В течение следующих нескольких дней дела шли более или менее так, как и следовало ожидать в столь несуразной и разношерстной компании. А именно: Эрик с Арморель при поддержке Джона Хиллъярда неустанно выдумывали все новые и новые спортивные развлечения и норовили втянуть в них всех остальных. Де Равель частенько играл с ними в теннис, но только в том случае, если его жена могла посидеть во дворе рядом и посмотреть (миссис де Равель терпеть не могла спорт во всех его проявлениях и не участвовала в затеях Скоттов-Дэвисов). Мисс Верити играла, разумеется, значительно хуже всех остальных. Сперва и я присоединялся к ним раз или два, однако теннисист из меня и при самом лучшем раскладе неважный, а когда стало ясно, что Скотт-Дэвис старается поднять меня на смех, я твердо отказался впредь брать ракетку в руки.

Минтон-Дипс расположен в нескольких милях от моря, и, хотя на речке в долине имеется бассейн-купальня, было организовано несколько выездов на побережье. Лично я в них участия не принимал. Пловец я никудышный, да и море не люблю. В гольф я не играю и надеялся, что это обстоятельство сплотит нас с Верити, потому что она тоже не умела играть, в отличие от Эрика, который, как говорится, дока по этой части. Однако он с дьявольской изобретательностью уговорил мисс Верити поучиться и под тем предлогом два раза увозил ее куда-то на поля по соседству, несмотря на все мои попытки ему помешать. Тем не менее в целом я остался не то чтобы совсем недоволен результатами этих первых дней. Мисс Верити несколько раз сопровождала меня на прогулках (подозреваю, что тут приложила руку Этель), а один раз мне удалось умыкнуть ее прямо из-под носа у Эрика. Когда я насмешливо приподнял на прощание шляпу, он отпустил пару замечаний, от которых джентльмену лучше было бы воздержаться.

Кто бы мог сказать, что внутри, под поверхностью, глубинные течения постепенно набирают силу и уже мчат нас навстречу роковой катастрофе? Как водится, большая часть интриги была скрыта от глаз стороннего наблюдателя вроде меня – но никто, кроме лишь мужа Сильвии де Равель, не мог бы не заметить неустанные усилия, что прилагала она, дабы вернуть заблудшего кавалера на путь истинный. С маленькой потрясенной Эльзой Верити она обращалась так презрительно и грубовато-небрежно, что у меня порой просто дух захватывало. Питай Эрик к бедняжке хоть каплю привязанности, он должен был пылко вступить за нее, презрев последствия – он же лишь усмехался. Я с каждым часом испытывал к нему все большее отвращение. Кто знает, что там происходило меж ними наедине, ясно было одно: мисс Верити Эрик преследует с неослабевающим пылом. Казалось, хитроумный план Этель обречен на неудачу. Не могу выразить словами, как это меня удручало: ибо, совместные прогулки и разговоры с мисс Верити, доверчивая радость, с какой она принимала мои знаки внимания, постепенно пробудили во мне нежность к ней самой, совершенно независимо от ее состояния.

Вечером того дня, когда я увел ее из-под носа у Эрика Скотта-Дэвиса, произошел крайне неприятный инцидент. К моему удивлению, после ужина, точнее, сразу после кофе, который подали в саду перед домом, он фамильярно взял меня под руку и громогласно заявил:

– Пинки, старина, давайте прогуляемся. Расскажите мне про вашу треклятую коллекцию марок – то, что еще не успели выложить раньше.

Он ссылался на мое увлечение филателией – тему, которую я обсуждал на прогулке с мисс Верити нынче днем, о чем она, по несчастью, упомянула за ужином. Эрик же даже в столь заурядном предмете сумел изыскать повод для неумеренного веселья, и хотя Эльза вынуждена была вежливо улыбаться в ответ на его нелепые насмешки, я видел, сколь она винит себя за то, что в невинности своей стала их причиной. Я, разумеется, игнорировал их, ухитрившись втихомолку адресовать мисс Верити понимающую улыбку.

Должен заметить, что меня зовут Пинкертон, Сирил Пинкертон, однако Эрик Скотт-Дэвис, к немалой моей досаде, в глаза и за глаза упорно называет меня «Пинки», даже в присутствии посторонних. Он, мол, делает комплимент моим глазам, кои, по его словам (не имеющим ни малейшего основания), обведены красными кругами. Тем самым Эрик превращает легкий астигматизм, от которого я страдаю, в предмет для вульгарных шуточек. Невоспитанная, малосимпатичная личность!

Не было никакого смысла заявлять, что я не имею ни малейшего желания никуда идти: он крепко вцепился мне в локоть и почти силой увлек за собой. Надо отметить, что в руках неотесанного мужлана вроде Скотта-Дэвиса человек более хрупкой конституции поневоле становится совершенно беспомощен. Сопротивляться было бы не только бесполезно, но и, хуже того, недостойно. Я покорился и, презрительно рассмеявшись, позволил ему протащить меня через полоску сада, вниз по ступенькам и по травянистой дорожке, что идет от дома через долину.

Когда мы оказались вне пределов видимости и слышимости остальных, Эрик отпустил меня и, сунув руки в карманы, издевательски заметил:

– Полагаю, Пинки, вы предпочтете выслушать мои слова наедине, а не при всех.

– И что же именно? – осведомился я, чуточку задыхаясь, ибо, хотя старательно скрывал свои чувства, не на шутку разозлился на столь грубое обращение.

– То, что я имею сказать. А именно: прочь с лужайки!

Он в прямом смысле слова возвышался надо мной. На крупном, желтоватом по сравнению с белоснежной манишкой лице, что маячило предо мной, застыла гнусная насмешка, не лишенная однако же изрядной примеси угрозы.

– Я вас не понимаю, – отозвался я. – Хотите что-то сказать, говорите по-английски, простыми словами.

– Что ж, коротышка, – ухмыльнулся он, – хотите попросту, будет вам попросту: в следующий раз, как вы уведете Эльзу на прогулку, когда я сам хочу пойти с ней, я швырну вас в бассейн – и вам еще повезет, если отделаетесь только этим. Уяснили?

Признаюсь, с моей стороны было глупо выходить из себя. Следовало помнить: Эрик всего лишь вульгарный хам, к которому неприменимы принятые меж джентльменами обычные стандарты поведения. И все же слишком многое в его словах показалось мне оскорбительным: дерзость по отношению ко мне, беспардонная манера называть мисс Верити просто по имени и еще более беспардонное предположение, будто он имеет на нее полное право в любой момент по своему усмотрению, да еще то, что он посмел угрожать мне физической расправой. Словом, от гнева меня бросило в жар.

Однако и в такой момент я, смею надеяться, не потерял достоинства.

– Боюсь, Эрик, – негромко заметил я, – вы слишком много выпили.

Ему хватило наглости расхохотаться.

– Господи, Пинки, какой вы смешной, когда злитесь. Ни дать ни взять, белый кролик в…

Не имея желания и дальше выслушивать оскорбления, я решительно развернулся и зашагал к дому.

Невежа ухватил меня за рукав и, хотя все еще ухмылялся, угроза на круглом лице стала еще очевиднее.

– Ни на минуту не допускайте, что я говорю несерьезно, Пинки. Клянусь, я предельно серьезен. Я с самого начала заметил, что вы отираетесь вокруг Эльзы… Пора вам это прекратить.

– Вот как? – холодно отозвался я, хотя, пожалуй, не стоило вообще ему отвечать. – Могу ли спросить, по чьему приказу?

– Само собой, старина. По моему приказу. Эльзу пригласили сюда пообщаться со мной, а не с вами. Со мной она впредь и будет водить компанию.

– Предпочел бы услышать это из собственных уст мисс Верити, – коротко ответил я.

– О, услышите и из ее собственных, только спросите. Тем более что ближе этого к ее устам вам не подобраться, – хрипло промолвил Эрик. – Любой на вашем месте уже давно понял бы, до чего вы ей надоели. Боже праведный, Пинки на стезе любви! Жалкое зрелище. Слышали бы вы, старина, как передразнивает вас Эльза!

Хотя от столь неуклюжей и бессовестной лжи кровь во мне вскипела, я все же не потерял власти над собой. Думаю, это делает мне честь.

– Будьте любезны отпустить мою руку, – только и сказал я.

Эрик повиновался.

– Да пожалуйста. Бегите себе.

Я не побежал. Я зашагал прочь.

– Не забудьте! – крикнул мне вслед этот господин. – Я вас предупредил!

Эрик двинулся за мной по пятам, и, дабы сохранить приличия, я позволил ему догнать меня перед тем, как мы вернулись ко всем остальным в саду. Стоял дивный июньский вечер, теплый и благоуханный; уже стемнело, но я различал в сумерках светло-розовое платье Эльзы Верити средь небольшой группки, сидевшей под высоким буком.

Эрик направился прямо к ней.

– Прогуляемся, Эльза? – небрежно предложил он.

Она безмолвно поднялась – как будто бы он и в самом деле обладал некоей гипнотической властью над ней!

– Простите, Эрик! – вмешался я. – Я уже обещал мисс Верити показать ей ручей при лунном свете. Позволите принести вам накидку, мисс Верити?

Пора было поставить Эрика на место раз и навсегда. Я не из тех, кто допускает с собой подобные вольности!

Мисс Верити заколебалась, и тут снова вклинился Эрик:

– На этот раз, Пинки, старина, вы проиграете. Я тоже обещал Эльзе показать ей ручей при лунном свете. И более того, она обещала на него посмотреть.

Невозможно было продолжать эту перебранку у всех на виду, так что я решил покончить с этим вопросом:

– Возможно, Эрик, когда вы будете в состоянии выполнить свое обещание, мисс Верити вам это и позволит. Идемте, мисс Верити?

И я предложил ей руку.

Робкая малютка все еще колебалась, без сомнения, понимая, что поневоле оскорбит одного из нас, и никак не находя в себе духа решиться. Положение, грозившее перерасти в совсем уж безобразную сцену, спасла Этель.

– Ну разумеется, – бодро промолвила она. – Эльза, беги-ка с мистером Пинкертоном. Эрик, идите ко мне, поговорим уж в кои веки. Мы с вашего приезда, почитай, что и словом не перемолвились.

Тут не посмел бы возразить даже Эрик. И все же он опустился в кресло рядом с ней с очень недовольной миной. Я различил в зеленых глазах миссис де Равель, сидевшей в нескольких шагах от них, искру поистине кошачьего злорадства. Точь-в-точь кошка, позволившая другой кошке пару минут поиграть с мышкой, которую она облюбовала для себя самой. Если я и воображал, будто миссис де Равель безропотно уступила любовника сопернице, то теперь понял, как ошибался.

Мисс Верити молчала. Мы бок о бок направились через луг к роще, где протекал ручей. В том не было ничего необычного: в моем обществе она нередко отмалчивалась, без сомнения, из чрезмерной робости и почтительности предпочитая слушать, и лишь время от времени премило подбадривала меня вопросом-другим. Однако теперь я счел необходимым успокоить ее касательно сцены, коей она только что стала свидетельницей. При этом, разумеется, я помнил предостережение Этель и старался не говорить ничего уничижительного в адрес Эрика Скотта-Дэвиса.

– Простите меня, мисс Верити, – мягко промолвил я, – за то, что я столь бесцеремонно увел вас.

– О, мистер Пинкертон… вам не за что просить прощения, – очаровательно смутилась она. Это, разумеется, был ее способ выразить предпочтение к прогулке под луной в обществе человека, способного не только насладиться красотами, но и облечь свое восхищение в подобающие выражения.

– Эрик славный малый, на свой лад, – продолжил я, с изощренностью самого Макиавелли восхваляя предполагаемого соперника, – но, право же, едва ли вписывается в романтический пейзаж. Ха-ха.

Мисс Верити ничего не ответила, молчанием выражая свое согласие.

– Кроме того, – я действовал еще более тонко, – хотя он, без сомнения, и считал своим долгом пригласить вас, уж коли обещал, но, сдается мне, Эрик вовсе не расстроился, получив предлог остаться.

Мы как раз вступили под тень деревьев, так что лица мисс Верити я не видел, зато отчетливо различил, как вздрогнула вся ее фигурка.

– О чем это вы? – спросила она чуть ли не с резкостью в голосе.

Я не преминул развить тему:

– Что ж, обоюдная склонность просто бросается в глаза, а?

– Я не… боюсь, я не совсем понимаю вас. – Резкость в голосе сменилась жалобным волнением. Бедняжка напоминала маленькую обиженную девочку. – Вы ведь не имеете в виду, что… что мисс Хиллъярд…

Мне не хотелось причинять малютке боль, но это было необходимо:

– Этель? Силы небесные, нет. Боже, неужели вы ничего не знаете, мисс Верити? Я бы и словом не коснулся этой темы, не думай, что все кругом в курсе.

– В курсе чего, мистер Пинкертон? – вскричала она.

– Ну как же – про Скотта-Дэвиса и миссис де Равель, – бесхитростно ответил я.

Мы вышли к опушке леса над ручьем, и в ярком лунном сиянии я видел лицо Эльзы, когда на нее обрушился этот удар. Она несколько мгновений всматривалась в мои глаза, а потом отвернулась.

– Нет, – тихо прошептала она, – я ничего не знала. И… и не верю.

Какая детская доверчивость!

Я встревожился – ее поведение доказывало, какую власть этот господин уже получил над столь хрупким и деликатным созданием.

– Да, может, еще ничего такого и нет, – небрежно произнес я. – Однако готов заверить, что весь прошлый год эта связь была предметом скандальных сплетен и пересудов. Не то чтобы я к ним прислушивался, но иной раз все кругом о чем-нибудь столько твердят, что поневоле наслушаешься. Собственно, я слышал, как говорили – мол, если вам нужен Эрик, ищите миссис де Равель.

Горестно было видеть, как задрожали плечи бедняжки. Да, она приняла все слишком близко к сердцу. Я был уже на волосок от того, чтобы предпринять какие-нибудь практические шаги, дабы утешить ее в горьком разочаровании. И даже шагнул к ней с этими самыми намерениями, как вдруг девушка повернулась ко мне, и, к огромному своему изумлению, я обнаружил, что она не плачет, а смеется.

– Ой, мистер Пинкертон, – проговорила она, – какой вы смешной!

– В самом деле? – осведомился я холодно, ибо не настолько был сражен столь внезапной переменой, чтобы забыться. – Рад, что сумел позабавить вас, мисс Верити.

Она по-хозяйски положила ручку мне на рукав, и личико ее посерьезнело от осознания, сколь жестоко она меня раздосадовала – хотя в голубых глазах все еще плясали смешливые искорки.

– Простите, я не хотела. Но как удержаться от смеха, когда вы сказали ровно то, что Эрик и говорил – вы скажете. Почти теми же самыми словами!

От удивления я даже сердиться перестал.

– Он говорил, я это скажу?

– Ну да. Про миссис де Равель. Ну разумеется, он мне рассказал всю правду – как она уже много месяцев ему проходу не дает, хотя он-то в ее сторону даже не глядит. И еще он сказал, что вы непременно об этом упомянете.

Я расстелил на стволе упавшего дерева носовой платок и сел. Этакий поворот событий застал меня врасплох. Выходит, Скотт-Дэвис обладал изрядным запасом низкой житейской хитрости, которой я бы в нем не заподозрил. Он ловко разрядил наше главное оружие заранее, прежде чем мы сами успели им воспользоваться. Этель права: без самых решительных мер тут не обойтись.

Я только собрался развить тему и указать мисс Верити на двуличие Эрика и на реальное положение дел, как мне помешал громкий вопль откуда-то со стороны дома. В тихую ночь звуки разносятся по долине очень далеко, и я без труда распознал пронзительный голос Арморель Скотт-Дэвис:

– Эльза! Эльза!

– Не обращайте внимания, – улыбнулся я. – Мне надо очень серьезно с вами поговорить, мисс Верити, и…

Должно быть, девушка не расслышала моих слов, поскольку отозвалась равно пронзительным и (сказать правду) в высшей степени неподобающим настоящей леди воплем, какого я от нее уж никак не ожидал:

– Эге-гееей!

– Приходи-и! Пойдем купаться при луне-е!

– Иду-у-у! – отозвалась моя спутница и добавила, улыбаясь мне прелестной виноватой улыбкой: – Вы ведь не возражаете, мистер Пинкертон? Такая чудесная мысль! А поговорим как-нибудь потом, ладно?

– Никоим образом не стану препятствовать вашим невинным забавам, – учтиво отвечал я, сделав, однако, некоторое ударение на предпоследнее слово, чтобы подчеркнуть тем дружеский намек.

И мы побрели обратно к дому.

Как раз к нашему появлению все остальные высыпали наружу, уже в купальных полотенцах и костюмах.

– Скорей, Эльза, – поторопила Арморель. – Догоняй.

– А кто будет купаться? – поинтересовалась мисс Верити с куда большей живостью, чем проявляла досель.

– Эрик, и Поль, и Джон, и Пинки, и мы, – отозвалась Арморель. Противная девица называла меня тем же оскорбительным прозвищем, что и ее брат. Ума не приложу, с какой стати. В жизни не давал ей ни малейшего повода.

– Простите, – вмешался я. – Ваш перечень неверен – во всяком случае, в отношении одного участника. Я купаться не собираюсь.

– Да полно, Пинки, идемте поплаваем, – захихикала Арморель, нелепо приплясывая вокруг меня на лужайке. – У вас такие красивые тонкие ноги. Похвастайтесь ими!

Не удостоив ответом крайнюю неделикатность сего высказывания, как и глупые смешки, которыми его встретили остальные любители ночных купаний, я повернулся к Эльзе:

– Я подожду вас здесь, мисс Верити, пока остальные пойдут вперед.

Эльза скрылась в доме, а я присоединился к Этель под буком. Она осталась одна, потому что де Равель, по своему обыкновению, настоял, чтобы его жена пошла со всеми к бассейну хотя бы просто посмотреть, и я смог рассказать Этель о новых осложнениях. Кажется, она слегка рассердилась, что я вообще затронул эту тему – весьма неразумно с ее стороны, ведь очевидно же: мужчина с такой задачей справится не в пример лучше женщины. Однако оба мы сошлись на том, что надо принимать меры. Если Эрик пытается держать миссис Равель за кулисами и разделаться с ней при помощи лжи и уверток, пора выводить ее на сцену.

– Боюсь, что будет, если Пол все узнает, – нервно промолвила Этель.

– Ты же сама недавно говорила, мол, тебе все равно, – напомнил я.

– Да, правда. – Грудь у нее трепетала. – Лишь бы Эльза…

– Тсс, – шикнул я. Мисс Верити вышла из дому.

Я предложил проводить ее до купальни, и она согласилась с прежней сдержанной приязнью. Судя по всему, она окончательно пришла в себя после овладевшего ею в лесу странного приступа неучтивости. Просто удивительно, до какой степени дурное влияние способно испортить даже столь нежное и чувствительное существо, как Эльза Верити.

И тут, рискуя показаться неделикатным, должен отметить прелюбопытный феномен, который внезапно предстал предо мной во время этой прогулки и который я, со свойственной мне привычкой к самоанализу, сумел проследить во всех проявлениях.

Читатель, верно, уже подметил, что я не слишком высокого мнения о противоположном поле, и это равно относится к физической его привлекательности и к умственным способностям. Женская фигура, напоминающая очертаниями песочные часы для варки яиц, никогда меня не восхищала. Я не нахожу эстетической отрады в песочных часах – как и, соответственно, в женской фигуре со всеми ее неуместными выпуклостями и искусственно сдвинутым центром тяжести. Девушки в купальных костюмах, обладающие, судя по страницам популярных газет, универсальной привлекательностью, вызывают во мне лишь жалость.

Таким образом, совершенно ясно, что, имей я какие-либо предрассудки (с чем я категорически не согласен), они были бы не столько в пользу женской фигуры, сколько против нее. Однако пока мы с мисс Верити шли через лес к бассейну и она, в силу ночного времени, забыла природную девичью скромность, заставляющую плотно придерживать края купального полотенца, так что я время от времени мог видеть белую руку или ногу, тонкую талию и прочие особенности женского сложения – непрошеные ощущения нахлынули на меня в такой степени, что я начал искренне восхищаться всеми этими изгибами, которые привык презирать, и сумел узреть красоту даже в торчащей коленке. Странное ощущение. Записываю его здесь, хотя оно не имеет никакого отношения к последующим событиям.

Я даже испытал разочарование, когда, едва дойдя до купальни, мисс Верити сразу же сбросила полотенце и прыгнула в воду – великолепным прыжком, при котором ее стройное тело, выгнувшись, засветилось на темном фоне, точно натянутый лук. Сравнение это явилось ко мне совершенно нежданно, поразив неожиданной поэтичностью. Интеллектуальная честность, адептом которой я являюсь, приучила меня признавать свои ограничения, и вплоть до сего дня в число их, безусловно, входила и поэзия. Возможно ли, что под воздействием чистой невинности мисс Верити нечто вдруг воззвало из неведомых доселе поэтических бездн моей души прямо к таким же безмолвным глубинам ее души?.. Мысль, тоже не лишенная определенной красоты.

Однако, как ни жаль мне это говорить, то, что случилось далее, было начисто лишено поэзии. Я твердо намерен рассказывать все как есть, ничего не преувеличивая и не преуменьшая.

Эрик Скотт-Дэвис вылез из бассейна и подошел ко мне.

– Привет, Пинки, – окликнул он. – Купнуться не хотите?

Я собирался присоединиться к одинокой фигуре миссис де Равель на скамье по другую сторону бассейна, так что лишь отрицательно покачал головой.

– Точно-точно, Пинки? Да неужель? – с этим восклицанием усмехающийся бабуин без малейшего почтения ухватил меня огромными мокрыми ручищами, поднял над головой (кажется, я упоминал уже, что не отличаюсь могучим сложением – собственно говоря, ростом я пять футов и три четверти дюйма) и потащил к краю бассейна. Мне, правда, все еще не верилось, что наглец посмеет и в самом деле пойти на такую крайность.

– Эрик, полегче! – крикнула с середины бассейна его кузина. – Не дури!

Впервые в жизни я вдруг ощутил симпатию к Арморель.

А вот этот мелкий осел, де Равель, напротив, Эрика только подзадоривал. Никогда не любил де Равеля.

– Давай, Эрик! – заорал он. – Я его поймаю.

Несмотря на отчаянное сопротивление (я что есть сил пытался лягнуть его ботинками из лакированной кожи), Эрик легко держал меня над краем бассейна.

– Я обещал старине Пинки вечернее купание, – прогремел он. – А я всегда держу свое слово.

– Эрик, прекратите! – категорически велел Джон Хиллъярд и с плеском поплыл в нашу сторону. Но поздно. В следующий миг я уже летел по воздуху и, с ужасающим плеском войдя в воду, ушел под нее с головой. Я не пловец.

Кто-то (думаю, Джон) вытащил меня и помог мне добраться до берега. Когда я отчасти вылез, отчасти позволил вытащить себя на сушу, вокруг стояла мертвая тишина. Без единого слова я зашагал вверх по холму к дому. Будь у меня в тот момент пистолет, нож или дубинка – честно скажу! – я бы убил Эрика Скотта-Дэвиса.