Новость, принесенная нами с Джоном, разумеется, повергла всех собравшихся в ужас. Не всех сразу – когда мы добрались до дома, большинства там еще не было, лишь Этель, миссис Фитцуильям, профессор Джонсон и Брэдли. Этель, как мне сказали, сидела одна в гостиной с той самой минуты, как подняла лжетревогу, профессор и Брэдли пришли вскоре после того, как обогнали нас с миссис Фитцуильям, она же, вняв моему совету и поднимаясь очень неторопливо, дошла буквально за минуту до нас.

В жизни не испытывал такой тягостной неловкости, как во время ожидания врача и полиции. Ни я, ни Джон не высказывали ни малейших предположений о том, что трагедия могла оказаться не просто несчастным случаем, однако зловещее слово «убийство» наверняка угнездилось во всех умах. Уж в моем, так точно. Мне мерещилось, что, в мрачном молчании сидя все вместе в гостиной, мы уже начинаем поглядывать друг на друга косо. Неужели один из нас и в самом деле убийца? А если да, то кто? Во всех глазах читался один и тот же ужасный вопрос.

По мере того, как в дом один за другим возвращались остальные участники представления – мисс Верити, де Равели и Арморель, – им тоже сообщали страшное известие. Эльзу, бедняжку, оно просто подкосило. Этель увела девушку в спальню, и больше мы в тот день ее не видели. Остальные присоединились к нам в гостиной: Арморель, вся бледная и потрясенная, но с сухими глазами, минут через десять после нас, а затем де Равели, вдвоем – миссис де Равель скользнула в комнату, сжав губы и нахмурив лоб, точно сраженная горем трагедийная королева. Она, как всегда, драматизировала и выставляла напоказ совершенно искренние чувства. Собственно говоря, я не уверен, что подсознательно (или сознательно) она не разыгрывала роль убийцы! Я обратил внимание на то, что она села не с мужем, хотя он и поманил ее, а в другом конце комнаты. Тогда он перенес к ней свое кресло.

Что до Арморель, она устремилась прямиком к маленькой кушетке, на которой сидел я, и опустилась рядом, одарив меня дрожащей улыбкой. Я молча сжал ее руку, она вцепилась в мою словно в отчаянии и держала все время, что мы провели там. Надеюсь, ей стало лучше. Про себя же знаю: как ни странно, в те мучительные минуты это пожатие утешало меня. Даже в такое время я задумался, какая она поразительная личность, Арморель: то неимоверно умудренная, а то ребенок ребенком. Интересно, все девушки такие? Нет, Эльза Верити совсем другая, ее никогда не швыряет из одной крайности в другую. Однако разве непредсказуемость не является самой изюминкой женской притягательности? Неожиданная мысль. Каким странным, неподконтрольным образом работает человеческий разум!

Обводя взглядом наш молчаливый кружок, я с циничным интересом думал, что из полудюжины человек, которые (кроме слуг) останутся в доме после отъезда романистов, двое открыто изъявляли мне, что желают Эрику смерти, и по крайней мере еще у двоих имеются веские мотивы, чтобы его убить. Точнее, подумал я еще циничней, даже у троих, считая меня самого. Если верить детективам, персона, у которой имеется мотив для убийства, неизменно оказывается неповинна в преступлении – и чем сильнее мотив, тем очевиднее невиновность. На этом основании большая часть собравшихся здесь абсолютно вне подозрений. Жаль, что детективы не всегда так близки к реальной жизни, как хотелось бы.

С прибытием полицейских царившее в гостиной напряжение скорее возросло, чем уменьшилось. Джон встретил их у двери, и они сразу отправились к телу, вместе с врачом, которого привезли с собой. Этель пришла сказать, что всем велено не покидать дом, покуда суперинтендант с нами не побеседует.

Мортон Хэррогейт присвистнул:

– Прямо даже суперинтендант, да, миссис Хиллъярд? А сколько людей он с собой привез?

– Кажется, троих, не считая доктора Самсона, – ответила Этель рассеянно. – Два констебля в мундирах и еще один человек в штатском.

– Сержант полиции, – пробормотал Брэдли. – Похоже, взялись основательно.

Он явно имел в виду все тот же вопрос, что витал во всех умах.

Этель, извинившись, вышла из комнаты. Брэдли помедлил пару мгновений и вышел вслед за ней.

Вернулся он через минуту или две.

– Перед домом дежурит констебль. Должно быть, чтобы никто не сбежал. Ей-богу, дело-то, похоже, серьезное.

И кто бы с ним не согласился?

Он сел рядом с миссис Фитцуильям.

– Что ж, никогда не видел полицию за работой. Должно быть, очень интересно.

Не самое тактичное замечание. Миссис Фитцуильям нервно засмеялась.

– У меня вот никакого желания наблюдать это лично. Я… я предпочитаю такие вещи выдумывать.

– Помнится, когда я по молодости учился в Дублинском университете… – встрепенулся профессор Джонсон и завел какую-то нескончаемую историю. Постепенно в беседу втянулись и все остальные.

– Вероятно, суперинтендант захочет побеседовать с каждым из нас, – заметил де Равель. – Неловкая ситуация, а?

– Почему? – спросил кто-то.

– Ну, я о нашей треклятой пьеске. Мы же все, видите ли, разошлись кто куда. Как нам и полагалось по сюжету.

– Как нам и полагалось, – повторила Сильвия де Равель низким глубоким голосом. – Да, боюсь, что никто не видел этого… несчастного случая.

Пауза была хорошо рассчитана и возымела эффект. Мы все нервно поглядывали друг на друга.

А потом заговорили разом, точно по молчаливому уговору.

Под прикрытием этой болтовни Арморель крепче сжала мою руку и прошептала:

– Пинки, мне страшно. Очень-очень страшно. Что… что, по-вашему, теперь предпримет полиция?

Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами.

Я, как мог, постарался ее утешить и даже спросил, не стоит ли отвести ее куда-нибудь в спокойный уголок, подальше от всех, но она сказала – нет, лучше здесь.

К моему удивлению, чай подали ровно в половине пятого. Полагаю, на самом-то деле ничего удивительного в том не было, но перед лицом случившейся катастрофы приметы обычной жизни казались страннее некуда. Когда все идет кувырком, то, что остается на привычных местах, поневоле выглядит неуместным.

На самом деле чаепитие пошло нам всем на пользу. Этель, разливавшая чай, выглядела совсем как всегда и, что важнее, вела себя как всегда, так что наши расстроенные нервы потихоньку начали возвращаться в обычное состояние. И никого не удивило, когда Джон заглянул в комнату и сообщил, что суперинтендант хотел бы видеть профессора Джонсона в кабинете.

– А почему его первым? – спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, де Равель, едва за профессором закрылась дверь.

– Независимый свидетель, – пояснил Брэдли. – С покойным знаком не был. Находился неподалеку от места происшествия. Сперва факты, потом домыслы. Следующим буду я, а за мной миссис Фитцуильям.

– Я ведь его знала, – неуверенно промолвила миссис Фитцуильям.

– Вряд ли суперинтендант в курсе.

– Вам не кажется, – спросила миссис Фитцуильям еще более нерешительно и нервно оглянулась по сторонам, – вам не кажется, что лучше мне не… не упоминать, что я его знала? Само собой, знала лишь мельком, и… ну, я имею в виду, что лучше мне как можно меньше вмешиваться во все это.

Она снова обвела нас всех взглядом, словно взывая о поддержке. После трагедии ее прежняя игривость начисто улетучилась.

– По-моему, – мягко заметила Этель, – лучше говорить только правду. Согласны?

– А вдруг он меня не спросит? – упорствовала миссис Фитцуильям.

– Наверное, лучше все же упомянуть.

Миссис Фитцуильям натянуто улыбнулась.

– Да, конечно. Так и сделаю. Просто на всякий случай…

В гостиную вернулся Джон.

– Суперинтендант хочет поговорить с каждым поодиночке, – сказал он, принимая у Этель чашку чая.

– Вы очень долго с ним пробыли, – промолвил де Равель. – Во всяком случае, по нашим ощущениям. Что там было?

– О, я просто изложил ему факты – насколько сам их знаю. Ему потребовалось некоторое время, чтобы разобраться, что мы изображали понарошку, а что происходило на самом деле.

– Полагаю, он теперь вбил себе в голову, будто бы Пинки стрелял настоящей пулей, а не холостым патроном.

– Я вот сам все гадаю, – с тяжелым сердцем признался я. – Но я проверял. Там точно был холостой заряд.

– Да-да, – подтвердил Джон. – Даже сомнений быть не может.

– Но когда я его там увидел, то первым делом именно так и подумал, – сказал я.

– Ты же говорил, Джон, тело было в другом месте, – заметила Этель.

– Сирил, и в самом деле, ну как бы он тогда там оказался?

– А вдруг как-то дополз, ну, если сперва просто потерял сознание? – пробормотал я.

– Нет-нет, совершенно исключено, – заявил Джон. – Эрик до последнего валял дурака. Нет, это, безусловно, случилось уже после вашего ухода.

– А куда он застрелен? – спросила миссис де Равель, нарушив угрюмое молчание.

– Доктор полагает, пуля попала прямо в сердце. Стреляли в спину.

Похоже, мы все разом вздрогнули.

– Ровно, как вы говорили? – пробормотала миссис де Равель.

– Именно, – коротко ответил Джон. – Собственно говоря, пуля прошла ровнехонько сквозь ту красную отметину на пиджаке.

– Ах! – вскрикнула миссис де Равель и, откинувшись на спинку кресла, устремила на меня пристальный взгляд зеленых глаз.

Мне стало до крайности неуютно. Неужели она и вправду думает, что я стрелял в Эрика по-настоящему?

Однако общее мнение, хотя никто не высказывал его вслух, было ужасающе просто: кто-то воспользовался нашим спектаклем и всеми приготовлениями, чтобы превратить фарс в трагедию. Кто?

– А кто стрелял в лесу? – внезапно спросила миссис Фитцуильям почти с отчаянием. Не сомневаюсь: вопрос этот уже давно рвался с ее уст, и лишь соображения такта помешали ей задать его прежде.

Этот вопрос не давал мне покоя с тех самых пор, как прозвучал второй выстрел, но мне тоже не хотелось спрашивать. Слишком уж очевидно было, что этот вопрос означает. Более того, факт, как старательно все избегали каких бы то ни было упоминаний об этом выстреле, сам по себе говорил о многом.

Джон, однако, почти не удивился.

– Я стрелял.

– Вы?

– Ну да. Решил, дай-ка еще немного все запутаю, выстрелив в воздух, пока вы все еще не разошлись далеко.

– Еще все запутаете?.. Ах да, понимаю, вы о представлении. Но выстрелов же было два.

– Правда? – вот тут Джон озадачился. – Я не слышал второго.

– А я слышала. Вы ведь тоже, мистер Пинкертон? Вы как раз отправились обратно поискать, кто стрелял.

– Да, – кивнул я. – Слышал.

– Мы тоже слышали, – вставил Брэдли. – Первый довольно громко, а второй слабее. Впрочем, их и должно быть два. Один – когда вы, Хиллъярд, выстрелили в воздух, а второй, который убил Скотта-Дэвиса.

– Ну да, конечно, глупо с моей стороны. – Хотя Джон кивнул, вид у него все равно оставался ошарашенный.

Последовало недолгое молчание. Мы все пытались мысленно разобраться с этими двумя выстрелами.

– Полагаю, у полиции уже сложилась вполне четкая картина произошедшего, – подвел итоги де Равель. – В смысле, должно быть, Эрик взял ружье, перезарядил его и прихватил с собой, а потом…

– Нет, – покачал головой Джон. – Весьма любопытный факт. Это другое ружье. То, первое, так и осталось лежать, где мы его бросили.

– Другое ружье? – удивленно переспросил я.

– Да. И кстати сказать, это совершенно исключает возможность случайной ошибки, Сирил, потому что мы осмотрели то, из которого стреляли вы, – и из него совершенно явно стреляли холостым. Как выглядит дуло после холостого патрона и после настоящей пули – не перепутаешь.

– Понятно, – облегченно выдохнул я.

– Но, Джон, откуда взялось второе ружье? – спросила Этель. – Кто его-то туда принес?

– Вот это, – мрачно заметил Джон, – как раз больше всего и интересует полицию.

Наступило очередное молчание.

– А что с отпечатками пальцев? – спросил Брэдли.

– Сержант наскоро исследовал ружье прямо на месте. Точное заключение там он дать не мог, но, вероятно, все отпечатки принадлежат одному и тому же человеку. Так же, по всей видимости, он считает, – прибавил Джон совершенно невыразительным голосом, – что это был Скотт-Дэвис.

Он мог и не уточнять, что это ровным счетом ничего не означало. Как раз о том-то и было наше представление.

Профессор Джонсон вернулся с известием, что суперинтендант желает побеседовать с мистером Брэдли.

– Так я и думал, – не без удовлетворения пробормотал тот, выходя из комнаты.

Профессора так и забросали вопросам. Пока он рассказывал, Арморель крепче сжала мою руку. Бедная девочка вообще ее не отпускала, разве что чашку взять. За все это время она не проронила ни слова, лишь механически ответила на несколько участливых вопросов, заданных Этель. Ее волнение немало удивило меня. Возможно ли, что ее утренние слова были лишь результатом женского crise de nerfs и она вовсе не имела в виду ничего такого, а теперь, когда желание ее так быстро исполнилось, была вне себя от горя? И все же мне не верилось, что она так сильно любила кузена. И слухи, и все ее поведение этому противоречили. Впрочем, естественно, любая девушка испытала бы потрясение, внезапно утратив друга детских игр. Наверняка бедняжка скоро придет в себя.

Я легонько пожал ее руку. Она вознаградила меня улыбкой столь признательной и чуть ли не робкой, столь непохожей на ту Арморель, какой я привык ее считать, что сердце у меня так и сжалось.

Профессору Джонсону было почти нечего нам рассказать. Ему задали самые ожидаемые в подобной ситуации вопросы. Похоже, суперинтендант ни единым намеком не выразил несогласия с теорией о несчастном случае. Оставалось только надеяться, что так оно и есть. Вот уж совсем не хотелось бы оказаться замешанным в дело об убийстве!

Предсказание Брэдли сбылось в точности. После него вызвали миссис Фитцуильям. Она отсутствовала дольше, а вернувшись, поведала, что ее спрашивали насчет двух выстрелов. На момент гибели Эрика мы с ней находились ближе всех к месту происшествия.

Однако же следующим вызвали не меня, а Арморель. Бедняжка вышла, вся трепеща от страха. Не могу и передать, как я за нее переживал. Этель настояла на том, чтобы сопровождать ее в кабинет и оставаться там во время всего разговора, который суперинтендант, по доброте душевной, постарался окончить как можно скорее.

Гости наши тем временем собрались уезжать: суперинтендант разрешил, попросив лишь оставить адреса и быть в готовности немедленно отозваться в случае надобности. Джон повез гостей на машине на станцию, и, сдается мне, никто из них не жалел, что покидает нас так скоро.

После Арморель вызвали де Равеля, потом миссис де Равель. Наконец, дошла очередь и до меня, последнего из всех. Эльза, конечно же, была не в состоянии отвечать на вопросы.

По первому впечатлению суперинтендант Хэнкок показался мне офицером толковым и дельным. Я не без робости поздоровался и сел в предложенное кресло.

– Мистер Сирил Пинкертон, верно? – начал суперинтендант вполне дружески. – Простите, что побеспокоил вас, сэр. Кстати, а кто вы по профессии?

– Никто, – улыбнулся я. – Мне посчастливилось обладать некоторым состоянием, позволяющим вести относительно комфортное существование.

– Насколько я понимаю, вы живете в Лондоне?

– Да. Владею квартиркой на Кенсингтон-сквер. Номер двадцать семь, Кромвель-мэншенс.

– Благодарю вас, сэр. Сколько вам лет?

– Тридцать шесть.

– Не женаты.

– Совершенно верно.

– Итак, вы, кажется, хорошо знали покойного, мистера Скотта-Дэвиса, верно?

– Не сказать, чтобы очень хорошо. Напротив. Знаком, не более того.

– В самом деле? Что ж, сэр, мне бы хотелось, чтобы вы своими словами рассказали, что произошло здесь сегодня, в меру вашей осведомленности. Лишь то, что видели собственными глазами.

– Разумеется, суперинтендант, – заверил я и дал ему столь ясный отчет о произошедшем, как только мог.

– Благодарю вас, сэр. Мистер Хиллъярд уже сообщил мне, что самолично зарядил ружье, использованное вами в сегодняшнем спектакле – насколько я понимаю, вы играли роль стрелка? – холостым зарядом, который опять же самолично и приготовил для этой цели. Вы осмотрели патронник перед тем, как стрелять?

– Да, суперинтендант. Меня с детства учили ни за что не наводить ни на кого оружие, даже незаряженное, так что я почти инстинктивно решил в последнюю минуту убедиться, что не произошло ошибки. Да я и целился-то вовсе не в мистера Скотта-Дэвиса, а ему над левым плечом.

– Понятно. Полагаю, мистер Пинкертон, вы привыкли обращаться с оружием? В смысле, в общем и целом вы часто стреляете?

– Нет, практически никогда. Не люблю убивать, да и кроме того, видите ли, я близорук.

– Понятно. Итак, на ваш взгляд, мы можем исключить вероятность того, что несчастный случай произошел во время представления?

– Ну, полагаю так, – довольно сухо отозвался я. – Во время остальной части спектакля Эрик явно был жив. Это вам все подтвердят. Как справедливо заметил мистер Хиллъярд, он до последнего валял дурака.

– Именно, – кивнул суперинтендант. – То есть фактически мистер Скотт-Дэвис пребывал в типичном для него хорошем расположении духа?

– Весьма. Даже более обычного. Он ведь обручился, не далее, как сегодня утром.

– Да-да. Бедная девушка. Должно быть, ужасное потрясение. Теперь, мистер Пинкертон, попробуем разобраться с этими двумя выстрелами. Вы говорите, что слышали первый, когда шли по тропинке с миссис Фитцуильям?

– Верно. Выстрел ее напугал, так что я вызвался пойти обратно и предупредить стрелка, что это небезопасно. А потом, пока я его искал, я услышал, как мистер Хиллъярд сделал второй выстрел, как он вам, без сомнения, говорил.

Суперинтендант посмотрел на меня как-то странно.

– Почему вы это сказали, сэр?

– Что сказал?

– Что слышали, как мистер Хиллъярд сделал второй выстрел?

– Да потому что и вправду слышал, – удивленно ответил я.

– А откуда вам известно, что мистер Хиллъярд сделал именно второй выстрел? – обрушился на меня суперинтендант. – Почему он не мог стрелять в первый раз?

Я растерянно уставился на него. Такое мне как-то и в голову не приходило.

– Я всего лишь прошу у вас информацию, мистер Пинкертон, – произнес суперинтендант уже более нормальным тоном.

– Ну, – вынужден был признать я, – если вы ставите вопрос так, я не знаю. Просто считал, что это так и есть.

– Но почему? – настаивал он. – Должна же у вас быть какая-то причина. Прошу вас, сэр, попытайтесь подумать.

– А это важно?

– Весьма, – коротко ответил он.

Я со всех сил задумался, но так и не смог сказать, почему уверен, будто Джон стрелял именно во второй раз, а не в первый. Может, потому, что второй выстрел звучал не так громко? Этим мне и пришлось ограничиться.

– Тогда попытайтесь описать эти два выстрела. Хорошо? Например, они были похожи друг на друга?

– Нет. Со всей определенностью – нет. Первый, как я уже говорил, был куда громче. И ближе. Второй, показалось мне, звучал издалека. Насколько я помню, у меня создалось впечатление, будто стреляли чуть выше по течению. Только не знаю, с какого расстояния.

– Понятно. Итак, сэр, вы утверждаете, что первый выстрел был громче второго? Можете что-нибудь добавить?

– Нет, – растерянно сказал я. – Кажется, ничего.

Суперинтендант поигрывал карандашом на столе, за которым сидел. У двери, не принимая участия в разговоре, стоял мужчина, которого мы сочли сержантом сыскной полиции.

– Что ж, сэр, давайте сформулируем так. Разные ружья стреляют по-разному. Согласны? Буду ли я прав, предположив, с ваших слов, что первый выстрел скорее напоминал дробовик, чем винтовку? Такой характерный гулкий звук малокалиберного дробовика?

– Да, – осторожно согласился я. – Наверное, как-то так. Но я теперь припоминаю, тот второй выстрел…

Я не докончил фразы, заметив, что суперинтендант с сержантом обменялись многозначительным взглядом.

– Что там с дробовиком? – резко спросил я.

– Видите ли, – обходительно отозвался суперинтендант, – мистер Хиллъярд утверждает, что стрелял из дробовика двадцатого калибра. И ваши слова, по всей видимости, подтверждают, что это был первый выстрел.

– Но я не могу в том поклясться, – запротестовал я, досадуя как на суперинтенданта, расставившего мне ловушку, так и на себя самого, что я в нее попался. – Говорю же, второй выстрел звучал издалека, у меня даже никаких предположений нет, из какого типа ружья стреляли.

– Ну да, разумеется, – учтиво сказал суперинтендант. – Само собой. А теперь, мистер Пинкертон, прошу вас, расскажите чуть подробней, чем именно вы занимались с того момента, как оставили миссис Фитцуильям, и до того, как встретили мистера Хиллъярда.

Мне стало слегка не по себе. Это уже было прямое требование «дать отчет о своих передвижениях», и звучало оно зловеще. Как, скажите на милость, признаться полицейскому, с его-то профессиональной подозрительностью, что ты просто-напросто топтался на одном месте, чтобы успокоить даму?

– Сперва, – начал я, – я пошел вниз к поляне, где мы давали представление, и попробовал отыскать стрелка. Пару раз окликнул его. А потом уже собирался вернуться, как вдруг услышал второй выстрел. Не скажу, чтобы я сильно встревожился, но уже серьезнее подумал, что надо предупредить стрелка, что тут вообще-то люди. Со всей определенностью могу утверждать (теперь я припоминаю отчетливее), что стреляли где-то выше по течению. Я снова окликнул стрелка и, углубившись в заросли, немного прошел в ту сторону, продолжая звать. Не дождавшись ответа, двинулся обратно. На поляне я чуть задержался, чтобы подобрать кое-какие вещи, которые там оставил – конкретно, спички и портсигар, – а затем пошел наверх к миссис Фитцуильям. Она уже ушла, и я, немного поразмыслив, снова пошел вниз и…

– Минутку, сэр. Почему вы так поступили? Почему не последовали за миссис Фитцуильям к дому?

– Потому что вспомнил, что видел на поляне ружье, где мы его и оставили, – объяснил я с легким раздражением. – А я знал, что мистеру Хиллъярду не понравится, что его ружье валяется на траве.

– Но вы туда так и не дошли?

– Нет. В результате не дошел. Я отправился на полянку не самым прямым путем. Свернул на другую тропинку, поменьше, она тоже туда ведет, но через еще одну прогалину.

– Почему же, сэр?

У меня начало истощаться терпение. Что толку объяснять сельскому полицейскому, как красива та полянка и как я ценю красоту?

– Для разнообразия, – ответил я. – Там всего-то на несколько шагов дальше, а у меня не было резона спешить. А потом я увидел, что прямо поперек дорожки лежит мистер Скотт-Дэвис, и кинулся обратно позвать на помощь.

– Понятно. Вы осмотрели тело перед тем, как бежать назад?

– Нет.

– Почему же, мистер Пинкертон?

– Ну в общем, – жалобно произнес я, – я в таких вещах ничего не понимаю, и…

– Вы допускали, что он мог быть еще жив?

– Именно, – парировал я. – А потому я счел, что нельзя терять времени, пока не прибудет более компетентная помощь.

Суперинтендант по-прежнему поигрывал карандашом.

– Понятно. Не поможете ли нам теперь разобраться, как в лес попало второе ружье? Мистер Хиллъярд утверждает, что у него имеются три винтовки двадцать второго калибра. Он совершенно уверен, что вчера вечером все они были на месте, поскольку перед сном проверил одну из них, чтобы назавтра приготовить холостой заряд. Третья, как вы видите, все еще в доме. Мистер Хиллъярд не совсем уверен, но ему кажется, что утром одной недоставало. Это, должно быть, та самая, что нашли у тела. Не можете ли вы пролить свет на то, как она попала сюда?

– Боюсь, нет, – ответил я скованно. – Никоим образом.

– Быть может, выдвинете какие-нибудь предположения?

Я задумался.

– Разве что мистер Скотт-Дэвис взял ее с собой нынче утром (есть у него такая привычка), оставил в лесу, да там и забыл, а вспомнил уже после представления, ну вот и прихватил по дороге обратно. Могу пойти дальше и предположить, что про ружье-то он вспомнил, а что оставил его заряженным – забыл. Вот вам и несчастный случай.

Суперинтендант сделал какую-то пометку на листке бумаги перед собой и снизошел до комплимента в мой адрес.

– И в самом деле, очень ценное соображение. Благодарю вас, сэр. Весьма вероятно, мы выясним, что именно так все и произошло. Верно, сержант Берри?

– Очень изобретательно, сэр, – согласился сержант, в первый раз за все это время подав голос.

– Что ж, мистер Пинкертон, думаю, достаточно. Так значит, по вашему мнению, мистер Скотт-Дэвис был убит первым выстрелом?

– Наверняка, – твердо отозвался я. – Когда прозвучал второй выстрел, я находился на расстоянии тридцати-сорока ярдов от тела. Или пятидесяти, если идти в обход. И со всей уверенностью могу сказать, что тот выстрел его не убил.

– Благодарю вас, сэр. Полагаю, нам очень пригодится все, что вы рассказали, – промолвил суперинтендант, поднимаясь с места. – Не будете ли так любезны попросить мистера Хиллъярда заглянуть сюда на минуточку?

Я нашел Джона в холле: он разговаривал с горничной. Я передал сообщение.

– Послушайте, Сирил, – сказал он. – Мэри говорит, к нам уже заявился какой-то репортеришка. Избавьтесь от него за меня, хорошо? Не сообщайте ему никаких фактов: полиция позже сама расскажет все, что сочтет нужным. Просто скажите, как мы все расстроены и…

– Полагаю, я знаю, что надо и чего не надо говорить, – прервал я его наставление с легкой улыбкой.

Репортер задержал меня дольше, чем я рассчитывал, так что, когда я вернулся в дом, полиция уже уходила. Два констебля принесли тело из лесу, приехала карета «Скорой помощи». Суперинтендант, сержант и один из констеблей уселись туда. Второго констебля видно не было. Я бросил взгляд на часы. Был восьмой час.

Все остальные разошлись, и я, в свою очередь, собирался пойти наверх и переодеться, когда Джон, проводив полицию, вернулся в дом.

– Сирил, не заглянете на минуточку в кабинет, а? – тихонько позвал он.

Я так и сделал. Собственно говоря, мне самому хотелось спросить его об одном обстоятельстве, которое только сейчас пришло мне в голову.

– Скверная история, Джон, – заметил я.

– Чертовски скверная, – мрачно отозвался он.

– Кстати, а почему полиция забрала с собой тело? Разве при несчастных случаях так делают?

– Нет, – коротко ответил Джон. – При несчастных случаях – нет.

– А!

Я выждал.

Джон молча налил две порции виски и протянул одну мне. Я принял ее с благодарностью. Только сейчас до меня дошло, что я совершенно без сил.

– Да, история скверная, – подытожил Джон. – Сквернее некуда. Полицию версия несчастного случая не устраивает.

– А самоубийство, безусловно, исключено, – серьезно заметил я. – Они подозревают убийство, верно?

– Да. Им так и положено. Это не значит, что они окончательно сбросили со счетов вариант несчастного случая. Полагаю, они непредвзяты, но и рисковать не хотят. Один полицейский оставлен на страже в лесу, чтобы никто не подходил к месту происшествия, пока завтра его не осмотрят еще раз, и мне дали понять, что никому из нас не позволено уезжать вплоть до разрешения суперинтенданта. Так что если желаете кого-нибудь предупредить…

– Нет-нет, я совершенно свободен, – заверил я.

Джон пару минут молчал, неловко вертя в руках бокал. Я с удивлением подметил, что он явно чем-то смущен.

– Не могу не сказать, и впрямь смахивает на убийство, – наконец выпалил он.

– Постараюсь иметь это в виду.

– А если так, – продолжал Джон, проигнорировав мое замечание, – значит, Эрика кто-то застрелил.

– Без сомнения.

– Вся закавыка в тех двух выстрелах. Я бы поддержал ваше мнение о том, что я стрелял вторым (суперинтендант примерно пересказал мне, что вы ему говорили), да, честно говоря, не могу. Я вообще не слышал никакого другого выстрела, ни до моего, ни после.

– Да так ли это важно? – спросил я чуть раздраженно. Сказать по правде, мне уже осточертели разговоры про два выстрела.

Джон смутился и покраснел еще сильнее, чем прежде.

– Послушайте, Сирил, – выпалил он, – ужасно неприятно такое вам говорить, но я уверен: вам следует связаться с поверенным. По-моему, полицию ваши показания не устраивают.