Ложись! Ложись, суена корова! – заорал ему Хлыст.

Макар оглянулся. Высокий англ в капитанской шляпе целился с борта шхуны из ружья. И целился много выше палубы брига. Выцеливал Макара.

Старинов упал на влажные немецкие мундиры. Упал, но все шарил и шарил под мундирами, пока не нашел моток сухих запальных фитилей. Вымотал один, чиркнул кресалом. Фитиль схватился гореть. Макар завел конец тлеющего фитиля в фитильную собачку ружья и вскочил на ноги. Со шхуны ударил выстрел. Пуля английского капитана свиркнула повыше левого плеча.

Пушки замолчали. Возле них закопошились сразу по три матроса. Что-то там случилось с пушками.

Макар навел ружье на англа и спустил собачку. Ружье бухнуло неожиданно громко, приклад ружья сильно толкнул Макара в ключицу. Англ подпрыгнул – шляпа слетела с головы за борт шхуны – и резнулся лицом вниз, о палубу.

Макара ударило в плечо, развернуло. Со шхуны пальнул еще один стрелок, с перевязанным левым глазом. Макар упал, тут же ощупал плечо. Плечо болело, но не кровавило. Мало пороха сыпанул стрелок.

Хлыст погрозил Макару кулаком и начал махать ладонью туда, вниз по течению. Со шхуны теперь били и пушки и ружья.

Макар пополз к Хлысту. Тот непонятно крикнул:

– Подбили под хоботы пушек клинья! Ходу отсюда, ходу!

Быстро вскочил, согнулся пополам и побежал в сторону, по берегу.

Макар отмахнулся, встал на одно колено, сыпанул в дуло ружья пороху и загнал кусок свинца – пулю. Над головой звонко зашелестело, и позади Старинова начала комками подскакивать земля.

Англы задрали вверх стволы пушек и били теперь по краю берега.

Макар согнулся навроде Хлыста и побежал в его сторону. Сзади него треснуло дерево, раздались злые крики англичан. Старинов обернулся на бегу, споткнулся о корень, хряснулся плашмя о землю. Бессильно матюгнулся.

По-над берегом, мимо него, стыдно лежащего, проплывало большое полотнище английского флага, привязанного к верхушке мачты.

К Макару подполз Хлыст:

– Не разбился?

– Пока живой…

– Англы, вон, поперли дальше, собаки… А ты ловко свалил ихнего капитана…

Макар еще полежал чутка, потом поднялся. Сразу увидел, что шхуна заворачивает в очередной завиток. В него, стоящего, опять выстрелили. Пуля не долетела. Внизу, там, где стоял их бриг, теперь торчала из воды только мачта. Парус мокрел в воде, да болтался на веревке обрубок шлюпки, привязанный к утопшей уже корме.

– Лучше бы пуля долетела, – сказал Макар, опустился на землю и стал бить кулаком по земле: – Дурак, дурак, дурак!

– Ватаман! Кончай злобу гнать в землю! Она тут при чем? – спросил голос сзади.

Это подошел сильно хромающий Бывалый Сенька, весь мокрый, весь в глине.

Сообщил:

– Внизу ворочается Молодший Ерошка. Пошли его вытащим.

Ерошку вытащили на веревках. Он сильно ударился о берег и только стонал. Вокруг него до половины намотался стяг с ликом Спасителя.

– Гли-кось! Не сам намотался стяг, а Ерошка его так намотал. Спасал, значит! – прокряхтел Бывалый Сенька. – Надо бы костер запалить, чего-то пожевать, согреться…

– Да башкой тебя в костер! – вдруг заорал Макар. – Англы ушли! Англы ушли!

– От же, убивается ватаман, – очень тихо, со спокойной злобой сказал Бывалый Сенька, – от же убивается по малой беде. Ну, сегодня ушли, завтра спымаем… Хлыст, а, Хлыст! Ты всех живей, собери дров, запали костер… В домовину, гробину твою кутак! Собери костер живей!

Хлыст вскочил и молча пошел от берега, иногда нагибаясь за палками. Вдруг бросил палки и кинулся бежать назад, к своим.

Тут же от далекого леса послышался лай собак и непонятные людские выкрики. И собак и людей, по звукам, приближалось многое множество.

Застреленного русским капитана Пекни матросы засунули ногами в один крупнотканый мешок для сухарей, второй мешок надели с головы. Обмотали сверток веревками, привязали к ногам еще один мешок, с балластными булыгами. Положили поперек низкого борта шхуны узкую доску, какая нашлась. На доску примостили тело.

Подрагивая головой, к похоронному свертку подошел капитан Ричардсон. Его поддерживал под руку падре Винченто.

– Молитву читай! – приказал Ричардсон.

Винченто повернулся и побежал на корму, в каюту, искать молитвенник. Молитвенник не находился. Падре вспотел и стал сызнова переворачивать вещи в своем сундуке.

Ричардсон громко помянул Богородицу в непотребном виде.

Одноглазый боцман протиснулся через толпу матросов к доске, громко и отчетливо запел:

«Христос, да возрадуйся! К тебе идет человече святый, безгрешный…»

Капитан Ричардсон снова дико покраснел глазами. Шагнул к доске, оттолкнул плотника, держащего край доски. И доска, и сверток с телом мигом плюхнулись в воду. Серый сверток почему-то поплыл по течению реки, погруженный лишь до половины. Матросы закрестились, зашептали молитвы. Тут сверток с трупом будто кто дернул снизу, со дна. Он тут же скрылся под водой.

Падре Винченто как был, одетый, лег на кровать и завернулся в одеяло. У него, чего уже давно не было, закружилась голова и к горлу комком подобралась тошнота.

– Всем дать по кружке рома! – крикнул капитан Ричардсон. – Пить ром во славу Англии!

Матросы крикнули вразнобой: «Слава»! Один за другим потянулись в трюмный люк. На корме остались капитан Ричардсон и боцман Булт.

– Ты ром не пей, – велел боцману капитан. – Будешь теперь все время рядом. Держать меня будешь, а то немного шатает. Устал я от долгого плаванья.

Паруса шхуны громко хлопнули. То не ветер переменился, то река Обь снова сделала изуверский, гибельный поворот.

Макар Старинов стоял и без участия души, пусто смотрел на широкую линию собачьих свор, несущихся на людей, стоящих на берегу. Концы злой линии начали загибаться, охватывая четверых ватажников в полукруг.

– Лоси здесь откель? – спросил Хлыст, осматривая курок своего большого, тяжелого пистолета.

– То не лоси, олени, – ответил ему Бывалый Сенька, ухвативший покрепче рукоять широкого ножа.

Оленная четверка бежала поперед собачьих свор. Макар уже различил, что олени взяты в упряжь. Удивился той упряжи, что тащила вроде как широкие, длинные санки.

В санках махал хлыстом по оленьим спинам одетый в белые меха человек. На голове его белая же шапка мотала длинными хвостами по плечам, по лицу. Лицо человека вроде тоже светилось белизной.

Макар наклонился, поправил в сапоге нож, но не вытащил.

Мчащиеся люди заорали, заулюлюкали. Собаки махом встали, не добежав до берега шагов триста. Теперь к людям неслась одна лишь оленная упряжка.

Донеслась. Остановилась. Олени смешно зафыркали. Человек вышагнул из длинных санок, откинул за спину два черных хвоста невиданных Макаром зверей и радостно заорал:

– Макар Дмитрич! Ты как? По добру, по здорову ли?

Макар узнал в человеке купца новгородского Тимошку Изотова и от негаданности встречи сел наземь.

Костер не горел, а все время тлел угольями. На нестерпимом жаре темнолицые охотники жарили для людей, сидящих вокруг костра, мясо тут же забитого оленя.

– Я вас уже почти месяц веду, – весело рассказывал Тимофей Изотов, – то бишь мои охотники вас ведут, да мне доносят: где вы, да как вы… Я же почти год, как хан Изота. Хан земель от Северного океана до реки Тобол. А там уж другой хан – Коканай.

– Ну, Тимоха, ну, ты даешь! – громко сказал полупьяный от остатков самогона Хлыст, – ну, спасибо, брат!

– Молишься теперь, Хлыст, что не зарезал меня в Кирилло-Белозерском монастыре?

– Молюсь, Тимоха, молюсь, ей-ей! – закричал Хлыст и тут же начал истово креститься.

К удивлению Макара, вслед за Хлыстом стали накладывать крест и таежные охотники, подданные хана Изоты. И крест накладывали правильный, православный!

– Да, слежу за этой речной погоней и думаю себе: мол, вас, Макар Дмитрич, никак не догонят! А если догонят, то я – тут как тут. Со всем возможным поможением! И так оно и вышло. Я – тут, и вам делаю поможение!

– Лучше бы нас утопили! – сказал Макар. – Одна-то англицкая шхуна ушла. Не догонишь теперь!

– Да и бес с ней! Главное, ты жив-здоров и будешь на моих харчах весел! – хохотнул Изотов.

– Бес теперь с нами, – вмешался в разговор Хлыст. – Теперь как нам идти к царю Ивану? Разве что голову заранее снять и поперед себя нести. Один уж конец.

– Это зачем? Голову – зачем?

– Затем, что не англы за нами гнались, а мы их сюда заманивали. Чтобы кончить… Не кончили…

– Так ведь наш царь, поди, за кончину англов не помиловал бы, а?

– Наш царь и велел устроить англам кончину. Но по-тихому, – опять вмешался в разговор Хлыст. – Мы обязались сделать так, будто мы сами догадались, что им, англам, в Сибири делать нечего. Ведь нечего им тут делать, Тимофей?

– Нечего… – ответил купец Изотов и наклонил голову к огню. Замолчал.

Макара вдруг стало клонить в сон. Больно много пережил в этот день, много выпил, много и сытно поел… Он завалился на бок.

Тимофей Изотов на непонятном, еркающем языке велел охотникам грузить его гостей в нарты…