Глава десятая
1
Рядом с парусным цыганом Федором Романовичем Решетниковым в двухквартирном доме, рубленном из брусчатых обрезных бревен, живет Алевтина Кирилловна Пряслова, женщина лет тридцати, собой миловидная.
Случилось горе у Алевтины Кирилловны. Как быть, с кем посоветоваться молодой, одинокой женщине? Конечно, лучше всего ей сходить к Федору Романовичу, соседу. Не раз он выручал ее из беды житейской, выручал деньгами, мудрым советом.
Без стука и без разрешения вошла в прихожую Алевтина Кирилловна, осмотрелась.
– Федор Романович, где ты? Целую неделю у тебя был дом на замке, где пропадал-то?
– А-а, белая лебедушка моя в чум прилетела! Проходи, Алюшенька-краса, любовь моя, порхай к столу, присаживайся, – говорил старик из другой комнаты.
– Ладно ли с тобой, дедушка?
– Все у меня ладочком-порядочком… Без штанов сижу, пуговицы перешиваю. Толстел, толстел, а теперь за одну неделю потоньшал, штаны спадают.
– Не стесняйся меня, дедушка, я пройду.
– Чо тут стесняться, ты – доктор.
– Да не доктор я, дедушка, фельдшерица.
Алевтина Кирилловна невольно рассмеялась, когда прошла в комнату: старик действительно сидел без штанов на скамейке и пришивал пуговицы. В длиннополой вельветовой толстовке он был похож на воинственного тонконогого петуха.
– Давай-ка, дедушка, я с твоими штанами управлюсь…
– Не подходи… Раздразнишь женским духом, начну бить копытом, – пошутил старый цыган.
Помогла Алевтина Кирилловна старику не только перешить пуговицы, но и наложить заплаты-надколенники.
Молодая женщина закурила. В цыганской избе запахло ароматным дымом «Золотого руна».
– Так говори, моя любовь-лебедушка: какое горе-несчастье у тебя приключилось нынче.
– Понимаешь, дедушка, ходила сегодня в райком. И что ты думаешь? Наш новый секретарь райкома – тю-тю. Нет его, порхает как бабочка по району.
– Беспартийный я, кровинушка ты моя, с секретарем райкома не кунак, не знаюсь.
– Я и говорю: наш новоиспеченный первый секретарь Виктор Петрович Лучов по району разъезжает. К кому же еще идти жаловаться на следователя Тарханова, как не к нему. Вот и решила с тобой посоветоваться. Понимаешь, Федор Романович, самолетом «скорой помощи» была доставлена в больницу к нам молодая женщина Хинга Тунгирова. Роды у нее были преждевременные. Выкидыш… Ну, значит, пока она в больнице у нас приходила в себя, за ней в основном ухаживала я. Познакомились, подружились быстро. А тут нужно было ей выписываться. Она и приуныла: денег нет, в долг просить стеснялась. Предложила мне Хинга свои золотые серьги. Купила я у нее их. А кольцо она продала нашей врачихе, за пятьдесят рублей. Та, образованная дура, возьми и начни под лупой рассматривать – пробу искать. Вместо пробы обнаружила там какие-то знаки-тамги, «иероглифы» разные. Потащила она напоказ кольцо своему дружку, учителю Метлякову.
Тот в археологах был когда-то, определил: кольцо очень древнее. Этот мудреный учитель передал кольцо следователю Тарханову. А он-то и нагрянул ко мне, прямо домой, и эти проклятые серьги чуть не вырвал у меня с ушами. Вот ведь хам какой, ясашный пес…
– Ох уж этот Гришка-грубодер! Все он тебе, моя кровинушка, вернет вскорости! Позолоти-ка ручку…
– Дедушка, да у меня нет ничего с собой…
– Все у тебя, душечка-беляночка, с собой. Дай мне хоть в щечку поцеловать, а?
– Ой, Федор Романович, ты все шутишь, а я ведь в долгу не останусь. Если приболеешь, буду верной больничной рабыней тебе.
– Договорились – ручку позолотила, так будем считать. А теперь скажи, какой формы, фасона колечки височные были. Двуголовая змея колечком свернулась. Меж змеиных головок замочек-проволочка для мочки уха.
– Да-да, дедушка, именно такие! Но откуда ты знаешь все это?
– Знаю, все я знаю, беляночка моя белогрудая! Прощения у тебя будет просить Гришка Тарханов, колечки назад вернет.
– Ой, не верю я уже в это… Врачиха говорила, что эти серьги и кольцо, которое она у Хинги купила, взяты каким-то грабителем-бугровщиком из кургана.
– Девочка ты моя родненькая, насуши-ка ты мне сухарей хлебных. Да еще бы лучше, ежели сухарики были пшеничные.
– Снова в дорогу? – удивленно спросила Алевтина Кирилловна.
– А что жить да тужить старому парусному цыгану! Штаны зашил, сапоги дегтем смазал – в путь. Агаша у моей ладьи уже парус белый починила.
2
Алевтина Кирилловна засыпала кофе в кофейник, поставила его на электроплитку и начала резать сыр и укладывать на блюдце. В это время звонок в дверь заставил ее вздрогнуть от неожиданности. Она поправила прическу перед зеркалом и, подойдя к двери, взглянула в «глазок», а уж потом открыла замок.
– Вы, Алевтина Кирилловна, простите меня за неожиданное вторжение. Заходил я навестить Федора Романовича. Где-то затерялся наш парусный цыган, жив ли? – сказал Григорий Тарханов.
– С каких пор ты, Григорий, начал мне «выкать»? Давай уж по-старому – на «ты». Проходи, присаживайся, незваный гость хуже татарина, правду люди говорят…
– Слушай, Алевтина, я ведь не ругаться пришел. Будь человеком, скажи, куда уехал Федор Романович? Алевтина, друг мой…
– Была я тебе другом, когда ты в больнице колодой лежал, а я, дура, ночами около тебя дежурила… Что делать, долг, так сказать, сестра милосердия. А ты… прибежал ко мне домой и эти проклятые серьги вырвал с мясом из ушей!
– Алевтина, не вырывал я эти серьги. Ты заупрямилась. А ведь они цены не имеют. Правильно называются – височные кольца. То, что они из красного золота, – пустяк. Великая их ценность – что изготовлены в первом веке. Древние письмена-резы на этих кольцах, русские письмена, имя владельца…
– Ха-ха, ой умру! Какие вы все знатоки старины! Да если хочешь знать, то этим кольцам лет семьдесят. А то заливает мне – первый век.
– Откуда тебе это известно? – быстро спросил следователь и пожалел тут же, что проявил любопытство.
– Сорока на хвосте весть принесла, – безразлично сказала Алевтина. – Вопросов у товарища следователя больше нет? Тогда прошу покинуть мою хижину.
– У тебя чем-то вкусным пахнет. Покорми. Сама знаешь, какие харчи у овдовевшего мужика…
– Березовой оглоблей кормить тебя надо по хребту! Черт с тобой, садись к столу. У меня кофе сварен. Сейчас принесу. – Сквозь наигранную грубоватость чувствовалась женственность, нежность и доброжелательность молодой женщины.
– Спасибо, Алевтина. Кофе с сыром я люблю.
Алевтина Кирилловна принесла кофейник и разлила по чашкам кофе, потом села напротив следователя и, заметив, как тот слишком уж пристально разглядывает на спинках кресел накидки из барсучьих шкур, пояснила:
– У меня слабость к меховым вещам, – и кивнула на расстеленные во весь пол две большие медвежьи шкуры.
– Чудный ковер на диване! Наверное, из оленьих шкур!
– Из пыжиков, а окаймовка из подшейка старого оленя-быка. Кумулан – по-тунгусски – называется этот коврик. – На лице Алевтины Кирилловны сияла довольная улыбка: мол, не у каждой женщины вы можете встретить в квартире такие дорогие меховые изделия.
– Знаешь, Алевтина, сегодня я проснулся рано, до восхода солнца. И уже не мог вернуть свой сон. Понимаешь, серьги, купленные тобой у Хинги, это своеобразное письмо, пришедшее к нам из тысячелетий от наших предков!
– Говори без городьбы словесной, – одернула настороженно Григория Алевтина Кирилловна.
– Расскажи, кто такая Хинга Тунгирова? Одним словом, все о ней и ее знакомых, друзьях, – попросил следователь.
3
Прошло уже больше месяца со дня избрания Виктора Лучова первым секретарем райкома партии. Но за это время он провел не более трех дней в райкоме. Разъезжает по району, знакомится с положением дел в хозяйствах и с людьми на местах, без вызова в райком. Только что вернулся из бондарского совхоза, где проводил партийное собрание.
– Повремени часок, Григорий, – попросил секретарь райкома, когда в кабинет вошел следователь. – Обком у меня на проводе. Шею мылить будут.
– Ладно, я буду в коридоре, позовешь.
Григорий Тарханов знал Виктора Петровича еще с той поры, когда он инженером начал работать в нефтепоисковой разведке, а было это около семнадцати лет назад. И вот стал секретарем райкома.
Первое время ходили слухи, что Лучов – случайный человек в райкоме, некоторые райкомовские товарищи удивлялись: образование у первого секретаря не партийное – техническое. Вот у товарища Дымбеева, которого освободили от занимаемой должности, другое дело – высшую партийную школу окончил в Новосибирске и даже в заочной аспирантуре немного учился. Поговаривали, что с виду Лучов слишком простоват: нет в его внешности «командно-интеллигентной» осанки и этакой начальственной, благородной жилки, которая бы людям бросалась в глаза и авторитет подчеркивала, внушала почтение к ответственному работнику. Вот товарищ Дымбеев, тот очень интеллигентную осанку имел и сроду без галстука и белой рубашки на работу не ходил. А что Лучов? Появился в райкоме с расстегнутым воротником, в ковбойке.
И надо тут упомянуть, что Дымбеев, бывший секретарь, за семь лет подобрал себе работников преданных, подбирал по своему, дымбеевскому, вкусу и соображению.
Однако народ старожильческий хорошо помнит Трифона Герасимовича Лучова, деда Виктора Петровича, обского партизана, который был расстрелян колчаковцами-карателями на берегу Оби. Лежит старый партизан в братской могиле на кромке высокоярого берега, у городской пристани Колпашево. И, как принято, считают юганцы: «Корня нашего Виктор Петрович, сибирского, знатного рода мужик!» Так что старожилы таежной земли знают о добрых делах друг друга за тысячу верст вокруг без газет и радио. Добрая молва исстари идет от человека к человеку на своих упругих крыльях, как устная летопись.
Виктор Петрович уже попросил некоторых товарищей, пригретых Дымбеевым, уступить насиженные места более способным, молодым руководителям. Почувствовали также и те, кто привольно и уверенно жил при Дымбееве, что недобрые тучи, поднятые новой «метлой», могут подмочить их репутацию и вымести из райкома, поприжали лапки, начали крутить носами по ветру. Обо всем этом и хотелось поговорить сегодня Григорию Тарханову с Лучовым, попутно со своими делами.
Следователь вышел из приемной в коридор, закурил сигарету. Дверь приемной была открыта, стучала пишущая машинка. Григорий поздоровался с райкомовской буфетчицей, которая, осмотревшись, зашла в приемную. Смолкла пишущая машинка, и до следователя стал доноситься разговор двух женщин. Вначале они говорили затаенно, тихо, затем, войдя в азарт, все громче. Они обобщали райкомовские новости минувшего дня. Следователь старался не обращать внимания на разговор, но кое-что буквально сверлило слух.
– Вызвал Виктор Петрович к себе Тарабаева. Ой, что творилось в кабинете! Я думала, Тарабаев выбросится из окна. Можешь себе представить, как Виктор Петрович отчитывал там его, «резал», коль сквозь двойные двери слышно, что тебе в кино: «За такое мало повесить на осине! Кладбище – святое место. Ограда кладбищенская сгнила и обвалилась. Могилы попритоптаны беспастушным скотом, кресты лежат в грязи. Сколько раз к тебе обращались с просьбой, чтобы навел порядок, выделил средства. А ты все обещаниями кормил. Через пять дней поеду с тобой на кладбище, и если что не так, то заживо, там же, похороню тебя…»
Выскочил из кабинета Тарабаев, трет лоб платком, а по щекам ручьи пота.
– Вот попомни меня, Алиса, судя по приметам, быть нашему Виктору Петровичу через годика три-четыре очень высоко в начальниках! На моих глазах в Медвежьем Мысе сменилось не менее десятка секретарей райкома. Но никому из них никогда не было дела до кладбища. Только умный человек может понять, что кладбище – это лицо живых. По кладбищу судят, какие люди живут в поселке, черствые, жестокие или добрые; уважают ли они, любят ли своих близких предков.
– Ой, ты у меня настоящая ведунья!
– Кого еще там Виктор Петрович распекал?
– Досталось нашему редактору районки. Я как раз подшивала газеты, и разговор был при мне. Виктор Петрович спрашивает редактора: «Вы, Гораедов, какой бритвой бреетесь?» Тот сразу пальцами подбородок ощупал и не поймет, к чему такой разговор. Но ответил? «Безопасной привык скоблиться». Виктор Петрович посмотрел на него и сказал: «Понятно, чтоб не обрезаться. Нашей районной газете нужен редактор с опасной бритвой!» И попросил Гораедова, чтоб тот подумал об этом.
– Народ наш юганский меткие прозвища дает. Не зря окрестили Гораедова Кораедовым. Запугал его Дымбеев, который до жути боялся, если где-то и что-то напишут про наш район критическое.
– Заменят, пожалуй, Гораедова. На днях тут, у Лучова, были геолог Иткар Князев и журналист из Томска Петр Катыльгин. Говорят, что Катыльгин в областной газете больше не работает.
Вдруг разговор смолк, дверь в коридор распахнулась пошире.
– Григорий! Фу-ты, а я уже подумал, что ты сбежал – облегченно вздохнув, сказал Виктор Петрович.
– Как обком?
– Обошлось…
Григорий развернул папку, достал карту Томской области, расстелил на столе:
– Расскажу я тебе, Виктор, несколько эпизодов из истории исследования Васюганья. Кое-какие письменные сведения о Васюганье появились в девятнадцатом веке, хотя русские сюда проникли еще тысячу лет назад. Если верить некоторым томским ученым, то одним из первых посетил Васюганье Борис Павлович Шостакович. Он в тысяча восемьсот семьдесят шестом году предпринял поездку по рекам Вас-Юган и Чижапке с целью проверки поступивших сведений о наличии здесь золота и каменного угля. Но, как и следовало ожидать, Шостакович золота не нашел. «Кусочки каменного угля находил лишь на берегу реки, и в виде амулетов у инородцев» – так говорится в его отчете.
– Хорошо, Гриша! И какое же это имеет отношение к твоему «делу» о бугровщиках-грабителях? – спросил секретарь райкома и, пододвинув поближе карту, начал рассматривать район Чижапки.
– Вот об этом-то я и хочу сказать. Вас-юганская земля сплошь усеяна малыми и большими реками и речушками. Почему Шостакович поехал именно на Чижапку? Почему молва гласила о золоте именно в районе Чижапки?
– Да, ты прав… Из ничего легенда о чижапском золоте не могла родиться.
– И я так думаю, – уверенно сказал следователь. – Нужно теперь поговорить обо всем с Юганой и с Федором Романовичем, парусным цыганом.
– Так-так, – сказал секретарь. – Помимо всего, получается любопытная картина: ты, Григорий, разыскиваешь бугровщика Пяткоступа, а он, в свою очередь, знай себе ковыряет древние захоронения, хапает «могильное» золото. Но, кроме тебя, Григорий, идет еще по следу Пяткоступа геолог Иткар Князев. Там, где насвинячил своей копаниной Пяткоступ, Иткар находил наконечники стрел, обломки горшков, изделия из кости и бронзы – «отбросы» Пяткоступа. И находил Иткар среди этих «отбросов» кусочки отвердевшей нефти. Вот эти кусочки битума – есть надежда – приведут Иткара к великому сокровищу, имя которому – нефть! Палеозойская нефть второго этажа. Так что, Григорий, держи крепкую связь с Иткаром.
