Глава восьмая

О Тобольске, патриархе городов сибирских, Татьяна Волнорезова много читала и слышала от старожилов, но бывать в тех местах не приходилось.

В Тобольск Таня Волнорезова были приглашена секретарем горкома для того, чтобы прочитать лекции по соболеводству в школе звероводов. Это учебное заведение готовит кадры для звероводческих совхозов, колхозов всего Обского Севера.

Улицы и старинные дома Тобольска дышали древностью и юностью. Сюда приходили торговые гости из Индии, Афганистана, Бухары. С верховьев Иртыша заплывали на легких речных каюках китайские говорливые торговцы, джунгары. Ну, а по весне, в половодье, перелетными коршунами слетались в Тобольск со всех концов России купцы, и расходились отсюда их дороги во все стороны по малым и большим сибирским городам. Не оставались в стороне и северяне-аборигены: они на своих шустрых, подвижных оленях или на упряжках нартовых собак выходили в богатый город на «покруту». И отсюда, из Тобольска, как от доброго огня, распространялись искры русской культуры на бескрайний северный простор: в таежные деревни, поселки, заимки; в тундровые чумы и степные юрты кочевников.

Первый день у Тани Волнорезовой прошел в экскурсиях по городу. А второй день с утра она поехала в звероводческую школу. Таня представляла, что придет в класс, похожий на школьный, за партами будут сидеть около тридцати юношей и девушек, которым она расскажет, с чего начиналось соболеводство в Улангае, а также опытом поделится, знаниями по выращиванию соболей вольным и полувольным методом. Но все это приняло оборот более масштабный, чем она ожидала.

Большой актовый зал был переполнен. Сидели на первом ряду преподаватели звероводческой школы, а за ними расположились ряд за рядом молодые восторженные дети северян: ханты, манси, ненцы.

Таня на миг растерялась, но вдруг заметила, как, осторожно приоткрыв дверь, вошел Андрей Шаманов и присел в последнем ряду. Она подумала: «Откуда он? Неужели сегодня прилетел из Тюмени? Вот молодец!» На душе у Тани стало спокойно, радостно, словно рядом с ней сел родной человек и сказал: «А ну, Танюша, расхрабрись да не подкачай! Пусть знают наших улангаевских русалочек!»

Начала Таня свою лекцию с рассказа о том, что Костя Волнорезов научно разработал и доказал пользу вольного и полувольного соболеводства и убыточность клеточного соболеводства по сравнению с новым методом. А потом Таня рассказала о своих наблюдениях и работе по выращиванию соболиного молодняка.

– Да, я знала, – говорила Таня, – что в Ханты-Мансийском национальном округе, в бассейне Конды, на всем левобережье расположен в привольных, диких лесах Кондо-Сосьвинский соболино-бобровый заповедник. В этом нетронутом, живописном таежном уголке живут «золотые» зверьки: куница, соболь, кидус – помесь соболя с куницей, горностаи, белки и, конечно, мудрецы бобры. Все это звериное царство живет привольно в своих урманах, раскинутых на побережьях рек, озер. Так же прекрасно чувствуют себя на севере заповедника стада диких оленей, лосей. Сказала я все это к тому, что для научной работы по вольному и полувольному соболеводству ваш заповедник – чудесная лаборатория под открытым небом. Очень большие возможности у вас по звероводству. Ну а главное, у вас есть такое замечательное учебное заведение, как звероводческая школа, которая, я уверена, преобразуется в институт. – Таня умолкла, посмотрела на Андрея Шаманова. Она понимающе кивнула ему головой, когда тот поднял портфель и пощелкал по нему пальцем.

Андрей Шаманов подошел к Тане и, вынув из портфеля три черно-смолевые шкурки, положил на стол. Таня улыбнулась, ласково разгладила каждую шкурку, а потом протянула их сидевшей на первом ряду молодой женщине.

– Прошу вас, товарищи, посмотрите на эти меха и скажите мне: какая шкурка соболя, куницы, кидуса. А может быть, все три шкурки кидуса, а? Зачем эта загадка – скажу позднее. Ну а пока я расскажу вам о ценах на соболиные меха на одном из последних международных аукционов. Так, например, год назад шкурка баргузинского соболя оценивалась в пределах от пятисот до девятисот долларов за штуку. А теперь давайте сравним: тонна пшеницы на мировом рынке стоила шестьдесят пять долларов…

– Ого-го! – прокатилось по залу.

– Еще я приведу одно сравнение: стоимость первосортной шкурки соболя приравнивается к стоимости двадцати шкурок чернобурых лисиц или стоимости четырехсот беличьих шкурок. Так что сами видите очень большую выгоду соболеводства для наших звероводческих совхозов.

В перерыве к Тане подошел мужчина. Он сказал:

– Приехал я, Татьяна Ивановна, из Иркутска, Привела меня в эти края заповедные работа над докторской диссертацией. Занимаюсь я проблемой соболеводства. И вот, смотря на эти три шкурки, поражаюсь, ведь они в два раза больше, чем обычные шкурки баргузинского соболя. И конечно, удивила меня шелковистость меха, черно-смолевой окрас. Мне кажется, если судить по горловым пятнам, то вот это – куница, а эта, с желтовато-молочным пятном на груди, кидус. А третья шкурка – соболя, местного кряжа, но баргузинского, так сказать, рода и племени…

– Нет, вы ошиблись, – улыбнувшись, сказала Таня. – Все эти три шкурки кидуса.

– Ого! – удивился ученый. – Но ведь у кидуса бывает грубый мех, малоценный. Понимаете, о чем я говорю? У вас же тут чудо! У нас в заповеднике я пытался вывести новую, укрупненную породу баргузинского соболя. Производилось скрещивание баргузинского соболя с лесной куницей. Но увы и ах! Результат – мех грубый, малоценный…

– Я расскажу, в чем секрет, – спокойно ответила Таня. – Рассказ мой будет немного длинноват. Наш улангаевский кидус – прадедушка вот этих – был похож на уральского соболя. Но отличался от него более длинным и пушистым хвостом, мех был более шелковистый. Случайно, перечитывая диссертацию покойного мужа, я наткнулась на очень коротенькое сообщение: «Образ кидуса не изучен. Но, по рассказу ханта Тунгира, ему приходилось убивать кидуса с «шибко дорогой шубой». Все это и заинтересовало меня. Мои сыновья с Юганой нашли гайно, гнездо, куницы в дупле старого кедра. Малюсеньких щенят, взятых из гнезда, мы выкормили под кошкой. Любопытно, что мы под кошку-кормилицу подложили еще четырех щенков-соболят. И вот у нас получилось как в детдоме: выросли под одной мачехой четыре самочки от куницы и четыре соболя-самца. Молочные братья и сестры затем дали хорошее потомство кидусов. А потом и от кидусов удалось получить приплод.

– Но ведь, Татьяна Ивановна, кидусы потомства не дают, – возразил ученый.

– Наши улангаевские кидусы дали потомство. В чем секрет? Чтобы ответить на это, надо провести много опытов, наблюдений. Но кое-что я могу сказать уже сейчас. Это касается мехового качества кидуса. В каком-то журнале, еще давно, я прочитала о том, что врачи, а также и многоопытные пасечники считают, что мед укрепляет волосы и отгоняет заболевание, поседение волос. Одним словом, мед – от облысения и поседения. С этого все и началось. Во время брачного периода, а затем беременным самочкам мы давали пчелиное маточное молочко, а потом и щенят продолжали кормить смесью маточного молочка с цветочной пыльцой и медом. Да еще было у нас разработано, на практике проверено особое питание для молодняка. Но об этом долго рассказывать. Результат наших трудов вы видите. Все три шкурки кидусов представляют такую же ценность, как меха баргузинских соболей, но размером превосходят более чем в два раза.

Директор звероводческой школы, как и ученый, был удивлен, когда узнал, что шкурки кидуса не уступают по меховым качествам баргузинскому соболю.

– Так это же у вас, Татьяна Ивановна, можно считать, уже готова диссертация. Нет, я вас не отпущу из Тобольска. Даем вам четырехкомнатную квартиру, создадим на работе все условия, и будете заниматься у нас при школе научной работой.

– Я с радостью бы согласилась, но… Мне нужно посоветоваться с сыновьями.

Давно мечтал Андрей Шаманов возродить русский языческий храм на кайтёсовской Перыне. Храм сгорел около четырех веков назад, но сохранилось в кайтёсовской летописи словесное описание этого небольшого святилища. Сохранилось также сказание о том, где и какие стояли боги, обряд жертвоприношения. Подогревало, обнадеживало Андрея Шаманова то, что на Руси нет ни единого языческого памятника седой старины, а это значит, что к его идее, его труду отнесутся кайтёсовские старожилы с вниманием, окажут любую помощь.

Поездка в Тобольск радовала Андрея Шаманова еще и потому, что ему хотелось посоветоваться с мастерами-косторезами, от них он надеялся услышать, как и каким клеем была скреплена мамонтовая кость, резьба из бивня, в языческих богах и божках. Ведь, по преданию, русская богиня Рожаница, или Родана, как ее называют в Кайтёсе, полностью была рождена древним художником-ваятелем из мамонтовой кости, бивня.

Около получаса просидел Андрей Шаманов на лавке у автобусной остановки. И не заметил, как тихо подошла к нему Таня Волнорезова.

– Я немного опоздала. В магазин бегала… А почему ты хмурый? Что-то случилось?

– Да нет, все идет как надо… Если у тебя есть желание, пойдем еще разок со мной в музей-мастерскую артели косторезов, а завтра полетим с тобой в Леуши и на Юконду… Там, в Леушах, есть первоклассная звероферма. Скучать не придется, найдется много интересного для тебя.

– Догадываюсь, зачем тебя потянуло на Юконду. Пленил тебя хант-старичок, что в прошлом году приезжал гостить к Югане в Улангай. Наверное, решил еще разок попробовать написать с него портрет?

– Нет, Таня, больше, чем портрет… Я сделаю языческого бога…

– Ты смеешься… Ханта Шугура делать прототипом бога, резать из кедра Белого Орла? – удивилась Таня. – У тебя на картине «В глубь земли» хант-старичок, писанный с Шугура, склонился над парнем, погибшим при взрыве… Хант совсем не похож на языческого бога Белого Орла.

– Зря ты так на моего старичка. Дело в том, что в верховье Вас-Югана, чуть позднее новгородцев-перунцев, пришли жрецы из привычегодского края, из Перми великой. И принесли зыряне-язычники не только своего главного бога Войпеля, но и Зарни-Ань, Золотую Женщину. Так вот, Таня, Шугур – прямой потомок Памы, главного жреца зырян.

– Ну-ну, поехали, Андрей, хоть сейчас! Понимаешь, Тобольск дал мне крылья, и хочется лететь, – радостно сказала Таня и тут же, взглянув на громадный пятак круглых часов, висевших над входом в старинное здание, спросила: – Ты завтракал? Нет. Я так и знала. Тогда пойдем в пельменную.

Таня стояла в очереди у раздаточной, в руках у нее был поднос. Она посмотрела на Андрея, который сидел за столиком и глядел в окно, о чем-то думал.

В эти минуты Андрей Шаманов мысленно был в Томске. Прошлой весной его пригласил художник Геннадий Ламанов на открытие драматического театра в областном центре, выстроенном на берегу Томи. И вот тогда, в театре, Андрей понял, что именно с этого здания областного театра начнется новое родство кружевной резьбы по дереву с камнем, мрамором, бетоном. А родоначальником этого волшебства можно считать Геннадия Ламанова, художника могучего сибирского таланта. Беловато-золотистая, чудная кружевная резьба по кедровому дереву украсила весь томский театр, и эта резьба породнила и связала «лицо» театра со старинным городом и его древней архитектурой, созданной старыми умельцами, художниками-самоучками.

Вспомнился Андрею разговор с Геннадием Ламановым, когда они были с ним в магазине «Белочка»: «И это моя работа. Видишь декоративное блюдо, укрепленное на стене». Блюдо было соткано из тончайших резов, завитушек и напоминало цветок. «Ламанов обладает редким даром обобщать народное творчество, берет из него все лучшее и возращает людям омоложенным», – думал Андрей. Мечта художника Ламанова – возрождать традиции деревянной резьбы в сибирских городах и умело сочетать ее с современной архитектурой – была близка мечте Шаманова и укрепляла Андрея в решении воскресить древний языческий храм на кайтёсовской Перыне. Эскизы храма были готовы, но надо еще многое уточнить, подумать, поработать, чтобы кедровое дерево заговорило голосом орнамента, как это было сделано на стенах древнего храма Перуна.

– Задремал? – спросила Таня, когда поставила на стол поднос с дышащими паром пельменями.

– Так, немного задумался… – неопределенно ответил Андрей.

После завтрака Андрей с Таней сели в автобус.

Вот и Коопэкспорт – тобольская артель косторезов.

– Ну и название придумали, – рассмеявшись, сказала Таня. – А при чем здесь «спорт»?

– Да нет, Танюша, вторая половина звучит «экспорт»! – улыбнувшись, возразил Андрей.

Отсюда, из этой мастерской, уходят чудесные творения мастеров-тоболяков на международные выставки в Индию, Китай, Аргентину, Англию, Францию. На весь мир славятся тобольские художники-умельцы.

– Смотри, Андрюша, все это из мамонтовой, моржевой кости. Вот тебе бы всю эту кость, бивни на бюст русской языческой Роданы. Не так ли? – спросила Таня, продолжая рассматривать ларцы, чернильные приборы с причудливыми узорами.

Где сейчас раздобыть бивни мамонта, где секрет обработки этой кости? Андрей Шаманов мысленно рассуждал о том, что кость старого лосиного рога, распаренную в кипятке, можно формировать как воск, а это то, что ему нужно. Отдельные детали, сформированные из кости, можно потом будет собрать на клей. Кость лосиного рога лучше, чем другой материал, передаст белизну, нежность женского тела языческой богини Роданы. И уже видел в мыслях Андрей богиню материнства русского племени, молчаливую и гордую, величавую и задумчивую. И тут же в храме рядом с богиней материнства встанет гордый и воинственный Перун, бог войны и мира.