Зима тянулась невыносимо долго. Отцы Города объявили третий декабрь, так что Черный декабрь перешел в декабрь Ледяной, и всех преследовало ощущение, что не за горами четвертый. Тем временем стояла Волчья Луна, и Богиня приняла свою самую враждебную ипостась. Казалось, что Десятина никогда не наступит.

Как-то спустя неделю после появления Крысякиса Джейн отправилась вместе с ним и Мартышкой поглазеть на витрины магазинов. Настороженно и неохотно она плелась за сладкой парочкой через фешенебельные залы «Гладсхейма», «Карбонека» и элегантных заведений типа «Ярмарки Рога», «Фаты Падурии» и «Малефициума», где Джейн и выглядела и чувствовала себя безнадежно неуместно. Алчный глаз Мартышки привлекла какая-то яркая безделушка, а Крысякис с довольной ухмылкой на пухлых губах встал позади, поигрывая ключами в кармане.

– Ой, смотри, – восхитилась его подружка, – не правда ли, прелесть?

– Да, – отозвался Крысякис, пристально глядя на Джейн. – Не правда ли?

Вечер они завершили в «Пещере». Там устроили ночь открытого микрофона, и несостоявшиеся барды и непризнанные менестрели со всей округи набились сюда с уймой плохих стихов. Они сидели за столиками, сделанными из катушек от телефонных кабелей, потягивали эспрессо и ждали своей очереди. Первокурсники в джинсах и черных водолазках разносили полные чашки и убирали пустые.

– Ах эти перчатки! Перчатки из кожи фавна! – восторгалась Мартышка. – С этого момента я делаю все покупки только в «La jettatura». – Она протянула руку и кончиком пальца провела по подбородку Крысякиса, мурлыча: – Представь, какие они… мяхххкие на ощупь.

На крошечной сцене поэт, судя по его виду целыми днями валявшийся на сеновале, декламировал:

Крысякис закатил глаза. Затем, возвращаясь к прерванному ранее потоку красноречия, произнес:

– Весь секс сводится к власти. Господство и подчинение, вот в чем его суть, в двух словах.

– Но у нас все по-другому, – вставила Мартышка. – Правда, милый?

Он снисходительно погладил ее по руке.

– Кто-то должен брать, а кто-то отдавать. Мужчина от природы агрессор. Женщина пассивна, ее роль – сохранять. Любовь как акт неизбежно оказывается столкновением жесткого и мягкого, овладением и уступкой, войной в миниатюре. Все остальное – ухаживание, разрыв, примирение – всего лишь усовершенствование и сублимация исходных сил.

– Грубиян! – надулась Мартышка. Затем вкрадчиво произнесла: – Но, сладкий мой, никому не нравится, когда им все время помыкают.

– В тройке, разумеется, – глубокомысленно изрек Крысякис, – дело обстоит иначе. Всяко может обернуться, но, как правило, в итоге сверху оказываются двое. Для сохранения равновесия тому, кто оказался внизу, приходится принимать двойное господство. Она должна научиться пресмыкаться. Ползать. Ее следует заставить ценить собственное унижение.

Мартышка метнула быстрый взгляд на Джейн. Глаза у нее сделались жесткие и яркие, словно гагатовые бусины, ноздри раздувались. Затем она тряхнула головой и отвернулась.

– Это извращение.

– О да, – согласился Крысякис. – Равно как и множество других вещей.

Джейн пристально смотрела в подсвечник. Наблюдая, как пламя исчезает и снова появляется в толще красного стекла. Словно пытающийся улететь мотылек.

– Ты собирался о чем-то со мной поговорить.

– А? Да, собирался. Ты покинула нас в вихре столь загадочных событий… – Крысякис извлек из внутреннего кармана пальто конверт и положил его на стол возле своей кружки. Джейн потянулась за конвертом, но он отодвинул его. – Странных событий, очень странных. Ты уехала так внезапно, что даже не почесалась сказать «до свидания» старым друзьям. После всего, что мы значили друг для друга. Это возбудило мое любопытство. Я решил немного поразнюхать.

– Вы встречались? – вскинулась Мартышка.

– Нет.

– Пустое – ошибка юности, – небрежно отмахнулся Крысякис. – Я уговорил Соломчика послать запрос в офис Детолова. – Он многозначительно постучал пальцами по конверту. – Тебе не любопытно, что они ответили?

Голос у поэта был высокий, гнусавый и дребезжащий – омерзительный букет.

– Нам обязательно слушать эту дрянь? Нет, мне не любопытно. Какое мне до этого дело?

– Вот именно – какое? – Крысякис убрал конверт в карман и резко сменил тему. – Надеюсь, тебе понравилось, Мартышечка, дорогая. Славно иногда пройтись по Городу, поглазеть на витрины, поучаствовать в приятной беседе.

Она обняла его.

– Ты же знаешь, что да, Крыскин.

– Если бы тебе представилась возможность получить только одно из всего, на что мы смотрели сегодня, что бы ты выбрала?

– Перчатки из кожи фавна. Однозначно, перчатки.

Крысякис повернулся к Джейн.

– Ты слышала волю госпожи. – И щелкнул пальцами, словно она была обязана ему повиноваться.

Слишком испуганная, чтобы справиться с негодованием, Джейн выкрикнула:

– Но меня даже на порог не пустят. «La jettatura» мне просто не по зубам. Там слишком шикарно.

– Мы верим в тебя. – Крысякис встал, Мартышка за ним. Он по-хозяйски прихватил ее за задницу, подталкивая к выходу. – Наша малютка Сорри способна гораздо на большее, чем сама думает. – Через плечо он изобразил губами поцелуй.

Пока эти двое выметались, в партере поднялся шквал аплодисментов. Поэт закончил читать. Он спустился со сцены, а его место занял другой, похожий на него как две сигареты из одной пачки. Новенький откашлялся в микрофон и начал:

Вместо того чтобы дергаться, по зубам ей «La jettatura» или нет, Джейн следовало открыто бросить Крысякису вызов. Ей следовало сказать ему, что она больше не станет для него воровать. Следовало сказать, что в этом конверте нет ничего, что могло бы повлиять на ее положение в университете. Что она не боится его, больше не боится.

Ей столько следовало бы ему сказать.

Книжная ярмарка в Старом регентском зале обслуживала весь Город. Но поскольку университет занимал большую часть Сенодена, многие торговцы специализировались на подержанных учебниках, трудах малоизвестных классиков древности и прочих книгах, представлявших интерес именно для студентов.

Книжные лавки достигали в высоту двух-трех этажей, но теснились так плотно, что посетители с трудом протискивались. Давным-давно водопровод вынесли в пространство под индигово-синим, в золотых звездах сводчатым потолком. Где-то в сочленениях труб образовался свищ, и оттуда с негромким, но неослабным шипением выходил пар, оседая снаружи. На зеленые крыши лавок и мощеные улочки между ними непрестанно сыпалась морось.

– Почему тебе так приспичило раздобыть книжку про орхидеи? Ты что, без нее имя придумать не можешь? – Сирин сняла зонтик со стойки у западной двери и раскрыла его.

– Наверное. – Джейн взяла другой. – Это в самом деле довольно трудно. Слишком личное, понимаешь? И мне очень не хочется второпях зависнуть на какой-нибудь Госпоже Фатиме.

Подняв зонтики, девушки взялись под руку. В проходе между лавками толпились пешеходы.

– Дженни Зеленые Зубы назвала свою Сад Мисс Первоцвета.

– Слишком цветочное. Немногим лучше, чем Элеанор окрестила свою.

– Как? Скажи.

– Зорька.

– Ой, фу! Это ж коровья кличка! Знаешь болотную нимфу через коридор от тебя? Она клялась, что остановилась на Гибельном Сиденье.

– Неплохое имечко.

– И в то же время не такое, чтобы привлечь много желающих. – Сирин хихикнула. – Ворона говорит, что подумывает назвать свою Неотвратимой Пещерой Отчаяния.

– Она просто дуется, что ее променяли на кровавку. Слыхала, как Нант обласкала свою?

– Как?

– Беда. – Обе уже давились от хохота. – Как насчет тебя?

– Мясорубка.

– Ты что! Правда?

– Нет, конечно нет. Я назвала ее Храбрость. Разве не…

– Быстро! – Джейн схватила подругу за руку и рывком втащила ее в ближайшую лавку. Золоченые буквы над входом свидетельствовали, что они укрылись «У Каминной Сажи». – Сюда!

Изумленная Сирин заартачилась и уставилась в проход.

– Джейн! Да что на тебя…

Мимо двери под дождем, с мрачным лицом и непокрытой головой, не глядя по сторонам, неторопливо прошествовал Пак Алешир. Мельтешащие зонты поглотили его.

Сирин раздраженно фыркнула:

– А, Пак. Эта фишка между вами выходит из-под контроля.

У Джейн подпрыгнуло сердце.

– Какая фишка? Что он говорил обо мне?

– Он ничего о тебе не говорил, и знаешь почему? Потому что ты его игнорируешь, ты его избегаешь, ты не хочешь иметь с ним ничего общего. Он не может хотеть того, о существовании чего не подозревает.

Джейн смотрела сквозь полку с уцененными сонниками, сборниками кроссвордов и гербариями.

– От него пахнет смертью. С первого взгляда ясно, что он не переживет Десятины.

– От этого он становится только притягательнее. Это должно будить в тебе порочное начало. – В глазах у Сирин плясал сердитый огонек. – Очнись, Джейн, это же прекрасно. Ты можешь делать с ним что хочешь, и он не станет слоняться вокруг в следующем семестре, чтобы напомнить о себе. Любая нормальная девушка убила бы за такую возможность.

– Я проходила через все это раньше, спасибо. Больше ни в жизнь.

Сирин топнула ногой.

– Церковные колокола и святая вода! Ты, черт подери, просто невозможна. Не понимаю, как я тебя выношу.

– Но я…

– Забудь! Чтобы я еще раз – хоть когда-нибудь! – пыталась оказать тебе услугу…

Бледная от ярости, Сирин с грохотом вылетела из магазина. И исчезла в водовороте толпы.

Джейн обалдела. Это не имело вообще никакого смысла. Только что Сирин смеялась – и тут же впала в ярость. Ее веселое настроение испарилось, словно свет на лугу, стоило солнцу забежать за тучку. Ничто из сказанного Джейн не могло вызвать подобное превращение.

Она вздохнула, повернулась к полкам и положила руку именно на то, что искала. Это был тонкий томик, переплетенный в тисненую кожу и озаглавленный «Имя орхидеи». Джейн пролистала его. Книга содержала с дюжину раскрашенных вручную цветных вклеек и словарь из нескольких тысяч названий с определениями, этимологией и оценкой достоинств и недостатков каждого из них. Уже одно прикосновение к книге возбуждало желание обладать ею.

Девушка окинула магазинчик взглядом. Пусто. Она всмотрелась вверх. Полки, постепенно уменьшаясь и расплываясь, терялись в бесконечности. Длинная тонкая лестница достигала электрических ламп и исчезала в дальних краях за ними, где бесконечные ряды книг соприкасались с тьмой неизвестности.

– Ау! – окликнула она. – Есть тут кто-нибудь? Господин… – Что за имя было над входом? – Каминная Сажа?

Ответа не последовало. Она пожала плечами и направилась к двери. Лестница раздраженно загрохотала. Сверху неловко спустился вниз головой коббли. Достигнув восьмой ступеньки, он спрыгнул, перекувырнулся и с глухим стуком приземлился у ее ног.

– Не продается. – Он выхватил у Джейн из рук книгу.

– Что? – отступила она на шаг.

– Не продается, не продается! Ты что, тупая? «Не продается» значит, что ты не можешь ее купить. – Ростом господин Каминная Сажа доходил ей до пояса, и золотое пенсне яркими полумесяцами сверкало на заросшем седой щетиной черном лице. – Убирайся. Тебе нечего тут делать.

– Гм… Это ведь книжный магазин, не так ли?

– Да, ну и что из этого?

– В большинстве книжных лавок продают книги.

– Нечего со мной препираться.

Каминная Сажа перехватил книгу из руки в ногу и не глядя сунул ее на самую нижнюю полку. Намеренно или нет, он стоял между Джейн и выходом. В противном случае она могла бы просто уйти.

– Меня вашими воровскими штучками не проведешь. Эти книги мои, слышишь? Мои! Я буду защищать их ценой жизни, и это не пустая похвальба.

Джейн обнаружила, что дрожит.

– В жизни не видела такого чудного магазина.

– Чудного? – Он накинулся на нее, сплошные углы в движении, и потряс у Джейн перед носом пальцем. – Знаю я вас и ваши жалкие заблуждения. Знаю-знаю. Библиотека в вашем представлении – это мозг великого и благородного ученого-эрудита – всеобъемлющий, универсально образованный и четко и ясно организованный. Единственные пристрастия заключены в самой природе знания. Если в коллективном всеведении имеется пробел, служители гурьбой кинутся латать его самыми лучшими из доступных томов, каждый из которых взвешен и опробован с целью убедиться, что качество и аромат информации на должном уровне. И эту примитивную конструкцию, этого карикатурного мудреца вы считаете идеалом. Да на здоровье!

– Если вы слегка подвинетесь, я уйду.

– Вы глумитесь над моим магазинчиком, потому что он больше похож на то, что представляет ваше сознание на самом деле, – беспорядочно образованное, набитое всевозможными непроверенными утверждениями, какие случайно попались под руку, и сомнительной и противоречивой информацией. Нужный том где-то здесь, но не на месте и устарел. Мусор и сокровища так тщательно перемешаны, что их нелегко отличить друг от друга. – Он наугад выдернул с полки книжку и прочел заглавие на корешке: – «Заметки на каминной полке». Размышления о каминах? Плутовские приключения юного демона? Безумные каракули буйнопомешанного? Кто скажет? – Он поставил книгу на место и снял следующую. – «С крючка на крючок». Несомненно, веселые проделки парочки остроумных и симпатичных жуликов, втиснутые рядом с полезным справочником «Непотребные культы». А обслуживать, поддерживать в порядке и преумножать их? Только я сам.

– Хорошо. Я не хочу ничего покупать. Я передумала.

– Но подумай! Хоть раз воспользуйся своей головой по назначению. Мы ценим в людях не общность свойств, а эксцентричность. Именно различия сообщают нам неповторимость. Встреть вы вашего хваленого ученого с его безупречной внешностью и дикцией в этом самом коридоре, вы сочли бы его умным, но до странности скучным, смесью фактов и цитат, но не более того. Сравните это с остроумием и разнообразием, вечным удивлением моей дорогой, милой госпожи. – Слепым жестом влюбленного он гладил книги испещренной старческими пятнами лапкой. – И хотели бы вы увидеть ее изувеченной, урезанной – да, подвергшейся лоботомии? О, низкие, гнусные, тысячу раз гнусные твари!

– Это же всего одна книга!

– Извините. – В дверь просунула голову миловидная женщина-ящерица. – Я провожу юную леди к выходу. Думается, она изначально собиралась зайти в мою лавку. Присядьте, дедушка. Отдохните.

– А? – Каминная Сажа вздрогнул и полуобернулся к двери.

По лицу его разлилось озадаченное выражение. Затем колени у него подогнулись, и он медленно опустился на переполненную картами, брошюрами и рекламными буклетами картонную коробку. Он уронил голову на руки.

– Ушло, все ушло навсегда, – горевал он.

Джейн не стала упускать шанс. Она приняла протянутую руку женщины-ящерицы и аккуратно переступила через коббли, потерявшего к ней всякий интерес. Путь наружу был открыт.

В дверях она раскрыла зонтик и тихо спросила:

– Что все это значило?

– Профессиональное заболевание, – пожала плечами женщина-ящерица. Она была довольно тяжеловесна и, соответственно, нетороплива. – Сначала ты книги читаешь, а под конец влюбляешься в них.

– Но весь этот безумный разговор! О смерти и увечьях, о лоботомии.

– Уведомления поступили три дня назад. – Ящерица выудила из кармана передника листок дешевой желтой бумаги, развернула его, посмотрела, сложила снова и убрала на место. – Власти намерены собрать оброк с нашего ассортимента для Десятинных костров. До сих пор Каминная Сажа работал вполне нормально. Но когда попытался отобрать лишние книги, обнаружил, что не в силах этого сделать. Кое-кто из нас пришел с картонными коробками, чтобы помочь ему сложить в них дубликаты, некачественные учебники, вещи, которые никогда не найдут покупателя. Он ползал за нами на четвереньках, рылся после нас в коробках, плакал и выхватывал книги обратно. К концу дня у нас получилась одна-единственная коробка, с одним-единственным любовным романом, да и тот был без обложки, но и его он отложил для дальнейших размышлений. И мы сдались.

– Что с ним будет?

– Они заберут все его книги и, разумеется, его вместе с ними.

– Это ужасно. Разве вы не можете его остановить?

– Девочка, что толку от книготорговца, который не хочет торговать книгами? Это звучит жестоко, но он являет собой именно то несоответствие, которые Десятина призвана устранить. Нам будет лучше без него.

Женщина-ящерица печально улыбнулась и нырнула в соседнюю лавку.

Джейн стояла под дождем, не зная, что делать. Наконец она снова шагнула внутрь.

– Господин Каминная Сажа.

– Кто вы? – спросил он, не поднимая головы.

– Никто. Друг. Выслушайте меня. Городу нужна только десятая часть вашего каталога. Подумайте, сколько сотен и тысяч книг у вас имеется, – вы даже прочесть их все не успеете!

Господин Каминная Сажа поднял глаза, и в его зрачках она прочла упрямую твердость старых корней, фанатичную решимость, которую можно убить, но не поколебать.

– Так лучше. Лучше мы сгорим вместе, чем я выживу и стану обитать в трупе моей возлюбленной, постоянно окруженный напоминаниями о ее былой красоте.

– Ваше собрание не женщина. Это всего лишь метафора – абстракция! Вы умрете ни за что, ради принципа, который никто, кроме вас, даже понять не в состоянии.

Пока Джейн произносила эту тираду, в ней крепло убеждение, что сама она никогда добровольно не пойдет на смерть ради принципа. И пусть царапает совесть, но она будет улыбаться и лгать, подчиняться, притворяться – что угодно, только бы выжить. От осознания этого ей сделалось немного грустно, но в то же время она почувствовала себя очень взрослой.

– В конечном итоге они убивают не принципы. – Каминная Сажа обеими руками прижал к груди каталог. Голос его становился все глуше по мере угасания интереса к собеседнице. – Они убивают книги.

Войти в «La jettatura» было все равно что попасть в мечту. Негромкая, но навязчивая фоновая музыка молла сменилась физически ощутимыми слоями тишины. Когда Джейн проходила мимо пальто на вешалках высотой с хорошую сосну, щеки ее коснулась царственная мягкость викуньи. Тут мягкий блеск бронзы, там негромкий звон колокольчика. Все было призвано умиротворять чувства. Однако воздух подрагивал от напряжения, словно в помещение вот-вот ступит высокородный эльф.

Опираясь на свои наблюдения за клиентурой, Джейн подобрала наряд, в котором ей, возможно, удастся туда проникнуть. Она порвала на коленях и в трех местах на бедрах свои лучшие джинсы, растрепав нитки так, чтобы они торчали вызывающей белизной. Поверх кружевного черного лифчика была надета прозрачная шелковая блузка с жемчужным кулоном в такой старомодной оправе, что его можно было счесть реликвией, полученной по наследству. Для завершения образа она одолжила у Вороны вышитый жакет, купленный задешево во время самостоятельной учебной поездки в горную страну Лионесс.

Легкий макияж довершил дело. Оценивая результат в зеркале, Джейн решила, что является зримым воплощением богатенькой тегской девчушки, пытающейся сойти за эльфийскую соплячку с претензией.

Перчатки из кожи фавна продавали в переднем зале. Джейн прошла мимо, даже не посмотрев на них, такова была ее обычная тактика. Она задержалась над коллекцией сорочек из паутины, которые липли к пальцам, когда она их касалась, затем двинулась по длинному, извилистому проходу мимо осенних шалей и сумок сочного коричневого оттенка облетевших дубовых листьев. Она спугнула белку, и та ускакала прочь, скрывшись среди шерстяных юбок.

Джейн постоянно ощущала на себе давление маленьких ярких глазок. Однако, когда бы она ни обернулась, персонал держался подчеркнуто на расстоянии и не смотрел в ее сторону. Их ненавязчивость была совершенной.

Определенно придется действовать по схеме «хватай-беги».

Через мощенный булыжником коридор от «La jettatura» находился тупичок, куда выходили конторы разных специалистов. Она могла бы в считаные секунды прорваться через офис страхового агента, выскочить в его заднюю дверь, шмыгнуть за угол и исчезнуть в дамской уборной. Затем – в кабинку, влезть на бачок и – наверх, внутрь подвесного потолка. Оттуда можно перебраться в дюжину мест. Она заранее отодвинула крышку слухового отверстия и проверила пространство внутри на предмет троллей. Потребуется лишь выдержка и скорость.

Она сделала долгий глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Барышня. – Стройный и почтительный фей в безупречно нейтральном костюме коснулся ее руки. – Я бы хотел переговорить с вами.

– Мне не кажется…

Джейн было отвернулась – и чуть не захлебнулась от боли, когда его пальцы сомкнулись у нее на запястье.

Глаза в его извиняющейся улыбке не участвовали.

– Вон там будет удобно.

Под сенью мраморной колонны цвета морской волны помещались два серых плюшевых кресла. Пленитель отпустил Джейн, чтобы она могла сесть. Затем сел сам, чуть поддернув брюки, чтобы не вытягивались в коленях. Он слегка развернул свое кресло, чтобы видеть ее лицо. Со стороны происходящее выглядело доверительной беседой старых друзей.

– Меня зовут Феррет Хорек. Я из охраны. Я не мог не заметить, что вы подумывали украсть кое-что из наших товаров.

– Как вы можете утверждать подобное, едва взглянув на меня?! – Голос Джейн был полон негодования.

– Не могу? Все мы выдаем себя больше, чем нам кажется. Давайте рассмотрим те едва уловимые сигналы, которые подаете вы. Не трудитесь отрицать что бы то ни было. Это просто упражнение. – С минуту он пристально смотрел на нее. Веки низко опустились на белые, как и зубы, глаза. – Вы человек, подменыш, студентка университета. Специализируетесь скорее в магии, нежели в гуманитарной области. Это очевидное. Вы крадете не для себя. – Он с сожалением поцокал языком. – Кто-то ловит кайф, заставляя вас это делать. Печально, но подобное встречается чаще, чем вы думаете. Однако вы не столь обыкновенны, как кажется. Вам сопутствует тень, запах холодного железа. Где-то есть завод, который весьма не прочь заполучить вас обратно, барышня.

Она попыталась встать. Но Феррет остановил ее, похлопав по коленке.

– Пожалуйста. Наша клиентура требует безмятежного и изысканного окружения. Если вы не расположены к сотрудничеству… что ж. Вы ведь расположены, не так ли?

Она села. Хорек настоятельно приподнял бровь, и она с несчастным видом кивнула.

– Да. Да, я готова сотрудничать.

– Хорошо. Хочу напомнить вам, что у нас просто приятная беседа, ничего более.

Он вынул из внутреннего кармана серебряную коробочку и вытряхнул на ладонь леденец от горла. Ей не предложил. Грифельно-серый дрозд, сидевший на вешалке с итальянскими шарфами, снялся и улетел.

– Вы крайне одинокое дитя, – продолжал Феррет. – Скажите мне, вам известно, какие бывают наказания за воровство в магазинах?

Когда Джейн помотала головой, собеседник поджал губы.

– Тогда позвольте вас просветить. За кражу пары перчаток – по крайней мере, перчаток того качества, что продаем мы, – предусмотрены порка, публичное унижение и возможная потеря кисти одной руки.

Джейн замутило. Должно быть, это отразилось у нее на лице, поскольку Феррет напомнил:

– Вы пока ничего не украли. Но позвольте мне немного развить мысль. Предположим, вы ворвались в чей-то дом, вооруженная, допустим, ножом. Скажем, вы сделали удачный выбор. Возможно, вы рассчитываете забрать с собой золотые слитки, драгоценности, может – несколько ценных произведений искусства. По крайней мере, охапку серебра. Для ограбления требуется немного больше сообразительности, чем для магазинного воровства, не так ли? И награда теоретически гораздо больше, чем пара перчаток из кожи фавна. И каким, по-вашему, будет наказание за такое преступление? Порка, публичное унижение и возможная потеря одной руки.

Джейн выждала, но Феррет больше ничего не сказал. Ей не удавалось разгадать значение всего, что он наговорил. Получалось как в тех историях, которые оракул рассказывает в день твоих именин: они исполнены предостережений, но настолько тщательно завуалированных, что уловить их суть невозможно.

Он поднялся и предложил ей руку. Она приняла ее.

– Я хочу, чтобы вы серьезно обдумали мои слова.

– Подумаю, – пообещала Джейн.

– Прекрасно.

Феррет подвел ее к выходу из магазина. У дверей он отпустил ее и, вежливо склонившись, произнес:

– Приятно было побеседовать с вами. С вашего позволения напоминаю вам: обзаведитесь деньгами и «La jettatura» к вашим услугам.

– Я тебя искал, – сказал Пак Алешир.

Джейн резко обернулась. Она оставила свой велосипед на общественной стоянке в двух этажах от магазина. И как раз отстегивала его, когда Пак внезапно вырос у нее за плечом.

Он что-то переложил из кулака в карман джинсов.

– Послушай, – сказал он. – Я слышал, у тебя проблемы с Мартышкиным новым парнем.

– По-моему, это не твое дело.

Алешир секунду помолчал, опустив голову и сунув большой палец за ремень. Мимо проносились велосипеды, седоки сердито звонили ему. Он не обращал на них никакого внимания.

– Ага, ну слушай, у меня есть друзья на улице. Если хочешь, я могу устроить, чтобы они поговорили с Крысякисом. Некоторые из этих парней умеют быть очень убедительными.

Джейн сняла велосипед с крюка и опустила заднее колесо на землю.

– Если бы мне требовалась твоя помощь, уверена, я была бы за нее благодарна.

– Послушай, – сказал Пак, – я знаю подобных типов. Они считают себя крутыми, но это не так. Они просто мерзкие. Столкнуть по приколу в вентиляционную шахту – вот это для них, если они уверены, что выйдут сухими из воды. Но сломай такому один палец – мизинец, – Пак поднял свой собственный, – и он спекся. Ты больше никогда не увидишь его, обещаю.

Губы в ниточку, Джейн помотала головой. Она избегала встретиться с ним глазами.

– Тебе не надо ничего об этом знать. Просто скажи мне, что ты не против.

Она нырнула в шлем и затянула ремешок.

– Я не собираюсь говорить тебе ничего подобного. Может, мне это нравится. Может, мне нравится Крысякис. Может, у меня не с ним проблемы, а с тобой. Ты никогда об этом не думал? – Нагнувшись, она защелкнула замки. Выпрямившись, стиснула рукоятки руля так, что костяшки побелели. – Поэтому сгинь с глаз моих, ладно? Исчезни из моей жизни. Просто… отвали!

Пак не поверил ни единому слову. Глаза его пылали от ярости. Он тихо, с нажимом произнес:

– Просто имей в виду.

Джейн оседлала велосипед, надавила на педали и укатила.

Но глаза его оставались с ней, и неловкая забота в голосе Пака, и запах его кожаной куртки. Он видел ее глубже, чем кто-либо другой, и она поняла не столько по словам, сколько по тону и тембру голоса, что небезразлична ему.

Взгляд Пака постепенно рассеялся, затем растаяла и память о его голосе. Остался лишь запах кожи – на весь день и часть ночи.