Глава девятая
1
На задах усадьбы, у дома Волнорезовых, вблизи берегового обрыва, на двух толстенных сосновых столбах укреплено диковинное приспособление, напоминающее первобытные весы. Это тренировочные качели. К оси, лежащей в подшипниках на столбах, приварена жесткая подвеска из труб с многопудовым маховиком от древнего нефтяного двигателя. Когда по обе стороны доски встанут два человека, достаточно вилообразным шестом или веревкой раскачать качели – и тяжелый маховик начинает ходить как маятник.
На одной стороне качелей стоял Карыш, на другой – Таян, спина к спине. Они пристегнуты ременными языками к качельным раскосам из труб, в руках у каждого лук, а чтобы колчан со стрелами не болтался и не парусил, у того и другого он пристегнут ремнями у надколенника.
У братьев шла очередная утренняя разминка в стрельбе из лука. По обе стороны от качелей, в пятидесяти метрах, стояли щиты из досок, на них укреплены самодельные мишени из берестяных листов.
Югана называет такие тренировки в лучной стрельбе одним словом – айрыт, воздушный облас. Эвенкийка хорошо знает и помнит предание племени Кедра, связанное с вождем Карышем, прозванным одноплеменниками Летучей Стерлядью. Было это поболее пятисот лет назад, считая от сегодняшнего берега времени. В верховье Вас-Югана вторглись с юга степные кочевники. В битве около реки Чузик племя Кедра, предводителем которого был Карыш, потерпело поражение и вынуждено было покинуть промысловые урманы в районе таежной реки. И тогда, после поражения, Карыш решил готовиться к большой войне. Он приказал всех мальчиков и девочек научить метать пальмы, копья в мишени, бегущего оленя, лося. Стрелять из лука не нужно было учить молодежь племени, она умела это делать с младенчества. Но Карышу этого было мало. Юноши и девушки племени должны были метко стрелять из лука с айрыта, воздушных качелей, стрелять во время бега, при быстром спуске с холма, горы. И на айрытах-качелях должны были тренироваться все, кто способен был натянуть тетиву лука. Когда Карыш убедился, что люди племени Кедра научились меткой стрельбе, только после этого повел своих воинов на степных кочевников – куль-хуйтысов, племя Дьявола. Понимал Карыш, что противник очень сильный, хорошо вооружен и численно превосходил во много раз отряд племени Кедра. Но он был не только вождем племени, но и жрецом-военачальником. Он готовился к большой войне и впервые за всю историю юганской земли применил новое и небывалое грозное оружие.
Вождь племени Кедра приказал гончарам изготовить сосуды, похожие формой на узкогорлые кувшины. И в такие кувшины были посажены дикие рои пчел, а также пчелы, купленные на уры и куны, местные деньги, в Кайтёсе у русских перунцев. Каждый воин в заплечных берестяных кынах, кузовах, имел по два таких кувшина с пчелами.
Карыш направил в стойбище куль-хуйтысов своего посла, чтобы тот передал черную стрелу – знак войны. А также велел сказать, что битва будет происходить на реке Таволга, в местечке Мэйка, Бога Зла. Карыш выбрал такое место, где по обе стороны небольшой реки раскинулись равнинные луговые берега, поросшие мелкой весенней травой.
Более чем двухтысячный конный, хорошо вооруженный отряд куль-хуйтысов возглавлял Ялень, Прислужник Богов. Знал Ялень по прежней войне, что племя Кедра малочисленное и к войне на равнинном месте не способно, так как оно безлошадное. Он поделил свое конное войско на две части и с обоих берегов реки взял в клещи плавучий отряд племени Кедра. И вот когда вся многочисленная конная рать приблизилась на выстрел лука, навстречу им быстро высадились на берег воины Карыша и под прикрытием войлочных щитов, не пробиваемых стрелами, начали метать глиняные кувшины, своеобразные пчелобомбы. И началось тогда что-то жуткое и страшное…
Воины племени Кедра, все, как один, имели волосяные наголовники, накомарники, и руки их также были защищены перчатками из осетровой кожи. А вот противника пчелы жалили беспощадно. Ржание лошадей, крики, жалобные стоны…
Расчет Карыша полностью оправдался: обезумевшие лошади и люди, облепленные пчелами, искали спасение в реке, в воде. И вот тут-то и началась жестокая бойня. Воины Карыша со своих стремительных и подвижных в управлении берестяных обласов разили стрелами, били копьями степных кочевников, как оленей на поколе, во время переплава через тундровую реку.
Эта небывалая по своему успеху победа над численно превосходящим противником сделала имя вождя бессмертным, и живет Карыш поныне в легендах, преданиях и песнях на вас-юганской земле.
Хорошо знала предание о вожде Карыше Югана. Эвенкийка понимала, что айрыт-качели – это глазомер, сила воли, быстрота реакции и ощущение радости за метко пораженную цель в мишени.
Начала Югана учить ребят стрельбе из лука с трехлетнего возраста. Четырехлетними братья уже встали на качели и полюбили этот своеобразный вид спорта. Ежедневные уже в течение двенадцати лет тренировки дали свои плоды: ребята с сильно раскаченных качелей бьют стрелами из лука без промаха в чучело белки, зайца.
Сегодня братья отрабатывали после стрельбы метание «крылатой» пальмы, копья, на пятнадцать метров. Легкая пальма, брошенная Карышем, пронзила рысь, нарисованную углем на дощатом щите, Так же метко кинули пальмы Ургек и Таян.
Югана вроде безучастно наблюдала за своими воспитанниками. Она сидела в стороне от качелей на днище старого перевернутого обласа, курила трубку и улыбалась. «Руки у молодых вождей совсем окрепли, стали сильными. Вон даже люди-мальцамеры и сам бригадир рты разинули – удивляются».
Эвенкийка не зря радовалась – силы и ловкости в руках у молодых вождей достаточно. Кедровые доски в два пальца толщиной прошиты, пронзены пальмами так, что с тыльной стороны поблескивает жала копий.
Тут же, около качелей, было и другое приспособление: большое вращающееся колесо раскручивалось и стоящий на этом круге должен был стрелять из лука по мишеням. Подобные тренировки даже зимой не прекращались. Зимой ночи длинные, а рассвет поздно приходит на юганскую землю, поэтому эвенкийка обычно втыкала около мишеней берестяные факелы.
Таня Волнорезова часто подсмеивалась над Юганой и сыновьями: «О господи, Югана, замучила ты у меня ребятишек. Муштруешь их всех так, словно завтра грянет настоящая война». Югана, как всегда, отвечала немногословно: «Плохие, жирные мысли дружат с ленивым человеком». И Таня, конечно, соглашалась в этом с Юганой и не давала ребятам по утрам потягиваться, нежиться в теплых постелях, а гнала их на улицу, на тренировку в стрельбе из лука или снег отгребать, дрова колоть. Работы по дому ребятам хватало: за скотиной надо было ухаживать – две коровы, телята, да еще в хозяйстве более пятидесяти соболей – и им необходимо своевременно корм приготовить, раздать, клетки почистить.
Сыновья Тани Волнорезовой, благодаря Югане, с малолетства полюбили лучные стрельбы и даже часто пренебрегали ружьями и уходили в урманы на промысел белки с охотничьими луками. А по весне и осенью также опять из луков били стрелами щук, налимов, которые жались к берегам. Любили ребята промышлять крупную рыбу острогой, освещая ночную воду дремлющих заводей огненным жирником, факелом. Еще была любимая игра у братьев – стрельба из луков по бабкам. И поныне в сибирских деревнях не забыта эта древняя игра, и особенно она много собирает любителей, болельщиков в праздничные дни.
Югана воспитывала и готовила вождей племени Кедра. А каждый вождь должен стрелять без промаха со скачущей лошади, с обласа в бурю, когда легкий речной челнок кидают волны, в бегущего зверя, летящую птицу. Теперь Югана довольна своими воспитанниками: молодые вожди сами могут учить своих воинов.
2
На улангаевской школе зиял провал в крыше. Небрежно сброшенные шиферные листы покрошились на осколки. Ломать не строить.
Бригадир продолжал нумеровать стенные бревна. Крик с крыши заставил его насторожиться:
– Ребята, старуха идет!
– Снова пожаловала. Опять устроит цирк, – с досадой проговорил рыжий парень.
– Погоди, Ленька, стрекотать. Повременим курочить крышу… Старуха ведь с луком. И стрелы у нее в колчане… – с боязнью проговорил Митрий, а сам, отложив в сторону гвоздодер, сел на стропилину.
– Точненько! В колчане у нее не помада и духи, а стрелы оперенные торчат, – произнес Ленька, а сам с любопытством смотрел на эвенкийку. – А вон, в кузове, еще три архаровца и тоже вооружены луками… Митрий, уходим на землю. Ну их всех к черту. Проткнут в брюхе кишки своими летучими дрючками, и визжи потом, как поросенок, а до районной больницы далековато, доставят всех нас туда покойничками.
В это время к милиционерам подошел дед Чарымов. Он держал в руках здоровенного петуха.
– Капитан, раз у твоего войска передышка и замешкались вы у нас в Улангае, то, может быть, купите у меня петуха на варево. Зажирел он, куриц не топчет. Я вам картошечки или лапшички домашней раскатки принесу. А хлеб-то мягкий, пышный, только что моя старуха вытащила из русской печи… – говорил Михаил Гаврилович, а сам посматривал на Югану, которая тихо, как бы лениво, шла к милиционерам.
Орлан сидел в кабине вездехода, а Карыш, Ургек, Таян стояли у борта машины. Указав на них, Михаил Гаврилович пояснил милиционерам, что лучше всего им уехать и прихватить с собой бригаду рабочих.
К милиционерам подошли рабочие. И даже команда самоходки, во главе со старым капитаном, наблюдала из рубки судна за эвенкийкой.
Югана остановилась около капитана Соловьева, обвела взглядом всех собравшихся, а потом спокойно улыбнулась, посмотрела на Михаила Гавриловича.
– Бабушка, что тебе нужно? Ведь школу уже начали ломать, – сказал капитан Соловьев. – Бесполезно теперь вам заниматься разными каверзами…
– Да она тетиву лука не натянет. Ручонки у нее дряхлые.
– За нее, ежели понадобится, натянут тетиву вон те, что в кузове вездехода, в дозоре. У тех-то силенок хватит кой-кому из нас продырявить животы, – разговаривали меж собой Ленька с Митрием, продолжая начатый на крыше школы разговор.
– Бабушка, чего нужно тебе и тем вон, внукам, что ли?.. – спросил у Юганы капитан Соловьев.
– Вождь племени Кедра Орлан вышел на тропу войны. Орлан просил Югану узнать у начальника: куда можно стрелять его людей? – сказала спокойно Югана, четко выговаривая каждое слово, потом, обратившись к Михаилу Гавриловичу, произнесла несколько слов на эвенкийском языке.
– Что она, дедушка, толмачила тебе по-своему? – спросил капитан Соловьев и посмотрел в сторону вездехода.
– Только что она вам всем сказала на русском языке. Но могу еще разок повторить: Югана спрашивает, в какое место можно стрелять противников школы. Если желаете, можно попросить стрелять в руку, скажешь в глаз – вылетят из орбит глаза, что тебе стекляшки. Такой обычай у эвенков племени Кедра: сильный спрашивает слабого – убивать его насмерть или только слегка ранить. Можете вы попросить Югану, чтобы ее воинство стреляло томарами, тупорылыми стрелами, с набалдашниками на концах вместо стальных наконечников. Тогда противники школы могут отделаться синяками, без кровопролития дело обойдется.
Югана подошла ближе к капитану Соловьеву и протянула ему оперенную стрелу. Тот, ничего не понимая, взял ее и передал лейтенанту.
– Зачем даешь, бабушка, стрелу? – спросил капитан, но сам смотрел на деда Чарымова и глазами просил пояснить.
– Югана подала начальнику знак войны. Начальник принял. Пусть теперь смотрят все люди с большой железной лодки…
– Ну, мужики, сейчас начнется! Затеяли вы заваруху, – сказал дед Чарымов. – Ведь опосля не расхлебать всю эту заваруху и главному прокурору.
– Чего запанихидничал, старик? – спросил у Михаила Гавриловича бригадир с тревогой.
– А ты видал, сама Югана вышла на войну с вами, взялась за оружие своих предков. Она вас всех одна может переполошить, как утят-подлетышей. Начнет, брат, хлестать стрелами, не успеете взвизгнуть.
– Бригадир, я пошел на самоходку! – громко сказал Ленька и, посмотрев на деда Чарымова, уточнил: – У меня нет желания дрыгать перед смертью ножками.
– Пошли, мужики! Пусть директор совхоза сам ломает эту школу, провалилась бы она с потрохами сквозь землю, маета тут и страх один вместо работы, – поддержал Леньку толстошеий мужик и, заткнув топор за пояс, хотел было идти, но капитан Соловьев остановил их с Ленькой:
– Подождите разбегаться… Тоже мне мужчины…
– Уходите, бегите мужики, подальше от греха, – советовал Михаил Гаврилович. – С Юганой шутки плохи. Вон, полюбуйтесь, несет вам подарочек…
Югана шла от вездехода к группе милиционеров и рабочих и несла, обхватив руками, большой трехведерный кузов, шитый из бересты.
Эвенкийка подошла и поставали берестяной кын на землю.
– Тут Гунда, богиня Мира и Войны. Гунда будет воевать с вами и прогонять из Улангая. – Югана взяла из рук Чарымова черемуховый посох и очертила вокруг кузова небольшой круг.
Назад, к вездеходу, Югана, шла резвым шагом. Чарымов стоял около круга и посматривал на капитана Соловьева.
– А это еще что за фокус? – не утерпев, спросил Ленька у Михаила Гавриловича.
– Там Гунда, богиня Мира и Войны. Надо вам уходить, пока не поздно. Югана не даст ломать школу. – Сказав это, Чарымов пошел к капитану Соловьеву, который все это время стоял, наблюдая, чуть поодаль.
– Что значит, дедушка, этот очередной спектакль? – спросил капитан у старика Чарымова, а сам все посматривал в сторону вездехода на Югану и ребят.
– А ну-ка, познакомлюсь я с Гундой, может, в невесты себе определю! – задористо произнес Ленька и, перешагнув запретную черту круга, очерченную Юганой вокруг кына, перед тем умышленно высоко задрав ногу, подошел к кузову, приложил ухо, послушал.
Михаил Гаврилович торопливо вытащил из-за пазухи два накомарника, вытканных из конского волоса, один кинул на свою голову, второй – на голову капитана, не спрашивая позволения.
А в это время Ленька, взяв кузов за берестяную скобу-ручку, хотел поднять его, но его остановил крик Михаила Гавриловича:
– Не трожь, парень! Отойди подальше, соколик…
– Мужики, служивые и цивильные! Тут ведь пчел натолкано до ужаса, многим-много их в кузове жужукает… Сейчас я этих гундос-пчелок возьму вместе с кузовом в охапку, как медведь колоду, унесу к реке и утоплю… – Ленька взял кын за скобу-ручку, хотел поднять, но в это время сработала затаенная пружина. Крышка отлетела в сторону, и рой пчел вырвался клубковатым облаком на волю.
– Стой на месте и не шарахайся как пьяный! – скомандовал Чарымов капитану Соловьеву. – Руки засунь в карманы. Вот так. Да не брыкайся, как лошадь пугливая.
Визг, жалобные вскрики. Ругань и топот ног. Люди одичали от боли, заразительного страха.
– Мужики, бегите к берегу! Чего вы шарахаетесь из стороны в сторону, как поросята из-под ножа. Падайте в воду! Лезьте в воду, не то зажалят до смерти… – кричал во весь голос Михаил Гаврилович.
– Ой-ай-а-а, ах, мать честная, в рот тебя горячими пирогами, – вынырнув из воды и отфыркавшись, ругался Ленька. Лицо его из сухощавого и остроносого превратилось в расплывчатое, монгольского типа.
– Ай-ай-ох, – причитал бригадир, спасая голову, он поднял полу пиджака, накрылся ею, оголил живот и спину, потное тело жалили пчелы ядовитыми «кинжалами».
С опухшими лицами, вздутыми носами, заплывшими глазами сидели рабочие на палубе самоходной баржи и кляли Югану вместе с ее богиней Гундой.
У одних на скорую руку были обвязаны шеи мокрыми полотенцами, у других огненным жаром полыхали руки, спины, плечи. Одним словом, люди только что были на войне с богиней Гундой и сейчас залечивали свои пухлые раны.
Милиционеры пострадали меньше. Пчелы ненавидят запах человеческого пота. И поэтому-то в первую очередь пчелиная рать атаковала пропотевших, в засаленных робах совхозных рабочих.
Только капитан Соловьев и дед Чарымов остались невредимыми, не считая два-три укуса, которые достались Соловьеву от пчел, пробившихся под рукава кителя.
От своего дома по берегу шла торопливо Галина Трофимовна. Несла что-то в берестяных туесах-ведрах на коромысле.
Старик Чарымов у трапа самоходной баржи взял с коромысел у жены берестяные ведра, осторожно по трапу поднялся на борт судна, поставил туеса-ведра на крышку люка и вынул из ведерок кругляшки с берестяными скобками.
– Ребята, черпайте и пейте. Но уговор: не больше двух кружек. Это самое лучшее лекарство от пчелиного яда. Моментом вся боль и обида на пчел таежных исчезнет. Быстрехонько все очухаетесь и стонать перестанете.
Первым подбежал к ведрам Ленька. Он взял из рук Галины Трофимовны пол-литровый ковшик, зачерпнул из ведра густоватую янтарную жидкость, отпил глоток, второй и, не утерпев, крикнул:
– Братья-славяне, люди, изжаленные богиней Гундой! Так это же медовуха высшего класса!
В стороне у борта стоит Михаил Гаврилович и наблюдает, как ковш за ковшом уходит живительная, бодрящая жидкость из берестяных ведерок. Вот наконец и милиционеры поднялись на борт самоходки.
– Разрешите, товарищ капитан, хоть по глоточку… Всю шею пчелы поистыкали жалами, мочи нет больше терпеть, хоть по-волчьи вой от боли, – умолял старшина, но просил не только за себя.
– Разрешаю! – еле сдерживая смех, сказал капитан Соловьев.
– Пусть прилобунятся к медовухе. Дорога не ближняя у вас до райцентра. Все пройдет и забудется, – проговорил Михаил Гаврилович.
Капитан Соловьев посматривал на берег, где виднелся в стороне от школы вездеход. Глазами искал он там Югану. Хотелось ему поговорить с эвенкийкой.
– Пойдем, капитан, на берег. Попрощайся с Юганой, – позвал Михаил Гаврилович, угадав желание Соловьева.
Они поднялись на берег, остановились возле опустевшего кына. Из этого берестяного кузова войско богини Гунды вырвалось на войну с людьми.
– Дедушка, позови Югану. У меня есть дело к ней, скорее даже не дело, а так, маленький разговор…
Старик Чарымов неторопливо направился к вездеходу. А когда он с Юганой шел уже к берегу, где стоял капитан Соловьев, со стороны самоходной баржи слышался громкий, оживленный разговор. Кто-то затянул молодым, вольным голосом:
Бежал бродяга из Нарыма,
Бежал из томской стороны…