Ткнувшись щекой в пах Томми Лужицы, Джейн поигрывала его пенисом.

«Какой забавный маленький зверек», – думала она нежно.

Ей очень нравились пенисы, такие смешные, глупые висюльки, которые выглядели бы одинаково уместно и на шутовском колпаке, и на царском скипетре.

Только в такие моменты, сразу после соития, Джейн чувствовала себя по-настоящему умиротворенной. Она ценила это неподвижное, спокойное ощущение довольства и растягивала его, как могла, кутаясь в него, будто в одеяло, способное хоть ненадолго оградить ее от жестоких потрясений и холодных ветров мира. Она страшилась грубого мгновения, которое неизбежно наступало следом.

– Эй, раз ты все равно уже там, как на счет сыграть менуэт на моей флейте?

Джейн разжала пальцы.

– В этом не будет необходимости.

Она соскребла немножко чего-то с мокрого места и, держа кончик ногтя точно над его членом, прошептала призывающее заклятие.

– Подъем, Мистер Путаник. Вставайте и набухайте.

Пальцы другой руки она сложила в мудру духовного роста. И поскольку имя члена и соответствующие приемы были ей известны, он налился кровью и встал перед ней торчком.

Игры кончились. Пора вернуться к работе.

Она села, развернулась и опустилась на корточки над безвольным телом Томми. Одной рукой она направила Мистера Путаника в Крошку Джейн.

– Ты опять собираешься проделать эту штуку с шарфом?

– Я собираюсь учинить кое-что получше, – пообещала она. – Но чтобы это получилось, мне нужно твое истинное имя.

– Ой, нет, – промямлил Томми Лужица. – Правда, не стоит.

– Нет? – Она слегка потерлась грудями о его лицо, сразу отодвинув их от жадных губ так, чтобы он успел уловить только легчайший сладкий привкус соска, и затем завела руку за спину и ногтями легонько почесала ему мошонку. У бедняги перехватило дыхание. – Но тебе понравилась игра с шарфом.

– Ну да, но…

– Это тебе понравится гораздо больше. Обещаю.

В маленькой кухоньке, в которой Джейн не нуждалась, имелся буфет-кладовка. Джейн открыла его и бросила одежду Томми Лужицы внутрь. На полках уже скопился приличный запас шелковых, хлопчатобумажных и кожаных нарядов. Аполлидонова шляпа с пером наверняка уже расплющилась в лепешку. Джейн захлопнула дверцу.

– Феррет нынче задавал вопросы, – сообщила она.

– О?

– И это все, что ты имеешь сказать? «О»? Мысль о вынюхивающем твой след Хорьке тебя даже не волнует?

– Нет.

– А должна бы. Он знает, что в моем прошлом не все чисто. И очень скоро выяснит, что именно.

Стены сотрясло сердитое шипение пара. Но голос дракона оставался надменен и спокоен.

– Итак, тебя преследуют! К какой же жалкой и слабой бродяжке я прикован! Ты вообще ничего не знаешь. Нас преследовали куда упорнее, чем ты можешь себе представить, и преследовали силы, при мысли о которых у тебя кровь застыла бы в жилах. Восемь раз за последний год нас чуть не накрыли. Даже сейчас все источники летного топлива находятся под тщательным наблюдением. Они знают, что я где-то здесь, и знают, сколько топлива у меня в баках. Они уверены, что рано или поздно я попытаюсь добыть еще. И я так и поступил бы, если бы мы не выработали этот альтернативный источник энергии.

– Какие силы? Назови!

– За исключением одного, их имена ничего тебе не скажут. И это одно ты наверняка серьезно недооценила бы. Скажи я, что три ночи кряду Балдуин ковылял именно по тем коридорам, куда выходит дверь этой самой квартиры, ты бы…

– А, Балдуин, – небрежно отозвалась Джейн. – Я не говорила, что танцевала с ним? Ни за что не угадаешь, что он пытался сделать.

– Не позволяй ему целовать тебя!!!

От потрясения голос Меланхтона превратился в рев, от которого содрогнулся до основания стальной каркас Термаганта. Джейн покачнулась. В гостиной упала и разбилась вазочка для конфет.

– Почему нет? – потребовала ответа Джейн. – Что случится, если я позволю?

От ее внимания не ускользнуло, что дракону известно о намерении Балдуина поцеловать ее. И что он решил, будто тому не удалось. Что ж, она крепче, чем Меланхтон думает.

Дракон погрузился в молчание.

– Проклятие! – возмутилась Джейн. – Ты по-прежнему лжешь мне! Я тебе не лгу! Мы ведь считаемся партнерами, верно? Равными. Локоть к локтю. Когда ты намерен прекратить играть в свои дурацкие интеллектуальные игры и зацикливаться на власти, чтобы мы могли работать сообща?

Дракон по-прежнему молчал. Через некоторое время Джейн отправилась в душ.

Когда двадцать минут спустя она вышла, заворачивая вокруг головы полотенце, дракона не было видно. Он натянул иллюзию желтовато-белых стен, задернул окна и развесил вокруг горшочки с английским плющом. Но воздух звенел от напряжения под злобным и пристальным взглядом чудовища.

– Ну? – раздраженно бросила Джейн.

Пауза затягивалась. Наконец дракон ворчливо произнес:

– Ты права. У нас осталось мало времени. Мы должны закончить приготовления как можно скорее.

– Я знаю, чего ты хочешь. Забудь. Не сегодня.

– Сегодня, – настаивал дракон. – Мне нужно еще.

– Еще? Да я тебе, наверное, уже под сотню имен скормила. Сколько ж их тебе, мать твою, надобно?!

– Я дам тебе знать, когда хватит.

Джейн еще требовалось просмотреть сценарий и выучить реплики. Она поздно ложилась три ночи кряду, и недосып начинал сказываться на цвете лица. Девушка пообещала себе, что заберется в постель пораньше с косметической маской и бульварным романом.

– Дай выдохнуть. Одну ночку можешь и потерпеть.

– Разрушение, – произнес дракон, – для меня все. Твои вопли будут для меня как хлеб и вино, твоя мука слаще, чем кровь невинных, твоя медленная смерть – бесконечное наслаждение. Не думай, что только ты приносила жертву. Ты хочешь добраться до Богини или нет? Она коварная тварь, и я не пойду против нее иначе как в полной силе. Если ты не станешь сотрудничать, скажи, и я умерю свои аппетиты. Может, у меня пока и не хватает сил прикончить Госпожу, но их больше чем достаточно, чтоб уничтожить Город и всех его обитателей.

Смрад ненависти и холодного железа заполнил квартиру.

Джейн вздохнула и глянула на часы. Она всегда проигрывала в подобных спорах. Может, на каком-то подсознательном уровне хотела проиграть. Может, живя в сфере драконьей ауры, ее тело перевело его страсти в желание. В любом случае Крошка Джейн всегда молчаливо принимала сторону Меланхтона. И нельзя было отрицать, что обязанности Джейн в этой фазе заговора оказались гораздо менее обременительными, чем она ожидала.

– У меня фотосессия утром, – напомнила она.

Ее дрессировщикам требовались рекламные снимки и смена образа. Насколько могла судить Джейн, новый имидж ничем не отличался от старого, только кожу с черной поменяли на красную. Но двухнедельное расписание было перетасовано, чтобы выкроить время для новой серии глянцевых фоток. Ладно, всегда можно закинуться амфетамином перед завтраком. Пока начнешь привыкать.

– Полагаю, смогу подцепить кого-нибудь в баре.

– Шлюшка ты моя, шлюшка, – одобрительно мурлыкнул дракон.

Под конец сессии, пока помощники фотографа складывали оборудование, подошел Коринде и, отложив трость, обнял Джейн за плечи. Коринде был самым тощим эльфом из всех, кого подменышу доводилось видеть: палкообразная фигура в черном и с таким букетом специфических особенностей, что его истинное обличье едва угадывалось под ними. Ходили слухи, что он вообще не эльф, а некая поднявшаяся по общественной лестнице разновидность ночного призрака, и Джейн совершенно точно никогда не видела его при естественном освещении. И все же он всегда обращался с ней достаточно хорошо.

– Дорогая, вот что я должен сказать, – аккуратно сунув под мышку трость, произнес Коринде. – Я работал с лучшими – и ты меня знаешь, я никогда никому не льщу, если могу этого избежать, – с самыми лучшими, и за все мои годы я никогда не видел ничего равного тебе сегодня. Ты была просто абсолютно ужасна!

– Извините, я…

– Да, да, да. Весь этот секс-наркотики-гламур. Думаешь, я не понимаю? Тебе надо ходить во все лучшие клубы и волочь всех этих красивых молодых мальчиков к себе и делать с ними все, что хочется. – (Джейн держалась бесстрастно.) – Поверь, милая, я прекрасно понимаю. Но послушай меня. Твое богатство и известность – они просто одолжены в счет ожиданий, которые на тебя возлагают. С первыми лучами солнца они могут растаять. Ты их пока не заслужила. Это как наращивание скорости. – Он многозначительно выгнул брови. – Ты чувствуешь себя прекрасно и бодро бесконечно долго. Ты выглядишь великолепно. Ты в расцвете лет. Но рано или поздно наступит отрезвление. И тогда придется платить сразу по всем счетам. Ты следишь за моей мыслью?

– Да, ду… думаю, да, – пискнула Джейн.

– Хорошо. Теперь иди домой и поспи.

– Ой, Коринде, я бы с радостью, правда. Но я обещала фате Инколоре…

Глаза Коринде вспыхнули. Он грохнул об пол концом трости и развернулся на каблуках. Через плечо он рявкнул:

– Кто-нибудь, проводите фату Джаене. У нее важная встреча в Городе.

Несмотря на колючую внешность, Коринде был по-настоящему очень мил. Жаль, что она его обидела. Джейн искренне надеялась, что не нажила в нем врага. Эта мысль беспокоила ее всю дорогу до Пентекоста.

В Дом Инколоре – или, точнее, в физическое воплощение здешнего филиала Дома Инколоре – вела серая, непримечательная дверь. Она открылась от легкого прикосновения и бесшумно закрылась за спиной. Джейн нерешительно двинулась по тускло освещенному притвору.

Зал, куда она вступила, ошеломлял. Он казался пещерой сводчатых и арочных теней, вздымавшихся циклопическими изгибами, пропадавшими в далеком сумраке над головой. Серые стены, превращавшиеся, если их коснешься, в гранит, обрамляли стройные белые колонны, чуть заметно светившиеся в льющемся издалека свете. Сначала Джейн решила, что колонны мраморные, но когда задела одну, та оказалась теплой и гладкой, как слоновая кость.

Джейн в изумлении снова посмотрела на своды, голова ее кружилась от узнавания. Она стояла внутри грудной клетки какого-то громадного чудовища, чьи ребра и кости были отполированы и переделаны в опоры гранитного зала. Да как такая тварь собственный-то вес могла выдержать? Ее внутренности наверняка расплющило бы под собственной тяжестью. И откуда ей было взять достаточно пищи, чтобы поддерживать свое существование? У нее, должно быть, невероятно медленный обмен веществ. И наверное, все ее движения были мучительно медленными, века уходили на одну мысль, эпохи – на выполнение одного действия.

– А вот и ты. – Фата Инколоре быстрым шагом вошла в зал, натягивая перчатки. – Идем?

– Гм, да. Почему бы и нет?

Джейн продолжала с любопытством разглядывать колонны слоновой кости. Не могла удержаться. Инколоре проследила за ее взглядом.

– Мой предок.

– О!

Джейн проследовала за хозяйкой дома в галерею за правым рядом колонн. Они погрузились в открытый лифт, детали которого были невидимы в сумраке, и поднялись на верхнюю галерею. Узкий коридор уводил глубже в тень. С каждым шагом они все больше удалялись от входа.

– Я думала, мы идем куда-то наружу, – заметила Джейн.

– Да. В то место, которое ты согласилась увидеть.

– Ты не собираешься взять кого-нибудь в провожатые?

Инколоре казалась маячащим впереди силуэтом, вырезанным из серой бумаги, постоянно угрожающим потускнеть до полной неразличимости. Шаг у эльфийки был широкий, и Джейн приходилось торопиться, чтобы не отстать от нее.

– Без надобности. В моем доме имеются двери, которые ведут туда, куда я захочу. – Фата умолкла, вытянув руку, и оглянулась через плечо. В ее спокойных глазах горели две хищные искры. – Сюда.

Джейн шагнула в дверь, и ее ослепил солнечный свет.

Когда зрение вернулось, вокруг была больничная палата. Запах антисептика угадывался безошибочно, как и полузадернутые казенные занавески, перед которыми в косом луче густого и золотистого, словно мед, света танцевали пылинки. Однако Джейн могла с уверенностью сказать, что на многие мили вокруг Пентекоста нет ни одной больницы.

В коридоре громко процокали каблуки. Инколоре подошла и закрыла дверь. Тишина вернулась. У нее за спиной бесследно закрылся портал, через который они вошли. В центре палаты находился стеклянный гроб, рядом пылилась без дела капельница.

В гробу спала женщина.

Тонкая высохшая фигурка. Под тонкой дымкой белых волос проглядывала розовая кожа головы. Лицо изборождено глубокими морщинами. Джейн сначала решила, что женщина старая, но потом поняла, что это не столько старость, сколько усталость. Во сне женщина обрела подобие печального умиротворения. Кожа на лбу и в уголках глаз оставалась напряжена, словно она вглядывалась в далекую даль. Но рот был расслаблен и спокоен. Выражение лица складывалось не радостное, но такое, какое бывает у тех, кто после долгой борьбы, с трудом, но все-таки дождался прекращения страданий.

– Она смертная, – сказала Инколоре. – Подменыш, как и ты.

– Не понимаю, о чем ты… – начала Джейн. Затем, увидев расползающееся по лицу фаты Инколоре снисходительное выражение, спросила: – Откуда ты знаешь?

– Я занимаюсь этим, милое дитя, забыла? Тебе не скрыть от меня свое происхождение, так же как и от Ракеты. – Она коротко рассмеялась. – Не волнуйся, я не выдам твою тайну. Что такое мелкая потеря при моих-то запасах?

Джейн немного помедлила, прежде чем спросить:

– Что с ней?

– Болезнь Спящей красавицы. – Фата Инколоре затушила окурок в стакане с водой и выщелкнула новую сигарету из пачки. – Среди подменышей определенного возраста она носит эпидемический характер. Они ведь по сути нездешние. Мир отторгает их. Или они отторгают мир. Подобное вскоре произойдет и с тобой. Тебя это пугает?

– Да. – Джейн зачарованно вглядывалась в лицо женщины. Пытаясь понять ее, пытаясь постичь, какие чуждые сны разыгрываются в театре ее спящего мозга. – Нет. Не знаю. Кто она?

– Ее имя Элизабет.

– Элизабет. – Джейн повертела имя на языке, смакуя его экзотические слоги. Это был первый чистокровный смертный, за исключением ее самой, с которым она встретилась на своей памяти. – У нее такой вид, будто она прожила тяжелую жизнь.

– А как же иначе?

У окна стоял небольшой столик с увядающими цветами в вазе, превращенной Инколоре в пепельницу, стаканом и искореженной сосенкой-бонсай в глазурованном керамическом горшке. Эльфийка взяла горшок и водрузила его на ладонь.

– Этому дереву больше ста лет. Знаешь, как ему останавливают рост для достижения желаемой формы?

– Обвязывают ствол проволокой, верно? Ограничивают поступление воды и не предоставляют достаточно почвы для роста. И подрезают ветви.

– Да. Это, разумеется, просто растение. Пригодный для службы полукровка требует гораздо большей обработки. Но у нас опытные садовники. Они начинают с пересадки мальчиков-полукровок и их матерей в маленькие домики в огороженном поместье, устроенном для этой цели на Южном острове среди вечного лета. Дивное место, ты бы его полюбила. Жизнь там приятна. Холмы звенят от смеха, привязанность матерей к сыновьям поощряется. Некоторые отказываются, и таких выбраковывают и посылают обратно на те же заводы, куда отправляют их дочерей. Большинство, однако… ладно. Богиня не оставила им иного выбора, кроме как любить своих детей. Они растят их как можно лучше. И стараются не думать о будущем. Но в саду имеются слуги – сказители и прочие, – которые исподволь напоминают детям о благородном наследии их отцов. Когда мальчики становятся достаточно взрослыми, их наряжают в шелка и везут в гости к эльфийской родне. В отчем доме детей встречают с распростертыми объятиями. Они впервые вкушают богатства. Им ни в чем нет отказа. Старшие родственники обращаются с ними с бесконечной снисходительностью. Затем их снова одевают в шерсть и возвращают в лачуги. Так мало-помалу формируется их характер. Честолюбие поощряется. Зависть неизбежна. С наступлением половой зрелости находятся кузины, которые заманивают их в постель, обучают искусству ухаживания, а на публике насмехаются над ними. Отцы ясно дают понять, что сыновья нечистой крови, бастарды, которых никогда не признают. Утирать слезы унижения выпадает на долю смертных матерей. И каков, по-твоему, результат?

– Они презирают своих матерей.

– Именно. Пропустим несколько лет – тебе не составит труда их себе вообразить – до дня, когда лучшие и наиболее удачно обработанные из юных полукровок получают приглашение в Академию. Стать пилотом дракона очень заманчиво, это превышает любые разумные ожидания и близко, очень близко к их самым невозможным мечтам. Они понятия не имеют, что предназначены к этому еще до рождения. Посланник вручает им приглашение в дальнем углу поместья, в прохладном лесу, у ворот, которые они никогда раньше не видели открытыми. Получатель должен отправляться немедленно. Он должен пройти сквозь ворота, не заходя домой, чтобы взять еду и плащ и попрощаться. Зная, каково ей придется, он должен покинуть мать без единого слова сожаления. Ему говорят, что он никогда больше ее не увидит.

– И он предает ее, – вставила Джейн.

– Предает.

– Но в чем смысл такой сложной комбинации?

– Чувство вины, – ответила Инколоре. – Столь редкое качество, столь драгоценное. Признаюсь, я сама его абсолютно не понимаю, хотя состояние Дома Инколоре зиждется именно на нем. Но механизм его прост. Раз отрекшись от родни, юные воины постигают боль предательства на самом глубинном уровне. Их преданность той стороне, которая остается нескомпрометированной, невероятно сильна. Это самое желанное качество для того, кто управляет существами столь опасными, как драконы, и вынужден ежедневно купаться в их вероломстве.

Она грациозно поставила на место горшок с деревцем.

Джейн разглядывала лицо женщины. Оно раскинулось перед ее взором, огромное и загадочное, словно новый материк. Она бы провалилась в него, не будь столь осторожна.

– На что она смотрит?

– Ну…

Дверь в зал заскрипела. Отворилась.

Вошел Ракета.

Он замер в смятении, увидев Джейн. Одной рукой Ракета прижимал к себе охапку цветов.

– Простите, я не… – начал он и озадаченно продолжил: – Что вы здесь делаете?

– Неплохо устроился, братец, – заметила Инколоре.

– А-а, – это был почти вздох, – вот оно что.

Джейн нахмурилась.

– Не соизволит ли кто-нибудь объяснить мне, что здесь происходит?

– Я прихожу сюда каждую неделю. Навестить маму. – Ракета отвернулся и положил букет на стол. Он убрал старые цветы из вазы, сменил воду и принялся расставлять новые. – Моя единокровная сестра об этом знает. У нее, несомненно, имеются собственные причины столкнуть нас лицом к лицу.

Когда он повернулся, лицо его приобрело чопорное и официальное выражение. Слегка поклонившись, он протянул Джейн маргаритку.

– Умоляю, простите мою семью, мэм. Я понимаю, что вы не являетесь добровольным участником этого фарса.

Джейн взглянула на свои руки, на зажатый в руках цветок.

– Ой, не будь таким душным! – фыркнула Инколоре. – Джейн, снимай блузку и покажи моему братцу, какие у тебя славные грудки.

Джейн почувствовала, что краснеет.

– Не оскорбляй девушку, Леся, – сказал Ракета. – Ты не заставишь нас увлечься друг другом с помощью столь дешевых трюков.

Недобро улыбаясь, Леся Инколоре сложила руки на груди. Длинные черные ногти неприятно впились в мякоть плеч.

– Больше всего раздражает, – заметила она, – когда тебе перечат.

Выражение лица Ракеты оживила искорка юмора.

– По определению.

– Кончай пререкаться. Вот он ты, окруженный напоминаниями о смерти и смертности, и вот Джейн, обладающая самым приятным доказательством вашей до идиотизма верной природы, какое только можно пожелать. Вы двое избавили бы меня от массы хлопот, поддавшись безумной похоти.

Игнорируя сестру, Ракета подошел к гробу и положил на него руку. Постоял немного. Затем повернулся к ним.

– С вашего разрешения, – произнес он, – я уйду тем же путем, каким пришли вы.

Он взялся за воздух. Что-то щелкнуло, и открылся портал, уходящий в тень.

– Фата Джаене, – сказал он, пристально глядя ей в глаза, – остаюсь вашим преданным слугой.

– Бедра у него пятнистые, – бросила Инколоре. – Как у олененка.

Он рванул через портал, только воздух взметнулся вихрями.

Инколоре вздохнула.

– Верность систематически предаваемого. Что может быть печальнее?

– На этот вопрос у меня есть много ответов. – Джейн заткнула маргаритку за ухо и пригладила выбившиеся пряди. – Что за херню ты пыталась учинить?

Фата Инколоре сердито пожала плечами.

– Разумеется, совала нос не в свое дело. Это причина и результат. Ничего более. Я думала, вы двое обладаете потенциалом невероятно усложнить жизнь друг другу. Это могло бы быть забавно.

– Забавно? Какого дьявола? Ты небожитель – тебе что, не на что больше потратить вечность?

– Мне важно оказаться внутри эфемерной реальности ваших маленьких жизней. Убедить себя, что они имеют значение. Уцепиться… – Инколоре осеклась. – Сде…

По ее телу прошла судорога. Одна рука неконтролируемо затряслась.

Внезапно она закричала. Свет хлынул из глаз, полыхнул из открытого рта. Словно божество схватило ее за волосы, чтобы обнажить пылающий внутри ядерный огонь. Свет ударился о стену и хлестнул Джейн по глазам.

Жмурясь и прикрываясь рукой, как щитом, она крикнула:

– Что происходит? Что мне делать?

– У меня… таблетки, – выдохнула Инколоре. – Там… там, в Доме Инкол…

Она проглотила слова, с усилием закрыв рот и глаза. Когда она снова их открыла, пламя погасло и черты лица стали нормальными. Но это было не то лицо, что мгновение назад.

– Гвен!

С улыбкой узнавания Гвен приложила палец к губам и подмигнула. Джейн хотела спросить старую подругу, как ей удалось выжить после жертвоприношения на футбольном поле, как получилось, что она возродилась в Инколоре. Но тут лицо Гвен обмякло и посерело. Изо лба выросли рога. Когда Джейн ухватила ее за плечи, она зашипела и потянулась усеянной игольчатыми зубами пастью к шее подменыша.

Девушка отпрянула.

– Довольно!

Существо покачнулось и выпрямилось, утончилось, сделалось выше. На мгновение Джейн показалось, что оно превращается в змею. Затем лицо обрело отчетливо мужские черты.

– Какая досада, – проворчал лорд Корво. – Скажи Инколоре, что если она способна контролировать себя не больше, чем…

Он оборвал фразу на полуслове, согнулся и превратился в кого-то еще.

Джейн пошарила рукой в воздухе, пытаясь нащупать портал обратно, в Дом Инколоре. Но как его находят, в чем тут хитрость, было выше ее разумения. Нечего и надеяться доставить Лесю домой самостоятельно.

Инколоре проходила финальную стадию превращений. Она пальцем подняла подбородок Джейн, заставляя посмотреть себе в лицо. Джейн с ужасом узнала светящийся в новых чертах острый ум.

– О боже! – рассмеялась Жюиссанте. – Какой шанс!

Бархатными подушечками пальцев она коснулась безупречных губ.

– С чего бы начать? Может, отщипнуть от тебя по кусочку из разных мест, милочка? Хочешь?

Джейн в панике отпрянула.

– Фу-у! Разумеется, захотела бы, будь моя воля. Но не станем тратить время на подобные пустяки. Мы должны совершить нечто запоминающееся, нечто поистине чудесное.

Резким движением фата Жюиссанте открыла теневой портал.

Она схватила Джейн за руку и протащила ее обратно в Дом Инколоре.

Жюиссанте волокла подменыша вверх по бесконечно извивающемуся хребту лестницы.

– Все мы комья праха, – говорила она. – Ты это знала.

– Пожалуйста! – кричала Джейн.

Отчаянно, безмолвно она взывала к Меланхтону. Тот не откликался. Она погрузилась в примитивные глубины собственного сознания, где он обычно таился, молчаливый, бдительный, ждущий.

Дракона там не было. Он снова ее бросил.

– Ты алхимик и понимаешь, что все сделано из одних и тех же частиц. Разница между деревом и троллем только в том, как эти частицы составлены. – Над лестницей клубился холодный сумрак, разгоняемый лишь светом редких жаровен. Они казались серебристыми маяками в морском тумане; едкий дым поднимался там, где розовые сердечки углей соприкасались с влагой. – Если бы дерево обладало достаточной степенью самосознания, оно могло бы трахаться и жрать мясо.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

– По-моему, выводы очевидны. – Мимо мелькали этажи. – Ты никогда не задумывалась, почему боги так скоры на гнев, вожделение и зависть? Откуда столько наследственных распрей, любовных интрижек, скандалов? Это мы специально. Глубина постижения мира и самих себя в этом мире среди нас столь велика, что различие между этими двумя понятиями стирается. Мы постоянно находимся под угрозой полного растворения. А Инколоре – не сомневайся – одни из величайших среди нас. Некоторые нашептывают, что… ладно, не важно. Наши пороки являются той силой сцепления, которая не дает нам соскользнуть с поверхности существования.

Джейн потеряла опору, и с десяток ступеней фата Жюиссанте протащила ее на весу, хотя девушка и брыкалась, словно взбунтовавшаяся тряпичная кукла. Жюиссанте остановилась на площадке ровно настолько, чтобы Джейн опять встала на ноги, затем снова бросилась вверх. Ее каблуки высекали из ступеней искры.

– Но если… если… если ты на самом деле не ты… – Трудно мыслить ясно при таких обстоятельствах. – Если ты на самом деле фата Инколоре, тогда почему… почему ты ведешь себя как…

– Ты что, умственно отсталая? – вопросила Жюиссанте. – Я что, сама с собой разговариваю? Личность – фикция. Это ты, безусловно, в состоянии уловить. Фата Инколоре и Жюиссанте – лишь игры, в которые решили поиграть частицы материи. Я являюсь Лесей Инколоре не в большей степени, чем ты.

Они продолжали подъем. Фата Жюиссанте обладала поистине безграничным запасом энергии. Джейн запыхалась. Голова у нее кружилась. На мгновение ей показалось, что вокруг столпились призраки всех ее жертв, дергают за волосы, щиплют маленькими злобными пальчиками и безмолвно требуют вернуть украденные имена. Она тряхнула головой, и они пропали.

– …вполне можешь спросить. Порой ребенок рождается без истинного имени. У него нет тонкого тела. Нет «я». Глаза есть, мозг есть, пальцы и прочие органы на своих местах и в нужном количестве. Но он неодушевленный. Он ничего не понимает. Ни на что не реагирует.

«Отдай мне мое имя», – произнесла Эсмери.

Джейн обернулась, и она пропала.

«Я хочу», – сказал Шатун, сказал Аполлидон, сказал Гандалак.

«Отдай мне», – сказал Губао, – «мою», – сказал Сумерека, – «жизнь», – сказал Гипаллага.

Их было слишком много, чтобы уследить, и в то же время никого, а Жюиссанте продолжала болтать:

– Когда такое происходит, государство берет ребенка под опеку. Посылает дракона через Врата Снов в нижний мир, чтобы собрать тонкие тела – там их называют душами – смертных детей. В верхний мир нельзя перенести ничего материального. Да, но души!..

«Я не чувствую себя виноватой, – сказала Джейн призракам. – Убирайтесь».

Они вихрились вокруг нее, менее телесные, чем скелеты осенних листьев, сердито шелестя, хлопая по губам со всей силой капризного мотылька. Просто поразительно, что Жюиссанте их не видела.

Жюиссанте оглянулась через плечо.

– Если ты не хочешь меня слушать, мне придется выдавить тебе глаза.

– Нет, пожалуйста! – ахнула Джейн.

Наконец они добрались до верхней площадки. Задыхающаяся и измученная, Джейн споткнулась и остановилась. Жюиссанте распахнула дверь из слоновой кости.

– Здесь ее престол – алтарь в черепе.

Они шагнули внутрь. Прохладный белый свет разметал и прогнал призраков. Вдоль стены выстроились ларчики и сундуки, вырезанные из кости, пол устилали желтоватого цвета ковры. Низкий потолок удерживал вереницу светильников. Бледная стена делила помещение на две камеры таким образом, что нельзя было заглянуть в обе одновременно, только в одну. В каждой камере стоял стул с прямой спинкой, лицом к бронированному стеклу, вставленному в глазницы.

Жюиссанте впихнула ее в левую камеру.

– Мы стоим в черепе первой Инколоре. Если сидеть очень тихо, можно почувствовать, как сила ее личности гудит в глубине костей.

Если это правда, предок фаты Инколоре была личностью еще более странной, чем это можно было предположить по ее останкам. Головокружительное ощущение призрачности существования пронзило Джейн отовсюду. Здесь, она чувствовала, ничто особенно не стремилось остаться самим собой. Секретеру из белого клена было все равно, хранятся в нем письма или моторное масло, стоит он неподвижно или похоронен в земле, вопиет ли он о крови под проливным дождем или горит в огне. Алебастровый крокодил трепетал на пороге полета.

– Что… что ты собираешься со мной сделать?

– Это я и пытаюсь втолковать тебе, дурочка. Я подумываю уничтожить твою материальную оболочку и воплотить тебя в дрозда или малиновку. Со своей собственной ивовой клеткой.

Она принялась шарить по буфетам.

– Или лучше в маленькую розовую хрюшку. Инколоре могла бы водить тебя на шлейке. – Она метнула быстрый взгляд. – Ой, не смотри так! В облике свиньи у тебя была бы куда более приятная жизнь, чем у малиновки. Тебя, например, можно было бы приучить к горшку.

Позвякивали и побрякивали бутылочки.

– Сядь на стул, но не смотри в окно. Тебе может не понравиться то, что оно решит тебе показать.

У Джейн не было иного выбора, кроме как повиноваться, но все-таки она посмотрела…

Окно выходило в пустую комнату с одинокой парой рабочих ботинок, покоившихся чуть в стороне от центра. Они отбрасывали бледную тень. Один лежал на боку. К подошве пристала глина. Шнурки были грязные. Джейн ни за что не могла представить, почему окно сосредоточилось на подобной вещи. Однако ее похитительница оказалась права. По какой-то неведомой причине зрелище наполнило ее иррациональным ужасом.

– В алтаре два окна; одно смотрит на правду, другое на ложь. И даже фата Инколоре не знает, какое – куда. – Жюиссанте перевернула сундук и пинками разбросала по комнате его высыпавшееся содержимое. – И здесь нету! Где, во имя Аргейи, он может быть?!

Что-то в стуле, на который ее усадили, или, возможно, в самой комнате располагало к летаргии. Джейн уставилась на собственные колени, не в силах подняться.

– Ага! – Фата Жюиссанте победным жестом вскинула радиотелефон. Запиликали кнопки. Она подождала, затем произнесла: – Это фата Инколоре. Будьте добры, пришлите мне свинью. Да. Нет, животное должно быть симпатичное. Милое, да. Для меня очень важен его нрав. Нет, самочку.

Слушая, Джейн понимала, что ей следует огорчаться. Но трудно было придавать чему-либо значение. Апатия, удерживавшая ее на стуле, распространялась по всему телу. Если она не сделает что-нибудь прямо сейчас, то не сделает больше ничего никогда.

Пальцы подменыша сами собой подобрались к волосам и вынули из них маргаритку, которую раньше ей дал Ракета. Она посмотрела на цветок и сжала его в кулаке, сминая лепестки.

– Как быстро вы сможете ее доставить? Да, и еще атласную подушку!

Глядя себе на руки, Джейн сосредоточилась на истинном имени Ракеты и призвала его. До сих пор она не практиковала столь могущественные заклинания, но теорию знала вдоль и поперек.

«Тетигистус, – шепнула она в заполярном безмолвии подсознания, – приди ко мне».

Жюиссанте круто развернулась с телефоном в руке.

– Что ты сделала? – крикнула она. – Ты что-то сделала! Что ты натворила?!

Джейн рассеянно улыбнулась ей. Призыв выжег из нее остатки воли. Теперь она была совершенно пассивна. Ей даже не хватило сил заговорить.

На лестнице послышались шаги. Дверь отворилась, и вошел Ракета.

Он был великолепен. Юноша мгновенно оценил ситуацию. Он действовал без колебаний. В несколько неуловимо стремительных широких шагов он оказался возле Жюиссанте и выбил у нее из руки телефон. Испуганно вскрикнув, та бросилась на обидчика, царапая ногтями его лицо и стараясь дотянуться до глаз. Однако он ловко схватил ее за запястья и завел руки Жюиссанте за спину. Эльфийка подалась туловищем вперед, пытаясь достать зубами его яремную вену. Этого-то Ракета и ждал. Ее ухо на мгновение оказалось около его губ.

– Куносоура, – прошептал он так тихо, что в нормальных условиях Джейн вряд ли расслышала бы его. Но она знала истинное имя Ракеты и призвала юношу с его помощью. Произнесенное им слово прошло прямо сквозь нее.

Куносоура. Собачий хвост.

Истинное имя Леси Инколоре.

Когда оно прозвучало, обманный облик фаты Жюиссанте растворился. Черты перетекали одна в другую, какие-то делались жестче, какие-то мягче, иные заострялись. Когда метаморфозы закончились, фата Инколоре снова стала собой. Глаза ее закрылись, руки обвисли. Ракета подхватил обмякшее тело на руки. Подбородком указал на дверь:

– Открой, пожалуйста.

С возвращением фаты Инколоре сила, сковывавшая Джейн, пропала. Она вскочила со стула и открыла маленькую дверку, на которую он указал.

Дверь вывела их в комнату, стены которой были увешаны карнавальными масками. Окна отсутствовали. Ракета опустил сестру на кушетку.

– Там, в шкафу, аптечка, – сказал он. – Когда она придет в себя, дадим ей две белые капсулы. Должно хватить.

Убедившись, что Инколоре удобно, Джейн выпрямилась.

Они смущенно взглянули друг на друга.

– Да, – наконец выдавил Ракета, – удачно, что я заглянул.

– Да, – отозвалась Джейн, – повезло.

– Прошу прощения, что навязываю вам свое присутствие второй раз за сегодняшний день, мэм. Я сознаю, что не нравлюсь вам…

– Послушай, ты мне нравишься, ясно? Очень нравишься.

Ракета сделал шаг вперед. А Джейн шаг назад. Он озадаченно остановился.

– Тогда почему? Если я правда вам нравлюсь, почему вы ведете себя подобным образом? Почему так упорно морочите мне голову?

– Не хочу, чтобы ты влип, – ответила Джейн. – Вот и все. Происходят определенные вещи, и я не хочу повредить тебе.

– Повредить мне? – Ракета оказался самым решительным, самым искренним из всех, кого она встречала. – Покуда моя честь не запятнана, можете поступать со мной как пожелаете. Обращайтесь со мной дурно, если это сделает вас счастливой. Это не станет для меня больней вашего пренебрежения.

Ситуация становилась неуправляемой. Чтобы как-то ее приструнить, Джейн произнесла самым холодным тоном, каким сумела:

– Политические игры вашей сестры вышли из-под контроля, сэр. Она собиралась превратить меня в свинью. – Внезапно она осознала нелепость происходящего и нервно повторила: – В свинью!

– Это была фата Жюиссанте, – напомнил ей Ракета. – Но вы вправе гневаться, и если я не в состоянии исправить положение, то попытаюсь хотя бы объяснить. – Он вздохнул и сжал переносицу. – Глаза алтаря – тончайшие механизмы. Осуществление крупного превращения перед одним из них могло бы… как бы поточнее… исказить?.. нет, завладеть глазом, так что он не захотел бы смотреть больше ни на что, кроме самого акта трансформации, снова и снова. Это неизмеримо уменьшило бы власть Леси. Но под знаменем любви совершается столько странных дел.

– Любви! К кому?

– Ну, к Лесе, разумеется. Бедняжка Жюиссанте! Она живет в ужасе перед тем днем – а он приближается, – когда Леся вознесется в невидимый институт и станет стражем. Сделаться стражем – ужасный скандал и самая великая честь, какой только можно пожелать. Перспектива этого возбуждает всех заинтересованных лиц до предела. – Он пожал плечами. – Даже при благоприятных обстоятельствах небожители пускаются в самые грязные игры, когда на кону любовь.

Джейн в долгом молчании размышляла над этим. Наконец она спросила:

– Страж? Это тот, кем является Балдуин?

Всю теплоту Ракеты точно ветром сдуло.

– Откуда вам известно о Балдуине? – сурово потребовал он. – Он один из Восьмерки. Никому не полагается знать о Балдуине.

Джейн коснулась мундира Ракеты. Она расстегнула две верхние пуговицы и скользнула ладонью внутрь. Ее пальцы гладили его грудь. Это смутило юношу, сбило с толку и заставило умолкнуть.

– Где ты живешь? – спросила она. – Я имею в виду полный адрес.

– Каэр-Арианрод. Север 9743-А, Плаза, двор Д.

Она во второй раз прибегла к его истинному имени.

– Отправляйся туда, – сказала она. – Забудь все, что случилось здесь сегодня.

И неохотно выпростала руку.

Ракета ушел.

Таблетки подействовали, и фату Инколоре передернуло. Лицо обрело цвет.

– Похоже, я у тебя в долгу.

– Мне не нужна твоя благодарность!

– Да, я так и поняла. – Длинные ногти барабанили по крышке аптечки, словно по маленькому барабану. – Полагаю, если я предложу устроить так, чтобы некий молодой и крепкий пилот дракона материализовался, обнаженный и готовый к употреблению, в твоей постели в одну из ближайших ночей, ты снова зарычишь на меня?

Джейн сложила руки на груди и промолчала.

– Ты и вправду на редкость упрямое создание. По-моему, я никогда не встречала никого на тебя похожего. – Леся непринужденно рассмеялась. – Ладно, сменим тему. Я не показывала тебе свою коллекцию?

Небрежный взмах руки в сторону масок на стене. На Джейн сверху вниз глядели суровые лица, пустые, самоуверенные, маняще бездушные.

– Нет.

– Они весьма ценные. И полезные. Мне в них нравится то, что при всем колдовстве, потребовавшемся для их изготовления, получились не просто грубые обманки. Это инструменты, зависящие от подготовки и природного таланта тех, кто их носит.

– Не улавливаю.

– Возьмем, например, эту. – Леся сняла со стены украшенную перьями полумаску. Она разлеталась от глаз на потешных крылышках, закрывала лоб и нос, рот же оставляя свободным. – Трех быков принесли в жертву, только чтоб ее активировать. Однако большая часть ее силы заключается в мастерстве применения.

Джейн невольно качнула головой.

– Обаяние маски достаточно сильно, чтобы скрывать истинный облик носителя, пока тот не заговорит. Подобную маску можно применять, и так часто поступают, для мимолетных сексуальных связей, дабы защитить свою репутацию. Но ее истинное предназначение – быть использованной в обольщении того, кто запретен для тебя и кого ты тем не менее сильно желаешь. Ты должна очень хотеть его, хотеть так страстно, что, когда вы соединитесь, сила твоего желания станет для него очевидной. Ты должна быть бесстыдна в своем сердце, должна делать вещи, о каких и помыслить не могла бы в обычном состоянии, и наслаждаться ими. Ты должна стремиться шокировать своего возлюбленного. Должна довести его до предела выносливости – чтобы, когда ты соскользнешь с его тела при первых бледных проблесках зари, он не сумел поднять руку, чтобы остановить тебя, хотя ему и будет хотеться. Все время, пока вы занимаетесь любовью, он будет всматриваться тебе в глаза, цвет которых, благодаря защитным силам маски, не сможет вспомнить, и видеть пылающую там яростную любовь к нему. Они станут зеркалами его внутреннего «я» и покажут его в куда более ослепительном свете, чем он когда-либо себя видел, как если бы он состоял из пламени. Он захочет знать, кто ты, – ты не должна говорить. Когда он спросит, любишь ли ты его, улыбнись и отведи взгляд. Он будет изучать цвет и пропорции твоих сосков и попытается определить размер твоих грудей по тому, как хорошо они заполняют его ладони, сколько каждой из них помещается у него во рту. Он будет запоминать твои вздохи и стоны и щекотать тебя, чтобы выучить музыку твоего смеха. Он сохранит в своем сердце запах и вкус каждой твоей частички, нежную впадинку под шеей, теплое местечко на внутренней стороне бедра у самой верхушки, ароматы твоей вагины и то, как они меняются с каждой стадией возбуждения. Совершенно естественно интересоваться личностью того, кто настолько явно тебя любит. И таким образом в душе у твоего суженого просыпается то, что первое время может показаться просто легким любопытством. Небрежно – поначалу – он начинает искать тебя. Разумеется, единственный способ достоверно убедиться, ты это или нет, – заняться с тобой любовью. Ты должна устроить так, чтобы не оказаться одной из многих, кого он потащит в постель. Ты будешь ревновать к ним, ко всем вместе и по отдельности, – ревновать мучительно, но и беспочвенно. Ибо каждый раз, укладывая кого-нибудь в постель, он будет пробовать на вкус ее пот, лизать у нее под коленками и покрытую пушком полоску от поясницы до расселины между щечками и думать: «Нет. Не она».

Леся повесила маску обратно на стену, руки ее порхали грациозно, словно бабочки.

– То, что начинается как простое любопытство, вскоре становится неуправляемым. Проходят месяцы. Он одержим. Соперницы, внушавшие тебе больше всего опасений, одна за другой оказываются оскорблены и отторгнуты его поведением – ибо какая женщина не отличит, когда мужчина в постели с ней думает о другой? Ты остаешься неуловимой. Твой возлюбленный ведет себя как умалишенный. Им правит только любовь и желание. И тут вступаешь ты.

Было уже поздно, и если Джейн вообще намерена вернуть расположение Коринде, утром ей следовало выглядеть свежей и отдохнувшей. Она бы с радостью ушла, но Инколоре пребывала под действием таблеток и продержала ее разговорами еще час. Они обсудили сложности лорда Корво с его любовницами и шансы фаты Жюиссанте на выборах в сенат. Поговорили о войне. Поспорили о достоинствах горностаевых внутренностей в качестве катализатора для увлажняющих кожу заклинаний и о том, оправдывает ли увеличение производительности высокую цену.

Наконец Джейн собралась уходить. У двери она остановилась и, словно ей внезапно пришло в голову, поинтересовалась:

– Эта маска… можно ее одолжить?

– Дорогая моя, зачем, по-твоему, я ее тебе показывала?

Джейн намеревалась отправиться прямо домой. Но почему-то ноги понесли ее прочь от Термаганта в сторону Каэр-Арианрода.

«Я не стану входить, – думала она, поднимаясь в лифте на Плаза, двор Д. – Просто поднимусь на его этаж и сразу обратно».

Двери лифта распахнулись, и она ступила на ковер.

«Пройду мимо двери. Стучать не стану».

Постучалась. Маска фаты Инколоре по-прежнему болталась на завязках у нее в руке. Она нетерпеливо затолкала ее в сумочку.

Ракета открыл дверь.

– Джаене, – бесстрастно произнес он.

– Можно войти?