Глава 9. Два сыщика
Наконец я вышел из арки в переулок и остановился, размышляя, куда пойти. Прохожих было немного, но я заметил стоявшего неподалеку человека, который показался мне смутно знакомым. Стараясь не подавать виду, я бросил несколько косых взглядов в его сторону. Человек стоял и курил, делая вид, что рассматривает вывеску парикмахерской «Цирюльник Чугуйкин». И тут я вспомнил – это был тот самый шпион, который дежурил в пролетке возле моего дома! Надо бы избавиться от «хвоста», подумал я, но интересно все же, кто установил за мной эту слежку? Бояться мне было нечего, поэтому я с самым решительным видом пошел в сторону филера. Тот заметил меня, вздрогнул и отвернулся.
– Эй, любезный! – крикнул я. – Не меня ли ты ищешь?
Шпион тут же пошел прочь.
– Постой! – закричал я. – Куда ты? Давай хоть поговорим!
Но он, не останавливаясь, ускорил шаг и уже через несколько секунд просто побежал вниз по улице. Я не стал его догонять – в конце концов, это его задача следить за мной, а не моя – следить за ним.
Уже заметно похолодало, и ветер дул непрерывно – погода явно менялась. Подняв воротник, я спокойно пошел вперед, надеясь отыскать стоянку извозчиков. Но не успел я пройти и нескольких шагов, как меня нагнала пролетка. Кучер затормозил и сказал:
– Садитесь, барин, скорее, подвезу!
Радуясь, что не пришлось долго искать, я сел в пролетку и приказал ехать в Столешников переулок, однако не прошло и нескольких минут, как извозчик вдруг затормозил, и со стороны мостовой в пролетку сел не кто иной, как Захар Борисович Архипов.
– Подними-ка, братец! – приказал он кучеру. Тот, развернувшись на козлах, зацепил кнутом крючок кожаного верха и одним рывком поднял его, закрыв нас с Архиповым от любопытных глаз.
– Так-то лучше, – сказал Архипов, поворачиваясь ко мне. – Простите, Владимир Алексеевич, что без приглашения, но таковы обстоятельства. Домой к вам мне приходить сейчас не стоит, потому что за вашей квартирой наблюдение. Пришлось задействовать нашего кучера.
– А у меня к вам как раз вопрос, Захар Борисович, – заметил я. – Не ваши ли люди за мной наблюдают?
– Заметили все же? – усмехнулся Архипов. – Именно что наши!
– Вы меня в чем-то подозреваете?
– Я? Ни в чем! Люди наши, но посылал их не я, а другой сотрудник Сыскного.
– Кажется, я догадываюсь. Это Ветошников?
– Именно он, – подтвердил Захар Борисович. – Вам раньше доводилось с ним встречаться?
– Доводилось, – ответил я. – Во время былых репортерских выездов. А вот в последние дни познакомился с господином Ветошниковым поближе. Он расследовал вчера одно убийство в магазине Елисеева. Но мне показалось, что расследование это ведется, как бы это помягче сказать, без широкой огласки.
– Без широкой? – поднял бровь Архипов. – Это вы неточно выразились, Владимир Алексеевич. Не то чтобы без широкой огласки, но даже у нас в Сыскном о нем практически ничего неизвестно. Ветошникова отправили разобраться в этом убийстве, но даже не завели официального дела. Мало того, сегодня мне понадобилось несколько филеров – совсем по другому делу. И я узнал, что Ветошников забрал лучших. Причем старший филер по секрету рассказал мне, что наблюдение установлено за вами. С какой целью – никто не знает. Агентам приказано просто вести наблюдение за вами, за вашим домом и за стройкой Елисеева, записывать всех, кто приходит и уходит, – вплоть до почтальона и дворника. Признавайтесь, Владимир Алексеевич, вы все-таки кого-нибудь убили?
– Увы, пока нет, – ответил я. – Но, кажется, догадываюсь, зачем Ветошников установил за мной слежку. Он знает, что я занимаюсь этим делом и, вероятно, думает, что я могу вывести его на подозреваемых. Хочет загрести жар моими руками.
– Это похоже на дражайшего Никифора Сергеевича, – поморщился Архипов. – Ну, мое дело было вас предупредить. Я не буду с вами ехать до дома, чтобы не попасть на карандаш к филеру, скоро сойду. А наш извозчик довезет вас до самого Столешникова, только не забудьте с ним расплатиться. Надеюсь, он, как положено, сдаст деньги по прибытии в Сыскное отделение. А, Митяй?
– Не извольте беспокоиться! – прогудел извозчик не оборачиваясь.
– Захар Борисович, есть у вас еще несколько минут? – спросил я.
Архипов наклонился и выглянул наружу.
– Пожалуй, что есть.
– Я только что побывал в Аржановской крепости и встретился там с Карпом Семеновичем Ураловым, наследником протасовской «фабрики». Известно вам хоть что-нибудь о нем?
– Безусловно, известно, – ответил Архипов. – Кто же у нас в Сыскном не знает Карпа Уралова? Документы у него знатные получаются, иногда просто и не придерешься! К тому же, говорят, в отличие от Протасова Уралов нос держит по ветру. Властям дорогу не перебегает, а похоже, и услуги кое-какие оказывает. Не по нашей части, а по жандармской. Было несколько поводов взять этого Карпа за жабры, но начальство каждый раз останавливало.
– Какие же услуги он может оказывать охранке?
– Я точно не знаю, это ведь не по нашему ведомству идет. Но, возможно, Уралов информирует жандармов о тех беглых политических, которые приходят к нему за документами. Это вполне может быть. Но вот что интересно! В последнее время «фабрика» Уралова изготавливает намного меньше фальшивок, чем другие «фабрики». Активность его уменьшилась капитально. Говорят, что он принялся за другие дела.
– За какие? – с интересом спросил я.
Архипов погрозил мне пальцем:
– Ведь это вы, а не я, только что были у Карпа.
– Я, пожалуй, ничего необычного и не видел, кроме комнаты, набитой газетами. И Уралов пояснил мне, что теперь чтение газет является для него самым важным и самым многообещающим делом.
– Вот-вот, – кивнул Архипов. – Интересно… Вы знаете, Владимир Алексеевич, я человек занятой, я – на государственной службе. Однако и у меня бывают свободные минутки, которые я трачу на всякие интересные занятия. А занятия, связанные с вами, в последнее время оказываются почему-то наиболее интересными. Так вот, после того, как вы, Владимир Алексеевич, попросили меня о списке революционного кружка, в котором состоял профессор Мураховский, я подумал, что неплохо бы посмотреть в нашей картотеке материалы на фигурантов этого списка. И с удивлением выяснил, что Карп Уралов – не кто иной…
– Погодите, – перебил я Архипова. – Я сам! Вы выяснили, что Карп Уралов – не кто иной, как член того революционного кружка Сергей Красильников.
– Точно! Ну вы и жук, Владимир Алексеевич! Из вас вышел бы прекрасный преступник!
– А почему не сыщик, Захар Борисович? – удивился я.
– А потому, что это место уже занято мной! Вы правы, именно – Сергей Красильников! Дальше было проще. В наших архивах оказалось дело и на Сергея Красильникова. Удивительно, но Красильников, будучи после ареста и следствия по делу о революционной ячейке отчислен из института, никаким преследованиям более не подвергался. Мало того, из дела были изъяты некие подшитые ранее материалы. Так иногда бывает, если в нем появляется политическая составляющая. Например, какой-либо мелкий преступник начинает работать на полицию. Правда, и в списках наших агентов Красильников не значился. Вероятно…
– Снова охранка? – предположил я.
Архипов поморщился:
– В последние годы мы все время пересекаемся. Все чаще и чаще. Благодаря таким «прогрессивным» писателям, как вы, Владимир Алексеевич…
– Ну-ну-ну, – я положил руку ему на плечо. – Будет, Захар Борисович, не начинайте снова. Мы как-нибудь сядем с вами основательно за стол и поговорим об этом – например, долгим зимним вечером. Идет?
– Ладно! Итак, несколько подшитых страниц были удалены. Но осталась более поздняя и очень подробная записка от одного из наших осведомителей. В ней значилось, что Красильников устроился в департамент надзора за торговлей при городской управе. Само по себе это уже удивительно, если учесть те обстоятельства, при которых им интересовалось Охранное отделение. Красильников, впрочем, трудился на этом месте недолго. Он был помощником инспектора, надзиравшего за санитарным состоянием лавок в Охотном Ряду. Наш осведомитель писал – Красильников, используя служебное положение, предупреждал торговцев о будущих инспекциях, получая за это от лавочников деньги. Был изобличен и выгнан со службы. А после он пропал.
Я задумался.
– Так, значит, карьера Красильникова началась с торговли информацией… Теперь я, кажется, понимаю, чем он занимается сейчас. Он собирает и анализирует информацию из газет. А потом продает кому-то и эту информацию, и результаты анализа. Но кому?
– Вы полагаете? – с тревогой спросил Архипов.
– Конечно, сам он мне этого не говорил, и, возможно, все это – мои домыслы. Но если я понял правильно и если вспомнить его слова про то, что чтение газет – занятие прибыльное и перспективное, значит, у него есть своя клиентура.
– Очень может быть, – сказал сыщик. – Боюсь, нам еще придется столкнуться с результатами этой деятельности. Но вы, Гиляровский, что делали здесь, в Аржановке? Вам тоже понадобились новые документы? Может быть, Ветошников не зря за вами филеров послал, а? Может, вы все-таки действительно кого-то убили и пытаетесь скрыться?
– Это касается того дела в магазине Елисеева, о котором я рассказывал в вашем узилище.
– Заметьте, – сказал Архипов, – я не спрашиваю у вас подробностей. Надеюсь, когда-нибудь вы сами все подробно расскажете или опишете. Хотя, если нужно будет что-то уточнить, что-то, что не будет противоречить моей службе и моим убеждениям, то – пожалуйста, обращайтесь. Однако для начала попробуйте все же уладить ваши дела с Ветошниковым. Он человек цепкий и при этом недалекий. Увы, такие тоже встречаются в нашей службе. А теперь прощайте. – Он ткнул кучера в спину, и пролетка остановилась. Архипов соскочил, а мы тронулись дальше.
– Опусти-ка ты, братец, верх, – сказал я кучеру. – А то и так подозрительно едем. Пусть смотрят, как я возвращаюсь домой, скрывать больше нечего.
Но подлец кучер так и не довез меня до дома, а высадил на повороте с Тверской, пояснив, что дальше ехать не может, поскольку его лицо знакомо филерам. Так что я, расплатившись, дошел до дома на своих ногах. Неподалеку возле стройки маячили двое рабочих. Но всех работников, занятых на стройке, я давно уже помнил в лицо, а эти были совершенно новые. Кроме того, козырьки на их картузах блестели как новенькие, они не были захватаны испачканными в известке пальцами, как у трудовых людей. Я отсалютовал им и пошел к себе.
Дома я написал небольшую записку Елисееву с просьбой – если вдруг его люди раньше меня поймают Красного Призрака, не делать ничего, пока я не переговорю с ним. Положив записку в конверт и запечатав его, я позвал Колю и попросил отнести свое послание к воротам стройки. Потом переоделся в свой любимый халат и, сев в кабинете в кресло, принялся заносить в блокнот пометки о сегодняшнем дне. Дойдя до Уралова-Красильникова, я задумался. Человек этот мне положительно не нравился, однако я не мог не отдать должного его энергии и целеустремленности. Мне всегда нравились люди деловые, предприимчивые, живущие в полете, лишенные боязни перед будущим. В России им путь был один – в разбойники. Такая душа не могла существовать в тесном служебном мундире – лихая сила выбрасывала ее на вольный воздух степей или в зеленые просторы леса, вкладывала в руку кистень и шептала – иди и возьми все сам!
И мне шептала. И меня выбрасывала. Правда, много лет назад – только случайная встреча с отцом, который посоветовал мне идти в армию, прервала мой разбойничий путь – иначе сегодня я действительно мог стучаться в дверь «фабрики» Уралова за поддельным видом на жительство.
Я сладко потянулся и положил блокнот на колени.
Интересно сравнить Красильникова и Мураховского. Как странно развела судьба прежних товарищей! Оба в молодости были революционерами, но один стал профессором истории, а второй – дельцом преступного мира. Мураховский все еще оживлялся, когда речь заходила об идеалах, которые он исповедовал с юности – о революции, о страдании народа. Но ничего такого не замечалось у Красильникова. Казалось, что нынешний Карп Семенович вытравил в себе каленым железом все былые идеалы, всю романтику. Хотя, безусловно, в нем горел огонь, но это был огонь наживы, огонь азарта, огонь презрения человека, считающего себя сильнее окружающих обстоятельств. Я подумал, что Уралов мог бы стать классическим злодеем русской литературы уровня Свидригайлова. Надо было бы понаблюдать за ним подольше, попытаться запомнить его манеру речи, фразы, которые он иногда формулировал необычно и довольно точно. Как он сказал, детали – это отмычка, с помощью которой можно вскрыть человека. Чертовски верное наблюдение! И я понимаю, почему он старался сообщить мне как можно меньше деталей. Он не хотел давать мне отмычку, которой я мог бы вскрыть его собственный характер. Но почему толстяк, сидевший в кресле у печки, постоянно подсказывал мне то, что Уралов хотел скрыть? Это, безусловно, был вопрос их внутренних взаимоотношений, о которых я ничего не знал. «Интересная компания, – подумал я, уже начиная засыпать. – Надо будет навестить ее еще раз в будущем».
Я тогда не знал, с какими трудностями мне придется столкнуться в осуществлении этого желания.
Я проснулся только, когда Коля вернулся от Елисеева.
– Передал?
– Да.
– Кому?
– Охраннику.
– Хорошо. Садись. – Я указал на стул.
Коля сел.
– Я тебе задам вопрос, а ты хорошенько подумай, как ответить, потому что дело серьезное.
Коля кивнул.
– Представь себе, Николай, что я выгнал тебя из дома. Ну, что ты насупился сразу?
– За что, Владимир Алексеевич?
– Ну, например, ты нагрубил Марии Ивановне.
– Да никогда!
– Погоди! – сказал я с досадой. – Просто представь, что ты, например, сбежал из этого дома. Представил?
– Нет, – ответил Коля. – Зачем мне сбегать? Мне тут хорошо. А как же книжки, как же моя работа у вас?
– Да можешь ли ты хоть на минуту просто включить свое воображение! – воскликнул я.
– Ну, хорошо, – нахмурился Коля, – представил.
– Скажи, куда ты пойдешь? Где ты будешь ночевать? Чем будешь кормиться?
– Я не знаю, – ответил Коля, а немного подумав, добавил: – Может быть, обратно вернусь посуду мыть, хоть мне это сейчас уже и не по нраву. Или устроюсь учеником в типографию. Или в редакцию какую. Навыки есть.
– Слишком ты правильный парень, – вздохнул я. – Никакой помощи мне от тебя не получится.
– Как это – никакой помощи, – обиделся Коля.
– Погоди! Я же говорю про одно конкретное дело! Ладно, извини, не обижайся. Лучше свари мне кофе покрепче, да не как в прошлый раз.
– А в прошлый раз вы сами виноваты, – пробурчал Коля. – С девчонкой этой. Кстати, как она, не знаете?
Я с насмешкой посмотрел на своего секретаря.
– Понравилась?
– Скажете тоже! – покраснел Коля. – Просто интересно.
– Не знаю, где она сейчас, но, думаю, с ней все в порядке.
– А парень этот – ее ухажер?
– Нет, скорее товарищ.
– Това-а-арищ… – Коля встал и направился на кухню.
Я же быстро просмотрел сделанные записи и задумался – действительно, в последние дни все чаще всплывало зловещее слово «охранка». Не пора ли обновить одно старинное знакомство?
Почти двадцать лет тому назад судьба свела меня с офицером Жандармского корпуса, рассудительным малороссом Дмитрием Владимировичем Слободянюком. Вероятно, это был уникальный в охранке человек – совершенно не похожий на тех держиморд, какими мы обычно представляем себе жандармов. Только как с ним связаться – если он вообще продолжил службу в Москве?
– Коля! – закричал я.
– Ну чего? – Мой юный секретарь возник в дверях кабинета с чайником в руке. – Еще даже на огонь не поставил.
– Бог с ним, с кофе, – сказал я. – Сейчас я напишу еще одну записку, а ты – отнеси. Не побоишься?
– Куда нести?
– В Большой Гнездниковский. Там есть вход в Сыскное отделение, а с другой стороны – в Охранное.
– Ого!
– Вот тебе и «ого»! Найдешь дежурного на первом этаже и спросишь, служит ли еще там Дмитрий Владимирович Слободянюк. Мол, его разыскивает старый знакомый. Но моего имени не называй. И близко к дежурному не подходи. Будь настороже. Если тебе ответят – да, есть такой, передай это письмо. И сразу – домой.
– А если нет такого?
– Сразу уходи, – сказал я. – И письма допрежь не показывай. Все понял?
– Понял.
– Иди. А кофе я сам сварю.
Коля умчался, а я пошел на кухню и задумался у плиты – как отреагирует на мое послание Слободянюк? Хорошо, если бы он сделал так, как я написал! Вот уж посмеюсь над Ветошниковым!
Коля Макаров вернулся скоро – я не успел еще даже нарезать бутербродов.
– Ну, как прошло?
– Все нормально, – заявил он, отдышавшись. – Есть такой. Письмо я передал.
– Молодец! На, поешь.
Оставалось только ждать. Впрочем, ожидание это длилось недолго. Через час в дверь позвонили.
Я быстро выглянул на улицу – так и есть, филеры взволнованно переговаривались. Один из них вдруг развернулся и побежал куда-то. Ага, зло подумал я, сработало! И пошел открывать.
– Дорогой мой Владимир Алексеевич! – добродушно сказал стоявший в дверном проеме высокий полный мужчина в очках и мундире жандармского офицера с полковничьими погонами. – Сколько лет, сколько зим!
– Да уж почти двадцать минуло, – ответил я, пожимая протянутую руку. – Входите, Дмитрий Владимирович, не жарко вам в этом мундире?
– Во-первых, на улице уже прохладно, а во-вторых, я сделал все, как вы просили. Не знаю только, зачем вам это понадобилось? Неужели вы хотели произвести впечатление на тех двух филеров, которые дежурят под вашими окнами?
– Заметили?
– Конечно! Чьи они? Наши? Из Летучего отряда?
– Нет, – ответил я. – Это соседские, тоже из Гнездниковского.
– А, стало быть, сыскные? – кивнул Слободянюк, проходя вслед за мной в гостиную. – Что же вы такого натворили?
– Расскажу, Дмитрий Владимирович, если интересно. Но, честно говоря, я взял на себя смелость пригласить вас в гости не из-за них, а по другому вопросу.
– Так-так, – сказал полковник, усаживаясь на предложенный стул. – Уже интересно. К сожалению, не смогу долго гостить у вас – через час я должен вернуться. А ведь хочется посидеть, вспомнить молодость, ту историю с крушением поезда. Удалось вам тогда найти убийцу?
– Я точно узнал, кто стрелял в поезде, но этот человек исчез, оставил меня и моего товарища в дураках. Впрочем, преследовать его, как вы помните, было затруднительно.
– Да, – пожевал губами полковник, – это был кошмар… Столько человеческих душ загублено! Такая катастрофа!
– Я несколько недель не мог есть мяса, – вспомнил я.
– Да, вы же тогда участвовали в извлечении тел погибших из промоины.
Мы еще немного поговорили о знаменитой Кукуевской катастрофе, случившейся в ненастные июньские дни 82-го года.
– Кстати, – Слободянюк указал в окно, – помните, тогда тоже сначала долго стояли жаркие дни, а потом начался настоящий потоп.
– Дмитрий Владимирович, – я решил перейти непосредственно к делу. – Я хотел бы поговорить с вами о событиях таких же далеких, но при которых я не присутствовал. А вы могли про них слышать.
– Так? – сверкнул на меня стеклами очков Слободянюк.
– Пятнадцать или более лет назад Охранное отделение арестовало членов студенческой революционной группы, которые собирались в особняке на Тверской – там, где сейчас Елисеев построил свой магазин.
– Пятнадцать или более… – пробормотал полковник, задумавшись. – Знаете, Владимир Алексеевич, в то время, помнится, существовали сотни подобных ячеек. И нам было дано задание резко сократить их активность. Боюсь, сегодня я уже не вспомню какой-то отдельной группы.
– Но я все же попробую подсказать. В одной из этих групп подвизался некий Сергей Красильников, студент. После ареста он, возможно, дал согласие на сотрудничество с вашим Охранным отделением. Сейчас он больше известен как Карп Семенович Уралов, владелец Аржановской «фабрики» по подделке документов.
– Ах, этот! – кивнул головой полковник. – Этого… да, этого я знаю. Мерзкий тип. Его я помню очень даже хорошо и помню обстоятельства, при которых впервые услышал эту фамилию. Было это действительно лет пятнадцать тому назад, когда мы занимались революционными ячейками. Красильников, кстати, по собственному желанию стал тогда нашим информатором. Причем дело было вовсе не в его идеалах, а из-за тайной антипатии, которую он испытывал к своему более удачливому товарищу, которого признали лидером.
– Мураховскому, – вставил я. – Теперь понятно, отчего он так злился, когда я упомянул эту фамилию.
– Я плохо помню, к кому он ревновал, – пожал плечами полковник Слободянюк. – Его не выбрали руководителем, и он решил – пропадай все пропадом. Если вы не признаете меня старшим, значит, вас не будет вовсе. Со слов Красильникова мы точно знали, где собираются эти студенты, и накрыли всю банду разом. Конечно, при допросах мы не рассказывали студентам, кто их выдал. Надо признать, они держались молодцом, никаких показаний друг на друга не давали. Возможно, в другое время они получили бы по полной. Но в те дни мы были слишком заняты, чтобы долго с ними возиться. Кроме того, они не планировали террористических актов – это были просто ребята, которые забили друг другу головы, начитавшись эмигрантской литературы. Так что дело для них ограничилось в основном письмами в университет с предложением отчислить этих студентов за незаконную деятельность. Тогда это еще проходило и не вызывало массовых волнений, как это сейчас. Все закончилось. Но только не для Красильникова. Он оставался нашим агентом, негласным сотрудником. Правда, долгое время мы не использовали его, пока он вдруг не превратился в Карпа Уралова и не стал снабжать нас действительно интересной информацией.
– О беглых политических каторжниках?
– Да. Но это – секретная информация, Владимир Алексеевич. Я вам разглашаю ее только в память о былом знакомстве. И надеюсь, вы не будете использовать ее в своих литературных или журналистских трудах.
Я подмигнул полковнику:
– А вдруг использую?
Он поскучнел.
– Тогда у меня будут большие неприятности. Честно говоря, мой приезд сюда, да еще в мундире, как вы и попросили письмом, и так может повлечь вопросы.
– А вы думаете, ко мне не появятся вопросы в моем кругу, если станет известно, что жандармский полковник приехал ко мне на чай? – спросил я.
– Да, кстати, я думал и об этом, – кивнул Слободянюк. – Забавные настали времена, когда жандармский офицер опасается открыто навестить журналиста, потому что это может окончиться неприятностями для них обоих. Вы не находите? Кстати, чай я бы сейчас выпил.
Я хлопнул себя по лбу.
– Бога ради, простите! Коля! Поставь чайник!
Коля заглянул в гостиную, но, увидев Дмитрия Владимировича в форме, остолбенел.
– Чаю! – напомнил я ему, и мой секретарь, пятясь как рак, уполз на кухню.
Я повернулся к полковнику.
– Дмитрий Владимирович, вы же совершенно точно понимаете, что я не буду использовать ваш рассказ в печати. Я теперь у вас в долгу – думаю, Сыскной отдел снимет слежку.
– Спасибо. – Слободянюк коротко кивнул.
И тут мне в голову пришла одна мысль!
– А скажите, Дмитрий Владимирович, фамилия Теллер вам ничего не говорит? Теллер или фон Теллер. Барон фон Теллер, Федор Иванович.
Полковник грустно посмотрел на меня.
– Умеете же вы удивить, Владимир Алексеевич. Вы и до Теллера добрались? Где он сейчас?
– Служит начальником московской охраны Григория Елисеева.
– Вот как?
Слободянюк замолчал. Я затаил дыхание.
– Федя Теллер мне, безусловно, знаком. Мало того, было время, когда я его опекал лично. Понятно, что раз вы заинтересовались Красильниковым, то и Теллер должен всплыть.
Это признание для меня было неожиданным. Как! Как были связаны Теллер и Красильников?
– Теллер дослужился до ротмистра под моим присмотром, – продолжал Дмитрий Владимирович. – Именно он дежурил в тот день, когда поступил донос на революционную ячейку в особняке. Именно Теллер сумел уговорить Красильникова явиться лично, дать показания и согласиться на сотрудничество с нами. И именно Теллер возглавил группу, которая занималась арестом студентов. Понятно, что он вел и допросы. Он работал тогда как черт, этот худенький рыжеватый барон. Хотя барон – это слишком громко. Только одно звание, а денег у него не было. Вечно одалживался – в том числе и у меня. Это его и сгубило – выяснилось, что ротмистр фон Теллер во время обысков имеет обыкновение…
Полковник замолчал, потому что в гостиную вошел Коля с чаем и бутербродами.
– Я тут положил вам перекусить, Владимир Алексеевич, вы ж не обедали еще.
– Спасибо, Коля.
После того как мой секретарь вышел, Слободянюк продолжил:
– В общем, он прикарманивал ценные вещи и даже деньги. Когда это стало известно, карьера Теллера в нашем корпусе закончилась.
– Был суд? – спросил я, разливая чай в чашки.
– Суда не было. Скандала никто не хотел. Я просто попросил его сдать оружие, сорвал погоны и отправил на все четыре стороны. Поверьте, мне очень грустно рассказывать эту историю, потому что я чувствую свою вину – недоглядел, ошибся в человеке.
– Так значит, Теллер не только служил в Жандармском корпусе пятнадцать лет назад, но еще и допрашивал членов революционной ячейки, – сказал я задумчиво.
– Точно так.
Возможно, Дмитрий Владимирович планировал остаться еще, но рассказанная история его явно расстроила. Не допив чай, он извинился, сославшись на зов службы, встал и начал прощаться.
– Знаете, Владимир Алексеевич, я тут у вас словно свежего воздуха вдохнул. Вы рыбалку любите?
– Люблю.
– Выбирайтесь как-нибудь ко мне, на Николину Гору. Места у нас тихие, скромные, посидим у речки, поговорим.
– Не могу обещать, – сказал я. – Но постараюсь.
Он погрозил мне пальцем:
– Не тяните, Гиляровский, не тяните. Поверьте мне, таким нормальным людям, как мы, остается все меньше времени для того, чтобы просто посидеть с удочками, поохотиться на пескарей.
– Но мы с вами еще молоды, Дмитрий Владимирович, – весело возразил я.
– Дело-то не в нас с вами, – грустно сказал Слободянюк. – Поверьте моему слову, тучи сгущаются не только там. – Он указал рукой на окно, за которым действительно потемнело, как перед дождем. – Тучи сгущаются над всей страной. Как там писал Гоголь про Россию? Птица-тройка? Куда ты мчишься…
– Русь, куда ж несешься ты? – процитировал я по памяти. – Дай ответ. Не дает ответа.
– Но в этом месте у Гоголя были и другие строки: «Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади», – ответил полковник. – И Гоголь, и все читатели его считают, что это хорошо, что мы летим, оставляя позади другие страны и народы. Но мало кто задает себе вопрос – а что там, впереди? И почему мы должны обгонять в этой скачке другие народы? Что в этом хорошего?
Я молчал, потому что не хотел дискутировать, помня о страсти Дмитрия Владимировича к резонерству.
– Ну да, – спохватился он, – это оставим до рыбалки. Не тяните с рыбалкой, дорогой мой Владимир Алексеевич. Может так статься, что в ближайшие годы я буду слишком занят по службе, чтобы пригласить вас к себе на Николину Гору. Прощайте.
Он надел фуражку и начал спускаться по лестнице.
– Что, Дмитрий Владимирович, все так плохо? – спросил я его вдогонку.
Он остановился.
– Хуже, чем вы можете себе представить. Хуже, чем вы надеетесь, – ответил он, отдал честь и снова пошел вниз.