Глава 12. Государственный праздник и торжественный концерт
Широко и громко праздновать юбилеи и не юбилеи в нашей стране любили всегда! Даже в смутные революционные времена противники буржуазной гидры объединялись вместе, накрывали столы и начиналось пролетарское застолье.
В Стране Cоветов праздничный календарь начинался 1 января. Затем советские люди обязательно, но потихоньку праздновали Рождество, затем громко и отчаянно Старый Новый год, затем шли 23 Февраля, 8 Марта, 1 Мая, День Победы и, наконец, осенний праздник 7 Ноября — день Великой Октябрьской социалистической революции! Главный праздник страны! Для многих этот день запомнится парадом трудящихся во всех социалистических республиках.
Накануне праздника все трудящиеся получали продовольственные пайки: дефицитные продукты: колбасу, сыр, сгущенку. Что делать, дефицит… Как писал Михаил Жванецкий, «я родился умным, с часами на руках, сразу записался в очередь в ясли и встал в очередь на холодильник».
А работницы СССР перед днем революции несли домой коробку шоколадных конфет «Птичье молоко» или «Грильяж». Еще одна примета того времени: 6 ноября — все советские парикмахерские работали допоздна — работницы СССР обязательно делали прическу к празднику!
А вот на столах элиты Страны Советов всегда стоял советский дефицит. Партийные лидеры любили вкусно поесть. Причем вкусно поесть в закрытых рублевских ресторанах, типа того, где много лет проработал шеф-поваром Аркадий Далакян, вот его воспоминания о той эпохе:
«Это была дача председателя Совета министров Косыгина.
Он посоветовал сделать именно ресторан, а не кафе, потому что место очень хорошее: там мачтовый лес. Там музей-усадьба Юсупова, театр юсуповский рядом. В этом ресторане, конечно, было хорошее обеспечение. Раньше трудно было достать что-то, был дефицит».
Так называемые кремлевские «поляны» появились во времена правления Никиты Хрущева. Генсек был человеком простым и сам любил выпить и закусить!
При временах его правления количество приемов, торжественных обедов и прочих мероприятий превышало все границы.
Профессия Анатолия Галкина тяжелее профессии разведчика, по крайней мере, проверок на лояльность власти Страны Советов он проходил невероятное количество раз. Анатолий Галкин не просто повар, а повар кремлевский, и видел на своем веку слишком много некулинарного. Оказывается, портрет политического лидера можно сделать по тем блюдам, которые готовили чаще всего. У каждого лидера нашей страны кухня была своя.
На кремлевских банкетах даже существовала своя мода. Так, особым шиком считалось подать членам собрания ЦК КПСС блюда всех республик Советского Союза. Одновременно с грузинскими хинкали несли украинскую колбасу, а белорусские драники прекрасно соседствовали с узбекским пловом…
Леонид Ильич Брежнев тоже отличился любовью к кремлевским посиделкам, очень любил большие пышные банкеты. Столы накрывались обильно.
На красивых широких подносах красовалась дичь и молочные поросята. Кроме того, у Генерального секретаря была одна страсть, о которой знал только близкий круг, — неожиданно устраивать застолье!
А вот у Михаила Сергеевича Горбачева, флагмана перестройки, была привычка — в последний момент приехать с незапланированной делегацией. Вся кухня вверх дном, повара сходят с ума: где достать столько еды? И главное — все должно быть готово через полчаса, гости не должны скучать.
Анатолий Галкин делится пережитым:
«Допустим, Леонид Ильич в лесу увидел полянку и говорит: «Вот здесь мы будем сегодня ужинать». Вот такой прикол был. И его уже ничего не интересовало. Пока он ходит, сшибает шишки, уже накрывают столы, несут тулупы, стулья. И вот на этой полянке зимой, в двадцать градусов, они сидят, ужинают.
Что касалось Черненко и Андропова, их кухня была сдержанная, более варено-паровая, потому что эти люди не блистали здоровьем, было меньше жареного, все как бы диетическое. Михаил Сергеевич любил обычную пищу, довольно-таки разнообразную, но не сильно жирную. Борис Николаевич, наоборот, — еда у него была чисто русская, изобильная, сытная, жирноватая — шашлыки, буженина, дичи было много».
Что касается Горбачева, то был такой эпизод: Испания, в Мадриде открывали новое посольство. До этого мы с ним разговаривали, конечно, весь план работ мне известен: к ужину будет 3–4 человека в резиденции. И Михаил Сергеевич приехал со встречи «восьмерки» и говорит: там человек 40–50, мы сегодня будем все вместе ужинать. Никого не интересует, где взять стекло, приборы, стулья. Раиса Максимовна в одном углу кричит: «Толенька, налей мне коньяка», Михаил Сергеевич усаживает где-то гостей, стоит, разговаривает. А как мне накормить-напоить сорок человек?
Тогда много не пили. Когда человек много пьет, он немножко раскрывается. А тогда было страшное время, потому что каждый чиновник должен был следить за собой. Вот сейчас смотришь телевизор — каждый чиновник столько болтает ерунды, и все равно. А тогда это чревато было».
Для многих представителей правящей элиты кремлевские приемы были еще и нужным рабочим моментом. Именно здесь за бокалом «Советского шампанского» или «Русской пшеничной» решались насущные вопросы и обсуждались проблемы.
В то же время работники номенклатуры знали четко: от приема в Кремле зависит их карьера и благополучие.
Завсегдатаи подмечали по манере разговора, взглядам, рукопожатию положение дел того или иного чиновника. Важным считалось умение пить алкоголь — это был своеобразный тест на болтливость!
Всегда существовало негласное правило рассадки: почетного гостя и того, кто «пришелся ко двору», сажали рядом с главным человеком, и таким образом номенклатурщики узнавали, кто сегодня в фаворе!
В то время кто ближе к президенту, по правую руку, тот считается первым помощником, и уже направление идет по статусу.
Существовала даже верная примета: если приказ о назначении подписан после праздников — партийная карьера удалась…
И наоборот, если на партийную гулянку не пригласили, это не значит, что это банальная забывчивость вождя. Скорее всего, после праздников придется покинуть уютный кремлевский кабинет…
Посиделки на самом высоком уровне никогда не проходили без развлечений.
Для членов Политбюро и приглашенных гостей специально продумывали специальный досуг. Что может быть интересно кремлевскому чиновнику?! Разумеется, как и всем простым смертным, песни и пляски. Но только простым смертным в «Голубых огоньках», а руководству страны все то же самое, но живьем.
А выходили на сцену только народные любимцы — звезды советской эстрады. Так называемые «кремлевские соловьи» — Иосиф Кобзон, Лев Лещенко, Муслим Магомаев, София Ротару. Пугачеву приглашали редко. Не всем лидерам страны нравилась рыжеволосая строптивая певица…
Где-то для фона играла музыка, были моменты, когда вызывали какую-то гостью или певца. В советское время, как правило, Кобзон, Людмила Зыкина были из таких народных артистов.
Кремлевские застолья всегда собирались под определенные даты, благо в стране была масса профессиональных праздников: дни шахтера, летчика, учителя, милиционера. Каждый артист в своем репертуаре должен был иметь песню на любую тему, по этому принципу и подбирали исполнителей.
Драматургия партийных сборных концертов незамысловата: в сборном концерте Кремля должны быть песни о Родине, маме и советской стране. Обязательное требование от режиссеров кремлевских шоу — каждый артист поет в своем образе…
Требования к «кремлевским соловьям» серьезные — артист полностью отображает политику партии. Говорить то, что думаешь, запрещено, думать тоже нежелательно, просто нужно петь и радовать своими песнями вождей. Нужно быть довольным жизнью в Стране Советов, за это исполнитель получает телевизионный эфир и всенародное признание.
Закон был один: если ты имел хороший репертуар, тебя приглашали на многие вечера, вечеринки, корпоративов тогда не было, зато были так называемые правительственные, обкомовские, горкомовские, райкомовские мероприятия, то есть большие концерты.
А вот чего никак не могло быть в репертуаре «кремлевских соловьев», так это сексуальной подоплеки, и даже песни про чистую и непорочную любовь не очень приветствовались. В Советском Союзе секса не было, и всем ее жителям это было известно еще задолго до телемоста Москва — Бостон.
Эти мероприятия считались «обязательными» для артистов — нужно было отменить гастроли и все бросать, но на таких праздниках, как День милиции или День шахтера, присутствовать со своей песней обязательно!
Вот как о таком событии вспоминает Эдита Пьеха:
«Меня будит на рассвете руководительница советской делегации, говорит, что в 12 часов очень важный концерт. У меня шея болит, я не выспалась, вчера было выступление — нет, собирайся, поехали, вот тебе чаек, я даже немножко коньячку волью. Это очень важный концерт, будешь петь. «Огромное небо», «Никогда не бывать смертям». Я говорю: а что это за концерт такой? — А это концерт против войны, ты поняла? Вот так ты будешь петь».
Иногда новость о предстоящем концерте артиста застигала неожиданно, но за любовь партийных лидеров приходилось платить сполна. Отказать Генеральному секретарю означало поставить крест на своей карьере.
Рассказывал Эдуард Хиль:
«У меня был день рождения, вдруг позвонили: «Срочно надо ехать на Малую землю, там будет Леонид Ильич». Причем звонок был не из обкома партии, не из ЦК. Позвонил человек, который был директором Росконцерта, его только назначили, никто его еще не знал.
Я говорю: а почему не из обкома партии звонят? Потому что Леонид Ильич сказал: кто меня любит, пусть приедет без обкома.
Я говорю: но мне надо найти моих музыкантов! И мы отправились на самолете до Краснодара, а там на машине на Малую землю. И был огромнейший концерт, где участвовали Клавдия Ивановна Шульженко, Лев Лещенко, Галя Ненашева, много разных артистов, но на банкет пригласили только Лещенко, Клавдию Ивановну Шульженко и меня».
Лев Лещенко был частым гостем на таких концертах. На одном из таких мероприятий ему разрешили спеть песню о Победе — выбрана была полузапрещенная в то время композиция «День Победы» автора Давида Тухманова!
Вспоминает Лев Лещенко:
«Эту песню после исполнения в «Огоньке», причем не в моем варианте, закрыли на полгода. Только 10 ноября, когда был День милиции, я вышел в Колонном зале и спел ее в прямой эфир, хотя она была условно запрещена. Считалось, что это песня легковесная, дурного тона, музычка легкая, слова простенькие. И вот случилось так, что я ее исполнил, и начался буквально обвал зрительских откликов: письма, звонки, остановить это было невозможно, и, таким образом, песня как бы закрепилась за мной, и по сей день все считают, что я один из тех, кто родил эту великую песню».
А вот Эдуарда Хиля после исполнения своей песни отстранили от эфира. Советская цензура увидела в его исполнении критику вооруженных сил!
У него была песня «Как хорошо быть генералом», ее запретили. Хиль как-то спел ее по просьбе Гагарина, и потом получилось так, что певца отвадили от телевидения, радио и пластинок. А потом, когда Хиль встретился во Дворце съездов с Юрием Алексеевичем Гагариным, то на вопрос «как жизнь?» Хиль сказал: «Вы тогда попросили меня, чтоб я спел «Как хорошо быть генералом», и вот теперь меня наказали». Он тут же подвел Хиля к министру обороны, все это рассказал, а тот говорит: «Так за что же его наказали, его наградить надо».
Многие артисты рвались в кремлевские концерты, чтобы не только блеснуть талантом, но также решить насущные проблемы. Как раз на таких банкетах многие знакомились с нужными людьми, завязывались дружеские отношения между артистами и чиновниками. В дальнейшем «кремлевские соловьи» получали высокое партийное покровительство! А вместе с этим квартиры, машины, дачи и прочие блага.
На одном концерте к Эдуарду Хилю подошел Толстиков, первый секретарь: «Понравился концерт!» Хиль и говорит ему: «Вы знаете, Василий Сергеевич, у меня квартиры нет, я в коммуналке живу». «Ну как же, ты же уже лауреат стал и в Москве, и в Сопоте». И пообещал решить этот вопрос.
Аркадий Райкин, Клавдия Шульженко, Марк Бернес, Леонид Утесов, Юрий Гуляев… В более поздний период — с кремлевских подмостков будут петь Иосиф Кобзон, Лев Лещенко, Муслим Магомаев, София Ротару — благодаря советскому телевидению они становятся первыми звездами СССР, для них — площадки и стадионы, лучшие гостиницы и любовь жителей огромной Страны Советов!
1980-е годы — расцвет эпохи застоя. В магазинах одежды все одинаковое. Пиджаки — брюки — рубашки — сплошь одинакового цвета. Этот товар во всех магазинах СССР — выбора нет и, похоже, не скоро будет. Артисту, чтобы считаться крутым, нужно носить фирменные иностранные вещи, но где их взять? На помощь приходит советская фарцовка!
Молодые люди покупают вещи у тех, кто часто ездит за границу, и продают их втридорога. Импортные сапоги, куртки, джинсы по стоимости равны средней месячной зарплате. К примеру, моднейшие брюки с суперстильными молниями и заклепками стоят 200 рублей — ровно столько получает врач или учитель. На хорошую вещь всегда очередь! Черный рынок процветает, но нужно быть осторожным — могут обмануть.
Солист популярного советского ВИА «Сябры» Анатолий Ярмоленко тоже таким образом пополнял свой гардероб: «Приносят рубашки югославские. Я говорю: «Мы на сцену, ребята, наденем». Они упакованы, мы их купили. Я говорю: «Вот хорошо. Значит, ребята, все завтра выступаем в этих рубашках». Товар к гостинице подносили фарцовщики, знали, что мы — артисты. Потом открываем, а там у одного полрубашки и у второго полрубашки. По 25 рублей платили. По советским меркам это были очень большие деньги».
Выехать за границу для многих артистов предел мечтаний…
Группа из Советского Союза должна была получить специальное разрешение, заполнить важные бланки, честно ответить на очень серьезный вопрос: есть ли родственники за границей? Далее спрашивали — является ли выезжающий коммунистом, считает ли важными для себя принципы марксизма-ленинизма и за мир ли он во всем мире?
На пике популярности группу «Земляне» стали преследовать сплетни, что они якобы собираются покинуть СССР. Рассказывает Сергей Скачков:
«Раньше выезд за границу был связан с прохождением собеседования, нас не выпускали в Чехословакию, какие-то анонимки приходили, что мы там останемся. В Афганистан нас не пустили по этой же причине, даже в Монголию не пускали, невыездные мы были».
Тех же, кому удавалось вырваться за кордон, ожидал сюрприз. В советской делегации обязательно находился человек из органов. Он постоянно присутствовал в кафе, на презентациях, даже в студиях звукозаписи! «Телохранитель поневоле» каждый вечер звонил по телефону и докладывал — что делали артисты, куда ходили, с кем встречались. Часто по утрам эти люди будили певцов, чтобы провести с ними еще один день!
В застойные 1980-е выезд за границу для артиста СССР означает не просто посмотреть на загнивающий Запад — это как минимум решение материальных проблем! Ведь оттуда можно привезти качественную одежду, обувь, а если повезет — и технику! Для того чтобы выехать в страну даже соцлагеря, артисты как могут договариваются с работниками органов, задаривают их подарками, дефицитными вещами и парфюмерией.
Артисту Виктору Чайке в то время выпала редкая удача — бесплатно выступить на дне рождения партийного лидера ГДР: «Поехали на государственном уровне на пати к господину Хоннекеру, в Германии мы выступали в замечательном дворце спорта. Сидят солидные люди, все в галстуках, очень много охраны. Ну, вот, а мы в буфете, пока идут длинные речи. Мы уже поняли: что-то не то. Ну, буфет-то, он как бы работает для артистов бесплатно, и постепенно мы встретили знакомых музыкантов из Венгрии, Германии или просто познакомились. Вдруг я слышу, что объявляют наш коллектив. «Пожалуйста, на сцену» — говорят на русском, на немецком, а мы уже по разным барам рассредоточились. Я бегу, конечно, тем путем, какой мне показали, подбегаю к сцене, объявляют наше выступление. Я выхожу, как и положено, на сцену и понимаю, что мы с разных сторон сейчас — я один, а коллектив в этот момент где-то «квасит» по разным буфетам.
А заграница — это же было святое. Даже в соцстрану нельзя было выехать тогда без сопровождения органов. Я никогда не забуду — в Венгрии или в Югославии шел фильм «Эммануэль», «видики» еще не были распространены. Мы пришли в кинотеатр, давайте, мол, посмотрим, девочек наших с собой позвали. Билетики берем. И тут сзади голос, до боли знакомый. Мы знаем, что этот человек — наш собрат. Но откуда он знает? Нюх у них был! «А вы, ребята, фильм хотите посмотреть? А вы не боитесь рисковать так, с девчонками идти туда?» А мы тогда: «Нет, мы только посмотрим, какие тут афишки».
А в это время в Советском Союзе по радио звучат так называемые «кремлевские соловьи» — Иосиф Кобзон, Лев Лещенко, София Ротару. Они самые главные звезды советской сцены, и без их участия не обходится ни один концерт…
Песни для эстрады доверяют писать только членам Союза композиторов. Всего лишь несколько человек пишут для многомиллионной страны. Композиции с советской идеологией нравятся партийным лидерам, а значит, звучат из каждого окна и тут же становятся хитами: «Я, ты, он, она — вместе целая страна!»
Бывало так, что одну и ту же композицию артист исполнял несколько лет, ждал, пока ему напишут новый хит. Другие композиции, часто самодеятельных талантливых композиторов, не доходят до слушателя: на радио и Центральном телевидении СССР они под грифом «неформат» и с пометкой «нежелательно для публичного исполнения». Гонениям подвергается джаз, а также все, в чем усматривают элемент «иностранщины», — аранжировки, стиль, манера исполнения!
К примеру, спеть песню с английскими словами «Ай лав ю» означает преклонение перед Западом, а это финал артистической карьеры.
Барда Вилли Токарева на радио внесли в «черный список» за то, что писал песни на актуальные темы: «Я писал песни в разных жанрах — лирика, сатира, юмор, острые какие-то песни, может быть, даже в стиле шансон. И когда я эти песни показывал на радио, телевидении, хотя многие исполнялись, мне сказали: «Вы знаете…» Я говорю, это же было написано в газете «Правда», я написал вот по поводу этого песню. Они говорят: «Вы знаете, газета — это одно, а песня — это динамит». Я не буду называть фамилии, я помню их, потому что их забыть невозможно. Они просто запрещали».
Общественная мораль СССР — образец лицемерия. С одной стороны, все в поисках иностранных вещей — мебели и аппаратуры. Новый холодильник — редкая удача, запись идет за месяц! Иностранные сапоги просто так не купишь — нужно договориться с продавцом.
С другой стороны — принято ругать все западное: особенно музыку, исполнителей и культуру, на советских предприятиях проводятся массовые собрания, на которых запрещают слушать иностранцев. Лишиться партбилета можно за то, что слушаешь Билли Айдла или группу «Кисс». Худсоветы определяют, какой должен быть внешний вид у мызыканта. Обязательно: строгий костюм и выражение лица советского человека.
Михаил Шуфутинский столкнулся с тем, что проблемы начались после того, как увидели его знаменитую бороду: «Бороду, оказывается, могут носить только три человека: Ленин, Энгельс и Маркс, — поэтому с бородой на ТВ не пускали вообще. Сейчас у нас форматы, а тогда было просто — с бородой или без. Несмотря на то что я был популярным вместе с коллективом (5 миллионов пластинок), что мы собирали стадионы, на нас ломилась молодежь, факелы зажигали, пробивали заслоны милиции — тем не менее мне пришлось уехать, потому что я не хотел так жить. Ложь и лицемерие — это как принцип жизни, надо было делать вид, что ты такой, а внутри другой. Я депрессировал из-за этого».
В 1970-е годы телевидение СССР представляет однотипный набор программ. Программа «Время» — в те годы главный рупор ЦК — транслирует только политические заседания и встречи с рабочими заводов. С экранов звучит заунывное «рабочие заводы выполнили пятилетку…».
Вот как выглядит вечерний информационный выпуск. Первый сюжет — заседания Президиума Верховного Совета, затем — власть спускается ближе к народу — репортаж об успехах завода или фабрики, далее — история про тружеников колхоза. Под занавес давали культуру: например, сюжет о премьере оперы или балета в Большом театре.
Телевидение не должно было развлекать, телевидение дело серьезное. Шутить и танцевать можно, но редко.
После информационной программы обязательно шел патриотический фильм. Советское телевидение не баловало разнообразием — чтобы отвлечься от рабочих будней трудящиеся ходили в походы, театры и цирк!
Смеяться можно — только осторожно! В начале 1980-х советский журнал «Крокодил» становится культовым, там печатаются карикатуры на идеологических недругов — США и капиталистические страны, обязательно в невыгодном свете. Например, страшный и некрасивый американский Дядя Сэм, символ Америки, проигрывает Красному человеку, который выступает от имени Страны Советов!
В этот журнал отдельная группа редакторов пишет юмористические рассказы. Вскоре их начнут называть писателями-сатириками и прародителями нового жанра — юмора на советской сцене!
Репертуар юмористов СССР проходит несколько стадий контроля. В Советском Союзе много смешного вокруг, но говорить об этом нельзя. В стране жесткая цензура, в законодательстве даже существует статья — за политический анекдот можно угодить в тюрьму!
Но вот парадокс: в Стране Советов политические анекдоты рассказывают повсюду, даже в самом правительстве! А простые советские люди дома на кухнях развлекаются историями про Леонида Ильича Брежнева. Анекдоты о человеке — символе застоя — пользуются массовой популярностью!
Вот образец такого народного творчества:
— Леонид Ильич, какое у вас хобби?
— За двадцать сантиметров будет!
— Да нет, я имею в виду ваше увлечение!
— А, собираю о себе интересные анекдоты.
— И какие успехи?
— Уже три с половиной лагеря собрал.
Артисты, которые выходят смешить советский народ на сцену, ломают голову, о чем рассказать, чтобы было смешно, и как понравиться цензорам, чтобы пригласили на ТВ еще раз. В ходу рассказы про тещу, кулинарный техникум, частушки, пародии.
Но все монологи — с советской идеологией, это главное требование худсоветов. Горе тому артисту, в репертуаре которого увидят намек на окружающую действительность.
Известного сатирика Семена Альтова, таким образом, однажды отстранили от эфира: «У меня был рассказ, он назывался «День именинника», про то, как учреждения хотят в один день отметить всех именинников разом, выписывают, кто когда родился, и из-за этого получается, что какой-то работнице исполняется 110 лет. Но поскольку уже документ пошел гулять, ее чествуют, поздравляют, говорят, что никогда ей не дашь тех лет, на которые она заявлена, доводят ее почти до потери сознания. Такая незамысловатая и смешная история. Она прошла по телевидению, через полчаса мне звонит редактор с дрожащим голосом: «Семен Теодорович, вас чтоб на телевидении больше у нас не было. С нас всех сняли премию».
А в это время в Москве, Ленинграде, Екатеринбурге молодежь собирается на квартирах для того, чтобы послушать, как играют на гитаре кавер-версии запрещенных советской культурой песен «Битлз» и «Роллинг Стоунз»
Длинные волосы, прически, за которые выгоняли из советских школ, потертые джинсы — клеш! — так начинаются культовые в Союзе концерты-квартирники. Именно с таких выступлений выходят новые звезды молодежи — рок-музыканты Андрей Макаревич, Майк Науменко, Борис Гребенщиков.
Им хотелось по-человечески играть музыку, быть услышанными и хотелось, чтобы не очень мешали это делать. К сожалению, и с тем, и с другим, и с третьим были очень большие проблемы.
Попасть на квартирник — означало прорваться в святая святых неформальной молодежи. Там пили, курили, слушали запрещенную музыку. Каждый раз музыканты придумывали пароли, чтобы отследить своих.
Вспоминает Армен Григорян, создатель группы «Крематорий»: «Это была простая комнатка, на стульчике сидел музыкант, играл. Публика размещалась, как правило, на полу. Распивали, разговаривали, полное отсутствие рампы. Иногда музыканты и зрители менялись местами. Мы пытались делать тяжелую музыку, играть в стиле Black Sabbath, Led Zeppelin.
Подходил некий сталкер, который знал, куда вести людей, и тайными ходами они должны были дойти до квартиры, где должен быть подпольный, от всех скрываемый концерт. Вдруг эта квартира накрывается — приехали родители, нельзя, и один мальчик предложил сыграть у него. Вся эта толпа вместе с музыкантами, с инструментами направилась в его квартиру. Мы играем концерт, и я слышу между песнями: раздается какой-то крик откуда-то издалека. Когда мы после третьей песни обращаем внимание на эти такие душераздирающие возгласы, мальчик говорит: «Да не волнуйтесь, это моя бабушка, я ее просто в туалете запер, чтобы она не мешала».
Но советская культура не признает самодеятельного творчества музыкантов. За участие в квартирниках и увлечение рок-музыкой комсомольца могут отчислить из института — высшая форма наказания для целеустремленной молодежи СССР.
Рок слушали тайно — у фарцовщиков покупали западные пластинки, а наши музыканты пытались копировать их «не нашу» манеру исполнения.
Рассказывает Николай Девлет-Кильдеев, участник группы «Моральный кодекс»: «Я очень плотно общался раньше с фарцовщиками, так как информации не было никакой, все приходилось доставать, включая видеозаписи концертов. Да и сами инструменты — это же все было недоступно, да и то приходилось довольствоваться продукцией соцстран».
Настоящие гонения на советский рок начались во времена правления Константина Черненко. От его инициатив прекратить самодеятельность на сцене пострадали московские группы «Воскресенье», «Браво», «Коррозия металла».
Их концерты запрещали! Милиция разгоняла фанатов дубинками, а музыкантов могли запросто упечь за решетку.
Борис Гребенщиков заметил: «Я очень желаю журналистам попасть в нелегальное положение и быть в бегах: ночевать по подвалам, по грузовым вагонам. Поймете на своей шкуре! И я напомню, что в советские времена никто никогда никуда никого не пускал. Существовала организация «Москонцерт», «Росконцерт», «Ленконцерт», была официальная система, и были люди, которые туда не попадали, и более того, туда не стремились. Они были обречены играть без денег и жить без денег».
В застойных 1980-х рок-музыка становится инструментом зарождающегося шоу-бизнеса. Появляются первые музыкальные бизнесмены, возникает фигура Юрия Айзеншписа, а вскоре вся страна слушает нового рок-идола Виктора Цоя и группу «Кино»!
Страна уже стоит на пороге перемен. Появляются не только первые рок-клубы, но и первые подпольные клубы стриптиза…
На кухнях в кастрюлях варятся джинсы-варенки, обсуждается перестройка и гласность, в магнитофонах тихо поет Александр Новиков, а финальной песней в концерте по заявкам на радио «Маяк» уже можно услышать какую-нибудь незатейливую западную песенку, в которой звучит еще недавно совсем запрещенное «ай лав ю».
Виктор Цой на фестивале «Асса»